Память камня. Из цикла капитана Мельникова. Начало

 Необычные приключения капитана Мельникова

Память камня

Первый рассказ

Каждый камень хранит историю.
Этот — хранит чужие смерти.

Глава 1. Чёрный аметист

Семён Алексеевич был археологом — или, как он сам любил шутить, «археологом на пенсии, а значит, почти экспонатом». Ему давно перевалило за восемьдесят, он уже плохо слышал и часто забывал, зачем пошёл в соседнюю комнату, но память на истории у него работала удивительно чётко. Иногда, если удавалось разговорить его за чашкой чая, он вдруг оживал: глаза блестели, голос становился громким и уверенным, и он начинал рассказывать так, будто всё видел своими глазами.

Сегодня к нему заглянула Настя, соседка с третьего этажа. Девушка была из тех, кто всегда спешит, но всё равно находит время помогать другим. Купила хлеба, молока, заодно проверила, не забыл ли дедушка выключить газ.

— Ага! — обрадовался Семён Алексеевич, когда она переступила порог. — Настенька, садись-ка. Сейчас расскажу…

— Опять истории? — усмехнулась Настя, стряхнув с табурета ворох старых газет.

— Не истории, а факты! — важно поправил он очки. — Про чёрный аметист слыхала?

— Про что? — Настя рассмеялась.

— Камень такой… страшный, но красивый. В Уральских горах нашли в тысяча восемьсот девяносто восьмом году. Тёмный, с фиолетовым блеском. Смотришь — и лицо видишь. Иногда доброе, иногда злое.

Он наклонился ближе и заговорил заговорщицким шёпотом:

— Кто долго смотрел — тот менялся. Один чиновник бросил службу и подался в монахи. Другой в карты всё проиграл. Третий — и вовсе уехал в Сибирь, будто за ним кто-то гнался. Камень их менял, Настя.

Она закатила глаза.
— Конечно. И всё это — от камушка.

— От самого него! — серьёзно сказал Семён Алексеевич. — Звали его Чёрным аметистом. Пропал после революции… но говорят, что он всё ещё всплывает. Может быть, даже совсем рядом.

Настя рассмеялась, хотя в глубине души ей показалось, что дедушка сказал это слишком уж серьёзно.

---

Вечером она вернулась домой. Мама хлопотала на кухне, перекладывала яблоки в вазу.

— Ну что, как там дед Семён? — спросила она.
— Жив-здоров. Хлеб купила, газ перекрыла. И, конечно, он опять завёл свои сказки.

— Про мумий? — улыбнулась мама.
— Хуже, — фыркнула Настя. — Про какой-то «чёрный аметист».

Камень, значит, в котором лица видны, людей меняет. Один чиновник бросил службу, другой всё проиграл… Мистика да и только.

Мама вдруг замолчала. Чайник зашипел, но она не шелохнулась. Настя удивлённо посмотрела на неё.

— Мам? Ты чего?
Мать тяжело вздохнула, вытерла руки о полотенце и открыла нижний ящик буфета. Достала старую лакированную шкатулку и поставила её на стол.

— Настя… — сказала она тихо. — Я не хотела тебе рассказывать.

Она приоткрыла крышку. Внутри лежало кольцо. Серебро потемнело от времени, но в оправе поблёскивал камень — тёмный, почти чёрный, с лёгким фиолетовым свечением.

Настя вздрогнула.

— Мам… что это?
— То самое, о чём говорил Семён Алексеевич, — ответила мать. — Чёрный аметист.

— Но… как он у нас оказался?

Мама медленно присела рядом.
— Это кольцо осталось мне от моего жениха.

— От папы?

С папой я тогда не была знакома. А был у меня жених Ванечка. Вот от него у меня кольцо и осталось.

А почему вы расстались?

Да вот из за кольца этого. Не хорошее оно - проклятое. Кольцо это бабушка Ванина хранила, сама его не носила и внуку строго на строго запрещали. А когда она померла. Ванечка это кольцо и надел.

И что с того? - недоумевала Настя.

А то, что изменился он. То был светлый и нежный, то вдруг холодный и резкий. Говорил, что камень будто «шепчет ему». А однажды исчез. Сказали, утонул в реке. Вот только кольцо и осталось. Я его и храню.

Настя молча смотрела на кольцо. Казалось, что в глубине камня мелькнула тень лица — неясная, зыбкая.

— Мам… — прошептала она. — А если это действительно тот самый камень о котором дед Семён говорил?

Мать отвела глаза.
— Я не знаю. Но уверена в одном: это кольцо не любит, когда о нём много говорят.

Глава 2. Предостережение

Москва, 1913 год.

В трактире на Арбате стоял привычный вечерний гул: звон бокалов, табачный дым под потолком, запах жареной рыбы и свежего хлеба. Мужчины спорили о политике, о дамах, о ценах на керосин — всё как обычно.
За дальним столиком сидел человек, которого в этих местах знали по имени и по прозвищу.

Николай Андреевич Полуянов, адвокат с громкой репутацией и не

менее громким голосом. Газеты писали, что он «покоряет суд залпом аргументов и стаканом мадеры».
Народ же звал его попроще — Полупьянов.
И не потому, что злой, а потому что точный. Николай Андреевич умел держаться — ровно до середины бутылки.

Сегодня он был в хорошем расположении духа: выиграл сложное дело, в кармане шуршали купюры, в голове играла уверенность, что весь Арбат сегодня принадлежит ему.
Он сидел, облокотившись на стол, и крутил на пальце кольцо — массивное, серебряное, с тёмным камнем. Камень будто глотал свет, но при каждом движении давал вспышку багрово-фиолетового отблеска, словно внутри горел крошечный уголь.

— Николай Андреич, где раздобыл такую штуковину? — спросил сосед по столу, усатый репортёр.
— Подарок, — ответил адвокат. — От одного клиента с Урала. За удачу.

— Вот уж точно — за удачу! — рассмеялся кто-то. — Ты же сам как кот: всегда на лапы падаешь.

В этот момент в трактир зашла цыганка. Старая, с ярким платком и глазами цвета пролитого кофе. Она привычно предложила погадать, но, увидев кольцо на руке Полуянова, вдруг остановилась, как вкопанная.

— Барин… — прошептала она. — Сними кольцо. Немедля.

Полуянов, весело глядя на неё, поднял бокал.
— Это ещё почему? Слишком дорогое для твоих предсказаний?

— Это не цена страшная, это камень проклятый, — цыганка шагнула ближе, — тьма в нём живая. Камень пьёт человека, барин. Я таких видела. Сначала глаза мутнеют, потом сердце чёрнеет. Брось его в воду, покуда жив.

Трактир затих. Кто-то хихикнул, но сдержанно. Полуянов, чтобы не терять лица, широко улыбнулся.
— Ах, матушка, ну что ты! Если он пьёт, то я с ним за компанию!

Смех покатился по залу. Цыганка смотрела на него пристально, потом тихо сказала:
— Ты уже начал пить вместе с ним.

Она ушла. А Николай Андреевич в ту ночь так и не смог уснуть. Казалось, камень на пальце пульсирует, как живой. Несколько раз он ловил себя на том, что хочет снять кольцо, но пальцы будто не слушались — словно оно приросло к нему.

Через месяц газеты писали другое:

«Адвокат Н.А. Полуянов (в просторечии “Полупьянов”), известный своими громкими делами, внезапно оставил практику и покинул столицу. Ходят слухи, что причиной стал нервный припадок или несчастная любовь. Где он находится — неизвестно».

Спустя много лет Настя сидела за кухонным столом и слушала, как мама читает пожелтевшую газетную вырезку, аккуратно выровняв её на скатерти.

— Я нашла её у бабушки в сундуке, — сказала мать. — Среди старых писем. Видишь? Вот, имя напечатано — Полуянов. А дальше…

Она провела пальцем по строкам, где чернила уже выцвели.
— … «Некий загадочный перстень с тёмным самоцветом» — вот тут, смотри. Газета намекала, что кольцо было связано с его безумием.

— Мам, ты серьёзно? — Настя с недоверием посмотрела на неё. — Ты хочешь сказать, что это кольцо… то самое?

Мама вздохнула.
— Я не знаю. Но бабушка рассказывала, что кольцо это видела у Полуянова. Она лично знала его. Работала у него помощницей и даже немножко была влюбленна в него, как в профессионала. И когда она у Ванечки кольцо увидела, то и рассказала мне о Полуянове и газету эту показала. Говорила, что камень будто тянул к себе неприятности.

Настя подняла взгляд на шкатулку, где мерцал тот самый чёрный камень. И ей вдруг показалось, что фиолетовый отблеск на мгновение ожил, как зрачок, который заметил, что на него смотрят.

Она быстро отвернулась.
— Подумаешь, кольцо. Просто старая безделушка.

— Может быть, — сказала мама. — Только оно  не любит, когда про него говорят.

Глава 2. Рождение проклятия

В те годы Урал был шумным, как кузница: рельсы, дым, голос заводчика и звон кирок. На отрогах, где речки пересекались с болотцами, стояла маленькая поселуха — домики при прииске, церковь с низкой колокольней и одна-две лавки, где торговали всем: от гвоздей до сухарей. Хозяином прииска был купец Николай Шапошников — человек деловой, упрямый и с длинной бородой, который умел считать не только деньги, но и доли удачи.

Однажды, копая в новом участке, рабочие наткнулись на странную жилу: и в почве, как зерно черного стекла, заблестел камень. Он был не похож на привычные аметисты — фиолетовый, но такой глубины, что свет, как будто заходя внутрь, возвращался обратно багровым пламенем. Местный парень, Никанор, поднял его на ладонь, и на мгновение побледнел: в темной глубине, казалось, играла тень, как отблеск человеческого профиля.

— Братцы, — пробормотал он, — да это же сам чёрт! — но словом, люди были суеверными, и тотчас передали находку хозяину.

Шапошников смотрел на камень долго. Для него это был не просто «самоцвет» — это был капитал, судьба, знак: просто так такие вещи в руки рабочим не попадают. Он приказал: огранить, оправить, никому не показывать без его ведома. Кольцо сделали быстро: толстая серебряная шинка, простая, но солидная оправа. Камень сел в неё, как печать — и от этого кольцо будто обрело вес.

Но у прииска была своя история, и не все в ней были на стороне купца. В самой деревушке жила женщина, которую звали старуха-ведунья Марья. Её знали все: она лечила от синяков, чтила старые поверья, шептала над телом роженицы. Марья говорила мало и видела больше, чем просили глаза. Когда доморощенные ремесленники пришли к ней с вестью о камне, она осознала, что "бедовый" камень вышел в мир.

Того же вечера, когда в доме Шапошникова горел свет и гости расписывали, как будет угрожать новая удача, Марья пришла к воротам дома. Никого не спрашивая — она просто вошла. По её словам, та земля была не чиста: «Большая беда в этом месте была. И  камень этот когда-то мать сыну витязю дала. Силен он был, смел и справедлив. Но и завистников много было. Опоили его как-то и когда он спал камень то и выкрали. И наступили чёрные времена. Мор, смертельные битвы, голод. Такие камни только дарить следует, но воры не знали того. Вот камень, а вернее дух заключённый в него и мстит...".

Шапошников величаво встретил Марью, но не стал её долго слушать. Он слышал о таких людях: «почитатели старины», «забрызганные верой», — и в его словах всегда сквозила насмешка. Он поставил перед ней бокал, показал кольцо, сказал, что это «удача для дела», и в гостиной зазвенел смех.

Тогда Марья сделала то, чего многие боялись — она не стала

умолять. Она встала в дверях, распростёрла руки, и голос её прозвучал без дрожи, как камень, котрый вдруг отзывается в речной тине.

— Ты перебил меня, барин. Будь по твоему, но знай, что камень не будет брать сразу. Первое — он предложит: силу слова, чару обаяния. Второе — он заберёт тепло сна. Третье — он поставит цену: род — потеря, дом — раздоры, имя — сатира. И в конце — камень потребует исчезновения...

Шапошников рассмеялся, и брезгливо сплюнул под ноги. Однако над его лицом промелькнуло что-то, чего он не признавался даже себе — неуверенность, будто выгодный контракт может превратиться в котёл, что закипает. Он поднес кольцо поближе, и в его глазах на миг отразился профиль, как тень лица в глубине камня.

В ту ночь в доме Шапошникова спали плохо. Одному из гостей, купцу Пантелею, приснился знакомый, который ушёл в лес и больше не вернулся. У другого — дочь упала с чердака, но осталась цела, лишь испугавшись. Соседи говорили: «Случайность». Но совпадения складывали друг к другу узор. Кольцо осталось у хозяина.

Прошло несколько месяцев. Дела шли вверх — Шапошников заключал сделки, его переписывали в газете. Но рядом с успехом стали мелькать утраты: старый друг покинул бизнес, потому что не выдержал проблем со здоровьем; кузнец, что первый видел камень, потерял слух; рабочий Никанор начал спать днём, а по ночам бродил по поселку, не помня, где оставил кирку. Они все держали расстояние, но волна как будто расходилась — от кольца. Тогда и начали складываться первые разговоры о том, что «камень берёт больше, чем даёт».

Марья ушла так же тихо, как пришла. Люди совали ей монеты, но

она не брала: «Это не торговля, дети мои. Это долг. Прежде вернут, чем возьмут — мир станет иначе». И оставила за собой цепочку слов, которые перешли в деревне в поговорку: «Не бери того, что в чужом лоне лежит, не вырывай старую печаль, если не готов платить её ценой».

Так зародилось пророчество — или проклятие. Его форма была проста и удобна для человеческого языка: сначала благо, потом расплата. Но самое главное — оно не было механическим: камень не убивал всех подряд. Он выбирал не столько случайных людей, сколько тех, кто согласился «поделиться» с ним жизнью: носил, вертел в пальцах, укрывал под рубашкой, кому он нравился — тем давал уверенность; тем, кто не мог отказаться, — он приносил беды. И ещё одно: камень будто приручался к глазу смотрящего; чем дольше смотришь — тем сильнее тебе кажется, что именно он помогает тебе жить.

Люди в окрестностях начали обходить тот холмик стороной. История ушла в шёпоты, потом в песни на праздниках: «Не бери чужое, не искушайся». А кольцо? Оно упрямо осело в доме Шапошникова, как печать судьбы — повод для сделок и предчувствий. И тогда ещё никто не знал, что судьба этого камня будет длинной, что он перебежит границы прииска и деревни, и окажется в городе, где люди смеются над суевериями и называют несчастья несчастьем, а не платой за чужое.

Глава 3. Газеты, заметки и один археолог
 
Настя всё ещё стояла у стола, глядя на кольцо. В глубине камня тихо блеснул фиолетовый отсвет, будто кто-то шевельнулся за стеклом. Мама убрала шкатулку обратно, но в кухне осталось странное ощущение — будто воздух стал плотнее.

— Мам, — осторожно сказала Настя, — ты ведь раньше про него не говорила. Почему?

— Потому что сама до конца не понимала, что это, — мама села, налила себе чай. — Когда кольцо попало ко мне, я не могла его просто выбросить.

Настя помолчала.
— И ты решила… изучить?

Мама кивнула.
— Я искала хоть какие-то упоминания. В библиотеках, на барахолках, в старых журналах. Всё, где мелькал чёрный аметист, я вырезала и складывала в папку.

Она достала из буфета потрёпанную папку — такая обычно хранит школьные сочинения. Бумаги в ней были всех оттенков пожелтевшего: газетные полосы, заметки, вырезки из журналов.
Настя раскрыла — и увидела заголовки:

'
"Проклятие уральского прииска”,
“Камень, что пьёт судьбы”,
“Архивная загадка геологического музея”.

Мама перелистывала их бережно, как страницы молитвенника.
— Вот, — сказала она, — смотри. Это ещё пятидесятые годы. Тут пишет один профессор-археолог — Семён Алексеевич, наш сосед, кстати, он был другом моего отца.

Настя оживилась.
— Подожди…дед Семён?

— Он самый, — кивнула мама. — Только тогда он был молодой. Видишь, в статье он пишет, что в архивах встречал упоминание о камне с необычными свойствами — “так называемый чёрный аметист из Шапошниковского прииска”. Ему даже предлагали
поехать туда с экспедицией, но тогда всё закончилось аварией.

Настя пробежала глазами строчки, написанные машинописным шрифтом:

 “Если верить легенде, этот камень приносит не смерть, а забвение. Те, кто с ним связан, теряют интерес к жизни, исчезают без следа. Возможно, психогенное воздействие, возможно — совпадение. Но странность есть: ни один экземпляр минерала с такими характеристиками в музеях СССР не числится.”
 

Настя подняла взгляд.
— Мам, ты же понимаешь, что это… прямо детектив.

— Может быть, — сказала мама. — Только вот этот детектив живёт у нас в ящике.

Они замолчали. За окном медленно темнело, в доме за стенкой кто-то включил телевизор, и послышался хриплый голос диктора.

Вдруг мама добавила:
— Семён Алексеевич как-то приходил к нам лет десять назад. Посмотрел на кольцо, помолчал и сказал только: “Если когда-нибудь начнёт сниться — не прячьте, отдайте на свет”. Я тогда не поняла, что он имел в виду.

Настя нахмурилась.
— Сниться?

— Да. И последнее время… мне пару раз снился фиолетовый огонь. Я не хотела говорить — подумаешь, старею.

Настя нервно усмехнулась, будто отгоняя дрожь.
— Мам, ты просто начиталась своих газет.

И на секунду ей показалось, что старый археолог, которого она утром видела в кресле, рассказывающего истории о камнях и древностях, знал об этом гораздо больше, чем говорил.

Глава 4. Разговор под настольной лампой

Семён Алексеевич жил на втором этаже, прямо под Настей. Иногда по утрам от него пахло жареным кофе и старой бумагой — так пахнет библиотека, где кто-то варит турецкий кофе прямо на подоконнике.

Настя колебалась у его двери минуту, потом решительно нажала кнопку звонка.
Из-за двери послышались шаги, щёлкнул замок.

— А, это ты, Настенька, — сказал он с легкой улыбкой. — Проходи, не стесняйся.

Квартира у него была, как миниатюрный музей: стеллажи с книгами, стопки журналов “Наука и жизнь”, черепки, куски камней на полках. На письменном столе — лампа с жёлтым абажуром, да старый глобус, весь в царапинах.

— Я... хотела вас спросить, — начала Настя, присаживаясь на стул, — зачем вы вообще рассказали мне сегодня про этот чёрный аметист? Ведь вы знали, что у мамы кольцо именно с ним.

Старик на секунду отвёл взгляд.
— Догадывался, — тихо сказал он. — Когда я увидел, как у тебя в глазах отражается свет — понял, что он опять проснулся.

— Он?

— Камень. — Семён Алексеевич подвинул лампу, и её свет лёг на его лицо, старое и уставшее. — Видишь ли, я занимался этим не как

сказкой. Это была экспедиция, ещё в шестьдесят втором. Мы искали следы старого прииска, где, по документам, нашли тот самый аметист. Нашли — но вместе с ним потеряли троих. Один просто исчез. Второй... потом говорил, что “камень зовёт”.

Он замолчал, глядя в окно, где отражалась лампа.
— Я думал, что это просто совпадения. А потом понял: у каждого, кто соприкасается с камнем, есть выбор — принять или потерять.
— Принять что? — спросила Настя.

— Его присутствие. Он... как будто ищет человека. Не хозяина даже — отражение. Если долго лежит без дела, без взгляда, без дыхания — начинает искать сам. Через сны, через голоса, через случайные встречи. Он хочет выйти.

— Выйти? — повторила Настя.

— Да. Найти ту, через кого сможет перейти дальше. Если этого не случится... он берёт того, кто ближе всего.

— То есть вы хотите сказать, что если он не “выйдет”, погибнет мама?

Старик кивнул.
— Или ты. Камень всегда выбирает женщину. Не знаю почему. Может, потому что они живые, тёплые. Мужчинам он не верит — слишком холодные.

— Тогда зачем вы всё это начали? — спросила она тихо. — Зачем рассказывали мне, если знали, что этим только... запустите что-то?

Он устало улыбнулся.
— Потому что камню пора. Я чувствовал это ещё зимой. И если он должен выйти — пусть сделает это осознанно. Лучше, если его выберут, чем если он сам потянет. Понимаешь?

Она покачала головой.
— Выходит, вы просто... подставили нас?

— Нет, — сказал он твёрдо. — Я пытаюсь спасти. Если ты возьмёшь кольцо не как жертва, а как хранитель, — цепь оборвётся до следующего хранителя. Если нет... всё повторится.

В комнате стоял полумрак. За стеной кто-то включил телевизор, и прозвучала мелодия заставки новостей.
Настя встала.

Он кивнул.
— Да. И теперь, когда ты пришла, всё началось.

Она вышла, чувствуя, как под ногами скрипят старые доски коридора. На лестничной площадке было темно, и казалось, что где-то снизу, с первого этажа, идёт тихий, ровный стук — будто кто-то маленький шепчет по батарее: тук... тук... тук...

Глава 5. Отступление. Военные годы

Это была вырезка без даты, с неровно обрезанными краями.
Бумага пожелтела, буквы местами выцвели, но заголовок читался:

«История одного кольца. Из воспоминаний жительницы села Ключи»
 

Мама Насти аккуратно развернула листок.

«Когда началась война, немцы уже подходили. Люди прятали вещи, что мог. У нас в доме осталась только икона, да кольцо старое —

ещё от прабабки, с камнем чёрным, как уголь. Я его не надевала, берегла — мамка говорила, что камень несёт память и судьбу.
 
А в ту ночь в дом залез парнишка. Не наш, пришлый, шастал по дворам. Украл хлеб, немного денег и то кольцо. Через пару дней немцы вошли. И кто ж бы подумал — тот воришка, Петька Мальцев, уже с ними. Полицаем стал. В форме, с ремнём, на руке то самое кольцо.
 
Говорили, что сам себе места не находил. Сначала смеялся, потом пил, потом ночью кричал. В один день ушёл с немцами куда-то за реку — и больше его никто не видел.
 
Только потом, после освобождения, в развалинах школы нашли труп немецкого офицера. У него на пальце было то самое кольцо — серебряное, с чёрным камнем. Местные хотели снять, да не смогли — будто приросло к коже. Тогда и закопали вместе с ним.»*
Под заметкой была приклеена пожелтевшая открытка. Бумага с гербом старого немецкого гарнизона, выцветшие чернила, аккуратный почерк с наклонными буквами.
Внизу пометка шариковой ручкой: «перевод выполнен С.А.К.» — Семёном Алексеевичем.

“Моя дорогая Марта,
 
Пишу тебе из города, который раньше назывался Ключи.
Здесь тихо по ночам, только крики сов, и снег, который пахнет углем. Мы остановились в бывшей школе, и я, должно быть, сплю прямо в кабинете, где когда-то учили детей.
 
Помнишь то кольцо, которое мы видели у старого Егора на вокзале в двадцать пятом году, когда бежали из России? Он тогда говорил, что камень из уральской земли, из шахты, где «застрял свет». Я тогда посмеялся — но не забыл.
 

Сегодня этот камень оказался у меня.
Взял у одного местного полицая — парень смешной, пьянчуга, но к кольцу относился с почтением, будто к талисману. Когда он погиб, я снял перстень с его руки. Он холодный, как лёд, и тяжёлый, как пуля.
 
Когда надеваю его — сны становятся другими. Вижу снег и чёрное озеро, а на дне будто кто-то шепчет. Иногда мне кажется, что камень знает меня.
 
Я бы выслал тебе кольцо, Марта, — оно удивительное. Но думаю, пусть пока побудет со мной. После войны мы будем жить тихо, а я расскажу тебе всю историю.
 
Твой Фридрих.”*
 
 

Под письмом, неровным русским почерком, кто-то приписал:

 «Найдено при останках немецкого офицера в 1943 году. Перстень при нём. Перевод — Конев С.А.»

Настя провела пальцем по строчкам.
— Значит, кольцо было ещё у какого-то Егора, задолго до войны...
— Да, — сказала мама. — Оно возвращалось сюда снова и снова.
— Как будто... дорогу помнит.

Глава 6. Предупреждение

Утро было обыкновенным.
Мама собиралась на работу, Настя ковыряла ложкой овсянку и украдкой смотрела в окно, где серый снег ложился на припаркованные машины.
Кольцо лежало в шкатулке, как всегда. Мама перед уходом взглянула на неё — будто проверила, всё ли на месте.

— Постарайся сегодня не опаздывать в университет, — сказала она.
— Да, мам, — рассеянно ответила Настя.

До метро путь лежал через рынок — короткая тропка между рядами. Людей было немного: продавцы скучали, один торговал мёдом, другой — старыми пластинками и фарфором. Настя шла быстро, не глядя по сторонам.

— Девочка, погоди, — услышала она вдруг за спиной.

Цыганка стояла у прилавка с тряпичными куклами, яркий платок, глаза блестят, как уголь.
Настя машинально отвернулась, но та шагнула ближе.

— Не торопись, красавица. Ты ведь не захотела стать хранительницей, да? — произнесла она тихо, почти ласково.

Настя остановилась.
— Простите, что вы сказали?

— Кольцо, — цыганка кивнула куда-то в её сторону. — Оно твоё, но ты его не признала. Теперь жди беды.

— Какое кольцо? Вы, наверное, ошиблись.
— Нет, не ошиблась, — сказала женщина. — Камень уже проснулся. И если хочешь спасти кого-то из своих — приходи. Наш табор стоит у старого пустыря, за остановкой “Молокозавод”. Спроси старую Розу. Она тебя ждёт.

Настя отпрянула.
— Спасибо, но я… не верю во всё это.

— Верить поздно, — отозвалась цыганка. — Теперь надо выбирать.

Настя ускорила шаг. На перекрёстке она ещё слышала за спиной:
— Помни! Старая Роза! Пустырь!

В университете она весь день была рассеянной. Преподаватель что-то объяснял про дебиты и кредиты, а у неё в голове звучало: «Ты не захотела стать хранительницей… жди беды».

---

Когда она вечером вернулась домой, дверь была приоткрыта.
Сначала Настя решила, что мама уже пришла.
Но, войдя, поняла: что-то не так.

Ящики выдвинуты, шкаф приоткрыт, на полу — разбитая кружка.
На кухне пахло чужими руками.

— Мам? — позвала она.

Ответом было молчание.

Через десять минут пришла мама — бледная, испуганная, с телефоном в руке. Они обошли квартиру вместе.
Пропали какие-то мелочи: старый ноутбук, украшения, пара тысяч рублей. Но главное — не было шкатулки.

Шкатулки с кольцом.

Мама села прямо на пол.
— Настя… — прошептала она. — Оно ушло.

Настя стояла, глядя в окно.
На стекле отражалось её собственное лицо, и на секунду ей показалось, что в зрачках мелькнул знакомый фиолетовый отблеск.

Глава 7. Старуха Роза

 
Полиция приехала ближе к полуночи.
Двое молодых ребят в форме лениво осматривали комнату, что-то записывали в планшет.

— Следов взлома нет, — сказал один. — Возможно, забыли закрыть дверь.
— Мы не забывали! — возразила мама, дрожащим голосом. — Это кольцо… оно…

Он поднял глаза, чуть скептически.
— Кольцо? Ювелирное изделие, да? Опишите.

Настя стояла в стороне, чувствуя, как воздух в квартире стал тяжёлым, как пыль.
Пока мама объясняла про «чёрный камень с фиолетовым отблеском», полицейские переглядывались.
Один записал: “кольцо серебряное с тёмным камнем, ценность — неустановленная”.

Через полчаса они ушли.
Оставили визитку и привычное:
— Если всплывёт, мы позвоним.

Когда дверь за ними закрылась, мама долго сидела молча. Потом сказала:

— Оно теперь где-то там… И ищет новую руку.
— Мам, прекрати. Это просто кража.
— Нет, Настя, — она подняла глаза. — Кража — это когда вор берёт именното, что ему надо. А это… это кольцо само выбрало момент. Оно вышло наружу.

Настя отвернулась, но в груди неприятно сжалось.

Перед глазами всплыло лицо цыганки и слова: «Ты не захотела стать хранительницей — жди беды».

Она не могла уснуть.
Всю ночь ворочалась, слушая, как за окном стучит ветер и потрескивает батарея.
Под утро решилась.

---

Пустырь за остановкой «Молокозавод» выглядел так, как звучало его название: ржавые цистерны, мусор, редкие костры.
Цыганский табор стоял дальше, у старой тополиной рощи. Несколько вагончиков, огоньки, запах дыма и несколько внедорожников.

Настя шла, спотыкаясь, пока не заметила фигуру в длинном платке.
— Мне нужна старая Роза, — сказала она, подходя.

— Зачем тебе Роза? — спросила молодая женщина.
— Мне сказали… она ждёт меня.

Женщина молча кивнула и указала на тёмный прицепной вагончик у края лагеря.

---

Старая Роза сидела на подушках, укутанная в шерстяной платок. Лицо, как сухая глина, глаза — светлые, выцветшие, но живые.
— Я знала, что ты придёшь, — сказала она тихо. — Садись.

Настя опустилась на табурет, чувствуя, как внутри всё дрожит.

— Мне нужно понять, что это за кольцо.
— Не «что». — Старуха покачала головой. — Кто.

Настя не поняла.
— Кольцо живое, девочка. Оно не украшение — оно узел. В нём связаны те, кто когда-то пролил кровь из-за жадности. Камень видит людей и выбирает того, кто сможет вернуть его туда, где оно должно быть.

— Куда?
— В землю, откуда вынули. Там, где копали шахту под Верхотурьем. Там его место.

Роза закрыла глаза, будто вспоминала.
— Когда-то его прокляла мать отдавшая камень сыну, у которого его украли, а его убили и тем самым обрекли многих людей на гибель. И с тех пор тот, кто возьмёт камень, несёт его до тех пор, пока кольцо не найдёт новую жертву. Пока кольцо не вернётся в землю, оно не отпустит никого.

— А если не вернуть? — шепнула Настя.
— Тогда оно выберет или хранительницу, но если женщина отказывается - тогда жертву.

Настя замерла.
— Я боюсь этот камень. Я не могу стать хранительницей. Но я должна его найти?
— Да, — ответила Роза. — И вернуть туда, где земля помнит. Иначе камень многих сгубит, пока к женщине не попадёт.

--
Глава 8. Совпадение

Снег сменился на дождь и шёл уже третий день. Асфальт блестел, фонари расплывались в лужах.
На набережной у старого элеватора стояли двое: сержант в мокрой форме и следователь в тёмной куртке, с папкой под мышкой.

— Вытянули его час назад, — сказал сержант. — Документы при нём, студент, двадцать два года. Паспорт, студенческий, телефон. Всё сухое — в рюкзаке был.
— Причина смерти?
— Ножевые. Две колотые в грудь, неглубокие, но одна задела лёгкое.

Следователь присел, глянул на тело. Молодой парень, лицо спокойное, будто спал.
На безымянном пальце правой руки блестело кольцо — тяжёлое, тёмное, с фиолетовым отливом.

— Украшения не сняли.
— Не рискнули, видимо. А камень-то странный, будто живой.

Следователь молча кивнул и записал в блокнот: «Кольцо серебряное, камень тёмно-фиолетовый, видимая резьба на ободке».

---

Через день в квартиру Климовых снова позвонили.
На пороге — участковый и мужчина постарше, в плаще.

— Добрый день, Анастасия и Ольга Климовы? — уточнил старший.
— Да, — ответила мама. — Опять по поводу кражи?
— Отчасти. Мы ведём параллельное дело — убийство. Найдено кольцо, по описанию схожее с вашим. Просим вас приехать для опознания.

---

Отдел находился в старом здании, но с хорошим ремонтом.
Следователь Мельников встретил их у входа, представился, проводил в кабинет.

На столе лежал прозрачный пластиковый пакет, внутри — то самое кольцо.
Камень темнел, будто поглощая свет, и Насте на мгновение показалось, что он смотрит прямо на неё.

— Пожалуйста, взгляните, — сказал Мельников. — Это ваше?

Мама придвинулась ближе, вздохнула.
— Да… Это оно.
— Уверены?
— Абсолютно. Я не думаю, что существует ещё одно такое.

Следователь кивнул, сделал пометку в протоколе.
— Тогда я зафиксирую, что кольцо принадлежит вам. Но, — он поднял глаза, — забрать его пока нельзя.
— Почему?
— Кольцо проходит как вещественное доказательство по делу об убийстве. Пока не закроем производство — остаётся у нас. И возможно убитый тот кто и ограбил вашу квартиру. Или купил у вора.

Он говорил вежливо, но официально.
Мама кивнула, хоть по лицу было видно — она с трудом сдерживается.
— Конечно, я понимаю…

Настя стояла молча, глядя на кольцо сквозь пластик.
Казалось, что внутри камня дрожит слабое свечение.
И вдруг — показалось, будто она различила своё отражение: не лицо, а лишь тень, обведённую холодным фиолетом.

— Можно я задам вопрос? — тихо спросила она.
— Конечно.
— Этот парень… Он был один? Кто он вообще?
— Андрей Левин, студент исторического факультета. По предварительным данным, погиб ночью у элеватора. Мы

рассматриваем несколько версий — от бытового конфликта до ограбления.
— Но кольцо не сняли.
— Да, — Мельников на мгновение встретился с её взглядом. — Вот это нас и удивляет.

Он закрыл папку.
— Мы с вами ещё свяжемся. Если что-то вспомните — даже мелочь, звоните.

Он протянул визитку. На ней — аккуратный почерк: «Старший лейтенант Мельников Андрей Сергеевич».

На улице моросил дождь. Мама шла молча, прижимая сумку к груди.
— Видишь, — наконец сказала она. — Оно выбрало жертву.
— Мам, не начинай.
— Настя, — голос её дрогнул. — Кольцо живое. Оно ждало. И теперь у него новый хозяин.

Настя не ответила. Она вспомнила слова старой Розы:
«Пока кольцо не вернётся в землю, оно не отпустит никого».

И где-то глубоко внутри впервые появилось чувство — не страха, а ответственности.
Как будто именно ей теперь предстояло поставить последнюю точку в истории, которую никто не мог закончить уже сто лет.
-
Глава 9. Кофе с привкусом дыма
 
Настя долго ходила по городу после визита в отделение.
Дождь уже кончился, но воздух всё ещё пах мокрым асфальтом и гниющей листвой.
В голове крутились обрывки фраз: «вещественное доказательство»,

«ножевые», «кольцо не сняли».
Она остановилась у витрины кафе «Старый мост» — маленькое, уютное место, куда иногда заходила с подругами.

— Колимова? — услышала вдруг знакомый голос.

Она обернулась. У дверей стоял Мельников — в гражданском, без куртки, с двумя стаканами кофе.
— Угадал? — улыбнулся он.
— Да… — Настя тоже улыбнулась. — А вы что здесь делаете?
— Наблюдаю за подозрительным элементом, — шутливо сказал он и протянул ей стакан. — Возьмёте кофе? У меня два, а пить одному — неинтересно.

Они сели у окна.

Мельников выглядел уставшим, но в глазах мелькала ирония.
— Знаете, у нас в отделе сегодня цирк был, — начал он. — Я вообще не верю во всякую мистику, но… если бы не видел сам, не поверил бы.

— Что случилось? — осторожно спросила Настя.
— Вещественные доказательства у нас хранятся в отдельной комнате. Всё по инструкции: сейф, охрана, видеонаблюдение. Сегодня дежурный почувствовал запах гари. Открыли — дым, но ничего не горит. Просто густой дым из ниоткуда. Ни проводка, ни короткое. Никакого очага.

Он замолчал, отхлебнул кофе.
— В пакете с кольцом расплавился пластик. Только пластик. Само кольцо — целое, как новое.

Настя побледнела.
— Когда это было?
— Часов в десять утра.
— А сейчас оно где?
— У экспертов, проверяют материал.

Она смотрела на него так, будто собиралась что-то сказать, но не решалась. Потом тихо произнесла:
— Андрей Сергеевич… Это кольцо. Оно уже делало подобное.
— Что — подобное?
— У нас в доме, перед кражей, за день до этого — тоже запах гари, хотя ничего не горело.

Он нахмурился.
— Совпадение.
— Нет. — Настя покачала головой. — У нас с мамой есть материалы, вырезки, старые газеты. И письма. История этого кольца тянется уже больше века. Я хотела бы вам показать.

Мельников помолчал, потом кивнул:
— Ладно. Я не обещаю, что поверю, но… покажите.


Квартира встретила их тишиной и запахом травяного чая.
Мама была на работе. Настя достала большую папку, положила на стол.
Внутри — вырезки из газет, пожелтевшие фотографии, заметки с подписью «С.А.К.».

— Это всё собирал наш сосед, археолог, Семён Алексеевич, — сказала она. — Он рассказывал мне про кольцо. Считал, что камень связан с древним проклятием, и что раз в поколение оно “выходит”.

Мельников перелистывал страницы.
— Вот это... письмо на немецком?
— Да. Мы перевели. Немецкий офицер, 1943 год. При нём нашли кольцо.
— И вот — двадцать первый век, и снова то же самое, — пробормотал он.

Настя тихо добавила:
— Старуха Роза сказала, что кольцо ищет жертву.
Мельников поднял глаза.
— Что значит — жертву?

Она сделала паузу, потом выдохнула:
— По легенде, кольцо должно иметь хранительницу. Только женщину. Если она принимает его добровольно, кольцо успокаивается. Но если хранительница отказывается — кольцо начинает искать. Не хранительницу, а новую жертву. Мужчину. И так будет, пока кто-то не согласится взять его по своей воле.

Мельников медленно отставил стакан.
— То есть вы хотите сказать…
— Что я отказалась. Когда старая цыганка предложила мне стать хранительницей — я убежала.
— А теперь кольцо ищет новую жертву.

Он долго молчал. Потом сказал, сдержанно, но уже без насмешки:
— Вы понимаете, что это звучит как сценарий фильма ужасов?
— Понимаю. Но это уже не просто легенда.

Он провёл рукой по волосам.
— Хорошо. Пусть будет по-вашему. Только одно условие — если хоть что-то странное снова произойдёт, вы сразу мне звоните.
— Обещаю.

Они замолчали.
Дождь за окном снова усилился, барабанил по стеклу.
И в ту же секунду, будто откликнувшись, на полке в углу еле слышно звякнула ложка в чашке.
Они оба обернулись.
Чашка стояла неподвижно. Но на поверхности чая волной пошла дрожь.

---

Глава 10. Архив

Мельников терпеть не мог архивы.
Он всегда говорил, что это не место для полицейского, а для историка с пылесосом вместо головы.
Но в этот раз пришёл туда сам.
Без приказа, без служебной надобности. Просто потому что кольцо не выходило из головы.

Подвальное помещение пахло старой бумагой, пылью и чем-то чуть сладковатым, как будто временем.
— Мне нужны старые уголовные дела, — сказал он дежурной архивистке. — По убийствам, странным смертям, с упоминанием кольца или драгоценностей. Примерно за сто лет.

Архивистка вздохнула, глядя поверх очков:
— Сто лет — это вам не справка об отсутствии судимости. Конкретнее можно?
— Можно, — ответил он и протянул удостоверение. — Всё, где упоминается кольцо с тёмным камнем, аметист или похожий минерал.

Через полчаса перед ним стояла целая гора картонных папок.

Он листал страницы, бормоча себе под нос:
— Девяностые… восемьдесят шестой… семьдесят пятый…

На папке с датой «1975 год» он остановился.
Дело №47.
Фамилия — Полуянов Иван Сергеевич.
Возраст — двадцать один год.
Причина смерти — “утопление при невыясненных обстоятельствах”.
На фото: молодой парень в студенческой куртке, улыбка — почти детская.

Мельников нахмурился.
— Полуянов… — повторил он. Имя знакомое.
Он вспомнил рассказ Настиной мамы — «мой жених, Ванечка».
Совпадение? Вряд ли.

Дальше по делу шла отметка следователя:

“На теле покойного обнаружено кольцо с тёмным камнем, предположительно аметист. После завершения следствия кольцо возвращено единственному близкому лицу — невесте погибшего, гражданке Климовой Ольге Викторовне.”

Мельников задержал дыхание, перечитал ещё раз.
То есть кольцо не было подарком, а было возвращено ей после смерти.
Он закрыл папку, сидел несколько минут, глядя в одну точку.
Получалось, что мама Насти приняла кольцо не как украшение — а как память.
Или… как что-то большее?

Он посмотрел на отметку на полях — подпись старшего следователя, фамилия едва читаема, но там было помечено: “кольцо возвращено по личному заявлению невесты”.
Она сама попросила. Добровольно.

Мельников провёл рукой по виску.

Добровольно взяла кольцо. Как хранительница? Или просто из любви?
Он не знал, но что-то в этом не давало покоя.

Дальше в делах — 1943 год. Немецкий офицер, найденный убитым при отступлении. Кольцо описано почти идентично.
А ещё раньше — 1913. Адвокат Полуянов умерший удара твёрдым

предметом по голове. Предположительно камень... Интересно этот Полуянов и Иван Полуянов - родственники?

Он тихо пробормотал:
— … и всегда одно и то же кольцо.

---

Позже, когда он уже сидел в машине на парковке, Мельников долго смотрел на ксерокопию протокола.
Внизу стояла подпись: Климова О.В.
Он достал телефон, набрал номер.

— Ольга Викторовна? Это Мельников. Да, я… по поводу старого дела. Хотел бы заехать.
— По поводу чего? — в трубке послышался настороженный голос.
— По поводу Вани Полуянова. И кольца.

После короткой паузы она ответила:
— Приезжайте. Только… не сейчас. После семи.

---

Вечером он стоял у двери Настиной квартиры.
Ольга Викторовна открыла сразу, будто ждала.
— Вы всё узнали, да? — тихо сказала она, приглашая его войти.
— Отчасти. Хотел уточнить… Почему вы тогда забрали кольцо?

Она села на край дивана, обхватив ладонями колени.
— Потому что не могла иначе. Я любила Ваню. Он погиб, а кольцо лежало у них, как улика.
— И вы не знали о его истории?
— Нет. Тогда — нет. Только потом, когда старый археолог Семён Алексеевич рассказал… что такие кольца иногда выбирают себе

хранительниц.

— Значит, вы…
— Я не верила, — перебила она. — Думала, глупости. Просто память. Но потом начали происходить вещи, о которых лучше не вспоминать...

Мельников кивнул.
Он уже почти поверил, что всё это — не совпадения.
И что теперь кольцо снова вышло наружу.

Глава 11. Следствие продолжается

Мельников не верил в “проклятые вещи”.
Он не верил даже в чёрную кошку, пробежавшую дорогу.
Он говорил: “Кошка тут ни при чём. Просто тормоза плохие”.

После разговора с Ольгой Викторовной он ехал обратно в отдел, бросив кольцо в пакет для улик, который лежал на соседнем сиденье.
Кольцо выглядело как обычное украшение — чуть потёртая оправа, камень, тёмный, почти чёрный.
“Амулеты, проклятия… Чушь”, — бормотал он, держа руль одной рукой.

Вечер был пасмурный, дорога скользкая, моросил дождь.
Он включил дворники и повернул на шоссе, когда из-за поворота неожиданно выскочила машина.
Мельников резко нажал на тормоз.
Колёса завизжали, машину занесло.
Он вывернул руль — и только чудом не влетел в отбойник.

— Чёрт! — выругался он, останавливаясь на обочине.

Руки дрожали.

Он глубоко вдохнул и посмотрел на пакет с уликами.
Пакет упал, раскрылся, кольцо выкатилось на сиденье, словно специально.
Мельников медленно потянулся, поднял его двумя пальцами и сунул обратно.
— Совпадение. Просто совпадение, — сказал он вслух, но голос почему-то прозвучал неуверенно.

---

На следующий день он зашёл в лабораторию к старому знакомому — криминалисту Анатолию Петровичу Шабалину.
Тот работал с вещдоками больше тридцати лет, и Мельников знал: если в кольце спрятана хоть капля физического “чуда”, Шабалин её найдёт.

— Ну что, — сказал Шабалин, надевая перчатки. — Опять мистика?
— Просто проверь. Металл, камень, происхождение. Может, радиация, токсичные примеси.
— Ага, а если выяснится, что это ведьмин артефакт?
— Тогда ты получишь премию от Министерства Магии, — усмехнулся Мельников.

Шабалин усадил кольцо под микроскоп.
Минут десять он молча рассматривал оптику, щёлкал переключателями, менял фильтры.
— Камень, вроде, аметист. Но странный. Спектр не совпадает с нормой, как будто внутри какая-то примесь. Пятна… чёрные включения. Словно в нем что-то живое заключено . Очень старый сплав.
Он поднял голову:
— Слушай, а откуда оно у тебя?
— Из дела о краже. И убийстве.

В этот момент в лаборатории мигнул свет.

Только один раз — но достаточно, чтобы лампа на столе вспыхнула и погасла.
Мельников машинально посмотрел на розетку.
— Перегрузка?
— Да вроде нет, — буркнул Шабалин. — Тут всё на отдельной линии.

Он взял кольцо щипцами и переложил на другой столик.
Через пару секунд из микроскопа пошёл лёгкий дымок.
— Что за… — Шабалин резко отдёрнул голову.
В окуляре стекло потемнело, как будто его кто-то изнутри закоптил.

Мельников наклонился, посмотрел — и на миг ему показалось, что в глубине линзы мелькнула тень.
Лицо. Женское. И исчезло.

Он выпрямился, хмурясь.
— Статическое электричество. Или лампа коротнула, — сказал он сам себе.
Шабалин, глядя на потемневшую линзу, молча протёр лоб рукавом.
— Ну… если это электричество, то я ведь вчера только проводку менял, — сказал он сухо. — Но да, конечно, статическое.

---

Когда Мельников вышел из лаборатории, на улице опять моросил дождь.
Он сел в машину, посмотрел на небо.
В пакете с уликами кольцо будто чуть дрогнуло, едва заметно перекатилось.

Он откинулся на спинку кресла, усмехнулся.
— Ладно, — тихо сказал он. — Допустим, у тебя есть характер. Но со мной фокусы не пройдут.

Мельников включил зажигание.

Машина не завелась.
Он попробовал снова.
Щёлкнул замок, погас приборный щиток.
Он открыл дверь, выругался и вышел.
Из-под колеса, прямо в лужу, медленно скатилась мелкая деталь — болт от тормозного механизма.
Совершенно новый.
И Мельников вдруг понял, что если бы это случилось вчера — на шоссе — он бы не остановился.

---

Он стоял под дождём, сжимая пакет с кольцом в руке, и впервые за долгие годы почувствовал, что рациональных объяснений иногда слишком мало.

Глава 12. Алкоголь и логика

Мельников вернулся в отдел поздно вечером.
Никто его не ждал, дежурный лишь кивнул:
— Третье дело сгорело, но ваши улики на месте.
— Хорошо, — коротко ответил Мельников.

Он поднялся в комнату для хранения вещдоков, сдал кольцо обратно в сейф.
Закрыл на замок, дважды проверил.
Потом какое-то время стоял у двери, не двигаясь.
Кольцо лежало за сталью, молчало, но ему всё время чудилось, что оно как будто смотрит.

Он тихо сказал в пустоту:
— Сиди там. Я в сказки не верю.

В коридоре его поджидал Пашка Сухов, оперативник с вечным

перегаром и бесконечными теориями заговора.
— О! Мельников! — радостно сказал он. — А я как раз собирался к тебе.
— По делу?
— По бутылке. У меня — две.

Мельников устало усмехнулся.
— Если две, то, может, и по делу получится.

---

Через полчаса они сидели в пустой комнате допросов.
На столе — пластиковые стаканы, банка солёных огурцов и бутылка “Старки”.
Пахло перегретым воздухом и пыльным линолеумом.

— Так ты серьёзно думаешь, что это кольцо “проклято”? — спросил Пашка, разливая.
— Я думаю, что кто-то слишком долго так считал.
— Ага… — Сухов хмыкнул. — И теперь кольцо само поверило в себя.

Мельников посмотрел на него поверх стакана:
— У вещей нет воли. Есть только люди, которые этой волей их наделяют.
— Философ, значит?
— Нет. Следователь. Просто всё — цепочка решений.
— Как это?

Мельников налил ещё.
— Вот, к примеру, кто-то когда-то сказал: “Этот камень проклят”. Кто-то испугался, кто-то поверил, кто-то умер от страха, кто-то от желания доказать обратное.
— И так цепочка потянулась.
— Да. Одно слово — одно решение. И вот тебе “проклятие”.

Сухов задумчиво жевал огурец, глядя на мутный свет лампы.
— Получается, не кольцо виновато, а люди?
— Всегда. В любом деле. Даже когда, кажется, что судьба вмешалась — просто кто-то раньше выбрал не ту дорогу.

Они выпили.
Молчали.

Потом Пашка вдруг сказал:
— Мы сегодня чуть не угробились, когда тебя ждал на трассе?
Мельников усмехнулся:
— Совпадение.
— А то, что свет мигнул в лаборатории — тоже совпадение?
— Совпадение с перегоревшей лампочкой.
— Ну-ну.
— Что “ну-ну”?
— Да ничего, просто если ты завтра упадёшь с лестницы, я скажу, что это совпадение.
— Скажи. Только проверь, чтобы лестница была сухая.

Они снова выпили.
И в какой-то момент Мельников устало откинулся на спинку стула, глядя в потолок.
— Знаешь, Пашка… Всё это можно объяснить.
— Конечно.
— Просто не всё хочется объяснять. Иногда проще сказать — “проклятие”.

Он замолчал.
Тишина стояла тяжёлая, как пыль на лампе.

---

Когда они вышли из отдела, ночь уже почти растворилась.
Пашка поехал домой, а Мельников задержался на крыльце, закурил.

Сигарета горела неровно — как будто ветер дул изнутри здания.

Он бросил окурок, посмотрел на свои руки.
На пальцах остались следы чёрного налёта.
Словно от камня.
Хотя он кольца не касался.
 Он долго стоял, не двигаясь.
Потом тихо произнёс, будто кому-то невидимому:
— Я всё равно не поверю.

Но в темноте, где-то за окнами управления,
будто ответил лёгкий металлический звон.
Тихий.
Как смех.

Глава 13. Спор на службе

Утро пахло похмельем и дешёвым кофе.
Мельников пришёл в отдел с таким видом, будто всю ночь дрался с реальностью — и проиграл.
Пашка уже сидел на своём месте, ел бутерброд с колбасой и хмуро читал отчёт.

— Смотри, философ идёт, — буркнул кто-то из-за соседнего стола.
— Осторожней, а то он тебе сейчас объяснит, что ты — следствие цепочки решений, — добавил другой.

Мельников только махнул рукой, сел, включил компьютер.
Секретарша принесла кипу бумаг и мимоходом сказала:
— А вы слышали, что ночью опять свет мигал в коридоре?

Он поднял глаза:
— Опять?
— Ну да. Дежурный говорит, что пару раз прямо вспыхивало.

Мельников хотел было отмахнуться, но в дверях появился капитан

Стасенко — широкоплечий, громкий, вечно самоуверенный.
— О! Наш мистик! — крикнул он. — Ты где кольцо-то прячешь, а, Нострадамус?

Все засмеялись.
Мельников скривился:
— В сейфе, где ему и место.
— Ага, сейф! — Стасенко ткнул пальцем. — А я слышал, что ты в него не веришь.
— В сейф верю. В байки — нет.
— Ну тогда давай проверим! — сказал кто-то с заднего ряда. — Давай поспорим!

Пашка поднял голову от бумаг:
— Вы что, совсем охренели?
— Чего ты орёшь, Сухов? — ухмыльнулся Стасенко. — Просто интересно. Проверим, кто трус.

Начался обычный мужской спор — глупый, шумный, с подначками и фразами вроде: «А ты что, в детстве свечку не гасил?»
Мельников молчал.
Он знал, чем заканчиваются такие споры, но вмешиваться не стал.
“Пусть убедятся сами”, — подумал он.

---

После обеда он пошёл к начальнику подписать отчёт.
Вернулся через полчаса — и увидел, что дверь в комнату вещдоков открыта.

— Кто сюда лазил? — спросил он тихо.
— Да никто, — отозвался дежурный, но взгляд у него был виноватый.

Мельников подошёл, заглянул внутрь сейфа — место, где лежал пакет с кольцом, пустовало.

— Где улика?
— Ну… — дежурный замялся. — Там, это… Стасенко с Гришей решили проверить. Они же поспорили.

Мельников выдохнул через зубы, подошёл к окну.
— Проверить? Как — проверить?
— Ну… Гриша сказал, что наденет кольцо. На пару дней. Если с ним ничего не случится — значит, всё ерунда.

---

Гриша появился вечером, сияющий, как школьник после шалости.
— Ну что, Мельников, я жив-здоров! Видишь? — он показал руку с кольцом. — Красота! Камень — как глаз!
— Сними, — сухо сказал Мельников.
— Да не, пусть полежит. Пока не помру, спор не проигран.

Пашка тихо пробурчал:
— Ты бы хоть в зеркало не смотрелся, а то глаз зашевелится.

Гриша хохотнул, хлопнул его по плечу и пошёл к выходу.
— Всё это — совпадения, мужики! Вот увидите.

Через час, когда в отделе уже начали собираться домой, позвонил дежурный с поста у ворот.
— Мельников? Тут Гриша… того… на парковке сидит.
— Что с ним?
— Да вроде живой. Только трясётся, глаза как у кота, который на утюг сел.

---

Мельников выбежал.
На мокром асфальте, прислонившись к машине, сидел Гриша.
Рука с кольцом дрожала.
Кольцо потемнело — не просто камень, а весь металл, словно покрыт копотью.

— Что произошло? — спросил Мельников.
— Я… я просто шёл, — выдохнул Гриша. — И вдруг… оно горячее стало. Прям как уголь.
— Где ты был?
— Да тут… на складе. Лампочка перегорела, я полез заменить… и вдруг… искра, пламя — и темно. Я ничего не видел. Только это кольцо. Оно… сверкало. Как будто глядело.

Он поднял руку — на пальце кожа была красная, обожжённая.

Мельников посмотрел на кольцо и тихо сказал:
— Сними. Сейчас же.

Гриша с трудом стянул его, бросил на землю.
Кольцо, ударившись об асфальт, тихо звякнуло — и будто потухло.

---

В отделе стояла тишина.
Никто не спорил.
Даже Стасенко, обычно громкий, только тихо сказал:
— Ладно, Мельников, теперь — твоя правда.

Мельников молчал.
Он просто взял кольцо, аккуратно завернул в тряпку и положил в железную коробку.
На сейфе он повесил новую печать.
А потом сказал тихо, почти шёпотом:
— Это не моя правда. Это — чей-то характер.

---

Когда он вечером вышел из управления, дождь опять моросил.
У ворот стояла Настя, она ждала мать.
Мельников прошёл мимо, кивнул.
Она ответила вежливо, ничего не зная.
А он подумал:
Если кольцо ищет хранительницу — оно найдёт. Даже через сто рук.

Глава 14. Чай и решение

Утром Настя набрала номер Мельникова, пока ещё варился чай: нужно было услышать его голос, увидеть, как он отреагирует — и если получится, вытащить его из его рациональной клетки.

— Андрей Сергеевич? — коротко сказала она, когда он поднял трубку. — Да. Что-то не терпит отлагательств? — голос был хмурый, в нём ещё трепетала ночь и вчерашний перегар отдела. — Приходите, — бросила Настя. — Выпьем чаю. Поговорить.

Он помолчал минуту, потом — почти по-служебному: — Хорошо. Через двадцать минут.

Он пришёл в защитном молчании — в плаще, с руками, которые явно всё ещё нервно сжимали кофе-холдер. В кабинете у них на кухне запахло жасмином и лепёшками, мама собирала обед. Настя положила на стол ту же папку с газетами, письмо, ксерокопии.

— Ты злишься, — сказала она прямо, наливая ему чай.

Он сел, стукнул ложкой по краю чашки, и сначала злоба вылилась наружу ясной, почти рациональной струёй:

— Я злюсь. На этих ребят — за то, что сделали из вещи прототип для

их «шуток». На тебя — за то, что вовлекла меня в это болото. И на себя — за то, что даже если всё объяснимо, я всё равно чувствую, что мы упускаем что-то. Но слушай меня внимательно: это не проклятие.
— И что же тогда? — переспросила Настя.
— Ток! Примитивное электричество в 220 ватт. Если без резиновых перчаток засунуть руки там где старая проводка, где коротит — металл на руке даёт путь току. Всё. Есть объяснение — короткое, чистое, проверяемое. Сначала проверим электрику всего отделения, потом — экспертизу, потом — материалы. Я не буду ни во что верить, но и не позволю, чтобы люди из-за страха лезли в пекло.

Он говорил жёстко, но без истерики — и по голосу было видно, что это его якорь: логика, процедура, «сначала факты».

Настя слушала и улыбалась неярко. Она знала: если сейчас он начнёт «костерить» мистику — это его способ защититься. Но ей нужно было другого — чтобы он действовал.

— Слушай, — мягко сказала она, — я понимаю твою логику. Но речь не только о вреде от электричества. Старая Роза и археолог говорили не о нём — они говорили о том, что это кольцо связано с местом. Его надо туда вернуть.

— Ты хочешь сказать, вывезти его и закопать? — хмыкнул он. — Пойдём к священнику, сделаем крест, плиту положим — что угодно.

— Я не хочу крест, — ответила она твёрдо. — Я хочу вернуть его в землю, откуда его вытащили. Там, где оно «началось». Тогда, может быть, это всё закончится. Я не знаю почему, но Роза называла конкретное место. И наш сосед-археолог знает. Он когда-то читал про этот прииск в старых актах.

— Ты уверена, что археолог — лучшее направление, чем плиту с крестом? — усмехнулся он, но усмешка была бездушной. — Ты хочешь, чтобы я организовал экспедицию на Урал? Это не

вечеринка.

— Пока — не экспедиция. — Настя наклонилась вперёд. — Пойдём к Семёну Алексеевичу, к нашему соседу. Он видел старые документы, у него есть записи и контакты. Если он скажет «там», значит, там есть точка. Мы сначала её проверим по бумагам, по картам. И только потом… только потом, если всё подтвердится — отвезём туда и вернём. Но прятать нельзя. Прятание — это трусость. Это не решает проблему.

Мельников хлопнул ладонью по столу — не от злости, а от усталости:

— Ладно. Я не люблю мистику, но не люблю бессмысленные смерти ещё больше. Если ты предлагаешь рациональный план — проверки, документы, археолог, и только потом поездка — я с тобой. Но предупреждаю: я буду требовать отчётов, планов и безопасных условий. И если окажется, что у кого-то из наших коллег неисправность — этот «шутник» ответит.

— Спасибо, — сказала Настя тихо. — И если ты прикажешь кому-то сходить к священнику — пусть идёт. Но лично я хочу сначала поговорить с Семёном Алексеевичем.

Он сделал вид, что не верит в эффективность разговора «с этим стариком», но глаза выдали, что он уже мысленно формирует список: номера, контакты, возможные разрешения, транспорт.

— Завтра утром. Я зайду к нему, — сказал он и выпил чай одним глотком. — Но слушай меня: я не буду участвовать в погони за призраками. Я буду участвовать в расследовании, где есть протоколы, бумаги и свидетели.
— Это и есть расследование, — ответила Настя. — Просто это расследование о памяти земли.

Он глубоко выдохнул, и посмотрел на остатки чая, и в его голосе

прорезалась усталость:

— Хорошо. Завтра к Семёну Алексеевичу. Но кольцо остаётся под моей ответственностью до тех пор, пока я не увезу его туда, куда вы хотите. Я в этом случае буду твёрд — но не жесток.

Она улыбнулась — не потому, что верила в волшебство, а потому, что в нём загорелся тот самый рабочий огонь: не вера, а ответственность.

— Договорились. — Она протянула руку, и он пожал её, как коллеги, договорившиеся о том, что кое-что надо делать иначе.

Глава 15. На пороге памяти
 
Утро было ясным, но холодным — тот редкий свет, который делает всё в городе чуть прозрачным.
Мельников и Настя подошли к квартире археолога. Дверь Семёна Алексеевича была приоткрыта, из щели тянуло запахом старых книг и сваренного кофе. Когда они вошли, старик поднял глаза из стопки газет.

— Ах, вот вы какие, — улыбнулся он и встал, пошатываясь, но уверенно. — Чай? Или вы с протоколом приходите?

— Чай, пожалуйста, — сказал Мельников, — и минут десять вашего внимания. Это срочно в профессиональном ключе.

Семён Алексеевич усадил гостей за кухонный стол, накрыл его газетой и подал кружки, прищурившись, будто стараясь прочесть через десятилетия. Настя разложила перед ним бумаги — ксерокопии, вырезки, немецкое письмо.

— Хм, — он провёл пальцем по одному листу. — Я помню эту историю. Очень хорошо помню. Не внешне — а по запаху бумаги и по тому, как люди говорили. Тогда, ещё в шестьдесят втором, была

экспедиция… Но это было давно.

— Нам нужен адрес, — сказала Настя прямо. — Или хотя бы координаты того прииска. Роза говорила «Верхотурье», но мы хотим точнее документы. Мы не хотим просто везти и закопать. Мы хотим вернуть. По бумагам.

Семён Алексеевич помолчал. Его пальцы, тонкие, как черешки перьев, нащупали стопку картин на полке. Он осторожно открыл старую папку, от которой поднималась пылинка.

— Я держал в руках карты того места, — сказал он. — Схемы рудных жил, уездные описи — всё это ещё лежит в областном архиве, но у меня есть копии. Я много лет назад снимал их фотографиями. — Он вынул свёрток с картами, ещё пахнущими сыростью и солнцем. — Вот здесь. Смотри.

Он развернул лист: черно-коричневые линии, точки, подписи мелким почерком: «шурф», «жила», «склеп (условно)», рядом — рисованная часовенка. Семён ткнул пальцем в едва заметную пометку.

— Это не просто прииск, — проговорил он. — Там была маленькая часовенка, могила, точка, где земля не разрывалась раньше. Купцы вытянули камень именно с этой жилы. По карте — это ближе к северу от Верхотурья, километров двадцать, если ехать по старой лесной дороге. Координаты я вам дам, но слушайте: земля там… северная торфяная, много ручьёв. Если делать что-то по-научному, нужна техника и разрешение. Нельзя просто так ехать и рыть.

— Мы не собираемся рыть, — сказал Мельников, чётко и сухо. — Сначала — документы. Потом — инвентаризация. Если всё сходится с вашими картами, мы оформим выезд по бумагам. Я отвечу за логистику. Никаких импровизаций.

Семён Алексеевич улыбнулся. — Вот он — наш следователь.

Хорошо. Это радует. Значит, кто-то всё же думает по настоящим правилам.

Он вынул ещё из стола небольшой тетрадный лист, на котором мелким, ровным почерком было несколько цифр и слово «шурф №3». — Вот координаты по старому шаблону: север 58°12;, восток 60°03;. И вот — примечание: «часовенка, сломанный крест». Я тогда делал пометку: «не тревожить». Но люди не слушают.

Настя вслушалась в цифры, запомнила. Сердце её сжалось — это был не просто пункт на карте, это была точка, где можно попытаться вернуть то, что было взято.

— Вы пойдёте с нами? — спросил Мельников. — Это было бы… удобно.

Семён покачал головой, и в его устах это прозвучало не отказом, а признанием возраста:

— Не я, молодой человек. Я уже не лазаю по болотам. Мне карты милее, чем сапоги. Но я вам дам одно: контакты. В Верхотурье есть геолог — Петр Никитич. Он знает дорогу, у него будет трактор. И ещё — Павел из музея в Пермском уезде — он поможет с бумажной стороной, если будет необходимо. Я позвоню им, если вы скажете — и к слову, если поедете, берите с собой разрешения. Люди уважают бумагу.

Он посмотрел на настоятельный взгляд Мельникова и добавил, почти шутливо:

— И ещё. Если вы туда поедете — возьмите с собой и камеру, и перчатки, и терпение. И не тащите кольцо в рюкзаке, как трофей. Возьмите его в отдельную коробку, с пломбой — чтобы не было лишних рук. Это вам не сувенир.

Мельников сделал пометку в блокноте, ровно, деловито.

— Мы всё сделаем по регламенту, — он сказал. — Я оформлю служебный выезд, запросы в область и музей. Мы не позволим, чтобы кто-то вновь пострадал из-за самодеятельности.

Настя посмотрела на Семёна Алексеевича, и в её глазах мелькнула благодарность. — Спасибо. Вы дали нам не только карту, но и время. И — контакты людей, которые смогут организовать всё официально.
Семён Алексеевич подпер локоть о стол, посмотрел в окно и вдруг тихо сказал:

— Знаете, девочка, я много историй видел. Но есть вещи, которые лучше возвращать туда, где они родились. Не потому что там «спрятаны духи» — а потому что человек, который вытянул вещь, нарушил не только землю, но и цепочку отношений. Вернуть — значит попытаться исправить. Я не говорю, что это поможет всем. Но стоит попытаться.

Он поднял кружку, они выпили друг за друга в тишине — не как люди верующие, а как люди, уставшие от случайностей.

— Завтра я пришлю вам телефоны. Я напишу записку с копией карт и дам вам небольшую подборку старых описа;ний. Берите с собой проводника. Там дороги бывают плохи.

Мельников встал, пожал ему руку твёрдо, по-военному:

— Мы сделаем всё официально. И если понадобятся разрешения — я разберусь.

Они вышли, на улице мир был уже другим, но в кармане Мельникова лежала распечатка: координаты, имя геолога, номер телефона музея. Это был первый конкретный шаг — рациональный, документированный и подготовленный.

— Ну так то лучше,— сказал он, когда они шли по двору.

— Да, лучше, чем забросить в землю и плитой...

Он кивнул.
— Согласен. И, Настя… — он замялся, — если уж мы это делаем, то делаем по-человечески. Никаких шаманств на дороге.

Она улыбнулась и шлёпнула его по плечу:
— И никаких самодеятельных «исследований» наших ребят. Если кто-то ещё попробует играть в геройство — я лично пришью ему на рубашку наклейку «осторожно, дурак».

Они смеялись лёгко, но в их смехе не было легкомысленности. Они собирались в дорогу, и это ощущение ответственности давало им странную способность к спокойствию.

Глава 16. Северный выезд

Три дня после разговора с Семёном Алексеевичем ушли на бумажную кутерьму.
Мельников знал, как выправлять разрешения: строгий бланк, подпись начальника, звонок в областное управление — всё через официальный канал. Никто не спрашивал, что именно они повезут. Формулировка была расплывчатая: «служебный выезд по проверке археологического объекта с возможной передачей находки музею».

— Главное, не уточняй, что «находка» — кольцо, — посоветовала Настя.
— Не переживай, — хмыкнул он. — В отчётах я называю это «предметом с культурно-исторической ценностью». Так спокойнее всем спится.

На четвёртое утро они уже стояли у вокзала, возле старенькой «Нивы», которую предоставил Петя Никитич — геолог, крепкий

мужчина лет пятидесяти, с густыми бровями и руками, как из гранита.
Он встретил их на перроне, не поздоровавшись словами, а просто кивком, будто сразу оценил и городскую неуклюжесть Насти, и сдержанную выправку Мельникова.

— Так это вы из города с бумагами? — буркнул он, перекатывая во рту зубочистку.
— Мы, — подтвердил Мельников, показывая удостоверение.
— Бумаги — дело нужное. Но дороги там нет, — невозмутимо ответил Петя Никитич. — Если не боитесь грязи и комаров — поехали. Если боитесь — возвращайтесь пока чистые.

Настя хмыкнула:
— Я вообще-то с археологом чай пила. Так что после этого мне никакая грязь не страшна.

Геолог фыркнул, оценив её тон.
— Ну, с чувством юмора легче будет.

Путь до Верхотурья занял почти день. Дорога петляла через берёзовые поля и заболоченные просеки. Настя держала на коленях карту Семёна Алексеевича, пальцем отслеживая каждую пометку. Мельников сменил Петра за баранкой. Он вёл машину и молчал — мысли крутил вокруг кольца, которое лежало в металлической коробке под опломбированной плёнкой, аккуратно закреплённой на заднем сиденье.

Иногда он поглядывал в зеркало — не на кольцо, а на Настю.
Она то записывала что-то в блокнот, то смотрела в окно, и в её лице отражалось всё — усталость, страх и странная решимость.

— Если бы кто-то мне сказал год назад, что я поеду в экспедицию за проклятым кольцом, я бы вызвал скорую, — буркнул он.
— А теперь? — спросила Настя, не отрываясь от карты.
— Теперь я понимаю, что, возможно, «проклятие» — это просто

длинная цепочка неправильных решений, — ответил он. — И кто-то должен её оборвать.

К вечеру они добрались до Верхотурья. Петя Никитич отвёл их в местный музей — старое деревянное здание с запахом краски и бересты. Там их встретил музейщик Павел, тонкий, аккуратный парень в очках, лет тридцати, с той особой нервной улыбкой, которая бывает у людей, привыкших обращаться с древностями.

— Ах, вот вы какие. Про кольцо я, конечно, ничего не слышал, — сразу сказал он. — Но прииск знаю. Там действительно копали в девятнадцатом веке, потом была часовенка, потом всё сровняло временем. У нас даже макет есть.

Он повёл их в небольшой зал, где стояла витрина с моделями старых шахт. На одной из них — крошечная фигурка человека с киркой, рядом маленький крестик, покосившийся от времени.

— Вот это место, — указал Павел. — Рядом была могила. Записи говорят, что туда никто больше не возвращался. Местные обходят стороной. Говорят, земля «злая» — глинистая, проваливается.

— Нам туда, — коротко сказал Мельников.
— Завтра утром, — добавил Петя Никитич. — Сегодня туда не сунемся, темно, а комары размером с воробья.

Они сняли комнаты в старом деревянном доме — на ночь в Верхотурье пахло дождём, дегтярным дымом и тёплым хлебом. Настя уснуть не могла: кольцо будто чувствовало, что приближается к месту, где его история начиналась и, возможно, должна закончиться.
Иногда ей чудилось, что внизу, где Мельников писал рапорт при свете настольной лампы, кольцо в коробке чуть глухо дребезжало, будто шевелилось.

На рассвете Петр Никитич выкатил «Ниву» к старой дороге. Настя

села впереди, Мельников — сзади, рядом с коробкой. Они выехали за город, по колее, ведущей в лес.

Туман стелился низко, солнце едва пробивалось сквозь сосны.
Настя почувствовала лёгкое волнение и вдруг — странную уверенность: всё должно завершиться именно здесь.

Мельников посмотрел на неё в зеркало заднего вида:
— Не начинай волноваться заранее. Мы просто возвращаем вещь на место. Всё документально, спокойно и по регламенту.

— Да, конечно, — кивнула Настя. — Просто… у меня ощущение, что кольцо уже знает, куда мы едем.

Петя Никитич усмехнулся, не оборачиваясь:
— Главное, чтобы дорога тоже знала, куда ведёт. Здесь, если сбиться с пути, можно целый день кружить, пока бензин не кончится.

Мельников поправил куртку, проверил карту, документы, разрешение — и сказал, уже себе под нос:
— Ну что, кольцо, посмотрим, кто кого.

И «Нива» нырнула в туман, растворяясь в еле заметной дороге между болот и старых сосен.

Глава 17. Место, где земля помнит

Дорога оборвалась внезапно — словно кто-то ножом срезал её посреди поля.
Дальше шёл бурелом, влажный, густой, с изломанными берёзами и мшистыми валунами. Петя Никитич заглушил мотор и, вылезая, хмуро сказал:

— Всё, приехали. Дальше только пешком. Полтора километра, не больше. Там, по описанию, и был старый прииск.

Настя и Мельников выбрались следом. Воздух здесь был иной — тяжелее, влажнее, будто сам лес затаил дыхание.
Пахло глиной и прелыми корнями.

Петя шёл впереди, привычно раздвигая ветки. За ним — Настя, стараясь не отставать, и последним — Мельников, держащий в руках коробку с кольцом. Она казалась лёгкой, но почему-то руки быстро немели, как от холода.

Через полчаса они вышли к низине, где земля осела и образовала нечто вроде чаши.
Трава там почти не росла — лишь жёлтые стебли, пересохшие, и тёмные пятна глины.
На краю стояли три покосившихся деревянных креста — без надписей, без следов свежих венков.

— Вот оно, — сказал Петя, снимая шапку. — Старый прииск. Здесь в своё время и часовню ставили. Вон, видите, остатки фундамента.

Мельников кивнул.
— И сюда мы должны вернуть кольцо?

Настя подошла ближе, глядя вниз.
— Не просто вернуть. Оставить там, где оно было найдено. Как бы закрыть круг.

Петя фыркнул:
— Ладно, девочка, хоть круг, хоть квадрат — лишь бы без глупостей. Яма вот тут, видишь? Осторожно, не подскользнись.

Он взял лопату и начал копать. Земля поддавалась легко, словно рыхлая.
Но чем глубже он уходил, тем глуше становился звук металла о грунт — будто под землёй лежал не просто глина, а что-то плотное, как спрессованная зола.

Мельников стоял чуть поодаль, курил.
— И что потом? Зарыть обратно и поставить табличку «Проход запрещён»?

Настя не ответила. Она смотрела, как Петя работает, и чувствовала, как странное напряжение нарастает. Будто в воздухе появилось электричество. Листья чуть дрожали, хотя ветра не было.

Петя выругался тихо:
— Земля горячая, клянусь! Как будто костёр под ней тлеет.

Мельников подошёл ближе, заглянул — действительно, от лопаты поднимался лёгкий пар, а металл оставлял на глине тёмные следы.

— Может, газ выходит, — пробормотал он, — бывает в старых шахтах.

— Может, — отозвался Петя. Но по голосу было слышно — не верит.

Настя сделала шаг к коробке, осторожно сняла крышку.
Кольцо лежало спокойно, холодное, без блеска. Но когда Мельников потянулся, чтобы взять его, — в тот миг где-то совсем рядом с их головами щёлкнул гром.
Резкий, сухой, одиночный — будто кто-то хлопнул в ладоши прямо над ухом.

Настя вскрикнула и выронила крышку.
Петя выронил лопату, отшатнулся.

— Что за черт?! — рявкнул Мельников.
— Без туч, без ветра… — бормотал Петя. — Откуда гром?

Несколько секунд все молчали. Потом Мельников, всё ещё злой, но сдержанный, решительно поднял кольцо.

— Возвращаем. И точка.

Он бросил его в вырытую яму. Металл коротко блеснул и исчез под комком глины.
Петя сразу стал закапывать, быстро, будто хотел побыстрее закончить. Настя стояла рядом, не двигаясь, и следила, как земля постепенно закрывает кольцо.

Когда всё было готово, Петя утрамбовал землю ногой.
— Всё. Пусть теперь спит.

Мельников вздохнул, посмотрел на Настю:
— Ну что? Проклятие снято?

Она покачала головой.
— Не знаю… Но кажется, оно теперь не здесь. Оно ушло.

Они медленно двинулись обратно.
Лес снова был тих, только редкие капли падали с ветвей.
Но где-то позади, в той самой низине, земля вдруг едва заметно шевельнулась — как будто под ней прошёл слабый толчок. Настя не видела, но Петя остановился и прислушался.

— Почудилось, — пробормотал он и пошёл дальше.

Однако в его глазах мелькнуло то же самое беспокойство, что и у Мельникова:
кольцо будто не хотело прощаться так просто.

Эпилог

Прошло три месяца.
Осень подошла к концу, и город уже готовился к первому снегу.
Настя сидела у окна, обхватив ладонями чашку чая. На столе лежала свежая газета — её принесла мама, возвращаясь с рынка.

— Ты только посмотри, — сказала она, кивая на заметку внизу страницы. — Прямо про то место, где вы тогда с Петей Никитичем были.

Заголовок был коротким:
«Таинственная женщина у старого прииска».

Настя пробежала глазами текст.

“Охотники окрестных посёлков сообщают о появлении неизвестной женщины в чёрном, которую видят ночами у бывшего прииска за оврагом.
Женщина, по словам очевидцев, стоит на коленях или сидит на камне, словно молится.
Исчезает она перед рассветом.
Местные жители пытались проследить за ней, но безуспешно — следы обрываются на кромке поля.
Никто из окрестных не знает её, но описывают одинаково: высокая, исхудавшая, в чёрной накидке, лицо не видно — словнозакрыто вуалью.”
 
 
 Мельников откинулся на спинку стула, скептически усмехнулся:
— Опять народное творчество. Там, небось, двое охотников хорошо выпили и им померещилось.

— Может быть, — тихо ответила Настя, не отрывая взгляда от бумаги.

Старый археолог, сидевший рядом, задумчиво мял в руках очки.
— Хотя знаете … в старых хрониках есть упоминание о «чёрной хранительнице». Женщина, которая якобы оберегала место, где покоится проклятый камень. Может, это память… или сама земля вспомнила.

— Земля, — повторил Мельников с усмешкой, — у нас всё помнит,
да? Даже, кто чего закопал.

Мама Насти улыбнулась ему устало:
— А ты ведь тогда сам говорил: «вернём — и всё закончится». Может, оно просто вернулось к себе.

Он хотел ответить, но не стал.
В комнате повисла тишина, лишь тикали настенные часы.

С улицы донёсся гулкий раскат грома — один, сухой.
Настя невольно вздрогнула и посмотрела на окно.
На стекле блеснула молния — узкая, едва заметная, словно тонкий след чёрного света.

— Странно, — пробормотал Мельников. — Без туч.

Газета на столе тихо дрогнула, будто от лёгкого ветерка, хотя окна были закрыты.
Настя опустила взгляд — на снимке возле заметки, где фотограф пытался запечатлеть ночное поле, казалось, проступил едва различимый силуэт.
Тонкий, женский, вуаль колышется от ветра.

Она молча перевернула страницу.

А где-то далеко, за городом, на том самом пустыре снова шелестела сухая трава.
И над тёмной землёй медленно проступала женская фигура — в чёрном, с опущенной головой.
Она стояла на коленях, словно охраняя покой того, кто погиб там когда-то.

И, когда первые лучи солнца коснулись земли, фигура растаяла, оставив лишь лёгкий след в глине.
Как память.
Как предупреждение.




— Вы всё это заранее знали. Вы ждали, что я приду.