Когда упало небо - 2

Багровый рассвет.

24 октября. 21:43. Овальный кабинет.

Приглушённый свет настольной лампы выхватывал из полумрака полированную столешницу и неподвижную фигуру президента. Кларк Джонс откинулся в кресле, уставившись в потолок, где в тенях пряталась лепнина. В кабинете, кроме него, был только начальник связи, подполковник Эванс, бледный и собранный. Взгляд его был прикован к зашифрованному терминалу. На экране горела лаконичная строка: «СТОЛИЦА-ВАШИНГТОН. ОЖИДАНИЕ ОТВЕТА».

Личный звонок поступил в обход всех дипломатических каналов. Напрямую. Голос, пройденный через систему с характером шифрования и задержкой в 1,2 секунды. Эванс, нарушая протокол, говорил шёпотом, будто боялся спугнуть роковую тишину.

— Он на линии, сэр.

Джонс медленно, будто против воли, наклонился вперёд. Пальцы с чуть заметной дрожью нажали кнопку включения сеанса.

— Говорит президент Соединённых Штатов.

Голос в динамике был низким, сдержанно-хриплым, абсолютно лишённым эмоций, но от этого звучащим лишь убедительнее. В нём была ледяная уверенность гранита.

— Кларк. Ты знаешь, почему я звоню.

Долгая пауза. Президент отвёл взгляд к окну, за которым тёмный вашингтонский вечер был усыпан беззаботными огнями. Он знал. Он знал ещё неделю назад, когда спутники НОРАД засекли аномальную активность вокруг шахтных полей. Он знал, когда ЦРУ доложило о закрытых совещаниях Политбюро в бункерах под Уралом. Но в нём теплился крошечный уголёк надежды, что этого удастся избежать.

— Виктор, мы не искали этой конфронтации, — наконец выдавил он, и его собственный голос показался чужим.

— Не лги мне, — отрезал собеседник, и в его тоне впервые прорвалось что-то, похожее на презрение. — Ты лжёшь миру каждый день. Ты лжёшь своему народу, разглагольствуя о свободе, пока твои ракеты разносят города в пустыне. Ты лжёшь себе, притворяясь, что твои руки чисты.

Голос на другом конце мира понизился до опасного шёпота, от которого по спине Джонса пробежал холодок.

— Вы вмешиваетесь в дела, которые вас не касаются. Вы ломаете суверенные страны, чтобы построить на их руинах свои авиабазы. Вы подкупаете, шантажируете, устраиваете цветные революции, и всё во имя «демократического выбора». А когда кто-то осмеливается сказать «нет», вы объявляете его кровавым диктатором и начинаете бомбить.

Джонс сжал кулаки так, что костяшки побелели. Он чувствовал, как гнев пульсирует у него в висках.

— Мы защищаем международный порядок, — произнёс он, цепляясь за заученные формулировки. — Мы защищаем демократию.

— Демократию? — прозвучала горькая, уставшая усмешка в голосе собеседника. — Это та демократия, что принесла «свободу» Ираку? Ливии? Сирии? Вы не защищаете народы, Кларк. Вы защищаете гегемонию доллара. И своё священное право быть единственным мировым жандармом.

— Мы не хотим войны, — сказал Джонс, и в этот момент до него окончательно дошло.

Это не переговоры. Это объявление приговора.

— Тогда перестаньте её развязывать у наших границ, — последовал немедленный, стальной ответ. — Перестаньте лезть в нашу сферу влияния. Перестаньте диктовать, кому можно иметь свой щит, а кому, нет. Перестаньте учить нас, как жить. Вы сорок лет тыкали палкой в медведя. Что вы думали, будет, когда он проснётся?

За окном ветер шелестел листьями на лужайке. Где-то вдалеке, на Пенсильвания-авеню, прожужжала сирена. Скорее всего, учения или просто спешащая куда-то машина. Звук нормальной жизни.

— Мы не враги, Виктор, — последняя, отчаянная попытка. — Мы можем найти дипломатическое решение.

— Договариваться с вами, всё равно что торговаться с палачом за длину верёвки.

Голос стал безжалостно спокойным.

— Вы улыбаетесь, пожимаете руку, и в этот же момент ищете, куда бы всадить нож.

Ещё пауза. Самая длинная. Джонс слышал лишь собственное тяжёлое дыхание и тихий гул аппаратуры.

— Я разговариваю не для угроз, Кларк. Я звоню, чтобы сказать: хватит. Вы слишком долго играли в богов, управляя судьбами из своего стеклянного Олимпа. Теперь вы будете смотреть, как он горит.

Резкий, сухой щелчок. Линия мертва.

Джонс сидел, не двигаясь. Минуту. Две. Он видел, как Эванс замер у своего терминала, не смея нарушить тишину. Потом президент медленно, будто его тело вдруг стало свинцовым, поднялся и подошёл к окну. За стеклом лежал тихий, безмятежный Вашингтон. Люди спешили по своим делам, не подозревая, что только что прозвучал их последний звонок.

Он повернулся. Голос президента был низким и безжизненным, но слова падали с весом гирь.

— Поднимите уровень угрозы до «DEFCON 1». Активируйте протокол «Багровый рассвет». И… пусть «Ночной дозор» будет наготове к нашему прибытию.

Он не назвал страну. Не нужно. Все и так поняли, чей это был голос из громкоговорителя. Голос конца.

21:45. Овальный кабинет.

Тишина после разрыва связи была оглушительной. Она давила на уши, как перепад высот. Кларк Джонс всё ещё смотрел в ту точку на стене, где секунду назад горел экран с надписью «СВЯЗЬ ПРЕРВАНА». Слова «…как горит ваш Олимп» висели в воздухе, словно ядовитый туман.

— Сэр? — тихо, почти несмело, произнёс начальник связи, подполковник Марк Эванс.

Его обычно невозмутимое лицо выражало тревогу.

— Приказы?

Джонс не ответил сразу. Вместо этого его накрыла волна воспоминания. Всего несколько дней назад. Тот же кабинет, но днём. Солнечный свет заливал комнату. Он, госсекретарь Артур Ллойд, худой и язвительный, с вечным прищуром дипломата-циника, и министр обороны Роберт «Боб» Харпер, бывший генерал морской пехоты, грузный и бескомпромиссный.

«Они перешли все красные линии, Кларк, — говорил Харпер, и его мощный кулак с размаху бьёт по карте Ирана. — Обогащение урана под девяносто процентов. Это не для энергетики. Это оружие. Один такой заряд на барже в порту Нью-Йорка, и полмиллиона трупов».

Артур Ллойд, вертя в длинных пальцах ручку, возражал с холодной вежливостью:

«Роберт, мы действуем в правовом поле. Санкции исчерпаны не до конца. МАГАТЭ…»

«К чёрту МАГАТЭ! — рявкнул Харпер. — Они куплены и коррумпированы. У нас есть сигналы о готовящейся атаке на наши объекты в Катаре. Мы имеем право на упреждающую самооборону. Статья 51 Устава ООН. Точечный удар. Высокая точность, низкий побочный ущерб».

«Побочный ущерб? — поднял бровь Ллойд. — Боб, мы говорим о ядерном тактическом боеприпасе. Мощностью в полкилотонны. Это не „низкий ущерб“, это пересечение Рубикона».

И тут в разговор вступил он, Кларк Джонс.

«А какие варианты? Ждать, пока у тегеранских мулл дрогнет рука?»

Он посмотрел на Харпера.

«Вы уверены в точности?»

«Спутники, беспилотники, агентура на земле. Цель, подземный исследовательский центр „Фордо“. Глубина, двести метров. Обычными боезарядами не возьмём. Только проникающая ядерная боеголовка B61-12. Уверен на все сто. Гражданские в радиусе километра эвакуированы их же властями под предлогом учений».

Джонс закрыл глаза. Он представил себе лицо Сары, его жены. Её шикарные светлые волосы, всегда уложенные с безупречным вкусом. Она являлась бывшей топ-моделью. Её смех, который сейчас звучал где-то в Лос-Анджелесе, где она вместе с их детьми, восьмилетней Эмили и шестилетним Беном, готовилась присутствовать на ежегодном благотворительном гала-концерте в «Уолт Дисней-холл». Она являлась лицом кампании по сбору средств для детей с онкологическими заболеваниями. Она была олицетворением света и жизни. А он должен был принять решение, пахнущее серой и пеплом.

«Отдаём приказ», — тихо сказал он.

Операция «Молот Зевса» заняла менее часа. Ракета «Томагавк» с модифицированной БЧ стартовала с эсминца в Персидском заливе. Через сорок три минуты в иранской пустыне вспыхнул не солнцу подобный, а именно солнцу равный огонь. Спустя час Пентагон доложил о полном уничтожении цели. «Побочный ущерб — минимален».

— …Сэр? Уровень «DEFCON 1»? -вернул голос Эванса его в настоящий момент, в тёмный Овальный кабинет.

Минимален. Да. Весь «цивилизованный мир» промолчал. Ни резких осуждений от европейских союзников, ни экстренных заседаний Совбеза ООН. Лишь сухие, ни к чему не обязывающие выражения «глубокой озабоченности». Они боялись. И их молчание было воспринято на другом конце земли не как одобрение, а как слабость. Как сигнал: они могут всё. И это стало той самой последней каплей.

Джонс вновь закрыл глаза. В памяти всплыл не только Иран. Было и другое совещание. Полторы недели назад. За закрытыми дверями подвала ЦРУ, в комнате без окон и с экранированными стенами.

«Операция „Серый Рассвет“», — произнёс тогда директор национальной разведки, человек с лицом бухгалтера и голосом хирурга. — «Фаза „Кукольник“ завершена. Контакты в Госдуме, региональных элитах, силовых структурах, активированы. Финансирование через офшоры в ОАЭ и Латвии. Связь, только через одноразовые каналы. Никаких следов».

Министр обороны Харпер, как всегда, был прямолинеен:

«Мы не свергаем режим, сэр. Мы даём „народу“ шанс самому всё устроить. Как в Белграде. Как в Киеве. Только теперь, с гарантией. Специальные силы НАТО уже в состоянии готовности „Альфа-Плюс“, на базах в Польше и Румынии. При первом же признаке внутреннего коллапса, вводим „миротворцев“ под флагом ООН для „защиты гражданского населения“ и „обеспечения ядерной безопасности“».

Госсекретарь Ллойд, как всегда, играл роль совести:

«Это рискованно. Если провалится, это будет не „цветная революция“, а полномасштабная гражданская война с ядерным арсеналом».

«А если не вмешаемся, они закрепят контроль над всем постсоветским пространством, — парировал Харпер. — Их „сфера влияния“ станет непроницаемой. Мы потеряем последний рычаг».

И тогда он, Кларк Джонс, кивнул. Не сказал «да». Просто кивнул. Этого было достаточно.

«Серый Рассвет» стартовал в режиме «тихого саботажа»: дезинформация в СМИ, поддержка радикальных оппозиционеров, создание искусственного дефицита в ключевых регионах, имитация кибератак на энергосистемы. Всё, чтобы подорвать доверие к власти изнутри. Всё, чтобы дать повод «международному сообществу» вмешаться.

Он знал, что русские разведывательные службы, одни из лучших в мире. Он знал, что рано или поздно они всё раскроют. Но он думал:

«Пусть узнают. Что они сделают? Посадят дипломатов? Введут санкции? Смешно».

Он не думал, что они нажмут на красную кнопку.

Теперь он понимал, тот звонок, совсем не реакция на Иран. Это был ответ на «Серый Рассвет». И на всё, что стояло за ним. Сорок лет унижений, вмешательств и попыток стереть их с карты истории.

— Сэр, — раздался новый голос из двери.

В кабинет вошла Виктория Росс, начальник штаба администрации президента. Женщина лет пятидесяти с острым, умным лицом и собранными в тугой узел седыми волосами.

— NORAD подтверждает катастрофическую перегруппировку сил. Стартовые позиции приходят в высшую степень готовности. У нас минуты, господин президент.

Джонс медленно повернулся к ним. Он видел их лица. Испуганное и преданное, у Эванса, собранное и готовое к действию, у Росс.

— Марк, — голос Джонса был хриплым. — Подними уровень угрозы. Активируйте протокол «Багровый рассвет».

Эванс кивнул и рванулся к своему терминалу. Пальцы замелькали по клавиатуре.

— Виктория, — перевёл взгляд на неё Джонс. — Где Сара?

Росс не моргнув глазом, ответила:

— Последний отчёт Секретной службы. Миссис Джонс и дети находятся в «Уолт Дисней-холл» в Лос-Анджелесе. Церемония в самом разгаре. Мы можем попытаться экстренно эвакуировать их на вертолёте в пункт «Альфа-Чарли».

«Уолт Дисней-холл». Лос-Анджелес. Западное побережье. Если удар будет массированным, как и обещал тот голос, то…

— Сделайте это, — приказал он, и в его голосе впервые прозвучала металлическая нота.

Приказ президента, заглушающий страх мужа и отца.

— Немедленно. Тихо. Без паники.

— Слушаюсь, — тут же поднесла к уху бодигард Росс.

— И пусть E-4B будет наготове на Эндрюсе, — добавил Джонс, подходя к окну.

Он вновь посмотрел на огни города.

— Мы выдвигаемся через две минуты.

Он повернулся и последний раз окинул взглядом свой кабинет. Портрет Линкольна, тёмное дерево, американский флаг в углу. Всё это сейчас не имело никакого значения. Имели значение только два города: Вашингтон, где он стоял, обречённый, и Лос-Анджелес, где под звуки оркестра его жена улыбалась, не зная, что спасательный вертолёт уже опаздывает.

21:50. Белый дом.

Вертолёт UH-60 «Блэк Хок» («Чёрный ястреб») с бортовым номером «Армейский-1» уже ждал на лужайке, лопасти которого вращались с низким, зловещим воем, разбрасывая в стороны росу. Президент Кларк Джонс, накинув на плечи темное пальто, быстро шел по траве в сопровождении начальника штаба Виктории Росс и подполковника Эванса. В ушах у него всё ещё стоял голос из телефона: «…смотреть, как горит ваш Олимп».

— Сара? — коротко бросил он Росс, перекрывая шум двигателей.

— По моим данным, должны быть эвакуированы из концертного зала, — так же громко и чётко отрапортовала Виктория. — Находятся в воздухе на борту «Марин-1» (вертолёт морской пехоты). Направляются в запасной командный пункт на Западном побережье.

Лицо женщины было маской служебной невозмутимости, но в глазах Джонс прочитал то же леденящее душу предчувствие. Впрочем, Росс не знала, а предполагала.

Он лишь кивнул, и в следующую секунду его уже затягивали в салон вертолёта. Дверь захлопнулась, отсекая внешний мир, тот самый, который ещё спал в тишине Вашингтона. «Блэк Хок» мощно рванул с места, набирая высоту и разворачиваясь в сторону объединённой базы «Эндрюс». Джонс смотрел в иллюминатор на уменьшающийся Белый дом, на купол Капитолия, пронизанный светом от фонарей. Возможно, в последний раз.

21:59. Объединённая база «Эндрюс».

Вертолёт приземлился рядом с гигантским силуэтом, который даже в полумраке выглядел чудовищно. Это был Boeing E-4B, самолёт управления «Ночной дозор», известный в народе как «Самолёт Судного дня». Его фюзеляж покрывал толстый слой специальной краски, защищающей от электромагнитного импульса, а горб из антенн делал его похожим на доисторического ящера.

Трап был уже подан. Джонс, Росс и Эванс, сопровождаемые небольшой группой сотрудников Секретной службы, быстро поднялись на борт. Массивная дверь за ними захлопнулась с глухим металлическим стуком.

Внутри царила атмосфера напряжённой работы, заглушаемая монотонным гулом систем. Воздух пах пластиком. Салон был разделён на несколько отсеков. Командный центр с рядами мониторов, жилые помещения и зона связи. Стены были увешаны экранами, на которых отображались карты, данные о воздушной обстановке и криптографические строки. Десятки офицеров, мужчин и женщин в униформе, сидели на своих местах. Лица их были освещены холодным синим светом дисплеев.

— Господин президент, добро пожаловать на борт «Ночного дозора», — подошёл к нему высокий, подтянутый мужчина в форме ВВС с погонами полковника. — Командир самолёта, полковник Майкл Шaw. Мы готовы к взлёту по вашему приказу.

— Взлетайте, полковник, — отдал приказ Джонс, занимая отведённое ему кресло в центре командного зала.

— Взлётная масса в норме. Запускаем двигатели, — доложил Шaw, и через мгновение гигантские турбины взревели с нарастающей мощностью. Самолёт плавно покатился по взлётной полосе. Джонс инстинктивно вцепился в подлокотники. За иллюминатором поплыли огни базы, а затем и всего города. Они набирали высоту, уходя от земли, которая вскоре должна была превратиться в ад.

В этот момент его накрыло новой волной воспоминаний. Не об Иране, а о вчерашнем вечере. Он разговаривал по видео-связи с Сарой. Она была в номере отеля в Лос-Анджелесе. За её спиной сияла неоновая вывеска.

«Концерт будет великолепен, Кларк, — говорила она. — Эмили так расчувствовалась, когда на репетиции играли музыку из „Холодного сердца“. А Бен всё просил купить ему такую же дирижёрскую палочку».

Она смеялась, а он смотрел на неё и думал о том, какой нереальной выглядела её жизнь на фоне его решений. О точечном ударе по Ирану, о котором супруга, конечно, знала, но предпочитала не говорить. Она была его личным «цивилизованным миром», который осуждал его молча.

«Я завтра вернусь, — пообещала Сара. — Утром выспимся и позавтракаем все вместе. Как раньше».

«Как раньше». Этого уже не будет. Никогда.

— Господин президент, — голос Виктории Росс вернул его к реальности.

Они уже были в воздухе.

— Установлена связь с NORAD (Командование воздушно-космической обороны Северной Америки) и STRATCOM (Стратегическое командование). Подтверждён запуск. Более ста двадцати боеголовок. Время до первого удара по восточному побережью… восемнадцать минут.

Джонс медленно кивнул, глядя на главный экран, где над территорией противника ползли десятки красных меток. Цепная реакция, которую он запустил своим «точечным ударом», набирала силу.

— А «Марин-1»? — тихо спросил он. — Они в безопасности?

Росс отвела взгляд.

— Связь с Западным побережьем… Прерывается. Массированные помехи. Мы не можем их установить.

Кларк Джонс закрыл лицо ладонями. Где-то там, в трёх тысячах километров от него, летел другой вертолёт. И в нём была вся его жизнь, которая, возможно, скоро перестанет существовать.

22:24. Борт E-4B «Ночной дозор». Высота 9000 метров, 45 км к юго-востоку от Вашингтона.

Самолёт вибрировал, продираясь сквозь разреженный воздух на крейсерской скорости. В командном центре царила напряжённая тишина, нарушаемая лишь монотонным гулом систем и сухими, отрывистыми докладами операторов. Президент Кларк Джонс сидел в своём кресле, пристёгнутый ремнями, и смотрел на главный тактический экран. Десятки красных меток неумолимо приближались к восточному побережью.

— Время до первого удара тридцать секунд.

Голос полковника Шaw был стальным, но Джонс уловил в нём лёгкую, сдерживаемую дрожь.

— Двадцать… Десять…

И тогда это началось.

— Вспышка, Нью-Йорк! — крикнул один из операторов, и на экране рядом с Манхэттеном загорелся ослепительно-белый значок.

— Вспышка! Бостон!

— Вспышка! Филадельфия!

— Вспышка! Атланта!

— Майами! Удар подтверждён!

Доклады сыпались как из автомата, сливаясь в оглушительную какофонию конца света. Джонс вжался в кресло. Тело парализовало. Он не видел взрывов за иллюминатором, но его мозг дорисовывал картину. Мегаполисы, миллионы людей. Вся история, культура, жизнь, всё обращалось в пар под ослепительным светом, ярче тысячи солнц.

— Вашингтон, округ Колумбия… — замолчал на секунду оператор. — Воздушный подрыв. Мощность… восемьсот килотонн.

Джонс невольно повернулся к ближайшему иллюминатору. На юго-западе, там, где должен был быть его город, разверзлось второе солнце. Оно было невыносимо белым, безжалостным, абсолютным. Оно пожирало небо, и на его фоне померкло настоящее солнце, которое должно подняться над горизонтом. За вспышкой, через несколько секунд, пришла волна. Не звуковая. Световая. Словно невидимый кулак гиганта ударил по фюзеляжу. Самолёт дёрнуло, затрясло, но он выстоял, продолжая лететь сквозь ад.

— Электромагнитный импульс, Все экранированные системы функционируют! — доложил Шaw.

Пальцы военного вцепились в спинку кресла.

Джонс перевёл взгляд на людей вокруг. Почти у всех лица были масками спокойствия. Рот у Виктории Росс был сжат в тонкую белую ниточку, но её глаза, широко раскрытые, выдавали животный, первобытный ужас. Подполковник Эванс что-то бормотал, глядя в потолок. Возможно, молитву. Молодой оператор у пульта связи тихо плакал, не отрывая взгляда от экрана, где гасли один за другим зелёные индикаторы связи с наземными командными центрами.

Будущего не было. Оно сгорело там, внизу, в огне Вашингтона, Нью-Йорка, Бостона. Осталось только настоящее, металлическая коробка, летящая в радиоактивной пустоте, и прошлое, которое теперь казалось бесконечно далёким и наивным.

— Связь? — хрипло спросил Джонс.

Его собственный голос показался чужим.

— Спутники молчат, наземные ретрансляторы уничтожены, — ответил Шaw. — Пытаемся установить связь через систему VLF (сверхнизких частот) с подводными лодками. Эфир мёртв, господин президент.

Джонс медленно покачал головой. Он больше не являлся президентом Соединённых Штатов. Соединённых Штатов не существовало. Он был главой призрачного правительства, парящего над пеплом человечества. Он снова посмотрел в иллюминатор. Там, где раньше было зарево, теперь поднимался в небо гигантский, чудовищный гриб. Он был цвета гниющей плоти, и он являлся памятником его собственным решениям, его гордыне, его слепоте.

Мужчина отстегнул ремень и поднялся. Ноги едва держали.

— Полковник, — приказал он, обращаясь к Шaw. — Ложитесь на курс «Пенсильвания».

— Сэр? Но протокол…

— Протоколы мертвы, — перебил его Джонс.

Голос президента был тихим, но в нём не осталось и тени сомнения.

— Нам нужна земля. Любая. И нам нужно найти… тех, кто выжил.

Он посмотрел на экраны, теперь тёмные, за исключением одной-единственной карты с их маршрутом. Они были последним островком разума в сошедшем с ума мире. И этот островок нёсся в неизвестность, унося с собой тяжесть вины, которую никому уже не искупить.

25 октября, 01:08. Подземный командный центр «Вороний Утёс» (Site R), Пенсильвания.

Кларк Джонс сидел в кресле у главного экрана, на котором мигала карта Тихоокеанского побережья. Большинство точек, серые, мёртвые. Несколько, красные, с пометкой «ГИДРОАКУСТИЧЕСКАЯ АНОМАЛИЯ». В углу экрана пульсировал график. Резкий всплеск давления, за которым последовало гидродинамическое возмущение, расходящееся от эпицентра со скоростью 700 км/ч. Тишина в бункере была густой, тяжёлой, как вода в затопленной подлодке.

— Подтвердите источник, — прозвучал голос Джонса.

Генерал Роберт Харпер, начальник разведки, стоял рядом. Его обычно румяное лицо теперь было цвета пепла. В руках он сжимал рапорт.

— Сэр… Данные с остатков системы SOSUS и дрейфующих буёв NAVAID, однозначно указывают на подводный ядерный взрыв мощностью 1,8–2,2 мегатонны. Эпицентр, в 48 километрах к западу от Сан-Диего.

Харпер сделал паузу, глотая воздух.

— Характер сигнала… не соответствует ни одной известной американской или союзной системе. Но он точно совпадает с данными, полученными нами в 2023 году по российскому проекту «Посейдон». Беспилотный подводный аппарат с ядерной энергетической установкой и боевой частью мегатонного класса.

Джонс медленно кивнул. Он уже знал. Просто хотел услышать это вслух, чтобы добить себя окончательно.

— Цунами? — спросил он, зная и этот ответ.

— Расчетная высота волны у побережья, более ста футов. Она достигла Ла-Хойи…

Харпер посмотрел на бумагу.

— в 05:41 по тихоокеанскому времени. Всё побережье от Тихуаны до Санта-Барбары… Смыто. Радиоактивное затопление распространяется на 80 километров вглубь континента.

Тишина. Только гул вентиляции и тиканье настенных часов. Чья-то странная прихоть, последний пережиток нормального мира.

— Моя жена, и дети… — начал Джонс, но не смог закончить.

Он представил Сару. Её светлые волосы, развевающиеся на океанском бризе. Эмили с улыбкой. Бена с плюшевым медведем.

— Мы не получили сигнала от них, сэр, — тихо, почти шёпотом, сказал Харпер.

Джонс закрыл глаза. Он видел это с пугающей, болезненной ясностью: Сара почему-то в белом платье, Эмили, Бен, прижимающие к груди игрушки. Они смотрят на горизонт. Не на небо, а на океан. И не видят, как из-за него медленно, неумолимо поднимается чёрная, выше небоскрёбов, стена воды.

— Они не кричали, — прошептал он. — Они даже не поняли, что происходит.

С другой стороны, конечно же, гибель настигла гораздо раньше, ещё до цунами, при первых взрывах. Да и не такая уж исполинская волна, но от того не менее разрушительная.

Он встал. Подошёл к карте. Провёл пальцем по побережью Калифорнии. Там, где раньше были города, теперь горела надпись: «Зона К-7: полное радиологическое и гидродинамическое поражение».

— Мы ответили первыми, — сказал он вдруг, поворачиваясь к Харперу.

— Сэр? — не понял генерал.

— После их звонка… я не предложил перемирия. Не отменил развёртывание ударной группы в Польше. Не отозвал эсминцы из Чёрного моря. Я дал приказ на «удар по предупреждению», как будто это были просто командно-штабные учения.

Он покачал головой. В глазах не было ни гнева, ни скорби. Лишь пустота осознания.

— Я думал, что сдерживаю их. А на самом деле… я дал им последний, исчерпывающий повод.

— Это не ваша вина, сэр, — дрогнул голос Харпера. — Они нажали на красную кнопку.

— Нет, — отрезал Джонс с внезапной яростью. — Мы начали это десятилетия назад. Санкции. Базы у их границ. «Цветные революции». Угрозы в Совбезе ООН. Мы вели себя так, будто весь мир, наш задний двор, а они, непослушные соседи, которых надо проучить. А когда они наконец поставили высокий забор и нацелили ружьё… мы решили, что имеем право его снести танком.

Он подошёл к пульту защищённой связи.

— Есть ли хоть какие-то сигналы с ПЛАРБ «Огайо»? Хоть откуда-то?

— Две из шести вышли на связь в течение последнего часа. Докладывают о готовности к пуску по остаточным целям на территории противника.

Джонс кивнул. Потом, резко, отрывисто:

— Отменить все боевые приказы. Перевести весь стратегический флот в режим «Соколиный Глаз». Только наблюдение и выживание. Никаких пусков. Никаких ударов возмездия.

— Но, сэр! — впервые прозвучала в голосе Харпера паника. — Если они нанесут следующий удар по нашим убежищам…

— Кого они будут уничтожать, Роберт? — почти закричал Джонс, и его голос эхом раскатился по залу. — Чего там осталось? Радиоактивная пустыня в Канзасе? Этот бункер? Мы уже проиграли. Всё, что осталось, это не добить то немногое, что ещё дышит на этой планете.

Он сел. Потёр лицо ладонями. Голос стал тише, более усталым:

— Передайте всем выжившим командирам: «Ночной дозор» передаёт эстафету. Преемственность власти сохраняется, но боевые действия прекращаются. Немедленно. Наша цель теперь, выживание, а не месть.

Харпер молча кивнул и вышел. Плечи его были ссутулены. Джонс остался один.

На экране снова мигнула карта. Теперь, с новой пометкой:

> «УДАР ЦУНАМИ ПОДТВЕРЖДЁН: ЛОС-АНДЖЕЛЕС, САН-ДИЕГО, САНТА-МОНИКА, ПОЛНОЕ РАЗРУШЕНИЕ»

Он вспомнил, как впервые привёз Сару в Ла-Хойю. Они тогда сидели на утёсе и смотрели, как солнце садится в Тихий океан.

— «Знаешь, мне бы хотелось здесь умереть, в этом спокойном месте», — сказала она тогда, улыбаясь.

Он не знал, что слова окажутся пророческими.

Президент встал, подошёл к стене, хотя за ней был только многометровый бетон. Потом медленно, почти ритуально, снял с лацкана пиджака золотой значок с американским флагом. Положил его на холодный стальной пульт.

— Америки больше нет, — сказал он вслух, в гулкую, безразличную тишину. — Есть только мы. И наша общая вина.

В это же время. Глубоко под водами Северного Ледовитого океана, атомная подводная лодка «Архангел» с отключённой системой ответного удара медленно шла подо льдом, унося в своих стальных чревах не ядерные боеголовки, а последний архив человеческой цивилизации, тысячи терабайтов данных. Её команда тоже выполняла свой последний долг. Долг памяти.

А в бункере под Пенсильванией последний президент Соединённых Штатов смотрел на карту мёртвого мира и понимал: он не спас ни свою семью, ни свою страну. Он лишь подписал смертный приговор целому миру, и теперь ему предстояло дожить свои дни в молчаливом аду этого осознания. Цепь возмездия была разорвана, но цена за это оказалась слишком высока.