Профессор и тень сигмовидного синуса
Профессор входил сюда так часто, что уже не удивлялся: шум — это фон, тишина — редкость. И именно в тишине чаще всего пряталась правда.
Сегодня к дежурству присоединился новый резидент — Эрик Сали. Первый год обучения. Высокий, вечно чуть растерянный, но с глазами, в которых слишком много пыла для столь хрупкой уверенности. Он напоминал профессору многих своих бывших учеников: каждый начинал с огня, но далеко не каждый доживал до того спокойного жара, который называют зрелостью.
Каталку вкатили почти бегом: мужчина, 42 года, упал с лестницы в гараже. Сознание ясное, жалобы — головная боль и тошнота. Никакой драмы, но любое падение с высоты — это потенциальная ловушка.
Эрик уже сидел за компьютерной станцией, наклонившись к экрану томографа. Он так близко придвинулся, что казалось — хочет влезть внутрь картинки.
— Профессор, вот! — возбуждённо позвал он. — Задняя черепная ямка. Я вижу эпидуральную гематому, небольшой объём, но опасная локализация.
Голос его дрожал, как у актёра, который впервые вышел на сцену.
Профессор молча подошёл. Снимок был выведен на экран. Чёткая изогнутая тень в области правого края затылочной кости. В глазах Эрика — азарт открытия, уверенность первооткрывателя.
Но профессор видел другое.
— Стоп, — тихо сказал он. — Операционную отмените.
Медсестра, уже готовившая бумаги, замерла. Эрик резко повернулся:
— Но, профессор! Контуры! Она выпуклая, прилежит к кости! Я же вижу!
— Смотри внимательнее, — профессор сел рядом и взял мышь.
— Вот это — сигмовидный синус. Естественная венозная структура. Видишь? Его изгиб повторяет кость. Если бы это была гематома, она сместила бы мозжечок или вытолкнула ликворное пространство.
Эрик густо покраснел. В коридоре уже стояли носилки, готовые увезти пациента в операционную. Ошибка была в шаге от реальности.
Пациент с каталкой поднял глаза. Он ничего не понимал, но по напряжённым лицам чувствовал: его жизнь только что зависела от одного слова.
— Если бы я настоял… — почти шёпотом сказал Эрик.
— Вы бы сделали ненужную краниотомию, — спокойно произнёс профессор. — Запомни: анатомия всегда здесь раньше тебя. Она ждёт, пока ты научишься отличать её от катастрофы.
Эрик опустил глаза. В его голове боролись стыд и облегчение. Потом он неожиданно заговорил — слишком быстро, будто оправдывался:
— Мои родители… они не хотели, чтобы я был врачом. У нас хлопковые плантации, юг. Деньги, земля, привычка командовать. Они всегда говорили: «Эрик, не лезь в больницы, ты утонешь в чужой боли, в грязи». Они хотели, чтобы я продолжал семейное дело. Но я выбрал медицину. Хотел доказать, что могу.
Профессор посмотрел на него пристально. В этих словах была не только юношеская бравада. Там звучала давняя борьба с собственным домом.
— Ты не должен никому ничего доказывать, — сказал он спокойно. — Ты должен учиться. Ошибки будут. Но они не должны становиться операциями.
Эрик глубоко вдохнул. В глазах его промелькнула смесь облегчения и отчаянной благодарности.
Пациента перевели в палату наблюдения. Он даже не узнал, что его жизнь уже успела пройти по лезвию ошибки.
Поздно вечером, когда дежурство подходило к концу, Эрик сидел в ординаторской. Лист бумаги дрожал в его руках. Он записывал, не пропуская ни слова:
«Сигмовидный синус — не гематома. Анатомия ждёт, пока ты перестанешь путать её с катастрофой. Профессор — не судья. Учитель».
В коридоре снова хлопнула дверь. Ночное отделение продолжало жить своей шумной жизнью. Но внутри Эрика впервые воцарилась та самая тишина, о которой говорил профессор.
Свидетельство о публикации №225100501099