Полуостров. Глава 100

Глава 100.
Я прочитал заклинание, и охранник, как по команде, отвернулся в сторону.
Вскрыть кабинет Шварценберга оказалось парой пустяков.
В шкафу высились уже знакомые мне папки, и ещё лежало несколько дисков.
Диски я сразу же кинул в рюкзак. Папки начал просматривать и не обнаружил в них, на первый взгляд, ничего интересного. Обычные школьные тесты. Только на Коновалова было заведено отдельное досье. Я развязал завязки, и на стол посыпались вырванные из тетрадок листки. Объяснительные.
Кто, что, когда, при каких обстоятельствах.
Коновалов, надо заметить, ещё в средней школе был далеко не ангелом. Вмазывал в ответ на издевательства, если получалось, резко и жёстко. Все тесты, которые ему подсовывал Шварценберг, были в пометках красной ручкой. С трудом разобрав его корявый почерк, я обнаружил, что он делал их на немецком.
Родная речь произвела на меня странное воздействие. Я, словно перенёсся снова в свой первый день в Городе, когда бесцельно брел по улице, читая вывески и неожиданно сбился с дороги. Тогда я впервые увидел Анну...
Из коридора донёсся звук шагов. Я вздрогнул, хотя дверной замок был надёжно заблокирован заклинанием.
Пора валить отсюда. Интересно, что же Шварценберг хотел мне предъявить в качестве предмета торговли?..
Я сгреб содержимое папки в кучу и начал засовывать в рюкзак. С мёртвых спросу нет...
Один из листков спикировал на пол. Я наклонился поднять его.
Рисунок, выполненный ещё неуверенной полудетской рукой. Башня, тень от которой ложилась на средневековый город...
Приглядевшись, я понял, что она выглядит немного по-другому, более стилизованно, и, скорее всего, подсмотрена в интернете.
"Двадцать один?" - эта надпись была сделана рукой Шварценберга поперёк башни и несколько раз подчеркнута.
Двадцать один - уровень Потенциала. Одно время его пытались определять по тестам. Потом отказались от этой затеи - дети с потенциальными способностями Избранных на выходе не давали никаких результатов. Я сталкивался с этим раз за разом.
Постепенно перешли на старый добрый метод считывания, который однако практически не работал, когда способности по какой-то причине были заблокированы изнутри.
Вот так я просрал Потенциал у Зайчиковой и до этого чуть не просрал у Коновалова.
Я снова вернулся к тестам, которые он пихал Коновалову. Ну да, все так и есть. Шварценберг ещё лет в четырнадцать обнаружил у него очень высокий уровень, двадцать четыре считался максимальным. Изгалялся, сука, когда они впервые встретились...
Сколько бы не рыдала Зайчикова, мастер Фриц был несомненным подлецом.
Я вдруг представил себе, как она сидит одна в пустой квартире, из которой её выселят в конце месяца, если кто-то ей её не оплатит. Сидит и пялится в пустоту...
Во тьму.
А в чреве её развивается её вероятная погибель. Валя слишком слаба здоровьем, чтобы пережить выкидыш на приличном сроке. Надо бы сейчас. Но для этого ей придётся сказать...
Чем дольше я молчу, тем шире делается трещина в доверительных отношениях между нами...
Я достал телефон и быстро написал ей: "Как у тебя дела?"
"Нормально, Павел Александрович", - немедленно отозвалась Зайчикова.
Я смотрела на экран телефона, будучи не в силах придумать, что написать ей ещё.
"А у вас как?" - упало сообщение.
Лучше, блин, всех.
"Хорошо", - написал я.
Верхний ящик стола отказался закрытым. Открыв его заклинанием, я обнаружил клеенчатый ежедневник, все страницы которого были исписаны все тем же почерком, буквы которого, словно раскачивались в разные стороны. Я читал, что такое бывает при заболеваниях головного мозга, но, скорее всего, отвратительность почерка объяснялась более прозаической причиной: Шварценберг много печатал на компьютере, отвык писать вручную.
"Сегодня, к изумлению своему, встретил Пауля Клейнмехера. Устроился работать в нашу школу учителем биологии. Совершенно не изменился: все такой же надменный и самоуверенный. Не видел меня или не узнал, обе причины могут присутствовать в равной степени. Я выгляжу по-другому, а он, будучи все время невероятно увлеченным самим собой, никогда особо не вглядывался в окружающий мир. Совершенно непонятно, отчего Жребий избрал его судьбой быть Наставником".
Я захлопнул ежедневник, чувствуя, что у меня начинают гореть уши.
Надо бы уничтожить этот шедевр эпистолярного жанра...
А вдруг там окажется что-нибудь интересное про детей, не только про меня?..
В любом случае, нужно забрать его отсюда...
Отворив дверь, я вышел в полумрак коридора. Папки на Зайчикову в кабинете Шварценберга не оказалось, видимо, он забрал её с собой в тот самый день, когда я встретил его с папками на улице, и он сообщил мне, что Анна была ведьмой.
Трясясь в автобусе, я все время прокручивал в голове строки из дневника Шварценберга. Вот какое, оказывается, я, впечатление произвожу на людей. Хотя, возможно, это касалось только его одного...
Я достал дневник из рюкзака и открыл его на середине.
"Удивительно высокий уровень Потенциала для наших дней. Просто диву даешься, почему Клейнмехер ничего не замечает. Вероятно, дети, не способные, в силу тех или иных причин, дать высокие образовательные результаты, банально выпадают из поля его зрения..."
Нет, это нельзя читать, это надо сжечь, причём немедленно!
Никогда ещё я не ощущал такого позора, даже, когда Виталий Валентинович вытаскивал из моей головы то, что я хотел бы скрыть от себя самого.
Старомодно-витиеватый слог Шварценберга рисовал образ какого-то напыщенного болвана, не способного видеть дальше собственного носа.
Хотя, наверное, он прав, я такой и есть...
В подъезде, поднимаясь по лестнице, я заметил очертание человеческой фигуры, сидевшей с ногами на подоконнике.
Я вспомнил, как впервые обнаружил Шварценберга рядом со своей квартирой. Тогда я отчётливо ощутил его присутствие, а потом перестал ощущать.
Скорее всего, уровень энергии упал, Валя же, очевидно, и из него её вытягивала.
И, надо заметить, на слабо заряженной батарейке он нравился мне существенно больше.
Наверное, набираемая сила перестаёт делать нас людьми...
У человека, забравшегося на подоконник, уровень энергии был запредельным. Грязные космы свисали ему на лицо, отгораживая от внешней среды.
Я сделал несколько шагов вверх по ступенькам.
- Коновалов! Ты что здесь делаешь?..
Он поднял на меня глаза. Выглядел он так, что я испугался. Мертвенная бедность разливалась по его лицу, а конечности дергались, как у алкаша в абстиненции.
- Я... Павел Александрович, я вас жду...
- Я понимаю, а что случилось?.. - не дождавшись ответа, я потянул его за руку, стаскивая с подоконника.
- Павел Александрович... Зачем вы... Куда?..
- Куда, куда... - я стащил со спины мешающий рюкзак и кинул его на подоконник. - В квартиру нужно, наверное, зайти. Или как?
- Не нужно в квартиру, - Коновалов резко, как лошадь, отгоняющая овода, мотанул головой. - Там Мария Борисовна, она недовольна будет...
- Ну, что, домой тогда пойдёшь?.. Что случилось вообще? Закинулся чем-нибудь?.. - я посмотрел на его зрачки, они были нормального размера. - Алкоголем вроде не пахнет...
- Хорошо вы обо мне думаете, Павел Александрович...
- Давай, давай, ноги переставляй... - одной рукой поддерживая его под локоть, второй я поднял с подоконника рюкзак. - Ну, а что ещё я подумать могу...
Я открыл дверь в квартиру заклинанием, горячо надеясь, что Мария Борисовна не поджидает меня в прихожей.
- Я... - начал Коновалов.
- Иди, лягь на диван, сейчас разберёмся!..
Сам я, изобразив на лице самую искреннюю радость, зашел на кухню.
Мария Борисовна, склонившись над ведром, чистила картошку.
- Паша, ты с кем там разговариваешь?..
- Я Коновалова встретил. Что-то он неважно себя чувствует... Я ему предложил к нам зайти...
- Он же возле школы живёт, - напряглась она. - Я к ним на соседнюю улицу от школы ходила, помнишь?..
- Ну, что ж, теперь в центр нельзя съездить?.. - я налил в кружку воды из чайника.
- Паша, ты не хочешь сначала руки помыть?! Он пьяный, что ли, и домой иди не хочет?.. - нож быстро сновал у неё в пальцах, счищая кожуру.
- Да вроде нет...
- Я надеюсь, это не наркотики?.. - она слишком сильно надавила на нож, и он прорезал картофелину насквозь.
- Я тоже на это надеюсь... - я поставил кружку на стол и пошёл мыть руки.
Зайдя в гостиную, я обнаружил Коновалова лежащим на диване со скрещенными на груди руками.
- Рано, - заметил я. - Ещё на цветы не скинулись...
- Глумитесь все, Павел Александрович...
- Рассказывай! - потребовал я.
Коновалов вновь задрожал всем телом.
- Павел Александрович, а от этого можно что-нибудь выпить?..
- Смотря от чего...
- Я на канале сидел... - начал он.
- Зачем?..
- Неважно. А там пацан, мелкий ещё, с собакой...
- Ты Валю караулил? - уточнил я.
- Неважно!.. - голос у Коновалова дрогнул. - Он ей палку бросал, а она приносила... Небольшая такая собака, шпиц, по-моему, это называется...
Я опустился в кресло, терпеливо ожидая продолжения.
- А потом он её сбил...
- Кто?.. - я посмотрел на него истинным зрением, но увидел немногое.
Мысли у Коновалова бросало из стороны в стороны, как шарики в пинг-понге.
- М...к на самокате. Вот именно сбил. Спецом на неё наехал. Хотя она ему ни хрена не мешала... Она на него не бросалась, просто лаяла...
- Я понял, да, - вставил я.
- Короче, он уехал. А пацан начал вопить. У меня чуть уши не отвалились от его воплей. Он её не на смерть сбил, но она бы сдохла, он бы не дотащил до ветеринрки, не успел. У неё все кости были сломаны и торчали...
Он замолчал, но мог бы и не продолжать, я и так понял, что произошло в дальнейшем.
- Я её в руки взял, - пояснил Коновалов. - Ну, я уверен был, что ни хрена не получится, но он так, блин, вопил. Реально, мне самому захотелось м...а его же самокатом сбить. Я бы его взглядом толкнул, но вы же велели никогда так не делать...
- Ты подписал Договор, - сказал я. - Я предупреждал, что это кабала... Что даже, если очень хочется, все равно будет нельзя... Мы не имеем права карать уродов, если лично нам не угрожает опасность...
- Но почему?.. - он прикрыл глаза рукой, и я убрал половину верхнего света.
- Потому что... Ну, и что собака?.. - я спрашивал скорее для проформы, его состояние явно демонстрировало, что произошёл бесконтрольный переход на следующий энергетический уровень.
Если, не минуя пару-тройку промежуточных. Виталий Валентинович с меня шкуру сдерет.
- Ну, сначала ничего... А потом я вдруг почувствовал, что у неё сердце бьётся. Я, как вы учили, делал. Всю энергию в одну точку... Пацан выпал просто. У неё, б...ь, кости наружу были...
- Коновалов, - я покачал головой, - я что Куратору скажу?.. Что это я так учил делать?.. Это же не жук или бабочка! Это такой разрыв по диапазону... Как ты ещё до моего дома добрался... Он же далёко.
- Вы считаете, она не сдохнет теперь? - спросил Коновалов.
- Тебе бы самому не сдохнуть!.. Тебе в ветеринары нужно идти, любитель животных... - я достал из ящика стола градусник и вложил ему в руку. - Ты вот реально считаешь, что я в курсе, как выводят из этого состояния?.. Мы к вам поэтому и приставлены, что все нужно делать постепенно!
Дверь неслышно открылась, и зашла Мария Борисовна с кружкой чая.
- На, Ваня, - она повернулась ко мне. - Ну, и что это такое?
- Да зараза какая-то... - я пожал плечами. - Я не инфекционист.
- Спасибо, Марьборисна, - Коновалов забрал у неё кружку и опустил её на пол.
- Температура высокая?..
- Тридцать девять и четыре, - мрачно сообщил Коновалов, отправляя градусник вслед за кружкой.
- Павел Александрович, - она сложила руки на животе, - а ты не хочешь его родителям сообщить?
- Да я уйду, Марьборисна! Мне нормально, - в подтверждение своих слов он даже попытался встать с дивана, но я посмотрел на него, и он снова откинулся на подушку.
- С тридцать девять и четыре?.. - она подняла с пола кружку и переставила её на журнальный столик, а градусник сунула в карман халата. - С твоей точки зрения, я - садистка?.. Но родителям мы обязаны сказать! Может, они за тобой захотят приехать...
- Они не захотят, - сообщил Коновалов. - Отчим на дежурстве, а мать у подруги... Он вчера заначку пропил, она хлопнула дверью и ушла...
Я посмотрел на Марию Борисовну и выразительно развёл руками.
- Я сейчас уйду... - снова завёл шарманку Коновалов.
- Рот закрыл, - сказал я.
- Паша, пошли, я хочу, чтобы ты мне помог!.. - прошипела Мария Борисовна.
На кухне она вцепилась мне в рукав рубашки.
- Ты обалдел, а, если это менингит?.. У него судороги какие-то! Это же дико заразно! - картошка начала выкипать, и она прикрутила комфорку до минимума.
- Я не понял, мне нужно было его на улице бросить?.. - оторопел я.
- Нет! Надо было довести его до дома и передать с рук на руки родителям!
- Ты вообще слышала, что он сказал?..
- Я слышала, но это не наша зона ответственности! Можно в опеку сообщить...
- Задолбала своей опекой! - заорал я. - Ты сейчас дождёшься, что он упрется. И не дойдёт...
- На такси посади...
- Такси, б...ь, не повезёт в таком состоянии! Они, б...ь, высадят!..
- Паша, начинается?!
- А оно и не заканчивалось!.. - я отстранил её в сторону, окончательно выключил газ, взял в руки кастрюлю и слил воду. - Есть давай!..
- А, если он у нас умрёт, Паша?..
- Да не умрёт он, это не менингит!.. - вырвалось у меня.
- А что это, что?!
- Все, я потом поем... - я вышел из кухни и зашёл в гостиную.
Коновалов, сидя на диване, потягивал из кружки чай.
- Ты жрать хочешь?
Он отрицательно помотал головой.
- Марьборисна сильно злая?..
- Марьборисна - это моя задача!.. Твоя - восстанавливать силы. Святой Франциск Ассизский, мать твою...
- Это кто такой?.. - испугался Коновалов.
- Покровитель зверушек...
- Не очень-то вы их любите, - заметил он.
- Нас учили, что у них нет души...
- У них, может, и нет... - Коновалов снова поставил кружку на пол. - А у того, кто собаку сбил, есть?.. А у Козлова есть?.. Или Сергея Васильевича?.. А вот какого хера они живут? И не дай Бог, не тронь их. Сразу кринж начнётся, да?.. А какого хера, Павел Александрович?!
- Коновалов, - сказал я. - Давай, не это самое... Не гони волну.
- А вы не затыкайте мне рот, - у него снова начали дёргаться руки и ноги, он задел кружку, и она покатилась по полу. - Я не могу так больше, Павел Александрович... Я думал, что это круто, быть Избранным... Ты типа весь такой на пафосе, лучше других!.. А это дерьмо одно. Ты можешь отомстить им, а не должен. Ты ничего не имеешь права делать... Вообще ничего! А, если ты делаешь то, что должен, от тебя шарахаются... Знаете, как пацан испугался? Он так на меня смотрел! Как будто я убил её, а не жизнь ей спас...
- А это примерно одно и то же, - пояснил я. - Вопрос в знаке... В любом случае это прикосновение к чему-то, чему нет названия. Поэтому так и кроет. Ничего, пройдет...
- Я не могу так больше, Павел Александрович... - повторил Коновалов. - Я не хочу больше в это... Я их ненавижу... Каждый день смотрю на них и ненавижу!.. Валька такая из-за них стала, из-за Козлова и этих. Они ржали все время. Почему я не могу их грохнуть, почему?.. Зачем им всем жить...
- Ну, грохни, Коновалов, грохни! - я отошёл ко окну. - Я даже не буду уговаривать тебя этого не делать... Ты только что продемонстрировал высший уровень, ну, давай, сведи все на ноль, твой выбор, делай его... Делай!..
- Павел Александрович...
- Ты мне осточертел, Коновалов!.. - заорал я. - Хвала Господу, скоро это закончится!.. Двадцать четвёртый уровень практически никогда не берут... И, да, это не только дар, но и проклятье... Но это, б...ь, твоё Предназначение. Это то, для чего ты родился... Спасать живых существ... А ты хочешь их убивать! Ну, убивай... И вали в тайгу, там нет концентраторов... Не завезли... Делай, что хочешь, и от...сь от меня! Я тоже больше так не могу...
- Павел Александрович... - Коновалов в ужасе смотрел на меня.
- Все. Закрыли тему, - я сел в кресло. - Ты мне ничего не говорил, я ничего не слышал. У тебя температура высокая, скорее всего, ещё выше поднялась, поэтому у тебя бред начался... Я тоже очень часто хотел всех убить, - добавил я, подумав. - Однажды я так и сделал. Ты думаешь, годы после этого события были лучшем временем моей жизни?..
В гостиную зашла Мария Борисовна с градусником в руке.
- Паша, вы почему так кричите?..
- Потому что он хочет всех убить, - честно сказал я. - По-видимому, у него сильный жар...
- Скорую надо вызвать, - она всунула Коновалов градусник. - И его матери отписать. У тебя же есть её номер?..
- С твоей точки зрения, Маша, я укол жаропонижающего не сделаю?.. Когда Колокольчикова загибалась, почему-то за мной бегали...
- Потому что ты умеешь оказывать первую помощь!..
- Нет! - я поднял вверх указательный палец. - Вы все умеете оказывать первую помощь! Просто я единственный не боюсь брать на себя ответственность...
- Ты - все-таки дипломированный специалист... - недовольным тоном произнесла Мария Борисовна, присаживаясь к Коновалову на диван. - Ну, сколько?..
- Тридцать девять и девять... - упавшим тоном озвучил он.
- Паша?..
- Ну, сейчас укол сделаю, упадёт...
- Ты берёшь на себя избыточную ответственность! - не стесняясь присутствия Коновалова, провозгласила она. - Мы обязаны сообщать родителям! Тебя в тюрьму посадят!..
- Это, если ты вызовешь скорую... - заметил я. - Ты можешь вообще посидеть спокойно?.. Мы же не знаем, от чего это... А они, ты думаешь, волшебники?.. Максимум, что они сделают, это капельницу поставят, - я посмотрел на Коновалова. - Ты же не хочешь в больницу, а, Иван?..
Он энергично замотал головой.
- Делай ты, что хочешь, я умываю руки... Это ты - классный, в конце концов... - Мария Борисовна вышла из гостиной, яростно хлопнув за собой дверью.
Я достал из письменного стола шприц и ампулы с анальгином.
- Павел Александрович, скажите честно, я кони двину?.. - спросил Коновалов.
- С какого перепугу? - я переломил одну из ампул и начал закачивать в шприц содержимое. - Молодой, здоровый... Тут просто ни одно заклинание не работает. Они либо от физических проблем, либо от ментальных, а тут чистая энергетика...
- У меня в детстве с сердцем что-то находили, у меня от армии отмаза, - сообщил Коновалов, косясь на шприц.
- И все равно не двинешь, и не надейся... Чего скривился? - усмехнулся я, подходя к нему. - Уколов, что ли, боишься?.. А руки резать не боишься... В разы больнее.
- Так, когда руки, у тебя все под контролем... - пояснил Коновалов. - А так у другого...
- Как все сложно... - я сделал ему укол. - Помереть можно, когда уровень энергии падает... - продолжал я. - А тут он поднимается, резвее, чем организм успевает сообразить, что к чему. Поэтому нервная система идёт в разнос. Тут тебе и температура, и судороги, и все прелести жизни...
- У вас так было? - догадался Коновалов.
- Было, было... - я вышел на кухню, положил себе на тарелку ужин, достал из рюкзака дневник Шварценберга и вернулся со всем этим в гостиную.
Дверь в спальню была плотно закрыта, обычно она отъезжала, и сейчас Мария Борисовна просунула между ней и притолокой сложенный в несколько раз тетрадный лист.
- Я вам реально осточертел, Павел Александрович?.. - сейчас Коновалов лежал, заложив руки за голову, устремив взгляд в сторону окна, хотя с его положения в нем можно было увидеть разве что верхушки зданий.
- До невозможности, - признался я. - У тебя ни дня без происшествий. Но это мой долг как Наставника, с тобой возиться...
Я раскрыл дневник, попав на описание переживаний Шварценберга по поводу Вали, когда ей было тринадцать. Описания были столь поэтичны и вместе с тем красочны, что я даже отставил в сторону тарелку. Тоже мне, Гумберт нашёлся!..
А вот опять про меня...
"Хотел пригласить её на выставку, но все её помыслы обращены лишь в сторону Клейнмехера. Воистину, женщины - удивительные создания! Можно обладать чуткостью и улавливать движение их мысли, что обычно не свойственно мужчинам, но все это заведомо проигрывает холодному равнодушию таких, как он".
- Павел Александрович...
Я резко захлопнул тетрадь. Нельзя читать чужие откровения, это подло и мерзко! С другой стороны, мы больше никогда не сможем посмотреть друг другу в глаза. А жаль, мне нашлось бы, что ему сказать...
Или не нашлось бы.
Я никогда не отличался деликатностью. Отец учил нас всегда говорить правду, нещадно наказывая за малейшую попытку сокрыть провинность.
"Скажешь правду и посрамишь дьявола!" - таким был его девиз.
Я посмотрел на Коновалова. Он ждал, когда я соизволю обратить на него внимание.
- Ну, чего? Опять убить кого-нибудь хочешь?..
- Павел Александрович, а, когда вы... Это самое... - он с преувеличенным вниманием изучал вид в окне. - Когда вы больше не будете Наставником... То...
- Тогда я перейду в статус Куратора, - закончил его мысль я. - Но взаимодействие потребуется только, если у тебя у самого будут ученики. Ну, то есть, если тебя тоже изберет Жребий. Обычно особо не контролируют...
- Ясно, - кивнул Коновалов.
- Слушай, ты... - я принялся быстро запихивать в себя остатки остывшего ужина. - Температуру, во-первых, надо еще померить, а то, может быть, Маша права! А, во-вторых... Ты вот сейчас на полном серьёзе считаешь, что контакт с учениками прекращается в тот момент времени, когда они отправляются на вольные хлеба?..
- Не знаю, - пожал он плечами. - Учителям в школе посрать...
- Учителя в школе душу не вкладывают... В те времена, когда вкладывали, тоже было не посрать!.. А у меня вас вообще всего двое... Было двое, - поправился я.
- Вы же все время говорите... - начал Коновалов.
- Станешь сам Наставником, поймёшь...
- А я стану?.. - Коновалов даже приподнялся на локте, видимо, как громом, пораженный данной информацией.
- Пути Господи неисповедимы, но вероятность есть...
И, прежде, чем он успел ещё что-нибудь спросить, я снова воткнулся в дневник Шварценберга.