Герой

Сашка пялился в телевизор. Кнопки джойстика под его пальцами были такими горячими и маслянистыми, что казалось, они плавятся. Окошко справа от него тоже плавилось: из-под бежевых римских штор, словно расплавленный металл, вытекал медно-жёлтый солнечный цвет.
Утро выходного дня лениво перекатывалось в день. Сашку никто не трогал. Как-то так сложилось, что в доме у него одного был интерес и к играм, и к телевизору. Отец всё больше залипал в смартфон, младшая сестрёнка обожала кукол, а мама всегда была настолько занята, что из развлечений у неё был только сон, и когда она туда проваливалась, то так сильно вырубалась, что казалась своим домочадцам чуть ли не мёртвой.
По экрану телевизора прыгал, не зная усталости, ассасин Эцио. Он легко доставал меч, карая врагов, и всегда – вообще всегда! – был справедлив и благороден. Настоящий герой. Сашке тоже хотелось быть героем. И Сашка был! Брал меч, кромсал стражников, подлых тамплиеров, бил их в ярости голыми кулаками так, что кровь застилала глаза. И в конце его все благодарили. Так было всегда.
– Маша! – не своим голосом заорала из другой комнаты мать. Это был рёв разъярённого зверя. Медведя, каким его представлял Сашка. Боковым зрением он увидел, как к нему в комнату прошмыгнула маленькая расплывчато-розовая тень, похожая на Машку. Тень затаилась за диваном и робко, но торопливо прошептала:
– Не сдавай!
– Маша! – проревело из коридора
Сашка сначала услышал грузные шаги, а потом уже в проходе, заслоняя его почти полностью появилась мать. Это была не погоня, нет. Травля. Но тут и у Сашки на экране началось: его ассасина заметили стражники! Он до боли в пальцах впился в кнопки и почувствовал, как заныли мышцы на кистях: бежать! Стараясь уйти от преследователей, он промахивался мимо лестниц, получал удары. Бежать! В укрытие! Но укрытий не было. И он бежал, бежал...
– Где она? – большая тень матери нависла где-то слева.
– Не знаю, – мешает, мешает! Где же спрятаться?
– Не ври!
Мать попыталась встать между Сашкой и экраном, но тот быстро вскочил, обогнул её, вперился взглядом в большой мерцающий квадрат. Вот уже, вот! Ассасин нашёл стог сена!
– Ах, вот ты где! – раздалось сзади.
Машка захныкала:
– Мам, ну, пожалуйста!
– Я тебя, паразитка, сколько раз просила игрушки не раскидывать? Сколько? Я работаю с утра до ночи как лошадь, а ты игрушки раскидываешь? Убираюсь, ужин готовлю, а вы все на моём горбу ездите!
Сашка передёрнул плечами и направил своего подопечного скитаться по крышам. Стражники потеряли Эцио из вида, и внимание Сашки переключилось на мать.
Вообще, её слова были почти правдой. Вот только Машка раз в неделю вымывала в квартире полы. И обед иногда могла сготовить, даром что маленькая, так что “на моём горбу” было правдой… Но не совсем.
– Вот на Сашку посмотри! Сидит себе на одном месте, ничего не раскидывает. Идеальный ребёнок! У меня вообще ощущение, что его здесь нет. Учись, балда!
Машка рыдала. Сашка смотрел на своего ассасина. Угораздило же его упасть с крыши прямо на какую-то барышню. Вот же ноет. Муж изменяет, мол. Заступись, мол. Вот Эцио – герой. И Сашка тоже хотел быть героем. Очень хотел.
Он отложил джойстик, обернулся. У Машки глаза красные-красные, словно она их долго растирала маленькими кулачками, ресницы от слёз слиплись в острые игры. Лицо матери, перекосившееся от злобы, нависало над ней. Сашка открыл рот, постарался что-то сказать и...
Как-то стыдливо, тихо, взял джойстик, нажал на “крестик”.
“Крестик” – принять поручение.
Сейчас Эцио пойдёт и заступится за несправедливо обиженную барышню.
Потому что Эцио герой.
А Сашка – нет.