Глава 1. Последний бой

Генерал Беляев в папахе, лихо сдвинутой на затылок, сидел под крупным платаном. Он замаскировал орудия своей батареи на возвышенности между деревьями и в густом кустарнике. Внизу, сразу за виноградником, простиралась поросшая ковылём то ли степь, то ли невозделанная пашня. Там вдалеке, вдоль лесополосы, бесшабашно окопались красные. Беляеву было хорошо видны траншеи и спрятавшиеся в них пехотные цепи противника. Генерал поднёс бинокль и рассматривал командира в кожанке, что-то втолковывавшего пулемётчику. Накануне беляевская батарея остудила наступательный пыл врага, укладывая снаряды точно по линии бруствера.

«Долго ли они будут приходить в себя? – размышлял Беляев. – Основные силы генералов Деникина и Кутепова наверняка уже грузятся на пароходы в Новороссийске. Приданная для прикрытия пехота незаметно для противника снялась в ночи и не сегодня-завтра должна добраться до города».

Батарее же Беляева предстояло расстреливать оставшийся боезапас, как можно дольше удерживая красных. Затем, сняв замки с орудий, налегке отходить в Новороссийск.

«Мой последний бой в гражданской войне, – думал Беляев. – Последний шанс для подвига? Но какой, к чёртовой матери, подвиг? Отстреляемся и драпать в Турцию. Поражение и полнейшее фиаско!  Даже отступление не можем организовать нормально. И ради чего умирать? Вот князь Болконский под Аустерлицем… Другое дело. Ранен в безумной атаке со знаменем и шпагой в руках за царя и Отечество! И найден самим Наполеоном Бонапартом! А наше знамя где? И кто подберёт моё тело? Его вообще найдут? Скорее, вороны и стервятники слетятся на мертвечину! Кому нужен труп царского генерала?! Для безродных краснопёрых нет ничего святого!»

Беляев вздохнул и перевёл бинокль влево, где за холмами находилась станция Тоннельная. Железная дорога оставалась единственной артерией, по которой отступающие части Добровольческой армии могли добраться до новороссийского порта. Весенняя распутица превратила дороги в непроходимое болото, в котором вязли отступающие обозы. Личный состав забирал только то, что мог унести на себе: оружие и боезапас, оставляя на обочинах орудия, пулемёты и имущество. В полях носились голодные кони, не понимавшие, почему люди их кинули. Во время катастрофического русского исхода белые бросали всё, не только лошадей. В первую очередь самих себя.

«Неужели с Российской империей покончено? И у нас ничего нет. Ни государя, ни родины! И что мне остаётся? Пуля в висок? А честь? Да-да, именно честь невозможно у меня отнять. И за честь русского офицера, за честь поруганной страны, её великую историю, растоптанную красной конницей – вот, за что стоит жить и продолжать бороться! Не зря же барон Врангель надеется собрать Русскую освободительную армию и вернуться. И союзники у нас есть».

В мыслях о своём предназначении Беляев продолжал осматривать местность. Справа на возвышенности белела казачья станица. Несмотря на затишье она казалась вымершей. Не видно ни людей, ни скотины. Даже собаки куда-то попрятались.

Беляевская батарея обосновалась рядом с одиноким хутором, который давно был брошен хозяином. Виноградники, расчертившие холм, словно спину бурундука, ровными жёлтыми полосами, стояли неубранными. Грозди остались на лозах и после зимы превратились в изюм.

Послышался шум. Генерал обернулся и увидел своего денщика, с которым прошёл германскую войну. Ерофеев в одной руке держал клетку с попугаем Кокардой. Другой рукой солдат прижимал к себе фуражку, доверху наполненную виноградом.
Ерофеев поставил клетку и протянул Беляеву фуражку.

«Попробуйте, Ваше высокоблагородие. Ан чистый нектар! Братушки набрали к чаю заместо сахара. Не побрезгуйте!» – денщик отвлёк генерала от невесёлых мыслей.

Беляев взял кисть и поздоровался с попугаем. Птица раскачивалась на жердочке и молчала, не отойдя от перебежки. Генерал жевал ягоды и не приставал, хорошо зная ответ «За царя!». Кока был боевым, всегда находясь при хозяине и развлекая солдат на привалах. От них попугай набрался артиллерийских команд и не только, за что стал всеобщим любимцем. Особенно ему удавалось имитировать разрыв снаряда. Кокино хриплое «Бах!» под мощную белую струю из-под хвоста вызывало бурю восторга, разряжая напряжённую – нет, смертельно опасную ситуацию на позиции.

Беляев снова взялся за бинокль. Заметив непонятную суету, генерал поморщился и навёл резкость.

– Что за чертовщина? Ерофеев, глянь.

Денщик принялся рассматривать окопы.

– Видишь?
– Вижу, Вашбродь! Красные сидят.
– Нет, между нами. Вон там, на песке, за виноградниками, – генерал махнул рукой.
– Так то суслики! – воскликнул денщик. – Ничего не боятся.
– Видишь, Ерофеев, куда они смотрят?
– Ишь ты, твари разумные, на нас глядят. Будто знают, откуда прилетит!
– Командира в кожанке заметил?
– А как же! Вон в маузер кого-то выцеливает.

Ветер принёс эхо одиночного выстрела. На песке осталась лежать тушка. Остальные зверьки моментально скрылись в норах.

– За что? – удивился Ерофеев.
– Чтобы к советской власти не смел поворачиваться задницей! – усмехнулся генерал. – Снять бы этого стрелка!
– Дюже далече! Карабин не достанет, – усомнился Ерофеев. – А пулемёты дроздовцы забрали с собой.
– А если лёгкое кавалерийское орудие навести через гильзу на стволе? Помнишь, как в Карпатах немецкий эскадрон разметали?
– Эх, то ж сам Петров стрелял. Наводчик от бога! Где ж второго такого сыскать? – чесал бороду, размышляя денщик. – Разве что Киреев.
– Кликни его! – приказал Беляев.

Со словами «Слушаюсь, Ваше высокоблагородие!», Ерофеев подхватил клетку и скрылся в кустах. Беляев продолжил наблюдение за неприятелем. Но тот не выказывал никаких признаков подготовки к атаке. Суслики успокоились. То тут, то там стали высовываться их головы. Через несколько минут пара пушистых «разведчиков» вытянулась столбиками, крутя головами во все стороны и внимательно осматривая окрестности.

Показался Ерофеев с попугаем. За ними, чуть поотстав, шёл пригнувшись Киреев.

– Красного командира видишь? – Беляев передал наводчику бинокль. – Из маузера палит по сусликам.
– Так точно!
– Нужно аккуратненько снарядик скинуть ему на фуражку. Сможешь? Если попадёшь, часы подарю! – подзадоривал подчинённого Беляев.
– Давай, брат Киреев, не подведи! – уговаривал сослуживца Ерофеев. – Дюже надо!
– Уберёшь командира, нам передышка – пока они выборы проведут. То да сё, – пояснял задачу генерал. – А чуть попозже проведём артподготовку, чтобы совсем забыли про наступление. И по темноте незаметно снимемся с позиций, и айда в Новороссийск, пока пароходы не ушли. В Константинополе-то бывал, Киреев?
– Дед бывал, – отвечал наводчик. – Сказывал, что у турчанок глаза бездонные, будто колодец!
– Правду говорил твой дед. Но нам там не до девок будет. Врангель русскую армию будет собирать в новый поход!

… Суслики окончательно успокоились. Красные по ним больше не стреляли. Повсюду слышался беззаботный «сють-сють» гревшихся на мартовском солнце зверьков. Ветер принёс тихий отзвук хлопка. С далёкого холма поднялось небольшое облако дыма. Суслики продолжали музицировать, не обращая внимания на приближающийся свист.

Снаряд ударился в самый край бруствера перед человеком в кожаной куртке и фуражке с красной лентой через околыш. Грохнул взрыв, выворачивая пласты земли и раскидывая по сторонам осколки вперемешку с комьями и камнями. От неожиданности и резкого сотрясения почвы суслики присели на зады. Оглушённые, они не сразу пришли в себя и бросились в спасительные норы. В окопе тоже долго не было движения. Красные попадали на дно и лежали в ожидании продолжения. Но прилётов больше не было. Спустя минут десять, бойцы принялись откапывать своего командира. Нашли только окровавленное месиво и руку, намертво зажавшую маузер. Подниматься в атаку никто и не думал.

Беляев отвёл взгляд в сторону Тоннельной. Из-за Маркхота выползла очередная волна облаков. Накопивший силу после короткого перерыва норд-ост перевалил через хребет серо-белую массу, грозившую проливными холодными дождями и штормом.

«Вот и белое движение бесформенное и мягкое как облака, способное только плакать и бежать в никуда».

Беляев спрятал бинокль в чехол и направился к орудиям, чтобы проверить, как идёт подготовка к артобстрелу. Глядя на надвигающуюся непогоду, он решил не дожидаться вечера, а расстрелять боезапас сейчас же и…

И отступать к Тоннельной, надеясь посадить свою часть на проходящий эшелон.

                ***

Александра стояла у окна и смотрела, как по улице течёт людская река.

Новороссийск будто в половодье наводнили отступавшие войска Южной армии. К ним прибились и гражданские самых разных сословий. Офицеры и солдаты, пешие казаки и крестьяне, купцы и лавочники, студенты и гимназистки, господа с огромными чемоданами – все они шли в одном направлении к порту. У всех была одна надежда и мысль: прорваться на пароходы и поскорее убежать от кошмара гражданской войны.  Кругом хмурые, озлобленные, испуганные и заплаканные лица. Изредка слышались одиночные выстрелы.

Город был затоплен не только людьми, но и слухами. Пришлют ли англичане обещанные корабли? Будут ли брать обывателей на военные суда? Ответов на эти и многие другие вопросы не было. Но люди шли и шли, забивая порт и его окрестности. Счастливчики, оказавшиеся ближе всех к причалам, боялись уйти, потому что пробиться обратно было невозможно. Разъярённые солдаты могли запросто пристрелить. Вечерами порт окрашивался мерцающими и дымящими огнями костров, вокруг которых, ёжась, сидела бесформенная масса беженцев. Жуткий норд-ост, подобно лавине будёновской конницы, не прекращал попыток сдуть их в море и расстреливал пулемётными очередями не прекращавшегося дождя.

Но гавань и рейд Новороссийска были пусты. Из-за эпидемии тифа англичане
задерживали свои корабли в Константинополе. Кто-то пустил слух, что Черноморский флот якобы ушёл в Туапсе и Адлер и начал погрузку там. Но охотников уезжать не находилось. Все предпочитали оставаться здесь, пусть и в полном неведении. Безысходность и чувство неотвратимого конца всего и вся сковала волю десятков тысяч русских, жаждавших лишь одного – исхода. Исхода всё равно куда, лишь бы оказаться подальше от большевистской чумы, захватившей Россию. Но дальше бежать было некуда. Люди подошли к самому краю. Причалы и набережную захлёстывали холодные волны, не желая пускать бегущих дальше.

Александра, устав от тоскливого зрелища за окном, отошла к зеркалу. На неё смотрела молодая женщина с красивым лицом и широко распахнутыми чёрными глазами. Испуг не портил правильных черт, но придавал выражению детское очарование. Александра поправила выбившуюся прядь в тугой узел на затылке и вернулась к оставленному на кровати чемодану.

Поверх аккуратно уложенных вещей лежали сонник, икона Пресвятой Богородицы и серёжки с крупными рубинами – подарок покойной бабушки.  На стене висело неброское дорожное платье. Всё было готово к отъезду. Не было только мужа. Гоня мысли о плохом, Александра села за стол и раскрыла толкователь снов.

Раздался стук. Думая, что вернулся Иван Тимофеевич, Александра радостно бросилась
открывать дверь. Но в комнату вошли Владимир и Михаил, зашедшие узнать, нет ли новостей о брате. Александра еле заметно покачала головой и пригласила гостей к столу.

Офицеры сняли мокрые шинели и, извиняясь за грязные сапоги, сели на стулья. Пока Александра доставала из буфета чашки, Михаил кивнул Владимиру на лежавший перед ним сонник. Тот неопределённо пожал плечами и спросил, давно ли уехал Иван и где он может быть.

– Вам, военным, лучше знать. Вон что творится вокруг! Мне остаётся только надеяться и ждать, – ответила женщина.
– Мы, тоже в полном неведении, – как бы извинялся Владимир. – В эвакуационном штабе полная неразбериха. Никакой информации о пароходах. Генерал Кутепов закрылся на цементном заводе под охраной англичан, и к нему не прорвёшься. А кругом такой бардак творится.
– Вы бы, Александра Александровна, вещи на всякий случай собрали бы. Нужно быть готовым сорваться в сию секунду, потому что второго шанса может и не быть, – вступил в разговор Михаил. – Будённый взял Екатеринодар.
– Второй шанс? – усмехнулась одними уголками губ Александра. – А первый-то когда был? Уж не в Одессе ли часом? Нет уж, покорнейше прошу, господа, уволить. Такой шанс смерти подобен. Свои же и затопчут или… Или застрелят. Люди, ужас, что рассказывают!

Братьям не могли возразить, так как женщина была права, и в Новороссийске ситуация грозила превратиться в такую же трагедию. Ничто не свидетельствовало о возможных переменах к лучшему. Наоборот, становилось хуже и хуже. Красные наступали. Белые беспорядочно отступали. Люди прибывали в тифозный Новороссийск и прибывали. Но союзники не спешили присылать свои корабли.

– А чемодан… – прервала молчание Александра. – Вон он! Было бы что собирать? Икону положу, и всё! Меня охватывает страх от полного неведения и бессилия что-либо сделать! Жутко!
– Но вечно так продолжаться не может. Рано или поздно, – Михаил попытался приободрить её, но запнулся, поняв, что подобрал неудачное слово. – Эвакуация начнётся…
– Вот-вот, скорее поздно! Представляете, будет твориться в городе, когда в него ворвутся красные?!

Но закончить фразу Александра не успела. Оставленная незапертой дверь распахнулась, и на пороге появился генерал Беляев, забрызганный грязью по самую папаху. Он стоял, не решаясь входить будто виноватый, и протирал кончиком башлыка запотевшие очки.

– Наш Шамиль вернулся! – радостно воскликнули Владимир и Михаил. – Посмотрите на этого бравого джигита!
– Полно вам шутить, – парировал Иван, походя к жене и обнимая её. – Какой там Шамиль! Еле ноги унёс! Орудия оставил. Обоз бросил. Коня пристрелил! В самых мрачных мыслях не думал, что дойду до такой низости. Полный разгром!
– Но, главное, ты жив, любимый, и дома! – произнесла Александра.

Но Беляев, словно не расслышал реплики супруги и с жаром продолжал рассказ, явно не отойдя от своего поражения.

– Что творится на станции Тоннельная! Я думал сесть там в эшелон со своей батареей. Но куда там! Пути забиты. Поезда никуда не могут двинуться. Обороны нет. И никто не думает её организовывать!
Михаил и Владимир переглянулись. Александра незаметно отошла и присела на край кровати, слушая мужа.

– Ваня, – перебил брата Михаил. – Умоляю, только не говори, что ты хочешь командовать обороной Тоннельной! И что ты вернулся в Новороссийск, чтобы получить у Кутепова полномочия на…
– А как же?! Иначе красным ничто не мешает дойти до города без помех. А здесь, я заметил, абсолютная неразбериха! Войди Будённый сейчас, будет бойня, а не оборона! На Тоннельной брошены три… Слышите? Три бронепоезда с полным боекомплектом. Экипажей нет!

Иван выразительно посмотрел на Владимира, но тот отвёл взгляд и почему-то молчал.

– Иван Тимофеевич, дорогой ты наш, заклинаю тебя! – снова заговорил Михаил. –
Оставь свою мечту о великом подвиге! Сейчас не время и не место для геройства!
– Прости, Миша, но я не согласен! – возразил Иван. – Когда, если не сегодня и не здесь, защищать нашу Отчизну и родных от большевистской заразы? В самый что ни на есть критический момент! Как того требуют наш воинский долг и присяга! А честь русского офицера?
– Ваня, ты прав в принципе, – отвечал Михаил. – Но не прав в частностях. Какая польза в том, что красные тебе снесут голову на этой чёртовой Тоннельной? Глупо и бессмысленно! Ты уже сделал всё возможное и невозможное. Но посмотри на свою супругу. Она вся в слезах! Сейчас она твоя родина. И твой долг – спасти её. А не носиться по степям на свою погибель.
– Что ты предлагаешь? – примирительно спросил Иван.
– Ты должен незамедлительно найти генерала Кутепова и, пользуясь своей дружбой с ним, получить протекцию для эвакуации на ближайшем пароходе. И лучше, чтобы это было английское судно. Я уверен, что тебе-то Александр Павлович не откажет.

Иван Беляев о чём-то размышлял. А Михаил продолжал.

– Разве ты забыл, что означает династия Беляевых? Для красных, конечно. Твой двоюродный брат Михаил, начальник Генштаба и военный министр, расстрелян сразу же после переворота. Тимоша, младшенький наш, любимец… Вместе с флотскими офицерами утоплен на барже в Кронштадте! Разве это можно забыть и простить? Наивно полагать, что большевики пощадят нас – нас, отстреливавшихся до последнего патрона. Володя, скажи ему! Не молчи!

Владимир нервно постукивал чайной ложкой по столу.

– Я… – Владимир набрал воздуха в лёгкие и шумно выдохнул. – Я вообще-то остаюсь.

Иван и Михаил вскочили с мест. Александра вскрикнула и закрыла рот ладонью.

– Что-о-о?! Да ты обезумел! Повтори! Мы не ослышались? – Михаил без сил упал на стул. – Я тут распинаюсь. Как шаман извергаю заклинания! Думаю, что Иван будет поднимать в атаку своих батарейцев. Ан, не тут-то было! Владимир, как такая мысль тебе могла прийти в голову?
– Я так решил. И моё решение окончательное. Буду пробираться назад в Петроград. Может, найду Сергея. Вместе устроимся как-нибудь.
– Ты о нём что-то слышал? Жив ли он?

Владимир не отвечал.

–Вот видишь, нет! Там кругом красные. Они тебя поставят к стенке при первой же возможности. Ты не успеешь добраться до Екатеринограда. В Петроград он собрался!
– Я решительно призываю тебя передумать! – поддержал Михаила Иван. – Пока не поздно.
– Братья мои любимые… Александра Александровна, голубушка ненаглядная… Простите меня и отпустите мою душу. Не рвите её на куски. Она прострелена в сотне мест и мертва. Я долго думал. Мне кажется, что моё место в России, и не имеет значения, какая она – царская или большевистская. В первую очередь, она русская. Давайте обнимемся на прощание. Бог даст, свидимся ещё.

Владимир встал из-за стола. Михаил и Иван не решались подойти к брату. Первой шагнула к Владимиру Александра. Она перекрестила его иконой и склонилась у него на плече. На золотой погон скатилась слеза. Когда за Владимиром закрылась дверь, оставшиеся в комнате долго не могли проронить ни слова.

– Давайте ужинать, – прервала паузу Александра. – Миша, останьтесь ночевать у нас. Прошу вас.

Ели Беляевы в полной тишине. Каждый думал о том, что принесёт грядущий день.
                ***