Латентное поле

Еще с детства её привлекал один из корешков на книжной полке. Он выделялся среди остальных строгим серым цветом и лаконичным заголовком “Физика”.

И нет. Интерес был вызван вовсе не потусторонними предчувствиями, а всего лишь внешним несоответствием с корешками, расположенными рядом. По соседству, к слову, обитала сплошь художественная литература.

И время только подтвердило поверхностность того первого интереса. С точки зрения науки с чётко очерченными формами, физика её нисколько не привлекла. Зато девочку довольно рано заинтересовало то, что угадывалось за границами оной. То, что скрывалось под волшебной для многих приставкой “Мета”.

Когда границы самой науки размываются, есть шанс соприкоснуться с феноменом непосредственного переживания. Из разряда чудесного и необъяснимого. Такого, что столкнувшись с этим, любой земной обыватель поначалу откажется верить ушам и глазам. В большинстве случаев разум похоронит чудо под ворохом прописных истин или непреложных фактов, на том и успокоившись. А то ещё и осудит себя за глупую веру.

Уля в этом плане оказалась в зоне риска; атеистическая семья, где отец – инженер, а мать – бухгалтер. Жизнь — как пособие разумного чередования будней и праздников, когда её достаточно любили и о ней достаточно заботились.

Вот только задачки по физике ей давались с трудом. И философские реки тоже — так и не проложили в её разуме русло. Терпения девочки хватило на пару страниц Ясперса и тройку абзацев Бердяева; больше к подобным трудам она не прикасалась.

Ульяна рано осознала, что её способности в постижении структурных наук весьма посредственны. Но когда поняла, что и абстрактные дисциплины ей не по зубам, совсем расстроилась.

Впрочем, разочарование девочки не продлилось долго. Она обнаружила свой талант в той области, что была далека не только от науки, но и в принципе от словесного определения.

Интуиция, чувствование энергий, знание разряда “из ниоткуда”. Что уже в бытность её юности было достаточно опошлено и скомпрометировано. Но не для неё.

Уля, раскачивая интуицию, училась определять чётко — “близкое” или “чуждое”. Она старалась не присваивать ничему ярлыков, помня, что чуждое — это не значит плохое.

Но порой терпела неудачу, и приходилось просеивать своё видение заново. Размяв комочки разочарования, пропускать сквозь сердечное сито.

Из подручных материалов она словно бы выстраивала свой земной дом. Уютный и тёплый. Девочка интуитивно старалась заложить верный фундамент и соблюсти все пропорции. И, конечно же, злилась, когда получалось не так идеально, как бы ей хотелось. Но и эта злость служила строительным материалом. Важно ведь, куда направлен потенциал, а не только то, что тот представляет собой в чистом виде.

Со временем прогресс был на лицо. Книжные полки больше не пополнялись, потому что у неё появилась первая электронная книга.

При всей своей консервативности она парадоксально жаждала развития.

При всём скептицизме она жила в соответствии со своим чувствованием.

И в этом не было слепой веры, только творческий опыт, знание её души.

Перед ней раскинулось бескрайнее латентное поле. И Уля планировала использовать его для прогулок.

***

Был уровень разобщённости и уровень единства.

Точно два лестничных пролета где-то в звездной невесомости, они существовали у них внутри. Этажи, что каждый раз соединяла очередная винтовая лестница.

Самый первый, откуда начинался путь, был расположен на твёрдой земной опоре. Там они ещё не помнили, кем приходятся друг другу.

Да что там! Они и себя-то толком осознать не могли. Так… фрагментарно, по частям или применительно к социальной роли, что исполняли.

И это не было ни плохим, ни хорошим, просто “начало”. Отметка, которая в путевом маршруте значится абсолютно у каждого.

Они же сидели на ступенях где-то между третьим и четвёртым этажом, если сравнивать с домом. В этот момент оба до смешного напоминали подростков. Но это был лишь внешний слой.

Природа, создавая фон, оттеняла и саму композицию.

Так, не считаясь с барьерами, ветер раздувал под их ногами белую кашицу. Он легко перемахивал невысокое железное ограждение и высыпал на лестницу очередную порцию снега. Джи Ну с каждым таким прорывом поправлял ей капюшон и плотнее закутывал в свою старую доху.

Рите было тепло. Она радовалась близости мужа, неожиданно выпавшему снегу, а ещё странно-знакомой атмосфере. Как будто однажды с ней уже происходило нечто подобное, а может просто снилось во сне. Или это ещё только предстояло пережить, время ведь не линейно. Оно, точно декабрьский снег, носится по этажам, выборочно оставляя свой след.

Вот и с ней сейчас происходило что-то вроде феномена узнавания. Рита угадывала в этом знак того, что она находится на своём пути. И душа её просто прописала эту остановку в своём маршруте.

— “Всё происходит, как надо...”

Повторяла Рита про себя. Но не в попытках убедить, как это часто бывает, когда мы чего-то боимся и подавляем свой страх. Напротив, она провозглашала своё искреннее принятие, благодарность за происходящее.

— Джи Ну, я иногда чувствую себя такой дурочкой! Совсем не на свои сорок лет…

Рита наморщила под капюшоном лоб, изображая неодобрение, а потом рассмеялась.

— И мне всё равно! Мне часто бывает всё равно, что подумают обо мне. Я будто бы сижу с ангелами и наставниками в зрительном зале и наблюдаю себя на сцене. Все свои комплексы, страхи, страдания и удовольствия. Это так забавно! Я вижу, что мной в этот момент управляет…

Джи Ну понимающе улыбнулся, но капюшон скрывал эмоции, и тогда мужчина вложил их в объятие.

Он тоже чувствовал себя необычайно живым.

Это слово само всплыло у него в подсознании. Кому, как не ему, было знать о каком опыте говорит Рита. Каждый проходит его на своём слое. И он не раз проходил, как самостоятельно, так и рисуя с пациентами план в терапии.

Джи Ну был счастлив быть первопроходцем, снова пробовать здесь на земной поверхности какой-то новый объём. И так с ним было тут уже не раз. Когда разум подключался к воспоминаниям души, и мужчина начинал осознавать себя проводником.

Но также он осознавал то, что каждый раз и сам проходит этот путь. Нельзя провести по своему пути кого-то другого. Расчищать дорогу от каменистых догм, тяжести обрушенных ожиданий и детских колючих капризов придётся самостоятельно.

Объёмный капюшон сейчас скрывал от мира пробуждающуюся радость, и мужчина с трепетом наблюдал за происходящим.

Смакуя про себя слово “живой”, он ещё до конца не мог в это поверить. Но выход из тоннеля был близок, Джи Ну это предчувствовал.

Сначала идея Риты показалась ему нелепой. Какого черта им нужно было тащиться после трудовой недели на другой конец города, подниматься в гору. А потом под вьюжные песни ещё и сидеть на лестнице. Попивая чай из термоса, ощущать себя последними чокнутыми романтиками.

Но оказалось, когда глаз замыливается, и даже самые мудрые практики кажутся пустышками, крайне полезно сделать что-нибудь нелогичное.

Чувствуя холод снежных ледышек на губах, чередовать их с горячими поцелуями и обжигающим чаем. Жизнь состоит из простых мелочей, а счастье — это всего лишь мера способности получать от них удовольствие.

Все его знания, как врача и как исследователя этого мира, оставались сегодня за скобками.

Джи Ну смотрел на город внизу, что просвечивал в щель под ограждением и считывал поле творческих возможностей. Видимый мир, где переплетались случайности и закономерности. А под ним ещё один — незримый. Слой скрытых потенциалов, что ещё не проявлены, но осязаемы для души.

Латентное поле, раскинувшись в этот раз широко, охватывало целые галактики.

Они гасли и зажигались, но их свет пробивался сквозь тьму подсознания, подсвечивая Рите самое простое и ценное.

Любимый мужчина, которого она узнавала в любом земном обличии. Фонари за пределами, что угасая, уступали место рассвету. И редкий сеульский снег, казавшийся в эту секунду ей почти горячим.

Женщина сняла капюшон и повернулась к Джи Ну. Даже ещё не видя лица, ощущая только объятия, она считала его импульс. Поэтому аккуратно высвободившись, достала из холщовой сумки блокнот и карандаш.

Мужчина, благодарно улыбнувшись, укрыл бумагу от снега. Затем записал дату:

1974.12.11.

Рассветные сумерки уже позволяли запечатлеть новый след, но Джи Ну не спешил. Он смотрел на свою ладонь, освобождённую от перчатки, и удивлялся. Они просидели так несколько часов, не ощущая холода, свободные от ожиданий, но открытые для разнообразных предчувствий.

— Это — ты. Не сомневайся. Ты всё правильно понял, я же тебе прямо сказала. Тогда, давно...Наверное, просто всему своё время.

Заслышив речь, он повернулся к Рите, но та, скрывая лицо под капюшоном, смотрела в другую сторону. Сидя ближе к краю, она могла наблюдать, как первые солнечные блики, просачиваясь сквозь барьер, текут по ступеням.

— Ты что-то сказала?

Женщина повернулась и медленно покивала. Она показалась ему в тот миг отстранённой и безжизненной, словно её тепло, её аура уже путешествовали где-то ещё. А здесь оставалась лишь оболочка.

Это болезненно кольнуло Джи Ну, но поматав головой, он вернулся к своему занятию. Наваждение схлынуло, и теперь мужчина ощущал только себя.

Он посмотрел на дату и, улыбнувшись, дописал:

“Сегодня латентное поле было особенно живым и отзывчивым. Это принесло большее понимание, даже облегчение. Но снег уже тает, чай остыл... а родная, кажется, устала и соскучилась. Собираемся домой.”