Сладкая грёза

Пролог
У каждого из нас есть своя Сладкая Грёза. Та самая, что греет душу в самые холодные вечера, заставляет улыбаться без видимой причины и придает жизни тот самый, едва уловимый, волшебный оттенок. Это не просто мечта о новой машине или поездке на море. Это нечто большее — параллельная реальность, существующая лишь в пределах нашего сердца. Мою грёзу звали Алиса.

Часть 1: Тень в вишневом саду
Я впервые увидел ее весной, в старом заброшенном вишневом саду на окраине города. Это место было моим убежищем, островком тишины посреди шумного мегаполиса. Я приходил туда с блокнотом, чтобы писать — стихи, рассказы, все, что навевала муза, пахнущая влажной землей и цветущими деревьями.
В тот день муза оказалась высокой и стройной, с длинными каштановыми волосами, развевающимися на ветру. Она стояла под самым пышным деревом, срывая цветок за цветком, и что-то тихо напевала. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь облако лепестков, танцевали на ее лице. Она была самой весной, воплощенной в человеческом облике.
Я замер, боясь спугнуть видение. Но она меня заметила. Ее глаза, цвета теплого шоколада, широко распахнулись от удивления, а затем зажглись доброй, смущенной улыбкой.
— Простите, я, кажется, помешала, — сказала она, и ее голос прозвучал как самый мелодичный перезвон.
— Нет, что вы... Это место общее, — выдавил я, чувствуя, как краснею.
Ее звали Алиса. Она оказалась художницей, которая искала натуру для новой серии картин. «Вишневый сад в цвету — это же готовый сюжет о быстротечности красоты», — сказала она, и в ее словах я услышал родственную душу.
С той встречи сад стал нашим. Мы встречались там почти каждый день. Я писал слова, она — красками. Мы говорили обо всем на свете: о книгах, о музыке, о звездах, о смысле жизни. Алиса была мечтательницей, она видела волшебство в самых обыденных вещах — в форме облака, в узоре на крыльях бабочки, в капле росы на паутинке. С ней я начал видеть мир иначе — ярче, глубже, объемнее.
Однажды, когда вишни почти отцвели и лепестки покрывали землю розовым ковром, она взяла меня за руку.
— Знаешь, я всегда мечтала создать картину, которая была бы не просто изображением, а ощущением. Чтобы, глядя на нее, человек чувствовал запах дождя, слышал шепот листьев и чувствовал это... это сладкое щемящее чувство нереальной, но такой желанной реальности. Я назову ее «Сладкая Грёза».
В тот момент я понял, что моя собственная сладкая грёза — это она. Алиса.

Часть 2: Эфемерный мир
Лето было временем нашей грёзы. Мы не были парой в привычном понимании. Мы не ходили в кино или в кафе. Наш мир был ограничен вишневым садом, моей маленькой квартиркой, заваленной книгами и ее мастерской, пропахшей скипидаром и масляными красками.
Алиса писала свою «Сладкую Грёзу». На холсте возникал наш сад, но не реальный, а преображенный ее фантазией. Цветы были ярче, небо — глубже, а тени — таинственнее. В углу картины она изобразила нас двоих — двух силуэтов, сливающихся в один под сенью деревьев.
— Это мы, но не совсем, — говорила она, смеясь. — Это мы в мире, где нет завтра, нет обязательств, есть только вечное «сейчас».
Я был счастлив. Безумно, остро, болезненно счастлив. Каждая минута с ней была как глоток самого изысканного нектара. Но чем слаще был нектар, тем сильнее я боялся, что кубок разобьется. Потому что я знал — у Алисы есть другая жизнь. Учеба в престижной академии, планы на стажировку за границей, родители, которые видели ее великим художником с мировым именем.
А я был всего лишь тихим писателем, живущим в мире грез. Моим самым большим достижением была публикация пары рассказов в малотиражном журнале.
Однажды вечером, глядя, как она работает, я спросил:
— Алиса, а что будет, когда твоя грёза закончится? Когда придется вернуться в реальный мир?
Она на мгновение замерла с кистью в руке, и тень грузи скользнула по ее лицу.
— Не знаю. Может, настоящая грёза тем и хороша, что она никогда не заканчивается? Она просто живет в тебе, как запас света на черные дни.

Часть 3: Последний мазок
Осень пришла неожиданно, принеся с собой холода и огненно-багряную листву. Картина «Сладкая Грёза» была почти готова. Оставалось лишь добавить несколько последних мазков.
Алиса стала задумчивой и молчаливой. Я чувствовал, как что-то нависло в воздухе, как приближается неизбежное.
И оно пришло. В тот день шел мелкий, назойливый дождь. Мы сидели в ее мастерской. Она смотрела на свою законченную работу, а я — на нее.
— Меня ждет самолет в Париж, — тихо сказала она, не глядя на меня. — Завтра утром. Контракт на три года. Академия искусств. Это... это шанс всей жизни.
Мир замер. Я знал, что это должно было случиться, но от этого не было менее больно.
— Я понимаю, — выдавил я, и эти два слова стоили мне невероятных усилий.
— Ты же знаешь, что ты... что это время с тобой было самой настоящей, самой прекрасной сказкой в моей жизни? — ее голос дрогнул. — Ты — моя сладкая грёза, Артем. Та самая, что согреет меня вдали от дома.
Мы не давали друг другу обещаний ждать. Это было бы жестоко и бессмысленно. Мы просто прощались с тем миром, что создали вместе. Ее последний мазок на картине был поставлен не кистью, а этим прощанием.

Эпилог
Прошло пять лет. Я стал известным писателем. Мои книги, пронизанные темой утраченной, но вечной мечты, стали бестселлерами. Критики писали о «невероятной лиричности и щемящей ностальгии» в моих текстах.
Я сидел в своем кабинете, глядя на дождь за окном. На стене передо мной висела картина. «Сладкая Грёза». Алиса оставила ее мне в день отъезда с короткой запиской: «Пусть она напоминает тебе, что самые прекрасные вещи в жизни не всегда должны быть реальными, чтобы быть настоящими».
Я никогда ее больше не видел. Из соцсетей я знал, что она стала успешной художницей, ее работы выставлялись в галереях по всему миру. У нее была другая жизнь.
Но в моем мире она осталась навсегда. Девушка из вишневого сада. Моя Сладкая Грёза.
Иногда, в особенно тихие вечера, мне кажется, что я чувствую запах цветущей вишни и слышу отголосок ее смеха. И я понимаю, что Алиса была права. Грёза не закончилась. Она просто перестала быть реальностью, чтобы стать вечностью. И в этом была ее горькая, но такая сладкая правда.