Оленька

Ребенок ей дался тяжело, да и нужен ли он был ей, такой нежной, утонченной, творческой и парящей? Эта бесконечная тревога за дочь сводила ее с ума, и некому было помочь и не с кем поделиться… Дочери было десять, растила Ольга ее трудно, с надрывом, с непрекращающейся усталостью, с нервными срывами и отчаянием. А как хотелось выбежать, выйти из этого замкнутого круга, нарядиться в цветастое платье, помыть машину и ехать в город, потом выйти на старинной улице со сталинскими домами и бродить. Бродить, фотографировать, пить на лавочке кофе, читая очередную книгу из оставленной отцом библиотеки. 

 Вспоминая отца, и что у отца шестнадцатого сентября было бы день рождения , если бы он не умер тридцать шесть лет назад, выходя с работы, упав ничком от инсульта , и приехав домой уже в труповозке… Но на кладбище  хотелось каждый год шестнадцатого, из-за тоски по наверное единственному, верно и преданно любящему ее отцу,  и каждый год было страшно.  Время так быстро летело и было занято сплошь Лизонькой. То дочку в школу везти, то забрать, и так каждый день. Училась Лизонька в частной школе, ходила на конный спорт, и все денежки шли на нее, на доченьку любимую. На себя мало что оставалось, да и привыкла Ольга жертвовать. Жертвовать собой, своими деньгами, своей молодостью и силой, чтобы угождать, угождать всем и вся. А ложась спать, каждую ночь тосковала по любви, теплым отношениям с мужчинами, по бурным страстям и уютному чувству заботы, когда тебе накидывают кофту на плечи прохладным летним вечером, варят кофе по утрам и намыливают спину в ванной. И все дальше и дальше ускользали Оленькины желания, превращаясь в бессонницу и дневное напряжение без причины.

Было она и в браках, и в свободных отношениях, но последний брак сломал ее. Муж был эгоистичный и женился он для удобства своего. Пришел к Ольге в квартиру и стал нагло жить там. А Оленька что? А Оленька угождать привыкла. Но в свои сорок была она бездетна и бесплодна, и стала мужу говорить, что ребеночка хочет. Олежек слушал, да думал, что трёп пустой и пройдет скоро. Да не прошло... И стали они к ЭКО готовиться. Ну как стали: Оленька готовится, мама Оленькина деньги на ЭКО дает, а Олежек сдал свой материал в пробирку и дальше вкусно ест и сладко спит. И так два раза. Не выходило беременности. И Оленька узнала, что есть врач хороший в Москве и начала подготовку к ЭКО в Москву. Дорого, да может уж наверняка. И брат, под давлением матери, чудесным образом деньги дает. А Олежек смекнул, что может стать отцом в скором времени, нашел себе бабенку и ушел. Да, вот так взял и ушел, бросив Ольгу одну, с подготовкой к ЭКО, со своими мыслями, думами и страхами. Страдала она тяжело и долго, но ЭКО сделала, только уже не от мужниных сперматозоидов, а от донорских. И надо же, - получилось!

Зимой, перед Новым годом, родилась Лизонька, слабенькая, желтушная, два кило весом. Мать Оленьки взялась помогать, хоть и была старая и больная, тяжело ей было с внучкой, да некому больше помочь, одна Оленька была, совсем одна. Да, был у нее в наличии брат, живой, здоровый, старший. Жил он за границей, был не беден, но с детства, даже с рождения, ненавидел и задирал Оленьку. Бил по тихому, пока родители на работе, унижал, цинично посмеивался и сделал всё, что бы Ольга выросла безнадежно неуверенной, панически боявшейся заявить о себе в обществе и самого общества. Прошло много долгих лет и зим, чтобы Оленька смогла научиться показывать себя, не стесняться и защищать, но получалось это у нее все равно косолапо и чуднО. Ольга снова и снова, как в детстве, хорошо умела отрекаться от себя и своих нужд, но защищать ближнего, будь то дочь, приятельница, соседка, умела лучше всех. Совсем недавно Ольга стала хотя бы отслеживать свое безрассудное поведение.

Мать её, по настоянию выше упомянутого брата, тоже переехала за границу, когда дочери Лизе не исполнилось и трех. Хоть и дал брат деньги на ЭКО, но смириться, что мать всегда будет Ольге помогать, не мог. И принудительно вывез мать Оленьки за границу. Какое свинцовое отчаяние тогда пережила Ольга! Одна, без денег, без работы, без мужа и никого, сражалась она с превратностями судьбы, разрывая свою душу на части от предательства, которое пережила, от усталости быть одной с ребенком. И вот тогда и произошел это секундный взрыв в мозгу. И из светлого и счастливого будущего все стало серым, пустым и однообразным. Впереди еще будет много испытаний, безысходности, отчаяния, мокрых подушек и опухших глаз. И долгая дорога к поиску себя, восстановлению своего разорванного на части и сломленного нутра, обретения новых сил и целей и желания жить. Жить, во чтобы то ни стало, жить вопреки всем.

Конечно, после предательства матери, Ольга вообще перестала кому-либо верить и часто находила подтверждение, что она права. И все больше отгораживалась от общества. Все друзья с кем, общалась до рождения Лизы, были утеряны. Коллеги также. Потому что пришлось бросить работу риэлтора, ведь все показы квартир по вечерам, а кто же будет с дочерью? Оленька решила, сдать в аренду все, что заработала будучи риэлтором, а именно квартиру, комнату и парковку, но этого не хватало, даже не смотря на получаемое ежемесячное пособие. А работать, строить карьеру, сверкать в обществе не было сил, совсем не было. Мать разрешила пользоваться её российской пенсией и присылала определенную сумму ежемесячно. Видимо муки совести побороли матушку, вместе с ее бегством, и она начала помогать. Так и проводила Оленька осень, зиму и весну в домашних и детских заботах, погрязая в них все больше и больше. И только летом, когда её сдаваемая студия превращалась в апартаменты для гостей, она оживала. И хоть тяжело было убираться самой и стирать каждый выезд гостя постель, но именно тогда Оленька жила, потому что она работу свою работала, а не была тенью своей подрастающей дочери.

Осень вступила в свои права. Последние числа сентября ознаменовались дождями. Дожди то шли, то заканчивались, то выглядывало солнце, то непомерно серо-синие тучи висели низко в небе. Разноцветные листья от дождя становились мокрыми, потом высыхали на осеннем, остывающем солнце. Оленька только начала отдыхать. Все лето она работала, а весь сентябрь привыкала к школьному режиму доченьки, к ранним подъемам, к урокам Лизы, которые надо было контролировать. Потому что ребенок у нее был особенный, истеричный, временами жестокий, с полным отсутствием силы воли. Так работали и связывались в узелки нейронные связи в мозгу дочери. Ольга это знала и понимала, но от этого становилось не легче. И только сейчас, когда пёстрое покрывало листьев затянуло дороги, тропинки и тротуары, ее стало отпускать неимоверное напряжение, которое длилось два долгих, бесконечных года. Два года Лизиной учебы, Лизиного первого и второго класса, когда она за ручку водила дочь в школу, встречала из школы, делала уроки, варила обеды, натягивала ей колготки по утрам, тащила из кровати до прихожей на закорках, и за все это получала брань и жестокие оскорбления маленькой, избалованной, и немного странной Лизы.

Ребенок Ольге давался тяжело! Ну не было у нее этого врожденного мамского смирения, когда с умилением смотришь на всё: как ребенок плачет, обмазывает себя кашей на завтраке, раскидывает игрушки. Оленька любила порядок и гармонию, чтобы всё выглядела красиво, чисто и эстетично. А с детьми так не бывает, и поэтому сначала она раздражалась, стараясь переложить свои материнские обязанности на мать и нянек, чтобы отстраниться, убежать от материнства, которое оказалось не таким приятным и идеальным, как рисуют на картинах и показывают в фильмах. Потом постепенного Ольга стала входить в эту ненавистную ей роль матери, ей было неуютно, некомфортно, но она понимала, - кто, если не она? А потом Ольга настольно втянулась в эту роль, что оказалась в захлопнутом капкане. Оленька влипла в материнство, впечаталась, что её невозможно было выдернуть, вытянуть, вытащить и вывести из этой роли. И вот в этом-то и была ее самая большая проблема. Ей хотелось другой жизни, но она сидела в роли мамы и никак не могла из нее вылезти. И нужен был Ольге какой-то необычный, прекрасный, волшебный, а быть может больной и чудовищный пинок, с помощью которого она бы вытолкнула себя из этой роли матери и начала примерять снова, как раньше, роль женщины, роль любовницы, роль подруги, роль жены, роль уверенной и самодостаточной. Потому что самодостаточной она была, именно тогда, когда она работала, имела успехи и могла гордиться ими, когда ловила на себе восхищенные взгляды мужчин и женщин. И какой бы Оленька хорошей матерью не была, почему-то у неё не получалось гордиться ролью матери, и роль эта ей казалась слишком жертвенной, слишком убогой, слишком несчастной. Может быть потому что мать Ольги, когда она была маленькая, именно так и выглядела, - убогой, несчастной и ненужной. Но то, чего она больше всего боялась, - влипнуть в роль матери и потерять другие, случилось с ней. Оленька накрепко влипла в роль матери и думала, какой найти толчок, чтобы из неё выпрыгнуть, вылезти, выскользнуть, что должно такое произойти, как приблизить это событие? Ольга не   могла понять, не могла почувствовать и не могла увидеть это, и поэтому не знала и не думала, что будет дальше. Все дни казались одним сплошным, длинным, тягучим, невыносимым и нескончаемым днем, без конца и начала. И поэтому Ольга перестала спать ночами и всё превратилось в единое и пустое. Ложилась и вставала с одним и тем же настроением. И ночь, вместо спокойного и сладкого сна, оказалась отрезком снов с прерывистыми кошмарами. Ольга хотела это остановить, прекратить. Но было невозможно, как было невозможно выключить материнство в жизни Оленьки. И Ольга страдала, что живет не в своей роли, а другие растеряла. Хотелось плакать, выть, заламывать руки. И чтобы с чего-то начать, она понимала, что ей надо начать с отношений. С отношений с мужчинами. Хотя бы в кого-то влюбиться издалека, чтобы получить накал страстей и эмоций, чтобы вдохнуть в себя живую жизнь. И она ждала, ждала любви и влюбленности, несмотря на всё…

Бессонница и напряжение всё больше взвинчивали Оленьку. И Ольга опять сорвалась. Каждое утро она собирала Лизоньку в школу. Будила ее, и как два предыдущих года, натягивала одежду прямо в кровати на неё, сажала сонную дочь причесываться, давала ей лекарство, механически одевалась сама. Всё это было рано, очень рано, в шесть утра, когда только солнце подавало первые, утренние признаки жизни, а зимой глубоко спало за горизонтом. Тревога застилала разум. Ольга просыпалась за ночь несколько раз, пила лекарство, которое впрочем не помогало, и снова ложилась, пытаясь заснуть, чтобы проснуться ни свет, ни заря, и снова смочь отвезти ребенка к школьному автобусу. Лиза совершенно не ценила этот хронический материнский труд. И по утрам, в сонном мареве, Лизонька ворчала, хамила, больно била грубыми словами и истерично орала на бедную, несчастную и измученную мать. Оленька сжималась от этих слов и становилась снова беззащитной девочкой, как тогда, в детстве, когда её родной, старший брат оскорблял, обзывал и унижал. Бедная Ольга, заботясь о дочери, изо дня в день терпела унижения от своего ребенка и стиснув зубы всё равно продолжала ухаживать за Лизой. А кому еще? Ведь Оля воспитывала дочь совершенно одна. И часто отправив дочь в школу, она ехала домой и ревела, ревела за свою убогую, искалеченную жизнь, за всё хорошее, что с ней не случилось, слезы текли и текли из глаз и их невозможно было остановить. И мысли о том, что как бы хорошо она жила, если бы не было у нее дочери, она со страхом и стыдом отгоняла от себя. Но она так уставала и так вматывалась, что ей хотелось отодвинуть эту жизнь, убрать, выкинуть, как не нужный хлам и жить, как раньше. Работать для себя, путешествовать, ходить по ресторанам, порхать. Но всего этого Ольга не могла себе позволить, потому что Лизонька… У Лизоньки была частная школа, тренировки по конному спорту, живопись и репетиторы. Ольге так хотелось, чтобы Елизавета росла в материнской любви, не как она – Ольга. И Оленька не задумывалась над тем, почему у Лизы все дорогое и лучшее, а у нее всё самое дешевое и экономичное, как будто были они не семьёй, а служанкой и принцессой. И так проходил каждый день Ольги. Густая, глубокая, непрекращающаяся депрессия накрывала её…

И однажды, не спав всю долгую и тёмную ночь, Ольга решила, что ей нужен психиатр. Всё, происходящие с ней, - приступы раздражения, тревога за настоящее и будущее, медленно, но верно, сводили её с ума. Оленька открыла онлайн запись ко врачу, посмотрела есть ли свободные окна на сегодняшний день, ткнув пальцем в небе, записалась к первому попавшему психиатру. Собралась и поехала. Психиатрический диспансер находился в центре города, и Ольга приехав туда, вспомнила как когда-то она безмятежно гуляла по этому самому центру и никакой тоски и печали не переживала. И сердце вновь защемило от того, что когда-то она была другой, веселой, жизнелюбивой и не надломленной. В диспансере её принял врач, он был молод и очень приветлив. Долго спрашивал о самочувствии, дал заполнить тесты, читал их, анализировал. Поставил диагноз тревожно-депрессивное расстройство и выписал ей лекарство. Ольга, выйдя от врача, направилась в аптеку и купила всё по рецепту, и вечером приняла таблетки, вытянув их из хрустящих блистеров. И когда прошло всего два дня приема этих разноцветных и маленьких кругляшков, она почувствовала облегчение и улучшение своих недугов, -  бессонницы, печали, тоски и агрессии. И где-то в глубине души, кололи тоненькими иголочками, пробивались и отдавались в самое нутро, чувства, что в этом её состоянии не виновата её дочь, а виновата ее семья, - мать и брат. Но всё это было настолько мощно закрыто тяжелой завесой психики, чтобы бедная Оленька не сошла с ума. Не сошла с ума от всей этой боли, отчаяния, предательства и безразличия, которые изо дня в день, из года в год, претворяли в жизнь, в её жизнь, - мать и брат.

И чем дальше она расковыривала свою боль, тем отчетливее она понимала, что виной этой хронической и тугой боли, брат и мать. И прошлое, совсем недавнее прошлое, которое произошло буквально семь-восемь лет назад, ввергало её снова и снова в состояние отчаяния, отверженности, предательства и глубокого одиночества. Ольга никак не могла понять, почему тогда, восемь лет назад, ее бросили? И Оленька осталась одна с двухлетней дочечкой на руках, без средств к существованию. И это пугающее чувство безысходности, время от времени вновь вылезало в сознание, и в вводило Ольгу в оцепенение, животный страх подползал так близко, что Оля не могла дышать и темнело в глазах. Мать ей обещала помогать с ребенком и только поэтому Ольга решилась родить, ведь знала, что без мужа будет растить. Но обещания рассыпались в прах, когда восемь лет назад её мать, Изабелла Юрьевна обманным путем уехала от них. Говорила, что в гости к сыну, к старшему брату Ольги, на месяц, а сама взяла, да и осталась там насовсем, устала нянчиться, трудно ей стало… Ольга до сих пор помнила этот злосчастный, весенний день, когда набрав номер матери, услышала от неё, что она не приедет, вообще, никогда не приедет! Что она не отдыхать к сыну поехала, а получает скоро документы для ПМЖ за границей, и будет жить там, в квартире своего обожаемого сыночка. Ольга не понимала, почему, за что, почему так с ней обошлись? Ведь она никогда ни матери, ни брату ничего плохого не делала. Она всегда хотела быть хорошей, и всегда помогала маме и брату, а с ней вот так… Почему об неё вытерли ноги, почему ей плюнули в лицо, а потом повернулись и пошли, весело проживая свою жизнь?
Что же было делать Оленьке? Она резко, в одночасье, осталась одна. И всё оборвалось внутри… Она одна, с маленьким двухлетним ребенком на руках, без денег, без работы, с непогашенными кредитками. Деньги, которыми помогала мать, закончились, а новых поступлений не ожидалось. И чёрноё, густое отчаяние накрыло её тогда, с огромной силой! Оленька никак не могла понять, за что, почему? Потом, по прошествии времени, чувство обиды и предательства притупилось, но когда накатывало своей тяжестью, то опять больно било Ольгу. Оленька вновь закладывала эту обиду все глубже и глубже, которая потом превратилась в ноющую боль, которую не возможно было утаить и спрятать от самой себя. И в периоды обострения Ольга совсем не хотела общаться с матерью и выстраивала между собой и Изабеллой Юрьевной, огромную, толстую и глухую стену, чтобы меньше болело и жгло. И не помогало ничто. Ни прогулки на природе, ни спорт, ни медитации. И только антидепрессанты понемногу избавляли от этого гнетущего состояния, потому что самое болезненное для души состояние, когда тебя предает твоя собственная мать.
Ольге приходилось общаться с Изабеллой Юрьевной. Она присылала деньги на Лизоньку из своей заграничной пенсии, конечно не последние. Мать никогда не обделяла себя в угоду дочери. Оленька, превозмогая себя, брала деньги. Как же ей этого не хотелось брать деньги от человека, который предал, вышвырнул из своей жизни. И Ольга, стиснув зубы, брала. Брала на частную школу, кружки и репетиторов Лизоньки. Переступала через свои принцы ради дочери. Оленька была другой матерью, совсем не похожей на свою. И в таком замкнутом круге жила Ольга и не было никакого просвета, но она должна была, должна была его найти, чтобы снова воспрянуть духом чтобы снова жить полноценной жизнью, чтобы радоваться, веселиться, и плевать на всех, кто тебя предал, унизил, оскорбил.

Мать Ольги, Изабелла Юрьевна, была наивна и примитивна, а с другой стороны хитра и расчётлива. Что касалось сытой, обеспеченной жизни, всё это она загребала к себе. Всю жизнь Изабелла Юрьевна жила и продолжала жить под чьим-то крылом. Сначала это были её родители, потом это был её муж, потом когда муж, - отец Оленьки умер, это был её сын, брат Ольги, который до сих пор покровительствовал ей. Никогда в жизни Изабелла Юрьевна не жила самостоятельно и не была в таком положении, как Ольга. Никогда ей не приходилось одной воспитывать ребенка, одной решать и преодолевать все жизненные передряги и самой быть и матерью, и добытчицей и быть ответственной за себя и детей одновременно. Мать Оленьки никогда так не жила. Да, она имела определенные трудности в жизни, они у неё были. Она росла и получала среднее и высшее образование в бедности. Родители Изабеллы родили её поздно, и были не особенно здоровыми и совершенно не обеспеченными. И единственным желанием дочери стареющих родителей, была сытая и обеспеченная жизнь. И эту сытую и обеспеченную жизнь, в тот момент когда её дочь была матерью-одиночкой двухлетнего ребенка, Изабелла Юрьевна выменяла и выбрала для себя, бросив Ольгу с ребенком в свободное и одинокое плавание. Но воспитывать совершенно одной ребенка физически и материально было трудно, бедно. И тогда у Оленьки в голове и сердце случилось прояснение. Ольга наконец-то поняла, что её не сейчас предали, а предавали всегда, и всегда её мать выбирала сытую и обеспеченную жизнь вместо своей родной и единственной дочери!

С самого детства Изабелла Юрьевна нагружала Ольгу неимоверным чувством вины. И Оленьке с детства казалось, что она виновата во всём. И сейчас ей, по прошествии лет, казалось, что она плохая мать, плохая дочь, плохая сестра, плохой работник, плохая женщина. Мать всегда и везде лезла в Ольгину жизнь, и как бульдозером проходилась по всем сферам её жизни, чтобы сделать их неполноценными. И поэтому, брав каждый месяц деньги от матери, Ольге было совестно тратить на саму себя и свои удовольствия, и в общем было стыдно жить в удовольствии и радости. Установки матери, что надо пахать и прислуживать всем и вся, а ей, Изабелле в первую очередь, сделали из красавицы Ольги, угасающую, не ухаживающую за собой, бесцельную женщину. И только сейчас Ольга начала понимать, что такое отношение матери к ней, и есть первопричина грусти, тоски, печали и раздражения. А Изабелла Юрьевна, в своем преклонном возрасте, здравствовала, жила в огромной квартире своего сына, на берегу Средиземного моря, но и на расстоянии тысяч километров, она находила возможность сделать жизнь не такой сладкой своей дочери Ольге жалобами, требованиями и взываниями к чувству вины.

Ольге, красивой от природы женщине, иногда казалось, что мать хочет затмить её красоту своей, и что мать хочет конкурировать с молодостью дочери по сравнению со своими преклонными годами. Смотрелось это жалко, глупо, жеманно и комично, но зависть к красоте и женственности дочери жила и цвела в ней пышным цветом, и может поэтому зная, как горько и нудно тянет Оленька свою лямку жизни, Изабелла Юрьевна молчала и делала вид, что всё хорошо и Ольге не нужна помощь, не нужна забота, не нужно сочувствие и понимание, как происходит в здоровых семьях. Матери было удобно, что ее талантливая и красивая дочь не высовывается, не общается ни с кем, не ограничивает себя в сладостях, заедая стресс, не следит за гардеробом и внешностью, а значит не сможет затмить её, всемогущую Изабеллу! А Ольга была затюканной и стеснительной, и везде ей казалось, что она не на своем месте, а занимает чужое и не по праву, потому что ей в родительской семье дали понять, что она лишняя и чужая.

И поэтому в её семнадцать, когда резко и внезапно умер отец, Оленька стала уходить из дома, не потому что она так хотела, а потому что ей там не было места. Она искала подруг, мужчин, у которых можно было жить, есть и ночевать. Ольга научилась терпеть любые трудности, только не жить в семье, потому что там было намного тяжелее и больнее, чем с самым плохим и грубым мужчиной. Ей не приходилось выбирать, ей надо было брать, чтобы не быть в своей семье, где она росла и даже имела свою комнату. Когда умер отец, всей семейной жизнью заправлял брат. И он настраивал мать против Оленьки и умел вызвать в матери чувство отрицания своей дочери и так было с самого рождения Ольги. И поэтому никогда она себя не чувствовала просто родной, просто дочерью, просто сестрой, а не за какие-то поступки, которые она сделала для семьи. И когда Ольга понимала это, то сердце сжималось от боли, и каждый раз когда её семья отрицала её, чувство безысходности накрывало вновь. Оленька никак не могла понять, почему ей пренебрегли, в угоду деньгам, материальным благам и благополучию? И приступы отвращения к матери накатывали всё чаще и чаще.

Отец Ольгу любил, как умел, и это было единственной светлое пятно в семье, о котором Оленька вспоминала с нежностью и трепетом. Отец любил ее безусловно, любил, когда ругал, любил, когда был строг и воспитывал, любил когда гордился за неё и хвалился ей. И только он покупал в семье одежду обувь и даже нижнее бельё подрастающей Оле. Приносил импортную косметику, доставал путёвки на море. Он был как волшебник в холодной семье Ольги. И внезапная смерь отца стала для Ольги огромной трагедией. Это было горе! Горе, которое невозможно было прожить, продышать. Был период отрицания со страданиями и оцепенением, потому что Оленьке не дали прокричать и проплакать её горе. Мать и здесь заткнула её эмоции своим театральным плачем по мужу. И горе затвердело, легло камнем в сердце Ольги, потом превратилось в грусть и тоску. И каждый раз, когда Оленьку охватывало тоскливое отчаяние неопределенности жизни, единственный, кого она вспоминала, это был её отец. И Ольга взывала к отцу, как к последней капле человечности в её семье. Когда было совсем невмоготу, Оленька ходила на кладбище, и стоя у могилы, вела беседы с покойным отцом. Одиночество было похоже на бездну, в которую год за годом, падала Ольга. И постепенно, начиная с кончины отца, Оленька отключила в себе все живые и человеческие чувства или затолкала внутрь, стойко держав напряжение, чтобы не вылезали. И душа заморозилась, и стало сложно проявлять свои чувства и эмоции. Ольга ощущала, что стала какой-то не такой: замкнутой, странной, убогой что ли, потому что её теплую, любвеобильную, нежную и заботливую часть отобрали, закрыли на замок, завязали в тугой узел, и не дали пользоваться. А сейчас ей очень хотелось вернуть эту часть себя, чтобы снова стать живой. Ольга сейчас надеялась только на себя, на своё лечение и воскрешение силы воли и уверенности в себе. Оленька чувствовала, что её время пришло и пора снова стать такой же нежной и ранимой, теплой и живой, как раньше, снова нравиться людям, мужчинам, снова звенеть колокольчиком по жизни. Ольга наконец-то начала понимать, что её состояние - это не старость и усталость, а болезнь(депрессия), -  которая лечится, и которую просто-напросто внедрили в неё мать и брат, чтобы иметь меньше забот, только и всего.

Ольга с детства интересовалась чтением, книгами, литературой. Она рано научилась читать. Отец оставил Оленьке в наследство огромную библиотеку, которая со смертью отца, оказалась у брата. Как Ольга переживала, когда услышала, что часть книг, он просто выкинул, потому что не влезли в шкафы! Оля помнила с детства шорох и запах страниц этой библиотеки, в чтение которой можно погрузиться и забыть о плохом и давящем. Ведь кто Ольга для своей семьи? Никто. Зачем ей книги?

Но через тридцать пять лет произошло чудо, и за ненадобностью, брат вернул ей книги! Видимо стало жаль снести их на помойку. И Ольга, как ожила! Расставила книги по новым, заказанным специально для домашней библиотеки, полкам. Ходила мимо них, прикасаясь, как к родным и вдыхая аромат детства. Ольга снова начала читать! Оленьку это занятие всегда отвлекало и радовало, а сейчас стало единственным любимым. И книги стали менять её, помогать ей, заботиться о ней. И Ольге очень захотелось часть своего пустого времени отдавать любимому делу - книгам. И она вдруг поняла, что и риелтором то стала, чтобы зарабатывать и радовать этим маму и брата. А дело по душе – это всё, что связано с книгами, литературой и чтением! Чтение, писательство, обсуждение прочитанного или покупка, обмен книг вдохновляло и успокаивало. И в Ольгиной голове началось резкое переформатирование, которое невозможно было остановить ничем, никем и никак!!!
И Ольга стала возрождаться, расправлять крылья и готовиться к полёту! К своему, никем не навязанному, чистому и нежному и светлому, полёту.
Но это уже другая история!