Сатирикон в юбке

В пыльном, пропахшем старым вином и потусторонними ароматами кабачке "У Пьяного Фавна" царил обычный вечерний хаос. Музыканты, с лицами, измазанными сажей и потом, выдували из своих инструментов нечто среднее между похоронным маршем и плясовой. Посетители, разношерстная публика от облезлых гладиаторов до утонченных, но явно нечистых на руку патрициев, толкались, кричали и опрокидывали кубки.

И посреди этого бурлящего котла, словно яркая, но ядовитая орхидея, сидела она. Ливия.

Ливия не была красавицей в общепринятом смысле. Ее нос был слишком острым, губы – слишком тонкими, а глаза, цвета темного янтаря, смотрели на мир с такой едкой иронией, что казалось, они видят насквозь все маски и притворства. Но именно эта острота, эта дерзость, эта абсолютная уверенность в себе, которая исходила от нее, как от раскаленного железа, притягивала к ней взгляды, как мотыльков к огню.

Она была "Сатириконом в юбке", как шептались за ее спиной. И это было не просто сравнение. Ливия, дочь разорившегося торговца специями, с детства впитывала в себя не только ароматы корицы и гвоздики, но и цинизм уличных торговцев, хитрость мелких мошенников и безжалостность римской жизни. Она не мечтала о венках из роз и тихих вечерах у очага. Ее мечтой было выжить, преуспеть и, если получится, посмеяться над теми, кто пытался ее сломить.

Сегодня вечером ее целью был Марк Туллий, сенатор с брюшком, как у перекормленного поросенка, и репутацией, столь же грязной, как его туфли. Марк Туллий, известный своей жадностью и любовью к молодым рабыням, сегодня решил продемонстрировать свое богатство, разбрасывая золотые монеты и хвастаясь своими связями.

Ливия, облаченная в простое, но безупречно сшитое платье цвета индиго, с единственным, но крупным изумрудом на шее, подошла к его столику.

"О, благородный Марк Туллий!" – ее голос, низкий и бархатистый, прорезал шум. – "Какая честь видеть вас в столь... оживленном месте. Неужели даже ваши роскошные виллы не могут вместить всю вашу щедрость?"

Марк Туллий, застигнутый врасплох, обернулся. Его маленькие глазки, похожие на бусинки, пробежали по Ливии с оценивающим взглядом.

"А ты кто такая, девица?" – прохрипел он, поправляя свою золотую тогу. – "Не видела тебя раньше в этих кругах."

"Я Ливия, сенатор," – улыбнулась она, и в этой улыбке было больше остроты, чем в любом кинжале. – "И я здесь, чтобы восхититься вашим... щедрым духом. Говорят, вы готовы поделиться своим богатством с теми, кто умеет его ценить."

Марк Туллий расплылся в самодовольной улыбке. Он любил лесть, особенно когда она исходила от такой привлекательной женщины.

"Конечно, девица. Я человек щедрый. Но щедрость требует... понимания." Он подмигнул ей, и его толстые пальцы небрежно коснулись ее руки.

Ливия не вздрогнула. Она лишь слегка наклонила голову, словно изучая его, как редкую и не слишком приятную бабочку.

"Понимание, сенатор, – это ключ ко всему," – прошептала она, наклоняясь ближе. – "Понимание того, что богатство – это лишь инструмент. И как любой инструмент, оно может быть использовано для созидания... или для разрушения."

Она говорила тихо, но каждое ее слово, казалось, звенело в воздухе. Марк Туллий, опьяненный вином и ее близостью, не заметил, как его улыбка стала немного натянутой.

"Разрушения?" – переспросил он, нахмурившись. – "Что ты имеешь в виду?"

Ливия выпрямилась и обвела взглядом кабак.

"Посмотрите вокруг, сенатор. Вы видите здесь счастье? Вы видите здесь благодарность? Вы видите здесь хоть каплю уважения к вашему богатству?" – она сделала паузу, давая ему время осознать ее слова. – "Нет. Вы видите лишь зависть, жадность и презрение. Потому что ваше богатство – это не дар, а демонстрация. Это не средство для улучшения жизни, а способ унизить тех, кто менее удачлив."

Марк Туллий покраснел. Он не привык к такой откровенности, особенно от женщины.

"Ты смеешь учить меня, как тратить мои деньги?" – прорычал он.

"Я не учу вас, сенатор," – ответила Ливия, ее голос стал ледяным. – "Я лишь констатирую факт. Ваше богатство – это проклятие. Оно отравляет все, к чему прикасается. И рано или поздно, оно отравит и вас."

Она отвернулась, оставив Марка Туллия в полном замешательстве. Он смотрел ей вслед, его лицо пылало от гнева и унижения.

Ливия же, не обращая на него внимания, направилась к выходу. Она знала, что нажила себе врага. Но она также знала, что посеяла семя сомнения в его душе. И это было гораздо важнее, чем любая золотая монета.

На улице ее ждал старый раб, Филон, ее верный слуга и единственный друг.

"Что ты ему сказала, Ливия?" – спросил он, с тревогой глядя на ее лицо. – "Он выглядел так, словно собирается извергнуть Везувий."

Ливия усмехнулась.

"Я лишь напомнила ему, что даже самый богатый человек не может купить себе уважение и любовь," – ответила она. – "А теперь, Филон, отведи меня домой. Мне нужно придумать, как заставить этого старого хряка пожертвовать часть своего богатства на благо бедных. Ведь, в конце концов, даже Сатирикон иногда нуждается в морали."

И они ушли в ночь, оставив позади кабак "У Пьяного Фавна" и сенатора Марка Туллия, который, несмотря на все свое богатство, чувствовал себя самым несчастным человеком в Риме. Ливия, "Сатирикон в юбке", продолжала свою игру, используя свой ум и остроумие, чтобы высмеивать пороки общества и, возможно, даже немного изменить мир к лучшему. Ведь даже в самом темном углу Рима всегда найдется место для искры надежды, зажженной дерзкой и умной женщиной.