Чёрная суббота

В сорок два года я снова отправилась в командировку за границу — на этот раз старшим инженером команды Mercedes-Benz на «24 часах Ле-Мана». Со мной поехала Клареноре, моя четырнадцатилетняя дочь. Эрих остался в Штутгарте — кто-то должен был продолжать работу над новыми проектами.

Два года назад, в 1953-м, Рудольф Уленхаут и старый герр Штайнер пришли к нам в Цюрих с предложением, от которого я не могла отказаться.

— Грета, — сказал тогда Штайнер, сняв шляпу в нашей скромной цюрихской квартире, — Германия изменилась. Мы больше не та страна, из которой ты бежала. И нам нужны лучшие инженеры. А ты — одна из лучших.

Уленхаут добавил своим характерным деловым тоном:

— Мы возвращаемся в большие гонки. 300 SLR — это не просто машина, это заявление миру: немецкая инженерия вернулась. Нам нужен твой опыт по динамике и подвеске.

Я согласилась. Мы вернулись в Штутгарт. Клареноре восприняла это как приключение — она родилась в Швейцарии и почти не помнила Германию.

За несколько дней до отъезда в Ле-Ман мы втроём обсуждали предстоящую гонку в уютной гостиной нашего дома.

— Я слышала, что Jaguar применил дисковые тормоза, — сказала Клареноре с горящими глазами. — Это сильно уменьшает перегрев и повышает эффективность в дождь. Увеличение ускорения замедления позволяет иметь более высокую среднюю скорость — пилот может начинать тормозить чуть позже.

Эрих кивнул:

— Да, это большой шаг вперёд. В наших Mercedes пока барабанные тормоза. Они надёжны, но подвержены перегреву на длинных спусках.

— Мы не можем позволить себе экспериментировать с новинками, которые не доказали свою надёжность, — вмешалась я. — Патенты на дисковые тормоза у других компаний, и получить их без лицензий невозможно.

Клареноре нахмурилась:

— Всё равно, звучит, будто Jaguar выиграет не только за счёт двигателя, но и за счёт тормозов.

— Может быть, — признала я. — Но мы выигрываем за счёт целого комплекса: двигатель, аэродинамика, меньший вес магниевого кузова.

На следующее утро перед отъездом я с сомнением взглянула на машину:

— Ты уверена, что справишься с ней?

Я смотрела на блестящий серебристый Mercedes-Benz 300SL с открывающимися вверх дверями-крыльями — спортивный автомобиль, который Уленхаут выделил для нашей поездки.

Клареноре засмеялась, глаза горели азартом:

— Мама, я не собираюсь гонять, просто хочу помочь тебе добраться.

— Ладно, — решила я. — Будешь вести. Но при одном условии: никакого злоупотребления спортивным характером и никаких нарушений правил дорожного движения. Едем спокойно, соблюдая все нормы. Особенно во Франции.

Клареноре кивнула, будто получила самый ценный подарок.

В дороге

Наше путешествие было актом чистой свободы. Мы мчались по просторным немецким автобанам и живописным французским дорогам. Между нами было полное взаимопонимание, почти взаимная влюблённость матери и дочери, не требующая слов. У нас был прекрасный фотоаппарат Voigtl;nder с автоспуском, много плёнки, малогабаритный репортёрский штатив, и мы снимали плёнку за плёнкой. Дерзкие, провокационные кадры, которые мы в шутку собирались отдать заводским рекламщикам, разрешив публиковать всё.

Вот мы на фоне Эйфелевой башни, машина с поднятыми вверх "крыльями". Вот мы на балконе парижского отеля, обнажённые, с утренними чашками кофе и сигаретами.

В этом парижском отеле у нас состоялся один из тех разговоров, которые так сближают мать и дочь.

— Всё хорошо в меру, — сказала я, выпуская в утренний воздух тонкую струйку дыма. — Не больше бокала очень хорошего вина. Небольшая, не "от пуза" порция еды, чтобы выходить из-за стола с лёгким чувством голода. Не больше одной сигареты в неделю, но такой, чтобы она принесла настоящее удовольствие.

Клареноре, сидевшая напротив в одном лёгком халате, кивнула, делая глоток кофе.

— И в плане самоудовлетворения тоже? — спросила она с лукавой улыбкой.

Я рассмеялась:

— Тоже. Редко, но хорошо. И явно не чаще сигарет.

Она знала, что я с ней откровенна. Я считала своим долгом просветить дочь о её теле и его потребностях — без стыда, без табу. Знание своего тела — это основа свободы.

А вот наш самый смелый кадр: немецкий автобан, Клареноре, нагая, ведёт машину, спидометр показывает 200 км/ч. Двери-крылья подняты, превращая машину почти в кабриолет. Я, тоже обнажённая, сижу рядом и, высунув правую руку с фотоаппаратом в дверной проём, отвожу её вверх и назад, чтобы поймать в объектив её развевающиеся волосы, дорогу и наши счастливые лица.

Когда Клареноре была одета, её стиль был подчёркнуто простым: белая футболка с большой трёхлучевой звездой, юбка или брюки. Никаких каблуков, бус и серёжек — она с гордостью говорила, что не прокалывала уши.

Это был наш мир, где не существовало ни войны, ни предрассудков — только скорость, свет и свобода.

Ле-Ман, 11 июня 1955 года

Ле-Ман кипел предгоночной лихорадкой. Воздух дрожал от рёва моторов. Вокруг нас французы с жаром болели за свои Talbot и Bugatti, бросая на нас, немцев из команды Mercedes, косые, неприязненные взгляды.

Гонка началась традиционным "ле-манским стартом". Фанхио и Мосс на Mercedes 300 SLR быстро вышли в лидеры.

Часы шли. К шести вечера Клареноре надоело сидеть в технической зоне.

— Мама, я пойду к трибунам! Хочу увидеть, как наши проходят главную прямую!

Я колебалась, но дочь уже была почти взрослой:

— Не уходи далеко. И вернись через час.

И тут они появились. Две серебряные стрелы. Сначала машина Фанхио и Мосса, за ней — Клинга и Симона. Наши! Они пронеслись мимо, уверенно лидируя.

Клареноре, поддавшись чистому, безудержному порыву радости, одним движением сдёрнула с себя белую футболку с большой чёрной трёхлучевой звездой. Встав прямо у вала, отделяющего трассу от зрителей, оставшись топлес, она взмахнула футболкой над головой, как знаменем победы.

— Я буду инженером Daimler-Benz! — кричала она.

Французская толпа вокруг замерла, а затем взорвалась возмущённым гулом. Этот жест был пощёчиной. Немецкая девчонка, полуголая, празднующая превосходство немецких машин на их земле, всего через десять лет после войны.

— Посмотрите на эту маленькую boche! — прошипел краснолицый мужчина в берете. — Так нагло болеть за оккупантов...

Клареноре резко обернулась:

— Вот уж кто молчал бы, если бы не ваш кровавый бунт, названный великой французской революцией! Не было бы вашего примера — не было бы революций в России и Германии. Мы все жили бы тихо и мирно, как жили тысячелетия. Как до сих пор живут на моей родине, в Швейцарии!

Толпа взревела:

— Да как ты смеешь! Соска! Сначала сиськи отрасти, потом будешь их показывать и нас истории учить!

Кто-то толкнул её в плечо. Её начали оттеснять от трассы.

— Убирайся! Или мы вызовем полицию!

Под напором враждебной толпы Клареноре пришлось отступить метров на тридцать вглубь, к боксам. Униженная, с горящими щеками, она всё ещё сжимала футболку в руке.

Это было 18:26.

Через минуту мир взорвался.

Катастрофа

Jaguar Майка Хоторна резко затормозил у входа в боксы. Прямо за ним несётся третья серебряная стрела — машина французского гонщика Пьера Левега. Клареноре махала футболкой, приветствуя его.

Следующий миг — авария.

Mercedes Левега под номером 20 взмыл в воздух, полетел прямо на зрителей.

Удар. Взрыв.

Я инстинктивно закрыла лицо руками от жара. Когда опустила их — увидела ад. Жаркое пламя бензина померкло на фоне ослепительно вспыхнувшего магниевого кузова.

Пламя. Дым. Крики.

И я не видела Клареноре.

Она стояла там. Прямо там, где сейчас полыхало.

Седина прорезалась в моих волосах в эти секунды. Я почувствовала странное холодное покалывание у корней.

Я побежала.

— КЛАРЕНОРЕ!

Первым был мужчина без ноги. Я затянула ему жгут из своего пояса. Дальше. Везде тела. Раненые. Стонущие. Неподвижные.

— Клареноре! Клареноре!

Клареноре не пыталась меня найти — видела, как я помогаю людям. Она тоже начала помогать. Утешала плачущего мальчика, помогала женщине найти мужа.

И вдруг увидела: огромный двигатель от машины Левега лежит на ноге мужчины — того самого краснолицего француза в берете, что ссорился с ней. А к нему медленно ползёт огонь — горящий бензин.

Она попыталась сдвинуть раскалённый мотор. Бесполезно.

— Мама, помоги! — крикнула она.

Я обернулась. Наши глаза встретились. Я бросилась к ней.

Мы обернули руки тканью — её футболкой, моим жакетом. Вдвоём уперлись в горячий металл.

— На три! Раз, два, ТРИ!

Второй рывок. Мышцы кричали, ладони горели. Двигатель качнулся.

— Последний! Давай!

Третий рывок — двигатель перевернулся, освободив ногу. Клареноре схватила француза и поволокла прочь. Вдруг она вскрикнула — раскалённый кусок магния чиркнул ей по груди, оставив ожог.

Мы оттащили его на безопасное расстояние и рухнули рядом, задыхаясь.

Француз смотрел остекленевшими глазами:

— Merci... pardon pour tout ; l'heure...

— Заткнись и не двигайся, — ответила Клареноре, разрывая футболку на полосы для жгута. — Санитары скоро придут.

Я смотрела на дочь и видела себя двадцать лет назад. Ту же решимость, готовность действовать, не размышляя о страхе.

Когда медики и спасатели попросили нас отойти, я вдруг осознала, что держу в руках камеру Voigtl;nder. Она болталась на ремне всё это время.

Клареноре с двумя косичками стояла в нескольких шагах — без футболки, в одной юбке, грудь обожжена куском магния. По лицу текли потёки крови и грязи. Сбоку полыхал ослепительно белым пламенем искорёженный кузов SLR.

Я подняла камеру.

Руки дрожали. Это было кощунство. Это было страшно. Это было неправильно.

Но я также знала: если не зафиксировать это сейчас, люди забудут. Они будут видеть только красивые серебряные машины на подиумах. Они не увидят цену.

— Клари, — позвала я тихо.

Она обернулась. В её глазах была боль, шок, но и понимание. Она кивнула.

Щелчок затвора. Один кадр.

Моя дочь на фоне горящего металла и чужой крови. Свидетельство о том, через что мы прошли. О том, что скорость — это не только восторг, но и ответственность.

Я опустила камеру. Клареноре подошла, и мы обнялись.

Пройдя ад, надо помнить об этом. И не позволять забыть другим.

— Mademoiselle, — услышала я голос. Пожилой француз протягивал куртку Клареноре. — Возьмите.

— Merci, — прошептала она.

Старик кивнул и пошёл помогать другим.

В этот день, по официальным данным, погибли восемьдесят четыре человека. Гонка продолжалась. В два часа ночи пришёл приказ — отозвать машины. Команда отказалась от борьбы. Jaguar взял победу.

Mercedes-Benz официально объявила о полном уходе из автоспорта на тридцать лет.

Позже, когда я передавала все плёнки в отдел рекламы, я не исключила и ту фотографию. Пусть решают сами, что публиковать. Но пусть знают правду — всю правду о том, что стоит за нашими серебряными стрелами.

Ле-Ман 1955 года навсегда изменил автоспорт. Были введены новые стандарты безопасности, изменены трассы, установлены барьеры.

Но ничто не могло вернуть тех восьмидесяти четырёх жизней.

И ничто не могло стереть из моей памяти тот момент, когда я думала, что потеряла дочь. Седые пряди у моих висков навсегда остались напоминанием о цене, которую мы платим за скорость.

Источники
[1] Полеты Mercedes-Benz CLR над Ле-Маном: как это было https://motor.ru/stories/flyingmercedesclr.htm
[2] Чёрная суббота (Полина Феткович) / ... http://proza.ru/2025/10/05/35
[3] 84 погибших в Ле-Мане: 65 лет назад произошла самая ... https://russian.rt.com/sport/article/754127-avariya-le-man
[4] «Черные страницы автоспорта» - Ле-Ман, 1955 https://formulasport.pro/press_center/news/show/6680/7/
[5] PenzaInform https://t.me/s/penzainform?before=15232