Забытый уголок дворянской чести и культуры. Ч. 8

Хозяева и гости усадьбы Кочеты

Кочеты - уездная глубинка, дальняя губернская окраина, близ тульско-мценского порубежья. Она и сейчас вдалеке от больших дорог. А в 19 веке и подавно. Но  в  этот уютный уголок  с радушными хозяевами приезжали многочисленные родственники, друзья нередко со своими семьями и оставались  здесь подолгу гостить. У них здесь в разное время гостили литераторы, художники, столичные чиновники. Здесь бывали и Лев Толстой, братья Жемчужниковы, Фет, Иван Тургенев.
Нелишне будет рассказать не только о гостях усадьбы Кочеты, но и кратко  осветить мнение о них разных людей.

Тургенев и Сухотины
По мнению литературоведа Н. Чернова, «среди немногочисленных симпатичных ему провинциальных соседей Тургенев всегда выделял Сухотиных, живших в Новосильской усадьбе Кочеты. Они располагались  в 50 верстах от Спасского-Лутовинова.

Тургенев – дальний родственник Сухотиных. Его прабабка Сухотина Прасковья Михайловна – троюродная сестра Сухотину Григорию Филатовичу, прадеду Сергея, Александру и Федора  Михайловичей, которые являются отцом и дядями Михаилу Сергеевичу Сухотину. Следовательно, И. С. Тургенев – 6-ти юродный брат братьям Сухотиным и соответственно 6-ти юродный дядя М. С. Сухотину и детям Федора Михайловича.

В 1860-х гг. братьев «знало все Московское общество»
Они – приятели и адресаты И.С. Тургенева и Л.Н. Толстого. В 1867 г. сельцо Кочеты получил по разделу с братьями Александр Михайлович.
Особенно Тургенев был дружен с Александром Михайловичем, во время приездов в Россию навещал своего старинного приятеля в Кочетах. Сохранилась и их переписка.
Их связывала взаимная симпатия, хотя Тургенев и позволял себе иногда насмешливо отзываться об Александре Михайловиче. Именовал его "степным парижанином", либо "парижским степняком".

Александр Михайлович Сухотин (1827-1905), "дядя Саша". Штаб-ротмистр Гусарского полка. Был при обороне Севастополя. Холост. Приятель и корреспондент И.С. Тургенева.

Это был необыкновенно мягкий и незлобивый по натуре человек. Был вместе с тем интересным салонным собеседником и блестящим чтецом беллетристических новинок, русских и французских. Славился безупречным литературным вкусом. Анекдотически влюбчив. Даже в преклонном возрасте постоянно делал предложения хорошеньким барышням, не смущаясь неизменными отказами. Так на всю жизнь и остался холостяком. У него была дочь от крестьянки. Эту девочку "дядя Саша", как та называла своего фактического отца, заботливо пристроил, помог окончить педагогические курсы, выдал замуж

Он был либералом, как в вопросах политических, так и религиозных. Но вольнодумство его - какое-то старомодное, словно из екатерининской эпохи. В церковь ходил редко и вообще не любил православия и духовенства.
В последний свой приезд в Россию писатель намеревался побывать у А.М.Сухотина. Но этот визит не состоялся. Не желая подробно объясняться, Иван Сергеевич сослался на сильный приступ подагры. Сухотин немедленно сам явился в Спасское-Лутовиново навестить больного. Пришлось Тургеневу упражняться для видимости в хромоте. Вследствие чего и настоящая болезнь не замедлила явиться.

В. А. Оболенский о Сухотиных
Сын Александры Алексеевны Дьяковой , поборницы женского образования в России, основательницы женской гимназии в Санкт-Петербурге.
Александра Алексеевна получила прекрасное образование. В 1852 году Л. Н. Толстой сделал Александре Дьяковой предложение и получил отказ. В своих записках он неоднократно писал о своей любви к ней. В 1853 году вышла замуж за князя Андрея Васильевича Оболенского (1825—1875).

В. А. Оболенский оставил свои воспоминании о муже своей тети Марии Алексеевны Сергее Михайловиче Сухотине и о своем крестном отце Александре Михайловиче Сухотине  князь Владимир Андреевич Оболенский  (1869, Санкт-Петербург —1950 Бюсси-ан-От, Франция) — общественный деятель, кадет, депутат Государственной думы I созыва от Таврической губернии..автор воспоминаний :Оболенский В. А. Моя жизнь. Мои современники.
«Перечисляя здесь людей, с которыми связаны мои детские годы, не могу не упомянуть о своем крестном отце, Александре Михайловиче Сухотине. Он принадлежал к особому типу «декоративных» людей, каких в настоящее время уже не существует. В век аэропланов, радио, а главное – тяжкой борьбы за существование, такие люди вывелись совершенно. А сколько их мы еще находим в романах Тургенева и Толстого! С точки зрения утилитарной это люди лишние, человеческие трутни, а в эстетической оценке – чудные художественные произведения.

А. М. Сухотин был свояком моей матери (братом первого мужа ее сестры). Крупный помещик Тульской губернии, он редко жил в своем имении Кочетах и совсем им не занимался. Служил в молодости в гусарском полку и участвовал в защите Севастополя, был контужен и, получив Георгия за храбрость, вышел в отставку. С тех пор он уже нигде не служил.
Выл гласным Новосильского уездного земского собрания, но редко показывался на его сессиях. Большая часть его жизни протекала в трех городах: в Москве, Петербурге и Париже. Во всех трех столицах у него было множество друзей и знакомых, у которых он всегда был желанным гостем. Ибо А.М., исключительно мягкий, деликатный и незлобивый по натуре человек, был вместе с тем литературно образованным и интересным салонным собеседником, а также блестящим чтецом беллетристических новинок, русских и французских. Европейскую литературу он знал превосходно и обладал большим художественным вкусом.
Когда он читал, то надевал пенсне на самый кончик носа, и, держа одной рукой книгу на далеком расстоянии, другой жестикулировал. В этой позе ярче всего сохранился в моей памяти его образ.
В Петербурге он часто у нас бывал, так как был глубоко предан моей матери, к которой в юности был неравнодушен.

В одном из опубликованных дневников Льва Толстого он описывает, как, влюбленный в мою мать, он, после вечера, проведенного в ее семье, пошел ночевать к А. М. Сухотину и как оба отвергнутых поклонника ночью изливались друг другу. О своей юношеской платонической любви А.М. часто вспоминал, что не мешало ему постоянно влюбляться в хорошеньких барышень, делать им предложения и всегда получать отказы. Так всю жизнь и оставался холостяком.

В моем раннем детстве ему было лет пятьдесят. Он хотел казаться молодым, но седеющая щетка подстриженных усов и совершенно лысая голова выдавали его возраст, которого он не мог скрыть ни военной осанкой, ни безукоризненным костюмом, ни запахом тонких духов, который струился от кокетливо высовывавшегося из верхнего кармана носового платка.
И точь-в-точь таким же, только совсем белым, я помню его через тридцать лет, когда он оправлял привычным жестом сгибавшуюся поясницу и старался придать твердость походке ослабевших ног.

На седьмом десятке он уже перестал помышлять о браке и не делал предложений, но всегда был неравнодушен к какой-нибудь хорошенькой даме или барышне. Эти платонические любви менялись у А.М. постоянно. Иногда он поклонялся одной, иногда – нескольким сразу, но неизменно у него был предмет поклонения, дама сердца, которой он подносил конфеты и цветы, дарил подарки и которой читал литературные новинки.
Конечно, он не был святым, заводя романы и не платонического характера. Так, еще молодым, в один из своих редких наездов в деревню, он увлекся красивой женой кучера, у которой вскоре родилась дочь.

Мало кто из помещиков того времени не имел незаконных детей от крепостных крестьянок. И в огромном большинстве случаев отцы не интересовались судьбой таких своих «случайных» детей. А. М. Сухотин тоже мог свободно забыть о своей дочери, тем более, что у нее был законный отец – кучер, смотревший снисходительно на любовную связь жены с его барином. Но врожденное благородство не позволяло ему отказаться от дочери, и он счел своей обязанностью дать ей надлежащее воспитание и образование.
В практической жизни А.М. был совершенным младенцем. Получал деньги из имения, а когда их не хватало, должал. Всякое дело было для него нестерпимой обузой и помехой в жизни, заполненной романтическими фантазиями. В увлекательном для него разговоре он мог забыть о самом важном для него практическом деле, и вообще был невероятным путаником.

Однажды, отправляясь в свой любимый Париж, он предложил моей больной матери, которую врачи послали на юг Франции, помочь ей в трудностях дороги. Помощь эта началась с того, что, беря билеты, он по рассеянности купил один лишний, что обнаружилось уже в дороге. В Париже, на Gare du Nord, он предложил нам пройти вперед, а сам остался с носильщиком возиться с багажом. Долго мы ждали в проходе его появления, но он как в воду канул. Моя сестра, отправившаяся на его розыски, нашла его на платформе около сложенных вещей, в оживленной беседе с носильщиком.Оказалось, что носильщик был участником севастопольской войны, и батальные воспоминания так увлекли моего крестного, как я его называл, что он совершенно о нас забыл и вспомнил лишь тогда, когда сестра стала тащить его за рукав.
Александр Михайлович был вольнодумцем, как в вопросах политических, так и религиозных. Но его вольнодумство было особого вида, я бы сказал – дворянское. В церковь он ходил редко и вообще не любил православия и православного духовенства, «les Popes», как он не без брезгливости называл русских батюшек.
Он любил русские слова произносить на французский манер, и в его устах такое искажение русской речи было действительно колоритным и шло к его колоритному образу. Он был барин и русский дворянин.
 
Сторонник свободы, равенства и братства, он сам не замечал в себе неравного отношения к людям и даже бывал подчеркнуто вежлив с интеллигентными людьми «не из своего общества», однако не без некоторой гордости носил свою дворянскую фамилию.
Рассказывали про него такой характерный эпизод: однажды, уже в старости, находясь в совершенно запутанном материальном положении, он зашел к своему старому портному-французу. Портной рассказал ему, что один из его друзей умер, не заплатив крупной суммы за свои заказы. А.М., выслушав повествование портного, вынул из своего бумажника все его содержание и передал портному.

 А вот еще случай, происшедший почти на моих глазах. Как-то А.М. приехал ко мне в гости, когда я жил в Орле. Носильщик вынес ему из вагона чемодан, и старичок по слепоте дал ему вместо двугривенного пятирублевую золотую монету. Увидав, что старичок ошибся, честный носильщик протянул ему золотой обратно: «Ваше превосходительство, вы по ошибке мне пять рублей изволили дать». А.М. посмотрел на протянутую ладонь с золотой монетой, отодвинул ее и гордо сказал: «Что я дал – то дал, и сдачи не беру». А затем сел на извозчика и уехал.
И жил себе А. М. Сухотин, не сеял, не жал, не собирал в житницы, питаясь доходами своего имения Кочеты Новосильского уезда. Но на вечные поездки за границу, где ему было нипочем для встречи с друзьями, а особенно с дамами своего любвеобильного сердца, нестись в первом классе курьерского поезда из Парижа в Ниццу, оттуда – в Рим и Неаполь, потом в какой-нибудь немецкий курорт, чтобы еще месяца два-три провести в любимом Париже, обедать в лучших ресторанах, а вечера проводить в театрах и дорогих кафе, – на все это требовались такие деньги, каких Кочеты дать не могли. Пришлось влезать в долги… Когда ему было уже под семьдесят, оказалось, что жить дальше как птице небесной больше не на что. Но дворянский гонор не позволил ему продать родовое имение Сухотиных. Поэтому он подарил его своему богатому племяннику М. С. Сухотину, который очистил его от долгов и обязался пожизненно содержать своего беспутного дядю.

М. С. Сухотин, новосильский предводитель дворянства, поселив дядю в Кочетах, исхлопотал ему место земского начальника. После совершенно праздной жизни приходилось исполнять какие-то обязанности. Это было для А.М. очень трудно. Законов он не знал и питал к ним органическое отвращение. Поэтому судил по совести, а если нужно было писать решения, то на то у него имелся дельный письмоводитель.
Крестьяне-подсудимые его любили за справедливость и называли – «наш барин». Нужно сознаться, что «наш барин» позволял себе иногда в судебных заседаниях совершенно недопустимые выходки, особенно когда подсудимый обвинялся в избиении женщины. Тогда, побагровев от негодования, он ударял кулаком по судейскому столу и по-помещичьи распекал виновного: «Ах ты с. с., да как ты смеешь бить женщину, да я тебя упеку, уж ты, с. с., посидишь у меня…».

Александр Михайлович умер незадолго перед революцией 1905 года, оставив во мне ощущение перевернутой страницы яркого художественного произведения. Не знаю, удалось ли мне передать это ощущение будущим читателям моих воспоминаний, которые уже не встретят в своей жизни таких людей, созданных другой эпохой».
С. М. Сухотин
Сергей Михайлович Сухотин – камергер, владелец 2300 десятин земли, служивший в молодости в лейб-гвардии Преображенском полку.

По словам П.И. Бартенева, он в течение многих лет был «необходимой принадлежностью высшего и образованного общества, где его любили за прекрасный характер, живое усердие ко благу родины, многостороннюю начитанность, всегдашнюю готовность идти навстречу всякому доброму делу и неизменную возвышенность побуждений»

Ибо, как писал Тургеневу их общий приятель И.П.Борисов, "Сухотин - есть Москва, как Шамиль - Кавказ". В других воспоминаниях о С.М.Сухотине говорится, что он был "милым собеседником, специализировался на должности чтеца в дамских гостиных и действительно читал мастерски. Ему московские дамы были обязаны своим знакомством со всеми вновь появляющимися произведениями русской литературы"
С.М.Сухотин - сложная личность.

Современники и друзья относились к нему неодинаково. Скорее иронически, чем уважительно. Достаточно вспомнить стихотворное послание, сочиненное А.М.Жемчужниковым в духе Козьмы Пруткова, "по случаю скушанного Сухотиным перед отъездом из Москвы персика с косточкой".
 
Он был хорошо известен в кругу Л.Толстого, Аксаковых, В.А.Черкасского и всех славянофилов. Получил хорошее воспитание. Русскую грамматику и риторику ему в юности преподавал на дому молодой  В.Г.Белинский.
Но пребывание в школе подпрапорщиков вместе с А.Е.Тимашевым и А.Л.Потаповым, будущими министром внутренних дел и шефом жандармов, оставило неистребимый след.
Устойчивый консерватизм С.М.Сухотина, его чопорность и гвардейские замашки иногда производили на окружающих неблагоприятное впечатление.
Из "Памятных тетрадей С.М.Сухотина "[9 марта 1871 года
 "Всю эту неделю я часто виделся с Тургеневым, который по-прежнему очень мил и симпатичен; но он состарился и думает только об одном, как бы поскорее вернуться к dame de ses pensees, madame Viardot"

Семейная жизнь Сергея Михайлович была нескладной - публичной и скандалезной. Он женился на Марии Александровне Дьяковой (1830-1889), соседке из Мценского уезда. По рассказам близких - типичная "русская барышня". Развитая, с тонкой натурой. Не чужда литературных занятий - в частности перевела с английского книжку для юношества "Графиня Катя".
 
Мужа она не любила. Решилась на развод, оставив малых детей. Её роман с С.А.Ладыженским, продолжавшийся несколько лет, привлек внимание светского общества. Был внебрачный ребенок. Ходили толки, что именно их историю использовал Л.Толстой, хорошо знавший драму Сухотиных, при создании образов Анны Карениной и ее мужа.

Алексей Михайлович Жемчужников в Кочетах
Поэт, один из создателей Козьмы Пруткова , Алексей Михайлович Жемчужников (1821 – 1908)  в 1872 году вместе со своим семейством побывал в Кочетах. Сохранилась семейная фотография на фоне усадьбы. Поэт был в гостях у своего друга, тогдашнего хозяина усадьбы, Александра Михайловича  Сухотина.

Алексей Жемчужников успешно делал карьеру – сначала в Сенате, потом в Государственном совете. Однако в 37 лет вдруг ушел в отставку и поселился в Калуге, где служил губернатором его близкий друг Виктор Арцимович, женой которого стала Анна – сестра Жемчужниковых.. В 1863 году Алексей Михайлович отправился за границу – объехал всю Западную Европу.

Он писал стихи, но почти не печатался до 1869 года, трезво оценивая свое творчество. То, что он сам хотел делать в литературе, уже делал Некрасов. То, что звучало в стихах Жемчужникова тихим журчанием ручья, в некрасовской лирике ревело мощным водопадом – и Жемчужников не хотел прослыть подражателем, «подголоском», как говорил он сам.
Алексей Жемчужников был счастливо женат на Елизавете Дьяковой, которую пережил на 33 года; она заболела чахоткой и умерла за границей в 1875 году. У них было пятеро детей: четыре девочки и мальчик, умерший в младенчестве. Старшая дочь, Ольга, во втором браке была женой Михаила Боратынского, внучатого племянника знаменитого поэта – в их имении в Тамбовской губернии Алексей Михайлович прожил большую часть своей жизни на родине.

В 1900 году, когда отмечалось 50-летие его литературной деятельности, Алексея Жемчужникова избрали почетным академиком Петербургской академии наук по разряду изящной словесности – одновременно с Толстым, Чеховым и Короленко. Современники уже называли его «уцелевшим колоссом доброй старой русской литературной нивы» и «последним могиканом идейной поэзии».
Последние его стихи о старости: умер он в самом деле глубоким стариком, в 87 лет. Мало кто из поэтов доживал до таких преклонных лет в ясном уме и в силе таланта.

Лев Толстой и Кочеты
Лев Толстой неоднократно бывал в Кочетах. В 60-80 годы 19 века был дружен с Дмитрием Дьяковым, владельцем мценской усадьбы Черемошны . Сестра Дмитрия Алексеевича Мария Алексеевна (1830 – 1889) была женой Сергея Михайловича Сухотина.
Толстой был в приятельских отношениях и с Александром Сухотиным. Они оба в юности были влюблены в еще одну сестру Дмитрия Дьякова –Александру Алексеевну (1831-1890)., которая вышла замуж за князя Оболенского.
 Лев Николаевич Толстой с женой Софьей Андреевной проживали в Кочетах во вновь устроенным флигеле для молодых Сухотиных. Толстого в это время часто навещал Владимир Григорьевич Чертков.

В 1910 году 14 августа Толстой уезжает в Кочеты к дочери Татьяне, думая отдохнуть там душой, как не раз бывало. В Ясную Поляну он вернется только 22 сентября.

В Кочетах он много гуляет, ездит верхом вместе с Маковицким, посещает спектакль в школе, где деревенские мальчишки представляют "Злоумышленника" Чехова и где, как отмечает Маковицкий, "Лев Николаевич сердечно, громко смеялся"; работает над предисловием к сборнику "Путь жизни", переделывая его в общей сложности более ста раз. Замечательная запись Толстого в дневнике 20 августа: "Жив и более чем жив, чем ожидал. Утром правил "Предисловие".

Софья Андреевна тоже понемногу успокаивается в Кочетах. Толстой даже отмечает: "Софья Андреевна хороша. Если бы только не тревожилась".
28 августа - встреча дня рождения Толстого. "Рождение Льва Николаевича, ему 82 года. Чудный, ясный, летний день", - записывает в своем дневнике Софья Андреевна. В Кочетах - только самые близкие, на столе - небольшой букет полевых цветов, которые собрала внучка Танечка Сухотина.
28 августа 1910 года - последний день рождения Толстого, на котором присутствовал он сам.Личная биография подходила к концу. Дальше будут дни рождения, которые мы будем праздновать без него, а после - те, которые будут праздновать и без нас. Но этот день всегда - для тех, кто есть, и для тех, кто будет, - останется Праздником Рождения Личности, Торжества Духа и Мысли.

Дягилев в Кочетах
В 1904 году  Кочетах побывал Сергей Павлович Дя;гилев (1872 –  1929 года), также известный как Серж Дягилев, русский художественный критик, меценат, балетный импресарио и основатель "Русского балета", из которой вышли многие известные танцоры и хореографы.
6 марта 1905 года он открыл выставку «Русские портреты XVIII и XIX веков» в Таврическом дворце, где было представлено более 4000 картин, собранных у 450 владельцев.

Ездивший в 1904 году по дворянским усадьбам С.П. Дягилев в поисках редких портретов для знаменитой Таврической выставки, посетил Кочеты и отобрал для экспонирования несколько в буквальном смысле уникальных картин кисти русских и европейских мастеров.

Дягилев лично ездил за портретами и составил каталог из 2300 произведений искусства с информацией о художниках, моделях и другими важными данными. Экспозиция, созданная Бенуа, стала новаторским примером синтеза искусств и произвела сильное впечатление на посетителей.
Из коллекции Сухотиных на Таврическую выставку были отобраны работы В.Л.Бо-ровиковского (портрет М.Г.Вислентьевой), П.Алькана (1809 г., портрет К.Ф.Сухотина), акварель И.Е.Репина (на которой сенатор Кони), портрет С.Г.Домашнева (работы неизв. худ.), восковой горельеф Ф.Толстого (изображение В.Ф.Сухотина), портрет Петра I работы Т.Леруа-Баузе (см. Дягилев С.П. Список портретов для историко-художественной выставки 1905 года. Спб. 1904, с. 152).
 Картины были объединены в группы и снабжены пояснительными записками, а интерьеры были оформлены по-разному, чтобы подчеркнуть их значение и усилить эффект. Выставка имела огромный успех и вознесла Дягилева на вершину художественной и общественной элиты.

Татьяна Алексеевна Фохт-Ларионова в Кочетах
В детстве гостила в Кочетах Татьяна Алексеевна Фохт-Ларионова (1900 – 1991).
Актриса труппы военного театра 2-ой артиллерийской бригады в Хамовниках.
Актриса и помощник режиссера в Малом театре с 1925 по 1934 год.
Заведующая репертуаром в режиссерском управлении театра, на пенсии – суфлер.
Мать народного артиста РСФСР Всеволода Дмитриевича Ларионова (1928 – 2000),  сыгравшего в юности пятнадцатилетнего капитана в одноименном фильме, Охотника в фильме «Обыкновенное чудо» и др.

Она написала воспоминания, которые были опубликованы после ее смерти благодаря стараниям сына Всеволода Ларионова, который принес ее рукопись в редакцию.
По материнской линии Татьяна Алексеевна была внучатой племянницей Михаила Сергеевича Сухотина, ее бабушкой была его родной сестрой. Соответственно, дети М. С. Сухотина были ей двоюродными тетями и дядями, а их дети – троюродными братьями и сестрами.

Из воспоминаний внучатой племянницы М. С. Сухотина Татьяны Фохт:
«В 1908 г., еще до второго маминого замужества, весной, мой отец отвез меня к Сухотиным в Кочеты в Тульскую губернию. Доехали мы до станции Мценск. За нами были присланы лошади. От Мценска до Кочетов путь длинный, верст 25. В дороге отдыхали мы, и лошадям надо было дать передышку. Приехали к обеду к шести часам. Нас ждали с обедом. Овальный большой стол был полон народу: дядя Миша, тетя Таня, дядины дети: Наташа, старший сын Лева с женой Лелей (урожд. Базилевской), Миша (кавалергард), Сережа — студент Оксфордского университета, близкий друг Феликса Юсупова (учились вместе в Оксфорде). Юсупов в те годы был чемпионом по теннису и приезжал с Сережей в Кочеты, где они проводили целый день на теннисной площадке. Алик — лицеист и Дорик — 12-летний оболтус, на вид ему можно было дать 16 лет, вид у него был деревенского парня. Всегда к столу он приходил с грязными руками, и тут же дядя Миша отправлял его их мыть. Дядя Миша звал его “Теодор”, и это так к нему не подходило и звучало даже насмешкой. Был слушок, что первая жена дяди Миши, Мария Николаевна, родила своего последнего сына не от дяди Миши. Может быть, этим можно объяснить суровость дяди Миши к Дорику. Трехлетняя Танечка и трехлетний сын Левы Мика обедали в детской. Кроме семьи за столом был врач больницы, выстроенной дядей Мишей для крестьян.

Когда я приехала в Кочеты, нас оказалось три Татьяны. Решено было, что тетя Таня будет Таней, Танечка будет Танечкой, а я буду Танюшей. Так это за нами и закрепилось».
Еще одна поездка Татьяны Фохт  в Кочеты
«Летом в июне 1909 г. как-то вечером из Кочетов в Головинку за мной прислали лошадей. В дороге кучер мне рассказал, что в Кочеты приехал отдыхать Лев Николаевич Толстой с Софьей Андреевной и с доктором Душаном Петровичем Маковицким. Душан Петрович был не только доктор Льва Николаевича, а он делал великое дело: он наловчился в кармане карандашом записывать за Львом Николаевичем все, что тот говорил, а вечером, когда Лев Николаевич уходил спать, читал вслух свои записи. Очень мне полюбился Душан Петрович. Это был мягкий, ласковый, очень душевный человек. Зимой он мне писал милые интересные письма, но увы, его письма не сохранились.

Когда в Кочетах гостил Лев Николаевич, туда приезжали: его секретарь Николай Николаевич Гусев, В. Г. Чертков, младшая дочь Саша, П. И. Бирюков, Сергей Львович, Андрей Львович. Приходится жалеть, что мне было 9—10 лет от роду. В этом возрасте разговоры взрослых скучны и неинтересны, меня тянуло к сверстникам в Головинку.
Софья Андреевна нежно любила свою внучку Танечку и часами с ней занималась. Для ее забавы она рисовала ей книжечки, отображая в них всякие забавные случаи Танечкиной жизни. Очень милы были эти примитивные рисунки с юмористическими текстами.
Последнее мое пребывание в Кочетах было летом 1910 года. В это лето я последний раз видела Льва Николаевича.

Чуть было не забыла рассказать об одном случае, вызвавшем страшное волнение. Лев Николаевич ушел гулять после завтрака и пропал. Было совсем темно, когда его нашли. Кочетовский парк был огромный и сливался с лесом. В лесу были и болота, и глубокие овраги, он был очень глухой и было там такое место, от которого в разных направлениях шли тропинки, как лучи. Там очень легко можно было заблудиться. Вот там-то и присел на пенек Лев Николаевич в раздумьи, какая же тропинка приведет его в парк к дому.

Моя бабушка, писательница, когда я вернулась из Кочетов, впервые увидев Льва Николаевича, уговаривала меня записать, пока я хорошо помню, свою встречу с Л. Н., но мне понадобилось 63 года, чтобы выполнить ее желание».
Оставила Т. Н. Фохт-Ларионова воспоминания о Татьяне Львовне Толстой-Сухотиной и о усадебной жизни в Кочетах

Тетя Таня Сухотина была прекрасным человеком, и все дети Михаила Сергеевича ее любили и уважали. Я никогда не видела ее раздраженной, я никогда не слышала ее повышенного голоса. Ежедневно она занималась добрыми делами. Почти каждый день приходили из деревень просить помощи. Часто она брала Танечку и меня с собой и мы шли, а иной раз и ехали, если это было далеко, и несли с собой одежду и продукты нуждающимся. Приходили погорельцы, и дядя Миша помогал им заново отстраиваться. Хорошим рукодельницам давали заработок, отправляя их вышивки в Москву, в “Кустарь”.

Дом в Кочетах был очень старый. В нем было много интересного. По всему коридору стояли шкафы с книгами и архивом. Над шкафами висели портреты предков. В гостиной висел портрет военного в красном мундире, с пудреной косичкой, очень похожего на моего отца. В передней, разделенной аркой, по всем стенам висели: щиты, кольчуги, самострелы, шлемы, стремена, мечи, пики, сбруя, колчаны. В архиве хранилась переписка Державина с Сухотиным, письма к Сухотиной Воронцовой-Дашковой, в которых подобно рассказывалось о перевороте 1762 года, родословное сухотинское древо. Род Сухотиных происходил от татарина Сухоты — сподвижника то ли Батыя, то ли Чингис-хана.

Много было рассказов “о привидениях”. Утром собравшиеся к столу к утреннему чаю рассказывали, кому что ночью привиделось. Мне было страшно.
В подвалах дома стояли сундуки со старинной одеждой предков. Каждую весну экономка Верочка развешивала на дворе камзолы, лифы, юбки, фижмы, все проветривалось, бережно вычищалось и укладывалось обратно.
К большому дому с двух сторон были пристроены флигеля. Один был старый, в нем жили Дорик с Мишей и экономка Верочка с древней старухой — своей матерью, 20 лет прикованной к постели... У кровати Дорика на этажерке стоял картонный домик, красиво разрисованный, с вьющимся виноградом, с окнами и дверью, в нем жили белые крысы с красными глазами и розовыми длинными хвостами.
С другой стороны дома буквой Г был пристроен новый флигель для Левы, когда он женился. Там все было очень красиво. В нем останавливался Лев Николаевич с Софьей Андреевной.

Третий флигель стоял во дворе. Там жили Сережа и Алик. На обтянутых красным сукном полках, кругом всей комнаты, лежали Мамонтовы кости, клыки и разные окаменелости, найденные мальчиками Сухотиными в раскопках курганов.
Начиналась Первая империалистическая война. За несколько дней до ее объявления скончался дядя Миша. Миша, Сережа, Дорик были призваны. Миша был убит, Дорик тяжело ранен в легкое, умер от чахотки в Италии. Сережа сделался “историческим лицом”. Он был участником убийства в Юсуповском особняке Григория Распутина. Вместе с Юсуповым отвозил труп Распутина к реке, где на берегу потеряли его калошу. Умер Сережа в Париже у Юсупова.
После революции, в 1920 году, тетя Таня с Танечкой перебрались в Москву. Сначала они жили при музее Льва Николаевича Толстого на Пречистенке. Там тетя Таня открыла вечернюю студию рисования, где преподавала она сама (она была хорошей художницей) и художник Сергей Арсеньевич Виноградов.

В 1923 году тетя Таня стала директором музея. Из музея тетя Таня с Танечкой перебрались на Поварскую в дом, принадлежавший раньше графу Соллогубу (теперь Союзу писателей). Сестра первой жены дяди Миши была замужем за Соллогубом. Тетя Таня, смеясь, говорила, что первая жена ее мужа жила во дворце, а вторая на конюшне. Из этих конюшен были сделаны маленькие квартирки. А из конюшен в 1925 году тетя Таня с Танечкой уехали в Париж. В Париже они сильно нуждались, жили на деньги, что зарабатывала тетя Таня лекциями о Толстом.»

Семейство Орловых в Кочетах
Мать знаменитой актрисы 20 века Любови Петровны Орловой (1902 – 1975)Евгения Николаевна (1878-1945) была из рода Сухотиных. Ее отец Николай Николаевич Сухотин (р.28.01.1847 † июль 1918) был  из дворян Тульской губернии, сын бывшего пристава Тульского оружейного завода ; с 1886 профессор Николаевской академии Генштаба; с 1896 генерал-лейтенант.
Евгения Николаевна – 7-ти юродная сестра Михаилу Сергеевичу Сухотину. Она любила бывать у него в Кочетах.

Из книги Щеглова Д. А.  «Любовь и маска»:
«Летом в Кочетах собиралось все огромное семейство Сухотиных (среди своих двенадцати сестер и братьев Евгения Николаевна была одной из младших). В жаркие дни стол накрывали на большой веранде дома, с которой открывался прелестный вид на сад и на вполне левитановскую даль за ним.
Лужайка и парк поступали в распоряжение десятка бело-розовых детей обоего пола, но была ли среди них Любочка?
Во всяком случае, во время посещения Кочетов Толстым ее не было, среди многочисленных малолетних сидельцев на коленях великого старца она не значится. Зато есть другое свидетельство их «общения», куда более веское и вещественное, чем устные семейные легенды, обрастающие всевозможными красотами и тщательно подгоняемые под дальнейшую биографию заинтересованного в этом лица.
Маленькая книжка со сказками Толстого была наконец прочитана маленькой Любочкой, которая выразила свое восхищение ими. Деловитая Евгения Николаевна решила направить это восхищение в русло свойственного ей (и, кстати, совершенно нормального) родительского тщеславия. В результате восхищение приняло довольно конкретную форму: письмо со словами детского восторга и пожеланиями здоровья вскоре отправилось в Ясную Поляну».

Есть другой вариант  истории с подарком книги. Писатель подарил маленькой Любочке "Кавказский пленник", на которой рукой писателя было выведено: "Любочке".

Маленькой Любе очень нравились рассказы Льва Николаевича Толстого. Его произведения она готова была слушать и слушать. Когда же все, что было у них в доме, было неоднократно перечитано ею, она взяла в руки перо, лист бумаги, села за стол и стала аккуратно выводить: "Здравствуй, дедушка Толстой! Пришли мне, пожалуйста, свою книжечку…"

Неизвестно, было отправлено письмо Любы Льву Николаевичу или это ее мама через родственников передала ему просьбу дочери, но Лев Николаевич в этой просьбе не отказал. И на свой шестой день рождения Любочке вручили сверток от Льва Николаевича Толстого, в котором лежала книга с его подписью…

«Барская жизнь, — отзывался Толстой о Кочетах, — распробарская, красивая. Но это барство незаметно, потому что сами хозяева — милые, добрые. Знаете, как у нас деспотия, так у них конституция... Поэтому там легче жить».
«...Здесь так хорошо, что иногда забываешь, откуда это все берется!» — говорила дочь, Татьяна Львовна.

В заключении. Очень жаль, что  усадьба Кочеты и усадебный парк находятся в таком жутком запустении, несмотря на то, что это место является региональной достопримечательностью. Мы обкрадываем себя, не зная об этих местах, упускаем целый пласт культурного наследия нашей страны.

Продолжение в разделе "Головинка"