7. Роса

Напои меня живой водою, утренней росою освежи,
подорожником да лебедою раны и ушибы обложи!

                Николай Рубцов, "Цветы", 1965г.

***1

    Ранений и ушибов было много, чересчур. И они подолгу не заживали, потому что их владелец вновь и вновь ввязывался в драки и разборки, доказывая что-то и кому-то, не понимая бесполезности своих действий и не веря в изначальную жестокость людей и их безразличие к чужой боли, даже к боли своих детей. И он бы давно погиб или стал таким же жестоким и безразличным, как многие, если бы поверил, но он не верил и пытался достучаться, пытался вернуть очерствевших и потерянных к их истокам, хотя не был ни проповедником, ни альтруистом, ни даже добреньким дядей. Напротив, он часто был злым, агрессивным и яростным.
    Катин-Ярцев уже три года работал в "Клинике неврозов" на 15-й линии Васильевского острова, прошёл обучение и стажировку в "Ассоциации когнитивно-поведенческой психотерапии", а потом участвовал в семинаре по обмену опытом в Московском Городском Психо-эндокринологическом Центре на Арбате. И после всего этого вдруг уволился с работы. Никто ничего не знал о причинах, заставивших его сделать это. Катина-Ярцева считали очень перспективным молодым психиатром-дефектологом, имеющим высокую квалификацию и уже вполне наработавшего необходимый опыт. Но он не отвечал ни на какие вопросы, и старшие коллеги даже предположили у него профессиональное выгорание.
-Ему требуется восстановительный период, – сказал его непосредственный начальник членам аттестационной комиссии, сосем недавно присвоившим Катину-Ярцеву очередную категорию. В кабинете при этом наступило тягостное молчание, и кто-то сказал:
-Он ведь еще молод, ему и 30 нет.
-Вот именно, молод, – ответил бывший руководитель Катина-Ярцева, – Не все молодые способны создать в сознании защитную броню. Он ничего не сказал, но наверняка какая-то ситуация явилась последней каплей для него. Ведь он работал с детьми, а это всегда повышенная ответственность и обязанность скрывать собственные эмоции.
-Он что-то упомянул о мутизме* у ребенка, с которым до этого вполне успешно занимался по другому направлению, – сообщила куратор детского отделения центра.
-Пусть отдохнёт, такое бывает. А мутизм… наверняка это только эпизод. Пройдет, я сам перепроверю этого малыша. С каждым из нас случалось нечто подобное в разной степени, – подвел итоги председатель данного заседания, завершил работу комиссии и сообщил о следующем сборе.
    Никто больше не слышал о Катине-Ярцеве. Он пропал, словно сквозь землю провалился, ни в одной из государственных и частных клиник не засветился. Бывшие коллеги по работе только пожимали плечами, ведь он мог себе позволить и не работать. Все знали о фирме его отца и деда. Хотя сам он всегда словно стыдился их торгового бизнеса. Психиатрия и работа дефектологом являлись для него некой защитой от всего, связанного с насквозь корыстным миром коммерции.
    Прошло две недели, и одна медсестра увидела его в сквере, гуляющего с мальчиком трех-четырех лет. Такое внимание со стороны бывших коллег-женщин к Катину-Ярцеву объяснялось просто – он был еще довольно молод, хорош собой, не женат и при этом являлся успешным состоявшимся специалистом в своей области. И вдруг это исчезновение из профессии, удивившее многих, но не всех. Его бывший наставник по ординатуре ничуть не удивился. Подозревали, что он в курсе дел Катина-Ярцева, хотя никто никогда раньше не замечал, чтобы они были так уж близки. Но психологи и психиатры народ скрытный и себе на уме. Особенно наставник, которого многие благодарили за науку, но которого считали надменным гордецом и циником. Многие ему завидовали, а Катину-Ярцеву завидовали в том, что наставник его особенно выделял из других. Правда, после ординатуры Катина-Ярцева прошло уже прилично времени, да и сам Катин-Ярцев уже давно профессионально вырос, но и наставник не стоял на месте.
    И вот в выходные Катина-Ярцева снова видели уже вместе с наставником. И снова рядом с ним находился маленький мальчик. Народ был заинтригован. Кто-то задал вопрос наставнику, но тот не ответил. Поэтому все решили, что внезапное увольнение Катина-Ярцева было обусловлено не очень простыми причинами. И теперь всех интересовал вопрос – что за ребенок был с ним.                               
*Примечание:
    Своим названием термин "мутизм" обязан латинскому слову mutus, что в переводе означает "молчание". Данная патология встречается и у детей, и у взрослых, но чаще все-таки развивается в детстве. Мутизм у детей обычно возникает на фоне какого-нибудь невротического расстройства.

***2
    Мирон после гимназии только и делал, что учился – 6 лет в меде им. Мечникова, потом два года в ординатуре, а после этого остался в "Клинике неврозов" под началом своего наставника по ординатуре. Всё шло отлично, он отличился на стажировке в Ассоциации когнитивной психотерапии, ему прочили большое будущее.
    Сразу после ординатуры он в их общей студенческой компании познакомился с девочкой с педагогического факультета. В их тусовке были и актеры, и музыканты, и художники – всех понемногу. На вписках появлялись даже киношники. Будущих докторишек, особенно психиатров, уважали и считали выбравшими самые серьезные специальности из всех, хотя по степени безбашенности они практически не отличались от тех же театралов. Студентов-учителей в компании было всего трое, и они вели себя сдержанно и скромно. А девочка… Мирон заметил ее, как только появился на хате, где в тот раз собралась их разномастная компания. Эту студию в стиле лофт им часто предоставлял один взрослый фотограф, старший брат студента актера, но взамен просил позировать некоторых из тусовщиков для своего блога. Все только радовались этому, особенно актеры, киношники и музыканты, которым требовались качественные фото для портфолио. И только Дина сразу отказалась, хотя фотограф ее очень упрашивал.
-Поймите, я будущий педагог, и сюда наверно зря пришла. Мне нельзя выставлять себя на общее обозрение в сети, – ответила она смущенно.
    Мирон тогда подошел и отодвинул фотографа от нее, несмотря на то, что студия принадлежала этому ушлому портретисту. Брат фотографа тут же нарисовался рядом и что-то зашептал своему родственнику на ухо, по крайней мере, Мирону никто из них не возразил.
    После ординатуры Мирон долгое время не мог никуда вырваться из-за дел, которые ему поручал отец. Он не мог отказать, поскольку многие его расходы по учебе и проживанию оплачивал именно отец из доходов фирмы. В тот год Мирон прекрасно защитился, съездил с друзьями на море, и осенью ждал повестки из военкомата. А в конце августа посетил вписку с друзьями, где и увидел Дину. Оттеснив ее от фотографа и его брата, он вывел свою случайную протеже на крыльцо дома, подышать воздухом, но вызвал такси и повез Дину к себе.
    Тогда на него какое-то затмение нашло. Он сказал, что хочет перед прогулкой по парку оставить дома сумку и взять бутылку воды, а сам затянул свою спутницу в квартиру и почти силой взял ее. Сейчас ему казалось, что именно силой. Потому что она что-то говорила, а он ничего не слушал и не слышал. У него словно мозги переклинило. Но, когда он уснул, она собралась и ушла часа в три ночи. Никто из знакомых по тусовке не знал ни ее телефона, ни ее адреса, ни фамилии, ни в каком вузе она учится. Организатор вписки нашел лишь ее имя и сумму, которую она сдала. А уже через неделю, в самом начале сентября, Мирон получил повестку из военкомата. 
    Дина пришла к нему на приём с трехлетним сыном по поводу эпизодов мутизма у ребенка и принесла кучу бумаг от педиатра и участкового психиатра. Увидев Мирона, она от неожиданности сделала шаг назад из его кабинета, но тут малыш увидел на подоконнике у Мирона знакомые яркие игрушки, высвободил свою ладошку из руки матери и побежал к доктору. Мальчик сразу узнал Мирона, ведь именно к нему до этого его приводила тётя на развивающие занятия.
    Мирон едва справился с собой, потому что только сейчас понял, что мальчик практически его копия. И Дина почти не изменилась, стала более женственной и безумно красивой.
-Почему?! – это было единственное, что смог произнести Мирон, схватив ее за плечи.
-Не хотела мешать тебе, ты ушел в армию, а потом… стажировался и все такое. Я совсем не пара тебе. Мои родители… я ушла от них, и после академического отпуска до сих пор не восстановилась в универе. Мне ничего не нужно, деньгами мне тётя помогает.
-Я пытался искать тебя!
-Мы практически не знаем друг друга.
-Вы – моя семья! Как ты могла?! 
-Ты ведь вылечишь Тимошу? Мне говорили, что ты лучший из специалистов.
-Вы сегодня же переедете ко мне!
-Мирон… давай сначала поговорим наедине.
    Он завершил приём и повез Дину с ребенком на съемную квартиру, чтобы забрать детские вещи. А уже через три дня Мирон подал заявление на увольнение. Родная тётя Дины, помогавшая во всем племяннице, начиная с её беременности, увидев Мирона, не могла говорить от душивших её слез. А родители… Дина не хотела ничего о них знать.
    Мирон нанял двух мастеров, которые за три дня почти полностью превратили его кабинет в детскую, хотя Мирон сразу решил, что двушки им явно мало, и стал искать трех- или четырехкомнатную большую квартиру. Дина пока молчала, она боялась поверить во все это, боялась, что Мирон лишь выполняет долг совести перед ней и ребенком. Но ради Тимоши она была готова на все, хотя Мирон очень понравился ей еще тогда, в первую их встречу. Однако сейчас ей казалось, что все это произошло в какой-то нереальной прошлой жизни.
    Дина не понимала, как они станут жить вместе, потому что Мирон пока был очень занят на работе передачей дел с историями пациентов и улаживанием проблем перед увольнением, а дома он следил за переустройством кабинета в детскую. Дина занималась ребенком и пока спала с Тимошей в этой, уже сильно преобразившейся, комнате. Из съемной квартиры они всё перевезли к Мирону. Он не вмешивался в то, что она делала – готовила, мыла посуду вручную, хотя имелась посудомоечная машина, гладила детские вещи, запускала стирку. Сейчас ему было просто некогда. Но после дневного сна малыша и полдника, в 17 часов Мирон появлялся дома как штык и все эти пять дней сам водил Тимошу на прогулку. Дину он обнимал только за плечи, немного отстраняясь при этом, как бы дистанцируясь от нее, поэтому она не могла понять, что он чувствует, и не знала, как себя с ним вести.             

***3
    Наступила суббота, и к Дине приехала её тётя. Она весь последний год забирала Тимошу к себе на выходные, чтобы Дина могла отдохнуть. Но сейчас Мирон не отдал его и сказал:
-Всё, дорогая тётушка. Я уволился, поэтому теперь все время буду рядом с Тимом. К тому же я уже начал работу над его мутизмом, и могу сказать – проблема не так уж проста.
Тётя смотрела на него со страхом, но всё-таки спросила:
-Так вы усыновите его?
-Конечно, он же мой сын. А еще мы поженимся с Диной.
-А если вдруг… – начала тётя, но Мирон не дал ей закончить:
-Никаких вдруг. Я искал ее все эти четыре года. Она, кстати, до сих пор так и не объяснила мне ничего. Ладно, понять, почему она сбежала после нашей единственной совместной ночи, я еще могу. Была смущена, стыдилась и все такое, ей было всего 18. Но почему не сообщила мне о своей беременности?! Почему не позвонила, когда ушла от родителей и осталась без жилья и средств? Это вы надоумили ее? Ответьте мне!
    Светлана Васильевна сжалась как от холода:
-Дина считала, что она для вас девочка на одну ночь. А родители, когда узнали о беременности, так на нее насели! Потребовали сделать аборт. Дина находилась в ужасном состоянии. Я делала, что могла. Вас я не знала и сейчас не знаю, какой вы, а из нее вытрясти хоть что-то было невозможно.
-Ладно, я понял. Меня волнует вопрос, как у Тимоши развился мутизм. Для эффективной коррекции я должен выяснить причины.
-Наверно… наверно, на него влияло состояние Дины. Все это время, всю беременность и потом, когда Тимочка родился, она… она… Я ее еле уговорила отвести Тимошу к вам на прием. Я ведь его именно к вам водила на занятия по развитию речи, но даже не предполагала, что вы его отец.
    Светлана Васильевна закрыла лицо руками и заплакала. Дина спряталась в детской и не выходила оттуда. Тимоша удивленно смотрел на тётю, но, поняв, что она плачет, побежал не к ней, а прижался к Мирону.       
-Дина говорила, что Тима сразу вас признал. Я рада… И все же, как у вас с Диной?
-Она пока опасается, – ответил Мирон, обнимая Тимошу, забравшегося к нему на колени, – Но все будет хорошо и совсем не потому, что я пытаюсь как-то компенсировать нашу длительную разлуку. Главная ошибка многих – неверие в чувства по-настоящему любящих их людей.
-Так вы, правда, любите её? Все эти годы?
-Я хочу, чтобы она поняла это сама, без моих уверений.
    Дина так и не вышла, даже когда ее тётя уходила. Мирон зашел в детскую сам и сказал:
-По времени пора кормить Тимошу.
Дина метнулась к двери, но Мирон остановил ее:
-Давай сегодня поговорим. Больше не убегай и не прячься.
-Я очень виновата перед тобой и перед Тимой. Это всё моя глупость и неуверенность в себе.
-Не вини себя, тебе было только 18 лет, да и сейчас всего-то ничего. Покорми Тимошу, и я пойду с ним гулять, а ты за это время соберись, все обдумай, ничего не упусти. Можешь, как будущий педагог, даже краткий конспект составить. Но ты должна рассказать мне абсолютно все о себе с момента, когда убежала в ту ночь. Каждую мысль, каждое свое решение. И ничего не бойся, я все пойму и приму. 
    Когда Мирон вернулся, ребенок выпил детский кефирчик и увлекся мультиками на планшете. А Дина вышла из детской с листком бумаги в руках. Мирон краем глаза увидел слово "Конспект" и не смог скрыть улыбку.
    Они сели в кухне за стол.               
-Начни с того, как мы познакомились. Что ты чувствовала тогда? – сказал Мирон своим привычным тоном, которым всегда располагал к откровенности своих пациентов. Но Дина сразу сжалась и посмотрела на него с ужасом.
-Я ведь понравился тебе тогда. Разве нет?
Она обреченно кивнула головой.
-Почему же ты не говоришь это? Дай мне свой конспект. Ты уже взрослая, Дина, сына родила и три года его растила. К тому же, хочешь стать педагогом… Неужели до сих пор стыдишься того, что переспала со мной?
Мирон взял у нее листок с конспектом, а Дина закрыла лицо руками. Первой фразой в конспекте было: "Я виновата, что бездумно пошла на физическую связь с малознакомым мужчиной".
-Понятно. Ты осудила себя и поэтому наказывала тем, что скрыла от меня свою беременность. Так?
Дина молча кивнула, не поднимая на Мирона глаз.
-Я понимаю, но меня интересует вовсе не это, а то, почему ты согласилась поехать ко мне, почему вошла в эту квартиру и не оттолкнула меня. Что ты чувствовала тогда, в первый раз? Вот что меня интересует. Ответь, не молчи!
-Я…я… тогда на вписке… ты был таким красивым…
Она заплакала, и Мирон просто обнял ее:
-Вот видишь, ты сразу влюбилась в меня. А я тогда влюбился в тебя так, что мозги отключились. Не плачь, Тимошу напугаешь. А что ты сейчас чувствуешь?
Он заглянул в ее конспект и опешил уже от первой строки.
-Пыталась убить в себе свою постыдную похоть? Ты это серьезно? В каком веке ты живешь? Ладно, давай о родителях. Это они задурили тебе мозги своей "высокой" моралью?
-Папа профессор в вузе, а мама работает в музее. Они мечтали, чтобы я стала учителем, и всегда воспитывали меня…
-Высоконравственной девицей? Понятно. А ты не оправдала их надежд и "принесла в подоле". Отвечай, глядя мне в глаза – ты до сих пор любишь меня?
Дина отвернулась к окну.
-Смотри мне в глаза, – приказал Мирон, – Мы говорим сейчас не только о нашей с тобой жизни, но и о жизни Тимоши. Поэтому должны быть честными друг с другом до конца.
-Да…люблю, – произнесла Дина почти шёпотом, – Я пыталась узнавать о тебе всё, но не хотела, чтобы кто-то догадался. И тогда, на вписке я была первый и последний раз. А потом, через два месяца, когда у меня начался сильный токсикоз, тётя настояла, и я взяла академ в универе. И еще… я фактически не рожала Тима.
-Кесарево? – спросил Мирон.
-Да, схватки длились слишком долго, и врач сказал, что у меня очень узкий таз.

***4
-Понимаешь, я до сих пор почти ничего о тебе не знаю. Когда родители спросили, от кого моя беременность, я не смогла ответить. Только специальность – медик-ординатор. Даже имени твоего им не сказала.
-Меня интересует только то, что ты чувствуешь. Вот сейчас, например.
-Мирон, нечестно спрашивать такое сразу после секса. Может, для тебя переспать с кем-то из девушек ничего не значит, для меня все иначе. У меня никого не было ни до тебя, ни после. И тогда, и сейчас, все моё существо волнуется как море.
-Вот и хорошо. Будь сейчас всё по-другому, стоило бы завершить на этом.
-Хочешь сказать, что это любовь?
-Начнем с того, что это однозначно так называемая "химия". Бессознательное притяжение, которое намного ценнее рассудочных действий.
-А если это просто эгоизм тела?
-Да, бывает и такое, животные инстинкты в нас достаточно сильны. Однако у тебя никого не было все эти четыре года. Так?
-Не было и не могло быть. Я и сейчас не воспринимаю окружающих мужчин.
-У меня почти то же самое.
-Почти?
-По крайней мере, я даже имен не помню тех девиц, с которыми изредка спал по пьяни. Но не сравнивай женскую и мужскую физиологию. У мужчин часть гипоталамуса, отвечающая за половое влечение, в 2,5 раза больше, чем у женщин.
-Знаешь, у меня даже желания ни разу не возникло. Все мысли были только о Тимоше.
-А сейчас? Когда я вновь почти силой взял тебя?
    Дина засмеялась и спрятала лицо, уткнувшись Мирону в грудь.
-Если бы ты начал долго-долго нежничать со мной, не знаю, что было бы.
-Мы и это попробуем. Просто я не мог больше ждать.
-Все психиатры такие? Вы же свободно влезаете в мозги своих жертв и все о них понимаете. Наверняка ты и гипнозом владеешь?
-Тебе этого не нужно знать.
-Владеешь? Правда?
-К тебе я его точно не стану применять, тем более без твоего согласия. Самое смешное, что в современных российских законах нет даже такого понятия как гипноз. Есть транс – расстройство психики, которое сродни состоянию аффекта в уголовном праве. В психиатрии есть конкретное название этого заболевания: транс и состояния одержимости, ему и код присвоен.
-Хочешь сказать, кто угодно и кого угодно может безнаказанно вводить в состояние гипноза и пользоваться этим?
-Нет. Как это ни смешно, до сих пор действует Циркуляр Наркомюста аж от 1925 года. Его никто не отменял, и он гласит, что применение гипноза разрешается только врачам и только с лечебной целью.
-Знаешь, я сама себя вводила в нечто подобное гипнозу. Закрывала глаза и представляла тебя, то, как ты обнимаешь меня, целуешь и… секс. Тысячи раз все эти годы.
-Хорошо. Значит, ты точно не синий чулок, – засмеялся Мирон, – А то я уж думал, что с тебя обет безбрачия придется снимать. Это ж надо такое – три года и ни с кем.
-И ты бы простил, если бы я встречалась с другими?
-Простил бы. Пойми, для меня важно совсем другое. Вот, увидел тебя, и другие словно испарились, обесценились, пропали. Я вообще женщин не люблю, вздорные неуравновешенные, капризные создания, все сплошь злобные истерички. И лишь изредка попадаются адекватные.
-Я тоже истеричка?
-Ну, кое-что не вполне нормальное в тебе точно есть, хотя ты это называешь любовью.
-Опять смеешься?! – шутливо возмущалась Дина, а Мирон снова зажимал ее и целовал.
-Распишемся, сразу успокоишься. Тебя подсознательно точило твое положение матери-одиночки, в котором, между прочим, ты сама виновата целиком и полностью. Позвонила бы мне сразу еще 4 года назад, я бы тут же нарисовался и уже никуда не отпустил бы тебя.
    Когда она уснула, Мирон сходил в детскую, чтобы проверить Тимошу. Этот мальчишка сразу вошел в его сердце. Но, гуляя с ним и играя дома на ковре, Мирон понимал, что мутизм уже слишком укоренился в детской психике этого ребенка. И причиной являлась Дина, а вернее, ее молчаливые страдания в период его роста. Малыш чувствовал свою маму и инстинктивно проявлял солидарность с ней своим молчанием. Мирон очень надеялся на перемены, хотя растормошить Дину даже после того, как он наконец-то соединился с ней, и они ждали лишь даты, чтобы расписаться, было непросто. Она только-только начинала оттаивать. Четыре года затворничества для молодой девушки не прошли бесследно. Мирон был страшно зол на ее родителей, которые могли, а, вернее, должны были поддержать свою дочь и сделать для нее все, должны были найти его и соединить с ним Дину.
    За три года работы психиатром-дефектологом он уже несколько раз сталкивался с подобной жестокостью родителей, которой эти поборники нравственности, уверенные в своей непогрешимости, доводили своих детей не только до неврозов, но и до кое-чего похуже. Однако наставник часто говорил ему:
-Не трать силы на борьбу с ветряными мельницами. Помни, что ты со своими знаниями даже маленьким детям способен помочь защищаться от непроходимой глупости и жестокости взрослых.

***5
    После побега Дины в их первую и единственную ночь Мирон долго не мог больше ни на кого смотреть. Что-то сначала горело, а потом тлело у него глубоко в груди. До нее Мирон ни разу не спал с девственницами, впрочем, особых отличий от секса с другими девицами чисто в физиологическом плане он не ощутил. Хотя, конечно, Дина была сильно зажата, но все-таки не отворачивалась от его поцелуев и не отталкивала его, напротив… Он очень ярко помнил все, даже то, что самодовольно усмехнулся, когда она бессознательно сама прильнула к нему. В этом она так же не изменилась, ее сильно к нему тянуло, как бы она ни стыдилась этого и как бы ни сопротивлялась. Именно поэтому, чувствуя ее попытки отстраниться, он и сейчас применял к ней силу. Так произошло и тогда, в первый раз. Перед тем, как заснуть от изнеможения после борьбы с ней и яростного секса, он с улыбкой подумал, что наконец-то нашел свою женщину. Поэтому утром, открыв глаза, тут же вскочил и стал метаться по квартире, потому что ощущал, что у него будто внутренности загорелись. Она не оставила ни записки, ни номера телефона, ничего.
    В компании, собиравшейся тогда на вписке, ее никто не знал, в тетради она написала только свое имя и сумму, которую внесла в общак на напитки и закуски. Мирон тогда чуть не прибил фотографа, который организовывал эти сборища. И фотограф, чтобы хоть как-то смягчить гнев Мирона, переслал ему на телефон не слишком качественное фото Дины, которое все-таки сделал тайком от нее.
    Конечно, она рассказала, как попала в их тусовку. Подруга, которая ее позвала, в последний момент позвонила ей и предупредила, что немного задержится, а потом не пришла.
    Сейчас Мирон думал только о том, как вернуть Дине радость жизни и искоренить глубоко засевшие в ее сознании тоску и комплексы. Главным обнадеживающим обстоятельством являлось то, что она воспротивилась родителям и отказалась делать аборт. Проявить характер и ничего не побояться в 18 лет далеко не каждый способен. Первое время после ссоры с родителями она жила у подруги, но через три дня ее забрала к себе тётя, узнавшая обо всём. 
    Светлана Васильевна всегда мечтала о ребенке еще с тех времен, когда фактически вынянчила Дину, пока ее сестра занималась музейными экспозициями. Дина с первых дней не знала материнского молока и до трех лет считала тётю своей мамой. Та так и не вышла замуж, встречалась с мужчинами, но быстро расставалась. И причиной оказалось ее бесплодие.
    Светлана Васильевна рассказала Мирону, что Дина в три года так же, как и Тимоша, замолчала. Хотя не совсем так. Она отказывалась говорить с родителями, отворачивалась от них, прятала руки за спину. И общалась только с тётей. В детский сад Дину не стали оформлять, поэтому её молчанка продолжалась до школы.
    Родители не сделали никаких выводов, хотя дома Дина все так же молчала с ними. Но в школе все менялось, ее считали веселой и жизнерадостной девочкой, и училась она хорошо. Своему отцу, ставшему в последующем профессором в вузе, она так же молча вручила золотую медаль после окончания гимназии. Что чувствовали и о чем думали ее родители? Светлана Васильевна только слёзы вытирала. Она всегда и во всем поддерживала Дину.
    Однако ситуация с молчанием Дины в корне отличалась от мутизма Тимоши. Его молчание являлось зеркальным отражением её душевного состояния. Только тётя знала о молчаливых мучениях племянницы, о ее слезах по ночам, хотя даже тёте Дина ничего и никогда не рассказывала об этом. Напротив, уверяла, что забыла "того парня". Но Светлана Васильевна несколько раз случайно натыкалась в ноутбуке Дины, который та забывала закрывать перед сном, на фото Мирона. Тем не менее, тётя не узнала его, когда стала приводить Тимошу к нему как к дефектологу на занятия по развитию речи.               
    На вопрос Мирона о родителях, Дина ответила:
-Для них работа всегда стояла на первом месте, а я… наверно, на десятом или даже сотом. Но после первой встречи с тобой они стали мне глубоко безразличны. Именно поэтому я смогла им противостоять. Ведь они хотели убить твоего ребенка! Твоего!
-И почему ты не позвонила мне! Гордость не позволяла?
-Нет.
-Да, да, знаю, что нет. Прости, просто у меня сердце разрывается, как подумаю, через что ты прошла. И Тимоша...
-А что Тимоша? Хочешь сказать, его мутизм связан с этим?
-Напрямую. Ребенок остро чувствует свою мать и ее душевное состояние.
Дина побледнела и бессильно опустилась на стул. Мирон обнял ее, потом встал перед ней на корточки и взял за руки:
-Ты ни в чем не виновата! Виновны твои родители и прежде всего – я.
-Ты?
-Да, я должен был почувствовать все и найти тебя, во что бы то ни стало. Должен был хакера нанять, детектива, морду фотографу набить, но вытрясти из него твой адрес и телефон.
-Но ты ведь вылечишь Тимошу?
-Я сделаю все, что смогу. Однако ты должна мне помочь в этом.
-Как?!
-Ты должна стать счастливой и сбросить весь груз с души. Только тогда Тимоша забудет свой мутизм и перестанет защищаться от окружающих молчанием.

***6
    Между тем Мирон и Дина расписались, а документы на усыновление все еще находились на рассмотрении. Поэтому Мирон сдал днк-тесты свой и Тимоши. Это могло ускорить процедуру. Тесты показали 99, 9 процентов родственной связи отца и сына. Но Мирон усыновил бы Тимошу, даже если бы тест показал их чужеродность. Из научной литературы он знал про уникальный случай, произошедший с вашингтонской супружеской парой в 2014 году. Их ребенок был зачат с помощью вспомогательных репродуктивных технологий, и тестирование показало, что группа крови ребенка не совпадает с группой крови ни одного из родителей. Пара заподозрила, что в клинике лечения бесплодия перепутали сперму отца и постороннего донора. Но специалисты Стэндфордского университета выяснили, что ребенок получил отцовские гены не от отца, а от его брата-близнеца, погибшего, еще будучи эмбрионом. Это редкое явление называется тетрагаметным химеризмом или проще – близнецовой химерой, при которой эмбриональные клетки двух неидентичных близнецов сливаются в самом начале беременности, поэтому в организме выжившего близнеца присутствуют две линии клеток, содержащих разные геномы.
    Впрочем, днк-тест требовался Мирону лишь для ускорения процедуры усыновления, поскольку нельзя было отрицать поразительного внешнего сходства его и Тимоши. Еще до получения результата теста мать Мирона заикнулась о том, что будет, если ребенок не его. На это Мирон резко ей ответил:
-Мне все равно! Я люблю Дину, а Тимоша уже во всем стал мне родным!
Будущая свекровь Дины к тому моменту еще ни разу не видела Тимошу. Когда это произошло, она зажала себе рот рукой и убежала в другую комнату, чтобы не заплакать в голос.
    Совместная жизнь Дины и Мирона приносила свои плоды. Дина впервые доверяла Тимошу кому-то, кроме себя. Даже, когда она отдавала его своей тёте на выходные, все равно волновалась сверх меры. С Мироном все изменилось. Однако, даже расписавшись с ним и получив свидетельство о браке, она по-прежнему была напряжена в некоторых моментах. Например, в общении с его родителями. Дина опасалась, что они могут напугать Тимошу своими вопросами. Ведь он боялся вопросов о ней и всегда убегал, если кто-то начинал говорить о Дине.
    Когда Мирон наконец-то получил документы по усыновлению, Дина была рада. Тем не менее, Мирон все равно видел – она не до конца еще распростилась с тем, что давило на нее все эти четыре года. И это были слова ее матери и согласие с ними ее отца. Мирон пытался сдерживать свой гнев и не показывать его Дине, но не мог не ощущать того, что Дина до сих пор ощущает боль и помнит все унижающие и оскорбляющие выражения, которыми мать пыталась "привести ее в чувство" и заставить сделать аборт.
    Он помнил 18-летнюю Дину чистой искренней девочкой, к которой его потянуло как магнитом. Мирон не мог поставить рядом с ней ни одну из девушек, которых знал, они и близко не стоили её. И тянула его к ней не только внешность, ему настоятельно требовалось соединиться с ней телом, а, значит, и душой. Он понимал это сейчас, потому что ничего не изменилось. Он каждый раз, занимаясь с ней сексом, словно очищался от всего наносного и чуждого его натуре. Ведь никому и никогда не признавался, что старался сразу забыть разовый пересып с какой-нибудь очередной однокурсницей или медсестрой как нечто порочное и нечистоплотное. Ни к одной из них он ни разу не применил силу, как к Дине. Они сами подстилались под него, согласные на всё. Именно поэтому у него оставалось от каждой из них мерзкое послевкусие.
    Как психиатр он прекрасно понимал природу своих желаний, понимал всю архетипичность мужского стремления доминировать, поэтому знал, что ничем не нарушает правил с Диной, которая, хотя и подчинялась ему физически, психологически обладала большим влиянием на него, чем он влиял на неё. Именно поэтому она испытывала полное удовлетворение от их связи. И это давало Мирону надежду на освобождение его хрупкой и нежной жены от пресса, безжалостно давившего на нее до сих пор. Он поставил это для себя главной жизненной целью на нынешнем этапе, поскольку на кону стояло еще и преодоление мутизма у Тимоши. Мирон так и говорил Дине:
-Как только ты начнешь чувствовать себя счастливой без оглядки на кого бы то ни было, с этого момента начнется выздоровление Тима.
    Хотя Тимоша уже привык к постоянной опеке Мирона, привык сидеть у него на плечах, когда уставал бегать на прогулке, привык слушать его рассказы и все чаще называл его папой. Кроме слов мама, папа и тётя, он почти ничего не говорил, хотя прекрасно рисовал все, что хотел сказать, знал алфавит и умел писать печатными буквами простые слова из книжек со сказками. Однако Мирон уже несколько раз, оставаясь незамеченным для сына, видел и слышал, как Тимоша разговаривает с игрушками и общается с говорящими персонажами на планшете. Об этом ему и Дина рассказывала. Именно поэтому она долго не верила в его мутизм. Теперь же она успокоилась и полностью положилась на Мирона, ведь лучшего доктора для Тимоши ей точно было не найти. 

***7   
-Мама, ты стала красивой как цветок. Поэтому тебе нужна роса, – сказал рано утром Тимоша, вошедший в спальню к Мирону и Дине. И, поскольку Дина всегда ложилась с краю, чтобы несколько раз вставать и проверять ночью Тима, малыш поднял пульверизатор для цветов и обрызгал ей лицо.
-Мирон, – прошептала Дина, – Он заговорил.
-Тимоша всё правильно сказал, – ответил Мирон и поцеловал ее,– Ты просто расцвела.
-Я тоже, тоже! – воскликнул Тим и забрался к родителям в постель.
-Ты самый главный наш цветок, – сказал Мирон, обнимая его.
-Тогда мне тоже нужна роса?
-Конечно. Она всем цветам нужна, как и любовь.
-А какой я цветок?
-Ты, наверно, колокольчик.
-А мама?
-Мама – роза.
-Папа, а ты?
-Я? Дай-ка подумать. Я, наверное, пахистахис.
-Тогда я каждое утро буду всех нас и особенно маму брызгать росой, чтобы она не грустила.
-Договорились, – ответил Мирон, – А теперь чистить зубки, умываться и завтракать!
-Я первый! Я первый! – закричал Тимоша и побежал в ванную.
-Мира, я не сплю? Он, правда, заговорил?
-Правда. Ты смогла.
-Это ты смог!
-Мы все трое смогли. Мы ведь семья.

                ***


© Copyright: Марк Шувалов,
          март 2025