О стихотворении АСП Погасло дневное светило

Полное название: Стихотворение А. С. Пушкина “Погасло дневное светило…”: нестеснённый анализ

       Выбор, должно быть, обусловлен тем, что последним объектом нашего вдумчивого, кропотливого анализа выступил лермонтовский “Парус”, а в стихотворении АСП в первом же четверостишии фигурирует “ветрило”, и вот теперь именно к нему обращается наш пытливый, беспокойный ум. Опять же, и “туман” – что “там”, что “тут”, причём синхронно, во второй строке.
 
       Да, и конечно же, ни о каком серьёзном “научном анализе” с соблюдением всех обязательных формальных и содержательных процедур (а они вообще существуют? список? перечень?), ни о каких, там, “структурно-семантических”, “сюжетно-композиционных”, “семиотических” и прочих “объективных подходах” не может быть и речи. Я вас умоляю! Это вновь жанр “Quasi una fantasia”, “Нечто вроде фантазии” в связи  с нижеследующим текстом.
 
Итак,
 
       (01.) ПОГАСЛО ДНЕВНОЕ СВЕТИЛО; – Обозначение времени действия: вечер, сумерки, сгущающиеся после захода солнца. Несколько непривычное, жутковатое словоупотребление: “погасло (солнце)”. Обычно у нас “гаснут” звёзды или день: “Я в небе слежу за волокнами / И думаю: день погас” (А. А. Блок “Давно хожу я под окнами…”). В этом же стихотворении: “Погасло небо осеннее”. А вот когда гаснет солнце, то на душе становится как-то неосознанно тревожно, может пробудиться первобытный страх: вдруг чем-то его прогневали, и оно больше не покажется?
 
       (02.) НА МОРЕ СИНЕЕ ВЕЧЕРНИЙ ПАЛ ТУМАН. – Вполне идиллическая, умиротворяющая картина. Постепенно гаснут вечерние закатные краски, на засыпающее море медленно опускается туман. Ветер, если и есть, то слабый, лёгкий, легчайший бриз. Более сильный ветер порвал бы туман на отдельные “фракции”, вообще, наверное, разогнал бы его, не церемонясь.
 
       “Туман пал”, про звёзды и луну [* Примечание] ничего не говорится, скорее всего, их действительно не видно, раз “туман”. Пока всё вроде бы “реалистично”.
       [* Примечание – Хотя луна способна пробиваться сквозь не слишком густой туман или направлять свои лучи в просветы между отдельными “сгущениями”: “Сквозь волнистые туманы / Пробирается луна” (“Зимняя дорога” (1826)). Но в данном стихотворении о луне ни слова.]
 
       (03.) ШУМИ, ШУМИ, ПОСЛУШНОЕ ВЕТРИЛО, – Ну вот, а теперь, прошло всего несколько секунд или минут, и ветер уже вполне себе сильный, стремительный, “энергичный” – такой, что вызывает на море серьёзное волнение. (Интересно, а “мачта гнётся”, “скрыпит”? (“смайлик”)). Всё поменялось в один миг. На такую перемену в “реальной жизни” требуется, как минимум, от получаса / часа и более. А в “художественном произведении” достаточно со второй строки спуститься на третью. “Чудны дела твои, Господи…”.

       Но что интересно, усилившийся ветер и начавшееся волнение на море в шторм, в бурю не переходят. “Лирический герой” может спокойно предаваться своим “чувствованиям”; столь резкая перемена погоды ему в этом не препятствует.
 
       “ШУМИ, ШУМИ” – пожалуй, с таким императивом к парусу ещё можно обращаться: рукотворный объект, “свободой воли” никак не наделённый (в отличие от океана и от лермонтовского “Паруса”), целиком зависящий от силы и направления ветра, а также от лиц, ответственных за движение судна, от их команд и решений. Потому и “ПОСЛУШНЫЙ”. Кроме того, “ПОСЛУШНОЕ ВЕТРИЛО” – в этом можно усмотреть весомую заявку: я “как бы” капитан этого плавсредства и уверенной рукой твёрдо направляю его к заранее намеченной цели. Но при тех бурях, что проносятся в душе “капитана корабля” (увидим ниже), едва ли так может быть на самом деле. – Впрочем, это “ПОСЛУШНОЕ” может иметь и тот смысл, что ветрило, действительно, всецело подчинено воле капитана корабля, а я, “лирический герой” стихотворения, просто нахожусь на палубе и занимаюсь тем, что лучше всего у меня получается: “переживаю”, испытываю разнообразные душевные состояния и делюсь ими с “читающей публикой”.

       (04.) ВОЛНУЙСЯ ПОДО МНОЙ, УГРЮМЫЙ ОКЕАН. – Судно должно иметь внушительные размеры, чтобы можно было сказать такое. Если какой-нибудь ялик / ботик / рыбацкая лодочка и т. п., то это выглядело бы и смешно, и неуместно.
 
       “ВОЛНУЙСЯ” – Обращаться “лирическому герою” к парусу, используя форму императива, как только что сказали, вполне допустимо, но вот к могучей стихии – вряд ли. Несоизмеримые величины. Совершенно как-то “не по чину”: что  такое человечишка сравнительно с океаном? По крайней мере, с точки зрения “здравого смысла” и “реального соотношения” вещей. Это мы всё о нашей “теории остранения”, о том, что “остранения” составляют яркую особенность если не всякого, то очень многих произведений классической литературы. “Такое ощущение”, что “большая литература” временами только тем и занимается, что всё и вся делает вопреки “здравому смыслу”, без конца попирает “объективные связи и закономерности”, “привычные логические схемы, рациональные модели”, втихомолку чуть ли не глумится над ними.

       Возможное объяснение данного частного случая. Взгляд, фокус внимания “лирического героя”, ненадолго задержавшись на внешней, предметной сфере (вечернее море, опустившийся на него туман, дальний берег и проч.), затем очень быстро устремляется во “внутреннее пространство”, где теснятся воспоминания, образы былого и связанные с ними чувства, “переживания”, протекают сложные “эмоциональные, душевные процессы”. И в таком состоянии глубокой внутренней сосредоточенности “герой” пребывал довольно длительное время. А потом, когда, очнувшись, вновь обратил свой взгляд к “внешнему миру”, оказалось, что ветерок сделался уже изрядно силён, напорист, “динамичен”, на море неспокойно, оно “волнуется”. Сформировалась временная лакуна: такие перемены состояний атмосферы на море так сразу не случаются, то есть в воспоминаниях и “переживаниях” герой находился не минуту и не две, гораздо дольше, до получаса и более.
 
       В конце концов для “лирического героя” куда важнее то, что происходит в его “внутреннем мире”, а не внешнее состояние природы. Этому, “внутренним процессам”, по крайней мере, в данном стихотворении, уделяется гораздо больше внимания, чем описанию “внешней среды”, пусть и выглядящей столь привлекательно. Более того, “описанию природы” посвящено всего шесть начальных строк из сорока. (Потом ещё дважды повторяются строки “Шуми, […] океан”, но уже только в качестве рефрена; их “материальное, предметное содержание” уже порядком выхолощено). “Природа” понадобилась лишь для обозначения фона, далее о ней ни “лирический герой”, ни автор не вспоминают, в их поле зрения как нечто, не заслуживающее внимания, она более не попадает.
 
       Сначала МОРЕ (строка № 2), потом ОКЕАН (№ 4). – Но не будем уж слишком придираться. А вот к этому стоит: во второй строке море “СИНЕЕ”, спокойное, а в четвёртой – океан уже “УГРЮМЫЙ”, тёмный или какой-нибудь свинцово-серый. А учитывая, что на дворе ночь, и безлунная, то попросту чёрный. – Интересно, а “барашки” на гребнях волн есть? Вроде бы при ветре в четыре балла они уже образуются. В то же время такое ощущение, что волны вызваны не порывами ветра, это что-то похожее на мёртвую зыбь: плавное, неспешное, величавое – ощущение создаётся за счёт равномерного течения ямбов, размеренного чередования разностопных строчек. Ветер и волны существуют отдельно друг от друга, сами по себе; ветер на поверхность моря, судя по всему, не воздействует. – То есть, не исключено, здесь видим, как формальное, “эстетическое” подавляет “реальное, объективное”: при таком ветре на гребнях волн должны образовываться “барашки” (вот дались они нам, всё равно ничего не видно; да и какая разница, есть они или нет?); причём ветер резкий, порывистый, отчего и движение корабля, “с высокой степенью вероятности”, должно происходить рывками. Но такое спокойное, в чём-то убаюкивающее, “отстранённое” течение ямбов отменяет и порывистость ветра, и “дерганья” корабля; создаёт представление об исключительно мягком, плавном, размеренном, где-то даже невесомом движении судна. Ну и опять же, никакого ночного тумана при столь ярко выраженном ветре, легко несущем по волнам махину корабля, не может быть.
 
       А в целом замечательно: уже в первом четверостишии столь полюбившиеся нам “остранения”, и довольно яркие, показательные. Многообещающий зачин.
 
       (05.) Я ВИЖУ БЕРЕГ ОТДАЛЕННЫЙ, – Правда, этому должно верить? – Дело происходит поздним вечером или даже ночью – “светило” уже “погасло”. Тем более, “берег отдаленный”. Даже если он обильно освещён (каким-то чудом, в “доэлектрическую эпоху”), то виден только в виде узенькой полосочки. Значит, “видит” (“лирический герой”) в воображении, внутренним, “психологическим зрением”, не физическим. Физическим невозможно; возможно только при дневном свете в ясную солнечную погоду. Причём воображение рисует “ему” “дневные образы” (“земли полуденной”). Очередное “остранение”, нам на радость.
 
       Здесь же не будем бросать тень на священную память АСП кощунственным предположением, будто он, по всеобщему мнению, гениально одарённый стихотворец, мог в угоду рифме (“отдаленный” – “упоенный”) существенно искажать “объективные реалии” окружающего мира. Просто он так “увидел”, в момент написания стихотворения именно так воспринимал море, морские берега, состояние атмосферы и т. п.
 
       А вообще, с самого начала, практически с места в карьер начинается, скорее всего, неосознаваемое, / по рассеянности / по сосредоточенности исключительно на своих переживаниях, а не на состоянии внешнего мира / сознательное / демонстративное / вызывающее etc. (нужное подчеркнуть или добавить нечто от себя) игнорирование и нарушение “земных реалий”, “объективного соотношения вещей” и т. п., то есть столь любимые нами “остранения”. Вот если бы в таком духе было выдержано всё стихотворение, а оно немалое! Но не будем спешить, посмотрим. Самое интересное, волнующее, неожиданное ещё впереди.
   
       (06.) ЗЕМЛИ ПОЛУДЕННОЙ ВОЛШЕБНЫЕ КРАЯ; – Невозможно совершенно отрешиться от “объективных обстоятельств” написания стихотворения. В комментарии указывается, что стихотворение было написано Пушкиным во время ночного перехода вдоль берегов Крыма в Юрзуф (ныне Гурзуф).

       “ВОЛШЕБНЫЕ КРАЯ”, “ПОЛУДЕННАЯ ЗЕМЛЯ” – возникают представления в первую очередь об Италии и юге Франции; не исключено, сходные посещали читателей и два века назад. Едва ли Крым, к тому же не так давно присоединённый, по своей притягательности, по богатству ассоциаций, по насыщенности для русской образованной публики историческими, культурными, эстетическими и проч. смыслами мог соперничать с двумя прекраснейшими европейскими странами.
 
       Но, в принципе, южный берег Тавриды-Крыма как их заместитель вполне функционален. Впрочем, это не так важно, совсем неважно.
 
        “ПОЛУДЕННАЯ ЗЕМЛЯ” – Да, южная, жаркая, но время приближается не к полдню, а к полночи, берег погружён в глубокий мрак. Это что-то означает? За этим скрывается какой-то смысл? Помимо того, что уже в этой строчке начинается переход от физического, объективного зрения к “внутреннему”, “психологическому”? Берег “физиологическим” зрением ночью не виден, значит, его образ порождён уже зрением “психологическим”, силою воспоминаний и ещё совсем свежих эмоций.
 
       (07.) С ВОЛНЕНЬЕМ И ТОСКОЙ ТУДА СТРЕМЛЮСЯ Я, – Наблюдаем разнонаправленные, противоположно направленные движения: парусное судно уносит “героя”, судя по всему, вдаль от “желанных берегов”; во всяком случае, о движении к “отдалённым берегам” (на самом деле они ещё, если верить тексту, совсем недалеко, воспринимаются обычным зрением, это максимум километров 10–15) речь не идёт. В то же время его душа, его сердце стремятся к покидаемым берегам со всей страстностью, на которую только способны. А способны они ой как на многое! (Вновь “вторжение” в наш “анализ” биографических фактов: могучий африканский темперамент А. С., его необычайная влюбчивость, многочисленные победы, “Донжуанский список” и т. п.).

       По всем, хотя и негласным канонам построения “лирических произведений”, от созерцания внешнего, “объективного мира” (хотя во многом и условного, а часто и невозможного при заданных автором “параметрах и условиях”) “лирический герой” переходит к тому, что пристально всматривается, вглядывается в свой “внутренний мир” и посвящает читателя во все перипетии своей весьма бурной “эмоциональной жизни”. При этом “природа”, выполнив свою функцию “разгонного блока”, испаряется, бесследно исчезает.
 
       ВОЛНЕНИЕ, ТОСКА – наименования душевных состояний; их в стихотворении великое множество. Это первые “действующие лица” той душевной драмы, которая будет буквально бушевать [* Примечание] на протяжении всего стихотворения, овладевая всем существом “лирического героя”. ВОЛНЕНИЕ, скорее всего, обусловлено возможностью встречи, на которую всё же надеется “лирический герой”, а ТОСКА продиктована её, встречи, невозможностью (парусное судно уносит “героя” всё далее и далее от места желанной встречи). Типичное состояние для некогда, ещё совсем недавно, “пылко влюблённого”, обуреваемого противоположными чувствами и “стихиями”. 
       [* Примечание – “Б/бу- бу- бу-” – этого как-то избежать можно? Высказаться как-нибудь поблагозвучней, что ли? Хотя по смыслу глубоко верно). Тогда так, как вариант: “… которая буквально сотрясает его, как судно, попавшее в жестокий шторм, на протяжении всего стихотворения, бросает, словно щепку”. Лучше?].

       Необходимо выработать подход – ситуативный, “в рассуждении” только данного стихотворения – к анализу его “психологической”, “эмоциональной” части. А она значительно превышает по объёму “внешнюю”, “природную”, “объективную”. Различные душевные состояния и настроения сменяют друг друга с калейдоскопической быстротой. Внутренний мир “лирического героя” дан в какой-то сумасшедшей динамике. Чтобы прийти к более или менее адекватному его пониманию, процесс анализа и понимания должен быть “динамическим”. Но существует ли таковой применительно к литературным произведениям, в частности, стихотворным? Мы: (а) о таком никогда не слышали; (б) если существует, то мы им не владеем по определению. Тогда только такой путь: зафиксировать изолированно эти чередующиеся с неимоверной стремительностью душевные состояния,  трансформировать их в неподвижные, статичные объекты, чтобы хоть что-то в них увидеть и понять. Тогда у нас должно получиться нечто вроде музея: мы ходим по его залам, рассматриваем экспонаты, устанавливаем, пытаемся установить между ними значимые связи, соотношения. Или, раз не так давно (в июне 2025 г.) анализировали стихотворение А. С. “Когда за городом, задумчив, я брожу…”, – кладбище с его декором и обстановкой: могильные кресты, надгробные памятники, траурные урны, ограждающие цепи и т. д. То есть “интерпретатор” бродит по пространству стихотворения, как по привилегированному кладбищу и попеременно фиксирует свой взгляд и в целом “аналитический аппарат” на различных душевных состояниях “лирического героя”, застывших, словно погребальные статУи – всё только ради удобства, а там, бог даст, и с объективностью, непредвзятостью анализа что-нибудь получится.
 
       (08.) ВОСПОМИНАНЬЕМ УПОЕННЫЙ… – Вновь сочетание несочетаемого: с одной стороны, “ТОСКА”, с другой – “УПОЕНИЕ” воспоминанием; воспоминание при этом должно быть (предельно) “сладостным”, “волнующим”, “приятным”, ведь как иначе? Объект воспоминаний – единичен, представлен единственным числом? Речь, скорее всего, о возлюбленной, оставшейся на берегу? Причём разлука недавняя, и тоска, и воспоминания ещё необычайно живые и “свежие”. Да, “берег отдалённый”, но последнее свидание с предметом страсти было вчера, несколько дней назад, не далее. И встреча с нею едва ли суждена вновь? Отсюда и ТОСКА? – “Вообщем”, чувства “герой” испытывает самые разноречивые, хотя для глубоко и искренне влюблённого человека это вполне “нормальное” состояние.
 
       Прежде чем с головой погрузиться в бурлящее море страстей, терзающих душу “героя” – это для него столь сложное испытание, что “он” не прочь разделить его с другими, то бишь с читателями – ещё раз вкратце охарактеризуем наш “аналитический метод” и укажем на его неискоренимую порочность. (А.) Страсти, эмоции, многоразличные душевные состояния “героя” трактуются аллегорически по принципу “Одна страсть, одно сильное чувство = одна аллегорическая фигура, нечто вроде античной статуи в парке”. (Б.) А “порочность” в том, что парковые фигуры или предметы кладбищенского убранства представляют собой неподвижные объекты, в то время как различные душевные состояния “героя” пребывают в беспорядочном, хаотичном движении – как в центрифуге или в шейкере при смешивании ингредиентов коктейля. “Абсолютная динамика” анализируется приёмами или методами “совершеннейшей статики”. Но пусть будет хотя бы такой подход, чем никакого.

       (09.) И ЧУВСТВУЮ: В ОЧАХ РОДИЛИСЬ СЛЕЗЫ ВНОВЬ; – Душа вновь обретает способность чувствовать, страдать, переживать, испытывать всю гамму, весь спектр “эмоциональных состояний”? А до этого момента прозябала в бесчувственном, омертвелом, равнодушном состоянии? И, похоже, достаточно длительное время? Следствие былых обид, измен, разочарований? – Возможно, см. фрагмент стихотворения, начиная со строки № 26 и далее.

       С душою, испытавшей сильнейшее потрясение (разлука с возлюбленной и, похоже, вечная) происходит примерно такое же “пробуждение”, что и в знаменитейшем “Я помню чудное мгновенье…”? – “Душе настало пробужденье […] / И для неё воскресли вновь […] / И жизнь, и слёзы, и любовь”? – Здесь нам едва ли удастся внести бОльшую ясность, смиримся.
 
        (10.) ДУША КИПИТ И ЗАМИРАЕТ; – Два противоположных “агрегатных состояния” (“кипение”, “бурление” и “замирание”, “остановка практически всех процессов”; если не “остановка”, то достаточно длительная “пауза”), прекрасно уживающихся в душе пылко и безнадёжно влюблённого “героя”. “Безнадёжно” – полагаем, в том смысле, что нет надежды на новую встречу с возлюбленной, на повторение прежнего счастья; крепко скроенный парусник уносит “героя” всё дальше и дальше от желанного берега.
 
       Но испытывать подобное может, несомненно, только “живая” душа, а не та, что утратила, пусть и временно, способность любить, страдать, ревновать, надеяться и т. п., в общем, жить полноценной эмоциональной жизнью.
 
       (11.) МЕЧТА ЗНАКОМАЯ ВОКРУГ МЕНЯ ЛЕТАЕТ; – “ЛЕТАЕТ”, конечно, перед “внутренним взором”. Но вот что означает “мечта знакомая”? Обычно это “мечта любви, не знающей конца” (Н. А. Некрасов). Мечта о новой любви? – Не вяжется со всем предшествующим содержанием и душевным настроем. Там всецелая поглощённость чувством к той, с которой только что постигла разлука. Тогда снова надежда на встречу и обретение былого счастья с оставшейся на “дальнем берегу”? “Знакомая” означает “прежняя”?

        (12.) Я ВСПОМНИЛ ПРЕЖНИХ ЛЕТ БЕЗУМНУЮ ЛЮБОВЬ, – Неожиданный переход, никак не подготовленный предыдущим изложением. Возможно ли такое? От всецелой поглощённости образом последней по счёту возлюбленной, которая всё ещё “как живая” стоит перед глазами, от чувств и мыслей о той единственной – в первые часы и дни разлука ощущается особенно остро и вряд ли оставляет место в сердце, сознании и памяти для иных образов и дум – и вдруг возвращение на сколько-то лет назад. Тогдашняя “безумная любовь”, пусть и не уступающая по силе чувства нынешней, но никак не могущая переживаться столь же остро и мучительно, как только что оставленная, причём, судя по всему, не по своей воле, но под давлением “неумолимых обстоятельств”. – Вновь “остранение”? Или на самом деле между строками 11 и 12 прошло изрядное количество времени? Былые страсти улеглись, теперь можно окинуть трезвым взглядом минувшие несколько лет жизни, подвергнуть “критическому анализу” всё то, чем они были наполнены.

         (13.) И ВСЁ, ЧЕМ Я СТРАДАЛ, И ВСЁ, ЧТО СЕРДЦУ МИЛО, – Те же мотивы, что в строках 7 и 8? И страдание, и сладость любви – всё вместе, в их “диалектическом единстве”? – Да, такова “правда любви”, её “реалии”, так обычно и бывает. Но всё равно как-то странно: последнее свидание, оно же прощание, было всего несколько дней назад, а то и вчера. Корабль уносит его от той, что, по-видимому, составляла счастье – не всей жизни, но какого-то жизненного отрезка, по крайней мере, в течение нескольких месяцев, возможно, и дольше. И вдруг былые страдания и радости любви, отделённые от дня нынешнего, возможно, и несколькими годами.
 
       (14.) ЖЕЛАНИЙ И НАДЕЖД ТОМИТЕЛЬНЫЙ ОБМАН… – Неизменные спутники и “протагонисты” всех любовных историй; объективный и точный “психологический реализм”.

(15.) ШУМИ, ШУМИ ПОСЛУШНОЕ ВЕТРИЛО, –
       (16.) ВОЛНУЙСЯ ПОДО МНОЙ, УГРЮМЫЙ ОКЕАН. – Это повторение двух строчек даёт “герою” необходимую паузу, чтобы, слегка переведя дух, снова ринуться в пучину страстей, воспоминаний, “душевных страданий” и проч., чем столь щедро насыщена вся “психологическая” часть стихотворения. Ещё об одной функции рефрена – ниже.

       Также переведём дух. Мы только что наблюдали в высшей степени неожиданный поворот в развитии сюжета, в чувствах, переживаниях, “лирического героя”; с удивлением обнаружили, что его воспоминания приняли совершенно иной характер и содержание. Чтобы “лирический герой”, только что переживший разлуку с предметом своей любви и столь остро, исступлённо её переживающий, вдруг, в одно мгновение, сменил “вектор” переживаний и стал предаваться воспоминаниям о былых любовных связях – нет, это нам представляется не- или крайне маловероятным. Считаем практически невозможным, когда мечта “лирического героя” сначала устремляется к южным берегам, а спустя всего несколько минут и строк – уже к северным (в воспоминаниях), покинутым, судя по всему, год-два-три назад. Каким образом всё это могло бы быть истолковано?
   
       Наше предположение, оно же объяснение. На самом деле в стихотворении не один лирический герой, как это обычно – практически всегда! – бывает, а целых два. “Лирический герой” № 1 (далее “ЛГ_01”) предстаёт перед нами в строках начиная с № 1 и заканчивая строкой № 11. [* Примечание] Начиная со строки № 12 “ЛГ_01” покидает сцену, а на его место заступает “лирический герой” № 2 (“ЛГ_02”) и действует в таковом качестве вплоть до конца стихотворения (за исключением двух последних строк). Биография “ЛГ_02” корнями своими уходит в начальный петербургский период жизни поэта (вновь не удалось обойтись без биографических сведений); у “ЛГ_01” – в период южной ссылки. (А если сделать вид, что никаких фактов из биографии АСП мы не знаем, то “ЛГ_02” может быть соотнесён с неким северным периодом в жизни “лирического героя”, а “ЛГ_01” – с периодом южным; от этого мало что изменится). Тогдашние амурные злоключения – речь о “ЛГ_02” – доставили ему богатейший материал для переживаний, страданий, душевной боли, разочарований и т. п., что и описывается на протяжении строк №№ 12–38 за вычетом рефрена (строки № 15 и 16).
 
       И у каждого из них за плечами – своя “жизненная история”, свой опыт “отношений”, свои love stories (у “ЛГ_02” – “северные”, у “ЛГ_01” – “южные”), хотя, безусловно, и момент значительного сходства между ними также присутствует.
       [* Примечание – Не исключено, что замена “ЛГ_01” на “ЛГ_02” происходит уже в 9-ой строке или, во всяком случае, подготавливается. Строчки №№ 9–11 – “переходные”, их можно толковать и как относящиеся к “ЛГ_01”, и как к “ЛГ_02”. Многоточие после “ВОСПОМИНАНЬЕМ УПОЕННЫЙ…” выглядит весьма многозначительно.

       И ещё. Вполне возможно, что строки №№ 01–04 и рефрен “Шуми, […] океан” ни тому, ни другому “лирическому герою” не принадлежат; это, по ощущениям, авторское сообщение (строки № 1 и 2), а затем обращение (к “ветрилу” и “океану”). – В итоге даже какая-то “полифония” может получиться: звучат голоса двух “лирических героев” и – немного – самого автора.

       Наконец, немаловажное уточнение: номера “лирическим героям” присвоены, исходя из очерёдности их появления в тексте стихотворения. На самом деле, если придерживаться хронологического принципа, “северный” “ЛГ” должен быть номером первым, а “южный” – вторым. Но не будем излишне усложнять; менять номера не станем.]

       Также: “ЛГ_02” фиксирует то “душевное”, психологическое состояние “лирического героя” (без номера), каким оно было сколько-то лет назад, когда он “бежал отечески края”. А “ЛГ_01” – нынешнее, после завершения “южного этапа”  жизни в целом и любовных перипетий как её важнейшей составляющей. По возрасту “ЛГ_01” старше, чем “ЛГ_02”, да и по опыту, наверное, тоже. Вобрал в себя всё пережитое “лирическим героем_02” и добавил много чего собственного. – Или ничего подобного в стихотворении и близко нет? – Право же, не нам судить. Лишь, забегая вперёд, скажем, что по жанру стихотворение получается не “драматическая пьеса”, а “концерт” для двух солистов.
 
       То есть перед нами редчайшее исключение: два “лирических героя” в стихотворении вместо привычного одного. Почему так? – Да кто ж его знает? В поэтическом сознании возможно всякое, в том числе и такое. Эти вопросы следует адресовать Худсовету, рассматривающему содержание концертных номеров и дающих своё “добро” или несогласие; распорядителю концерта, решающему, кому и в какой последовательности выступать на сцене… В конце концов, режиссёр так решил, что вместо одного исполнителя роли “лирического героя” будет два, концепция у него такая… Со всех этих людей и спрашивайте.
 
        (17.) ЛЕТИ, КОРАБЛЬ, НЕСИ МЕНЯ К ПРЕДЕЛАМ ДАЛЬНЫМ – То твёрдою рукою направлял плавсредство к заранее определённой цели (“послушное ветрило”), то теперь всецело отдаёт себя на волю корабля, отказывается от собственной и ему, кораблю, препоручает полную “субъектность”. Но если мы принимаем в качестве “рабочей” ту гипотезу, что перед нами уже “ЛГ_02”, то в этом уже нет, пожалуй, чего-то особо удивительного. Новый “ЛГ”, с иной “жизненной историей”, установками и ценностями, с иным отношением к жизни и к окружающим, составлявшим его ещё недавний круг общения.
 
       “ДАЛЬНИЕ ПРЕДЕЛЫ” – звучит неопределённо, как бы даже не выглядело так, что “ЛГ_02” вообще не имеет представления, куда ему плыть.

       Такая географическая “раздёрганность” в смысле разнонаправленности физического и “психологического” движения (то к только что оставленным “южным, полуденным берегам”, то вообще в каком-то неопределённом направлении) вполне соответствует разноречивости душевных импульсов, стремлений, побуждений, желаний “лирического героя”.
 
       (18.) ПО ГРОЗНОЙ ПРИХОТИ ОБМАНЧИВЫХ МОРЕЙ, – Но не тут-то было: абсолютная, окончательная “субъектность” – у моря-океана: куда захотят, туда и вынесут хрупкое судёнышко. – Моря столь же обманчивы, что и людские создания, причинившие “ЛГ_02” массу болезненных ощущений.

        (19.) НО ТОЛЬКО НЕ К БРЕГАМ ПЕЧАЛЬНЫМ – Может и такое случиться? Что “моря и океаны” возьмут и вынесут “ЛГ_02” к тем самым берегам, которые “он” столь стремительно в своё время покинул? – И опять, стойкое ощущение, что от “ЛГ_02” ничего не зависит, нет у него ни воли, ни сил, ни возможностей влиять на траекторию движения и направление движения судна.
 
       (20.) ТУМАННОЙ РОДИНЫ МОЕЙ, – Возможность возвращения в родные северные края, то есть повторение тех жизненных форм, способов времяпрепровождения и взаимоотношений с людьми, что некогда были в родной стороне, категорически не приемлется?
 
       Строки 19 и 20 содержат внешнее отрицание: “но только не к брегам печальным”, но фактически это равноценно стремлению к означенным северным берегам – в мыслях, в воспоминаниях, в желаниях и вполне сродни стремлению к берегам южным, к “земле полуденной”.
 
        (21.) СТРАНЫ, ГДЕ ПЛАМЕНЕМ СТРАСТЕЙ – Здесь “СТРАНА” более всего, наверно, имеет значение “сторона”, “край (некогда) родной”, но потом, как видно, сильно, очень сильно “ЛГ_02” обидевший.

         (22.) ВПЕРВЫЕ ЧУВСТВА РАЗГОРАЛИСЬ, – Уже с самого начала “любовные страсти” приобретали нешуточный размах, протекали в режиме предельного накала, напряжения чувств.
 
       (23.) ГДЕ МУЗЫ НЕЖНЫЕ МНЕ ТАЙНО УЛЫБАЛИСЬ, – Первые вполне удачные, многообещающие поэтические опыты, которые, тем не менее, приходилось утаивать, дабы избежать насмешек и осуждения?

(24.) ГДЕ РАНО В БУРЯХ ОТЦВЕЛА –
       (25.) МОЯ ПОТЕРЯННАЯ МЛАДОСТЬ, – Традиционный “романтический мотив”. И, наверное, всё же не совсем “ОТЦВЕЛА”; “ЛГ_01” демонстрирует не меньшие эмоциональные “показатели”. Или это уже его “достижения” в более зрелом возрасте? Не “младости”, а ближе к подлинной взрослости, наступающей лет после 20-ти? В ту пору люди взрослели и развивались неизмеримо быстрее.
 
       (26.) ГДЕ ЛЕГКОКРЫЛАЯ МНЕ ИЗМЕНИЛА РАДОСТЬ – Ну, так чаще всего и бывает; первая любовь и даже “любови” имеют обыкновение завершаться глубокой печалью и разочарованиями. Сначала обольщения и очарования, затем “горькие страдания” (Из русских народных песен).

       (27.) И СЕРДЦЕ ХЛАДНОЕ СТРАДАНЬЮ ПРЕДАЛА. – Почему “СЕРДЦЕ ХЛАДНОЕ”? Оно только что (если верить “ЛГ_02”, а не верить нет оснований) было способно на самые глубокие и пылкие чувства. Парадокс, “остранение” (давно чего-то не было)? Или “И царствует в душе какой-то ХОЛОД тайный (sic!), / Когда огонь кипит в крови” (М. Ю. Лермонтов “Дума”)? – Весьма сложный “психологический феномен”? Объяснить не берёмся.
 
       (28.) ИСКАТЕЛЬ НОВЫХ ВПЕЧАТЛЕНИЙ, – И забвения от прежних? Или так: печальный опыт прежних “отношений” мало чему научил: “ЛГ_01” попадает примерно в те же самые ловушки. Душа и тело жаждут повторения всё тех же “ситуаций”, “раздражителей”, “сильных чувств” и “безумных наслаждений” – но в иных краях, в иных декорациях и с другими “действующими лицами”.
 
       (29.) Я ВАС БЕЖАЛ, ОТЕЧЕСКИ КРАЯ; – Констатация объективного факта. Как следствие осознанного решения (“нет, всё это больше не может продолжаться!”)? Или в силу внешних обстоятельств? Или того и другого?
 
       (30.) Я ВАС БЕЖАЛ, ПИТОМЦЫ НАСЛАЖДЕНИЙ, – Теперь, судя по тому, как вёл свои любовные дела “ЛГ_01”, решил действовать в одиночку, хотя результат остался прежним.
 
       (31.) МИНУТНОЙ МЛАДОСТИ МИНУТНЫЕ ДРУЗЬЯ; – Несерьёзно, как теперь стало ясно, всё было, поверхностно.
 
       (32.) И ВЫ, НАПЕРСНИЦЫ ПОРОЧНЫХ ЗАБЛУЖДЕНИЙ, – Ох, с этим бабами как свяжешься… – “ПОРОЧНЫЕ ЗАБЛУЖДЕНИЯ” – вроде бы понимание, как “всё это” недостойно было, “с нравственно-этической точки зрения” некрасиво, осуждаемо. Возможно, были сделаны более или менее правильные выводы и внесены коррективы в поведение: “связи” и “отношения” “южного периода” стали более аккуратными, острожными, внешне не столь броскими и демонстративными? – И стоило ли вообще “вступать в отношения” с такими? По-другому или с более достойными нельзя было? Впрочем, вопросы праздные… Это же всё устойчивые “поэтические фигуры”, в те времена именно так и было принято описывать “любовные связи” и “жизнь сердца”.
 
        (33.) КОТОРЫМ БЕЗ ЛЮБВИ Я ЖЕРТВОВАЛ СОБОЙ, – “БЕЗ ЛЮБВИ” – Я приносил в “отношения” весь пыл и жар своего сердца, а ответом мне была холодность и обман? Или это “БЕЗ ЛЮБВИ” перекликается с “СЕРДЦЕМ ХЛАДНЫМ” (строка № 27)? Тогда смысл противоположный? Но ведь все неимоверные “страдания” оттого, что “науке страсти нежной” предавался всей полнотой существа (см. следующую строку); тем мучительнее оказывались в финале разочарования и душевные муки. Так, не так?
 
        (34.) ПОКОЕМ, СЛАВОЮ, СВОБОДОЙ И ДУШОЙ, – Действительно, всем самым дорогим и важным, что создаёт личность, в чём она приобретает своё “самостоянье”.
 
       (35.) И ВЫ ЗАБЫТЫ МНОЙ, ИЗМЕННИЦЫ МЛАДЫЕ, – Будьте вы … не благословенны? – Первая часть фразы – обман или самообман, вторая – сущая правда.
 
        (36.) ПОДРУГИ ТАЙНЫЕ МОЕЙ ВЕСНЫ ЗЛАТЫЯ, – “ТАЙНЫЕ”? – Младости, юности осторожность не свойственна, особенно при столь буйном темпераменте. Или не ждите от меня никаких имён, хотя бы инициалов?

       (37.) И ВЫ ЗАБЫТЫ МНОЙ… НО ПРЕЖНИХ СЕРДЦА РАН, – “ЗАБЫТЫ”? – Как бы не так. Наивная попытка выдать желаемое за действительное. Столь подробное перечисление говорит об обратном. Хотелось бы, но так почти никогда не бывает.
 
       А может, как предположили выше, это совместный монолог, исполнение уже дуэтом партии и “ЛГ_01”, и “ЛГ_02”? Нельзя же столь долго пребывать в раздвоенном состоянии? Надо только попытаться определить то место, где уже начинается дуэт “ЛГ_02” и “ЛГ_01”. Тогда, если получится, ниже.
 
       (38.) ГЛУБОКИХ РАН ЛЮБВИ, НИЧТО НЕ ИЗЛЕЧИЛО… – В высшей степени красноречивое подтверждение “коммента” к предыдущей строке. “НЕ ИЗЛЕЧИЛО…” – Ни о каком забвении не может быть и речи, если былые раны причиняют столь жестокую боль. “Искатель новых впечатлений” фактически повторил все прежние “сценарии”. А к старым ранам добавились новые.
   
       С этим признанием, с такой “констатацией факта” в равной мере мог бы выступить и “ЛГ_01”, и “ЛГ_02”. Так почему бы не произнести это вместе, в унисон?

       Теперь “интегрированно” по поводу страстного монолога “ЛГ_02” (строки 12–38): (I.) Фактически это “краткий биографический очерк” начального периода его сознательной жизни (переход от отрочества к юности и, возможно, немного далее). Не названо ни одного факта, но представление создаётся объёмное, исчерпывающее – так проявляет себя “волшебная сила” искусства, в данном случае, “художественной детали” или, даже лучше, “художественного слова”. Или в том смысле, что говорится об одном, но помимо изображаемого или называемого прямо, непосредственно, а это в основном субстантивы, обозначающие всевозможные эмоции и психологические состояния, параллельно ещё создаётся и весьма яркая и полная “реалистическая” картина того, какой образ жизни вёл “лирический герой”, чем с утра до ночи был всецело поглощён в означенный период времени.
 
       (II.) В начале монолога “ЛГ_02” кажется несколько “остывшим” от былых бурь и потрясений, но затем всё идёт по крещендо, он всё более и более себя “распаляет”; по степени напряжения и интенсивности переживаний его исповедь уже вполне сопоставима с “ЛГ_01” – да нет же, значительно её превосходит! – и только в строках 35–38 ощущается некоторый спад. И в этом торопливом перечислении помимо горечи и душевной боли постоянно и небезосновательно (?) слышится обида, раздражение, негодование, причём эти интонации всё время нарастают.
   
       (III.) Многие моменты и положения страстного монолога “ЛГ_02” вполне мог бы разделить и “ЛГ_01”, почему мы и предположили, что, возможно, в какой-то пока ещё нами не определённой точке голос “ЛГ_01” присоединяется к партии, исполняемой “ЛГ_02”. Более подробно об этом будет ниже.
 
(39.) ШУМИ, ШУМИ ПОСЛУШНОЕ ВЕТРИЛО, –
       (40.) ВОЛНУЙСЯ ПОДО МНОЙ, УГРЮМЫЙ ОКЕАН… (1820) – Удобный момент, чтобы высказаться по поводу “функций” рефрена. Наше понимание: бури и штормы, проносящиеся в душе “лирического героя” (без номера), настолько грозны и страшны, настолько превосходят своей силою, интенсивностью и размахом внешние природные стихии, их проявления (ветер от умеренного до сильного; волнение на море в пределах трёх-четырёх, максимум пяти баллов – ерунда), что оказывают на “героя” успокаивающее действие. И просьбу именно такого содержания (явно не выраженную, но явственно ощущаемую) целых три раза адресует “герой” волнам и ветру. Борьба с обуревающими “его” изнутри стихиями настолько сложная, тяжёлая, неравная, что на помощь призываются стихии внешние.
 
       Правда, где-то выше уже промелькнуло, что, возможно, про “ветрило” и “океан” это не герой говорит, а автор. Собственно, особой разницы нет: пусть будет, что это автор обращается к природным силам, надеясь, что они как-то поспособствуют успокоению сверх меры расчувствовавшегося “героя” ради его же блага.
 
       Наконец, просто фиксация того факта, что “герой” с корабля никуда не делся, а то мало ли, какое ещё “остранение” может случиться.
 
***     ***     ***     ***     ***

       Теперь должны бы последовать соображения общего характера.
 
       ОБ АРТЕФАКТАХ – Где-то там, в начале “исследования” стихотворение весьма произвольно – исключительно для удобства анализа – было уподоблено музею или кладбищу. А эмоции (которые все, между прочим, есть бесконечное движение, бурление и кипение) – неподвижным музейным / кладбищенским артефактам.

       Как “лирический герой” стихотворения “Когда за городом, задумчив, я брожу…” попеременно переводит и останавливает свой физический взгляд на внешних объектах (надгробные памятники, урны, скорбящие ангелы, цепи и проч.), так и “психологический взгляд” “героя” “Светила”, устремляясь во внутреннее пространство его души и памяти, поочерёдно – только в силу того, что любой текст, даже самый эмоциональный, развёртывается сугубо линейно и последовательно – останавливается на его многоразличных “экзальтированных состояниях” и переживаниях. И даже не столько “лирический герой” или “герои”, сколько следующий за ним (за ними) “независимый исследователь”, поставивший себе целью “более глубже”, чем обычно, проникнуть в формальный, образный и эмоциональный строй произведения. Но всё это, мы же понимаем, так, чистейшая условность.
      
       Стоит ли развивать далее эту затею? По музею и кладбищу ходят в спокойном состоянии духа, а не как здесь, на грани истерического надрыва. Но основной “принцип творчества” для графомана: если что-то пришло в голову и попало на бумагу, то непременно должно войти в текст, сколь бы это его ни утяжеляло.

       Тогда поступим следующим образом. Сначала дадим списочком, о каких страстях, эмоциях, душевных состояниях сообщает “ЛГ_01”, а затем составим такой же списочек для “ЛГ_02” и посмотрим, в каких соотношениях они окажутся. Может быть, выявится что-нибудь интересное, неожиданное. Хорошо бы дать всё это в виде таблички, но, к сожалению, такой формат в “ВК” и на “Прозе.ру” не поддерживается.
 
       Ну вот, “ЛГ_01”, что у нас там с ним? Вообще-то, не так уж и много. – (01) Волнение, (02) тоска, (03) воспоминания, (04) упоение воспоминаниями, (05) слёзы, (06) “кипение души” и одновременно её “замирание”, (07) “знакомая мечта”.
 
       Теперь “ЛГ_02”: (01) “безумная любовь”, (02) страдания (их источники), (03) “всё, что сердцу мило” (; источники сердечной радости), (04) желания и (05) надежды как (06) томительный обман, (07) печаль (северные берега, стойко ассоциирующиеся с печалью), (08) пламя страстей (впервые разгоревшееся и объявшее всю чувственную, эмоциональную сферу), (09) тайная благосклонность муз (как рождающая “позитивные чувства”), (10) бури (страстей), (11) “потерянная младость” (как источник сожалений и проч. “отрицательных чувств”), (12) измена, измены со стороны “легкокрылой радости”, (13) страдания (“хладного сердца”; непонятно, почему “хладного”), (14) поиски новых впечатлений (на деле оказавшихся вполне “старыми” – см. состояние и признания “ЛГ_01”), (15) стремительное бегство из “отеческих краёв”; (16) решительный разрыв связей и отношений с “питомцами наслаждений” (читай: с “наперсниками разврата”), (17) и ещё более решительный – с “наперсницами порочных заблуждений” (то же самое, только ещё более опасное и порочное), (18) напрасные жертвы, принесённые на алтарь любви (в виде покоя, славы, свободы, души), (19) забвение (мнимое) “младых изменниц” и “тайных подруг”, (20) глубокие и неизлечимые раны любви – кажется, всё.

       {[Реплика в сторону. Всем эти фантастическим эмоциональным богатствам и разнообразию мы обязаны общению с себе подобными, особенно противоположного пола, в рамках так называемого социума. Хотим того или нет, но тема социума подспудно присутствует в любом, даже самом что ни на есть лирическом стихотворении. Исключения крайне редки, например: “Никого в подлунной нет, / Только я да Бог” (И. А. Бунин).]}

       Печальный, горестный вывод: “Но прежних сердца ран, / Глубоких ран любви, ничто не излечило…” – фактически это окончание “содержательной части” стихотворения (дальше – только рефрен). – Кто должен его произнести? Либо оба “героя” вместе, либо только “ЛГ_01” – и по смыслу, и в силу большего жизненного опыта такие слова более ему подобали бы. Чуть ниже к этому ещё вернёмся и уточним.

       ВЫВОДЫ: (I.) В сравнении с “ЛГ_02” душевное, эмоциональное состояние “ЛГ_01” следует признать более взвешенным и спокойным – относительно, конечно; он по-прежнему попадает в ловушки и сети, расставленные Кипридой, но уже с некоторой долей осмотрительности, осторожности; как следствие, и “температура”, “градус” страданий в “южный период” всё же несколько понизились.
 
       (II.) Идея фикс: где “ЛГ_01” присоединяется к “ЛГ_02” и они уже исполняют дуэт? Нет ничего проще. Сейчас мы “ЛГ_01” куда-нибудь в монолог “ЛГ_02” обязательно пристроим, вмонтируем.

       Можно было бы подойти к делу с холодной душой и сердцем, чисто формально. Например, в строке 7-ой “ЛГ_01” уверяет, что стремится к “полуденной земле”, к “волшебным краям”, испытывая при этом “волнение” и “тоску”, и, что особенно сейчас для нас важно, он “упоён воспоминаниями” о некогда счастливых днях любви (это уже строка № 8). А всего несколькими строками ниже, в строке № 12, уже “ЛГ_02” сообщает: “Я вспомнил прежних лет безумную любовь”, то есть начинает предаваться, по контрасту, безрадостным воспоминаниям. Отталкиваясь от прямого формального сходства (и там и там “воспоминания”, их процесс) можно было бы объявить, что, мол, с этого момента к арии “ЛГ_02” присоединяет свой голос и “ЛГ_01”, далее звучит их дуэт.

       Но всё это выглядит мало-, совсем неубедительно. К тексту великого поэта нужно подходить с горячим сердцем, взволнованной душой, воспринимать и рациональным, и, главное, эмоциональным интеллектом. Куда более в качестве “точки” вступления подходит строка № 29: “Искатель новых впечатлений”. Здесь “ЛГ_01”, можно сказать, принимал бы эстафету от “ЛГ_02” и как никто мог бы поведать, к чему приводят, чем оборачиваются все эти “поиски новых впечатлений”. Лучшего места для слияния голосов наших “лирических героев” вряд ли сыскать.

       Как видите, ничего сложного, было бы желание и немного терпения. Текст от нас ничего не скрывает, в себе самом содержит явные подсказки. 
 
       И, безусловно, исходя из всего развития “стихотворной пьесы”, из “психологической эволюции” ЛГ, из его большего, хотели сказать, “жизненного опыта”, но “жизни” как таковой в стихотворении почитай что и нет, одна только “любовь”; поэтому исходя из его большего “опыта отношений” правильнее и разумнее было бы вообще передать заключительные слова монолога “ЛГ_02” (“Но прежних сердца ран, / Глубоких ран любви, ничто не излечило…”) всё же “ЛГ_01”. То есть произнести это с горестными, безнадёжными интонациями должен именно “ЛГ_01”. Он сполна изведал этих “новых впечатлений” и из своего горького опыта может засвидетельствовать, что исцелению “сердечных ран” это ничем и никак не способствует, наоборот, только увеличивает их количественно, да и наслоение новых ран любви на прежние чревато мощным “синергетическим эффектом” – см. эти наши строки № 37 и 38.

       Или, как вариант, так и быть, пусть уж оба “лирических героя” произнесут его на пару. Или, того лучше, пусть их сначала прочувственно продекламирует “ЛГ_02”, а затем, спустя небольшую паузу, “ЛГ_01” отзовётся ему эхом: “Но прежних сердца ран…”. Но об аранжировке мизансцены должен позаботиться режиссёр представления. 

       И ещё небольшое замечание для “ЛГ_02” по поводу его монолога. Нас по-прежнему лишает внутреннего покоя строка № 27 “И сердце хладное страданью предала”. Она так и осталась нами неразгаданной. Почему “хладное”? Поэтому пожелание “ЛГ_02”, когда будет произносить и тем более исполнять свой музыкальный номер (а текст элегии в своё время был положен на музыку), то как-нибудь, за счёт каких-нибудь фиоритур или модуляций этот щекотливый момент затушевать.

       О КОМПОЗИЦИИ – Композиционно в стихотворении выделяется две части: (i) “природная” (строки 1–6); (ii) “психологическая” – описание того, что творится во “внутреннем мире” героя, его незаурядных, уникальных “переживаний” и “чувствований” (строки 7–14; 17–38).

       Первая часть, “природная”, по-своему также весьма специфична: не поймёшь, “на дворе” то ли тихий вечер, то ли серьёзное – более или менее – волнение на море. Но сразу же отметим, что природа – лишь повод для начала и продолжения, развития “переживаний”. Запустив их процесс, “природа” потом уже становится “неинтересной”, она полностью выходит из поля зрения автора / “ЛГ”; до самого конца стихотворения о ней больше ни слова, больше она ни на что не годна. (“Шуми”, “волнуйся” – это просто рефрен). Для “лирического героя” неизмеримо важнее, что там творится у него “внутри”, а не состояние атмосферы и водной поверхности; когда он всецело предаётся “лирическому процессу”, те для него перестают существовать.

       В свою очередь “психологическая” также делится на две части: (а) партия “ЛГ_01”; (б) партия “ЛГ_02”. Но об этом уже очень много было сказано; повторы ни к чему.

       О ФОРМЕ – Как и положено жанру элегии (на самом деле, “антиэлегии”, об этом в следующем пассаже), видим плавные, размеренные, величавые разностопные ямбы (от четырёх- до шести-). Их чередование – это, что очевидно, имитация движения волн, приподнимающих / опускающих корабль на сколько-то метров относительно уровня моря в состоянии полного штиля. Но всё это – субъективно – отчего-то больше похожее на мёртвую зыбь; ветер и волны существуют как бы отдельно друг от друга.

       Эти классически выверенные ямбы могут быть уподоблены выполненному из жаростойкого материала герметичному корпусу, призванному сдерживать бушующие, испепеляющие страсти, их приливы и пароксизмы, сотрясающие “лирического героя”. И это, между прочим, после того, как “он” оказался на солидном расстоянии от их предмета. “ЛГ_01” – нескольких километров / нескольких десятков километров; “ЛГ_02” – нескольких сотен / тысяч километров. Что же творилось, когда они, “предметы”, были рядом, в непосредственной близости? Страшно представить… 

       Кто это говорил, что “Аппассионата” Бетховена подобна пламенному потоку в гранитном русле? (учитывая успехи современной физики,  можно сказать и “плазменному”). Кажется, Ромен Роллан. Вполне применимо и к этому стихотворению.

       О ЖАНРЕ – А как, интересно, в “традиционной науке”, в отличие от нашего, “свободного”, ничем и никак не стеснённого, нахраписто-бесцеремонного, бесшабашно-лихого, хамовато-непринуждённого “анализа поэтического текста” (Ю. М. Лотман, название его известной работы), определяется жанр стихотворения? Поди, элегия? – Точно, комментарий не даст соврать. Господи, да какая же это элегия?! Только “Анти”! Элегия – это когда страсти уже перегорели,  отполыхали, даже угольки остыли или чуть теплятся. “Безумных лет угасшее веселье…” (1830) – вот это настоящая элегия. (Там, правда, оставлена лазейка: угольки всё же тёпленькие, чуть подует ветерок – и страсть вспыхнет с прежней силой: “И может быть — на мой закат печальный / Блеснёт любовь улыбкою прощальной”. Опять, такая натура, за своё примется). А здесь ураганы, вулканические извержения! Нет, только “антиэлегия” – и баста! Элегия лишь внешне, по форме, а по содержимому – драма африканских, мавританских страстей, ни больше ни меньше. 

       Ещё, конечно, рассуждая о жанре, его можно определить и как “Концерт для двух голосов / чтецов / актёров”. Сначала на сцене выступает “ЛГ_01” (строки 1–11), затем, сменив его, со своей партией вступает “ЛГ_02”, а начиная со строки № 28 текст своего страстного монолога они произносят совместно, так уж мы решили, такой вердикт вынесли. Вернее, так: основную партию ведёт “ЛГ_02”, раз уж он её начал (строка № 12 и последующие), а с какого-то момента (лучше всего, строка 28) к нему присоединяется “ЛГ_01”, и два голоса уже звучат как один. Заключительные строки монолога (№ 37 и 38) произносит либо соло “ЛГ_01”, либо и тот и другой дуэтом, а ещё лучше, сначала “ЛГ_02”, а “ЛГ_01” эхом ему отзывается.
 
       Насчёт анализа содержания в категориях драматургии – это, наверное, уже лишнее. Достаточно “концерта”. Катарсис – не просматривается. Он будет в стихотворениях более позднего периода.
 
       МАРШРУТ? – Похоже, движение по кругу: “ЛГ_01” во многом повторяет и тот же опыт, и те же ошибки, и “душевные состояния”, что и “ЛГ_02”. Но, как говорится, на более высоком витке спирали; всё-таки жизнь и многообразные отношения с “прекрасным полом” ЛГ кое-чему, пусть и немного, но научили.
 
       Финал, можно сказать, открытый: “герой” (без номеров) устремляется в неведомые дали; уж куда занесёт “рок событий” и “томление плоти”, жажда всё тех же “новых впечатлений”.

       Об “ОСТРАНЕНИЯХ”. – Без этого пункта теперь не обходится ни один наш анализ. Что ж, выявлен целый ряд “остранений” как “природного”, так и “психологического” характера; не будем повторно их перечислять. Но самое важное и неожиданное заключается в том, что в “психологической части” стихотворения активно действуют, то есть “переживают”, терзаются противоречивыми страстями, оттого испытывая тягчайшие душевные страдания, не один, а целых два “лирических героя” (условно “северный” и “южный”). Можно ли назвать это ещё одним “остранением” – вопрос дискуссионный. Но такая “раздвоенность” ЛГ составляет примечательную особенность данного стихотворения.

       “О ЧЁМ ЭТО СТИХОТВОРЕНИЕ?”, “ЧТО ХОТЕЛ СКАЗАТЬ АВТОР?” – Ни словечка. Или “всё ясно”, или анализ нужно начинать заново.
 
       В ЗАВЕРШЕНИЕ. – Зададимся “общефилософским вопросом”: если стихотворение сплошь пронизано “остранениями”, противоречиями, “несообразностями”, то что это означает? – Да, наверное, ничего, кроме того, что произведение является, как принято говорить, слепком с “живой жизни”, которая исключительно из таких “элементов”, никак друг с другом по принципу гармонии не сочетающихся, и из запутаннейшего клубка связей между ними и состоит. Демагогия, понятно; удобный и универсальный штамп, и в то же время глубоко верно.
 
       Что, в конечном счёте, наблюдаем в этом стихотворении, как и во многих других, признанных “классическими”? Совмещение несовместимого, сочетание несочетаемого, соединение того, что, по “логике вещей” и “здравого смысла”, соединяться никак не может и не должно. Тем не менее, такой странный, “невозможный синтез” без конца происходит – в рамках “органического, диалектического единства” (пожалуй, ещё один спасительный штамп). Так ведь и человек – диалектическая же сущность? – Вне всякого сомнения. В границах телесного корпуса как-то соседствуют, уживаются самые странные, дикие, противоречивые, друг с другом никак не согласующиеся представления, импульсы, желания etc. Ну, вот и всё… Какие ещё нужны объяснения?..