Реабилитация с прицепом

Место их встречи сложнбыло назвать романтичным. Государственный реабилитационный центр «Рассвет», пахнущий антисептиком, вареной капустой и тщетными надеждами. Душноватые коридоры, выкрашенные в два цвета: «безнадежный бежевый» снизу и «бодрящий салатовый» сверху. По этим коридорам, как манекены, медленно перемещались люди в пижамах и халатах, с палками, капельницами и вечными вопросами в глазах.

Он, Игорь, прозванный соседями по палате «Колобком» за неумение лежать спокойно, восстанавливался после сложного перелома ноги. Его главным развлечением были несанкционированные заезды на костылях на скорость и философские беседы с дедом Василичем о бренности бытия, которое бренчало капельницей о стойку.

Она, Светлана, появилась в столовой в один из особенно унылых обедов, когда на третье был компот из сухофруктов, вызывавший у Игоря ассоциации с болотной жижей. Она сидела одна, аккуратно размешивая ложкой ту самую жижу, и смотрела в окно. После операции на сердце ей было запрещено даже громко смеяться, не то что бегать на костылях. Ее звали «Хрустальной Вазой», и она старалась дышать осторожно.

Их взгляды встретились над тарелкой с манной кашей, которая, по уверению Игоря, имела собственный гравитационный импульс. Он, не думая, подкатил на своих костылях-внедорожниках к ее столу.

— Простите за бетактность, — сказал он, — но ваше выражение лица яснее ясного говорит, что вы тоже видите в этой каше лицо лорда Вольдеморта.

Светлана улыбнулась, и Игорю показалось, что в столовой включили солнце. Так началась их «реабилитация на двоих».

Их отношения развивались в режиме санаторного цейтнота между процедурами. Они встречались в «ничейной зоне» — у зимнего сада с одним засохшим фикусом и аквариумом, где плавала одна древняя, философски настроенная рыба по имени Геннадий.

— Смотри, как Геннадий смотрит на нас, — говорил Игорь, усаживаясь рядом на пластиковый стул. — Он явно думает: «Опять эти двуногие со своими проблемами. Я тут третий год воду фильтрую, и ничего».

Врачи и медсестры смотрели на их странный союз с улыбкой. Доктор Мария, суровая женщина с голосом прораба, как-то раз, снимая Светлане ЭКГ, пошутила: —Синусовый ритм в норме, а вот сердечко-то пошаливает. Не в медицинском смысле. Предупреждаю, адреналин противопоказан.

Даже соседи по палате, обычно погруженные в собственные боли, стали зрителями этой неспешной мелодрамы. Дед Василич, глядя, как Игорь ковыляет к лифту, чтобы «случайно» встретить Светлану, хрипел: —Иди, иди, Ромео наш хромоногий. Только с костылей не падай, а то гипс нам здесь менять некому, тока приезжий фельдшер раз в неделю.

Их свидания были наполнены абсурдом и теплотой. Он учил ее запускать бумажные самолетики из физрастворных бумажек, когда медсестра не видит. Она, нарушая все предписания, тихо смеялась над его историями, а потом пугалась и прикладывала руку к груди, проверяя, на месте ли сердце. Оно было на месте, но вело себя странно – то замирало, когда она видела его улыбку, то бешено стучало, когда он неловко пытался взять ее за руку, роняя костыль.

Он называл ее «мой кардио-хулиган». Она звала его «мой неутомимый костылебоец».

Чувства были самыми настоящими, выстраданными и вымечтанными в стенах, видевшими тысячи страхов и надежд. Это была не курортная интрижка, а что-то гораздо большее – два человека, напуганные уязвимостью собственных тел, нашли друг в друге опору и смех, лучшие лекарства из всех возможных.

В день выписки Игоря было пасмурно. Он стоял уже на одной костыле, другой рукой держа Светлану. Ей предстояло провести в центре еще неделю.

— Ничего, — сказал он, стараясь говорить бодро. — Я буду звонить каждый день. А как выйдешь, поедем в то кафе, о котором я рассказывал. Там, где нет манной каши.

— Обещаешь? — спросила она, и в ее глазах стояли не слезы, а тихая грусть.

— Конечно. Я даже костыли начистил для такого случая.

Он наклонился и поцеловал ее в щеку, самый невинный и самый трепетный поцелуй в его жизни. Потом развернулся и заковылял к выходу, к свободе, к жизни без расписания процедур.

Светлана смотрела ему вслед, а потом подошла к окну, чтобы видеть, как он выйдет на улицу. Вот он появился на крыльце, поправил рюкзак за спиной и… вдруг остановился.

К подъезду центра подкатил sleek черный Mercedes. Из него вышел водитель и, открыв заднюю дверь, достал… инвалидную коляску. Дорогую, современную, с электроприводом.

Сердце Светланы упало. «Что? Что случилось?» — пронеслось у нее в голове.

Игорь, стоя на крыльце, обернулся и увидел ее в окне. Его лицо расплылось в широкой, немного виноватой улыбке. Он что-то крикнул, но сквозь стекло было не слышно. Потом он помахал рукой, развернулся и… уверенно, без единого костыля, сошел по ступенькам, подошел к водителю, похлопал его по плечу и сел в коляску.

Светлана замерла у окна с открытым ртом.

Через минуту в кармане ее халата завибрировал телефон. Сообщение от Игоря:

«Прости за спектакль. С ногой у меня все в порядке уже как месяц. Я – владелец этого центра. Лучший способ проверить, как тут на самом деле лечат людей – побыть одним из них. И лучший способ найти не того, кто нужен в моем Mercedes, а того, кто нужен мне – побыть «Колобком» на костылях. Жду тебя на выходе. На своих двоих. P.S.: Геннадий, кстати, моя рыба. Он тебя одобрил».

Светлана посмотрела на аквариум. Геннадий, та самая философская рыба, лениво шевельнул плавником и выпустил пузырь. Самый большой и значимый пузырь за всю ее жизнь в «Рассвете».

А на улице ее ждал мужчина на своих двоих, без костылей и масок, с самой честной улыбкой на свете. Их реабилитация только что успешно завершилась. Обоюдно.