роман Красавчик трилогии Благодарю... Гл. 11

Глава 11
Родина предков
            Ум и сердце человека, так же как и
            его речь, хранят отпечаток страны, в
            которой он родился

В душе творилось невообразимое. Я сильно комплексовала. Возможно, я не понравилась ему, когда оставалась на ночь. Наверное, у меня некрасивые ноги. Или ему не понравилось сопротивление после душа. Надеялся, что я стану уступчивой. Раз он заморочил мне голову с женитьбой, то полагал, что теперь только и буду делать, что раскрывать объятия. Переживала ещё из-за того, что по его настоянию бросила институт, а теперь он оставил меня. Как будто отомстил за институт. Со стороны всё выглядело именно так: своим поведением он спровоцировал резкость с моей стороны. Да, я поставила вопрос ребром – при нынешнем положении дел стоит ли нам продолжать встречаться? И его ответ ошеломил меня: не раздумывая, Михаил как будто торопясь, выпалил: в моём вопросе он чувствует отрицание и поэтому отвечает именно отрицательно. Вот и вся любовь, как говорится.

Сначала мучилась, потом пыталась успокоиться и самым главным аргументом “против” были роды. На втором месте стояла его сестра, не желавшая меня принимать. Вот радости-то будет! Пусть теперь они опять нежно любят друг друга без третьей лишней Киры. О Юле думала почему-то с неприязнью, наверное, из-за ревности. Я поразилась – что со мной происходит, откуда эта злость? Почему мы – обе хорошие девчонки, умные и порядочные – так друг к другу относимся? Уговаривала себя: “Ты человек, не только веди себя правильно, но и думай достойно. Ведь Юля хорошая девочка, почему любовь к её брату извращает твои чувства по отношению к ней? Эта противная бабская ревность, не опускайся до неё!”. Юля ещё маленькая, значит, она что-то в жизни ещё не понимает, но мне-то 19, я должна быть умнее и выше этого!

А потом пришёл период облегчения. Все неприятности, связанные с Михаилом, старалась забыть, как будто их и не было вовсе. И всё хорошее – тоже, чтобы не рыдать из-за потерянной любви.
Вскоре в этом мире мне опять стало одиноко и грустно. Вспомнила, как уставала с Мишей, просто выматывалась. “А может, всё к лучшему? – рассуждениями своими перекрывая душевную боль, думала я. – Тяжёлых родов боялась, красоты его боялась. Всё равно стал бы гулять, и я бы развелась, а потом жила, как Софья Николаевна – без мужа, с ребёнком, ...а то и не с одним, – продолжала я мысленный монолог. – Так не лучше ли порвать сейчас?”. Всё бы хорошо, но меня мучила ещё и обида. Погнавшись за двумя зайцами, в результате я осталась ни с чем. При всех здравых мыслях всё равно просачивалась тревога и предательская мысль в противоположность мудрым рассуждениям – можно ли всё вернуть назад?..
Как назло – ни от кого никаких писем. Обижалась на Сергея, сообщила ему, что скоро экзамены и жду поддержку, а от него ни слуху ни духу.

Кое-как прошёл месяц. Оставаться на отпуск в Москве не желала ни дня, мне требовалась полная смена впечатлений, здесь всё напоминало о Мише. 23 июля я уехала в деревню, намереваясь вернуться обратно 20 августа.
Смена обстановки помогла мало – я продолжала предаваться воспоминаниям, которые терзали душу. На родину предков ехать не хотела, я скорее туда сбежала, и вела себя, как беглянка – неспокойно. В этих краях я появилась после перерыва. Раньше родители ежегодно отправляли меня к дальним родственникам на всё лето. Девчонки там хорошие, а потом, повзрослев, и на ребят стала посматривать. Подкупала, прежде всего, непосредственность сельских жителей, людей что называется “от сохи”. В городе совсем другая атмосфера, более сложная, многослойная, как пирог, со множеством взаимосвязей, разными стереотипами поведения. Город – сложный автономный мир с определёнными правилами и порядками. А в деревне всё просто и душа распахнута настежь, широко-широко, и при этом никто не скажет, что ты выпадаешь из общей массы или что ты странная. Здесь всё гармонично и естественно – ты, небо, солнце, деревья, курочки, лес, незатейливый крестьянский быт, простые разговоры, добрые улыбки. Ни разу не встречала людей с камнем за пазухой или недобрым взглядом. Все тебе улыбаются, и все тебе рады.

“Иринка, Иринка” – так и слышится со всех сторон, и первую неделю я выполняю роль посланника между двух миров, от которого хотят всё знать про Москву, про родню. Завтра всё, что расскажу, станет известно односельчанам, новость будет передаваться из дома в дом, и все будут завидовать моим родственникам. Ведь если я приезжаю, значит, в далёкой Москве не забывают своих родственников, значит, в прошлый раз не обидели, раз приехала снова.

На этот раз поездка обещала быть скучной – все ребята давно служат. Именно поэтому я два года туда носа не кажу. А с незнакомыми заводить дружбу нет желания. Одна радость – милые подружки. Они сразу налетели, сразу столько визга, смеха – “Ой, а ты, как городская, косу обрезала, ой, а юбка-то у тебя какая короткая, старухи не заклевали?” – “Как ты там? Не пишешь совсем” – “Да некогда, в институт поступала, да влюбилась ещё вдобавок!” – “Ой, расскажи!”.

Раньше, стоило мне приехать, как новость облетала не только всё село, но и окрестности, и мой парень из деревни в шести километрах отсюда, вместе со своими друзьями уже к вечеру дежурил у калитки. Стоял такой шум и гам! Я выходила из дома, и не хватало только оваций. А через два часа, удовлетворив первичное любопытство, все деликатно оставляли нас и разбредались по селу – кто парами, кто группами. Каждый раз по приезде девчонки докладывали, что Саша, мой деревенский ухажёр, ни в чём таком замечен не был, то есть хранил мне верность.
В первый же вечер не удержалась и рассказала девчатам о своём любимом, показала фотографии. Самую красивую из фотографий поставила на стол, бабушка деликатно спросила: “Жених или нет?”. Ответила утвердительно. “Ой, ревновать будет к нашим ребятам, спать не будет, пока ты не приедешь, такая красивая девушка”. “Ничего, – подумала я, – ему это сейчас только на пользу”… Также не удержалась и протрепалась девчонкам про то новое, что открылось мне во взаимоотношениях с противоположным полом. Подружки слушали, затаив дыхание. При строгих сельских нравах подобные отношения исключались в принципе. Ребята с девчатами даже за ручку вместе по селу не могли пройти, только перед самой свадьбой.

Вечером из деревни, где жил мой деревенский ухажёр, никто не пришёл, значит, как я и предполагала, ребят забрали в армию. Всех. Завадинский Сергей старше других, но его отпуск с моим мог не совпасть, во-первых. А во-вторых, он не решится идти ко мне в другую деревню, он же говорил, что боится, как бы Саша не переломал потом ему руки-ноги.
Так я и скучала, иногда вспоминая о потерянной любви. В каждом письме ждала, что мама напишет что-нибудь о предмете моей страсти, но – увы. Я опять перебирала в уме частности нашего последнего разговора и пыталась понять, что же произошло на самом деле? Эквилибристика слов ничего не значила, тем более я сама словесно приблизила развязку. Какова истинная причина нашего разрыва, оставалось загадкой. Может, разошлись потому, что пока я сдавала экзамены, ему понравилась другая девушка? Но в том-то и дело, что он не производил впечатления ловеласа. Даже наоборот, обладая неоспоримыми внешними достоинствами, вёл себя достаточно скромно. Если он сейчас не один, то уверена, что вряд ли найдётся ещё такая девственница, как я, и Миша наслаждается общением в полной мере, а не как со мной – исключительно платонически. Ну что ж, дай им Бог, как говорится. Но всё равно ему не забыть мою чистую душу, не может быть, чтобы встречи со мной не оставили никакого следа и стёрлись в его памяти…

Наконец, я погрузилась исключительно в отдых, занялась АУТогенной тренировкой, которая, как всегда, помогала отключиться от проблем. Единственное, что беспокоило, так это сердце. На родине предков, в другой климатической зоне, оно всегда пошаливало, а теперь разыгралось не на шутку, хоть домой уезжай! Пасмурными вечерами, когда дождь и ветер стучались в окно, я лежала на пуховой обнимающей меня постели и чуть раскачивала кровать. При этом пружины убаюкивали несчастную девчушку, пытаясь успокоить. Я вспоминала весёлые деревенские деньки и всех ребят, которые сейчас отдавали долг Отчизне на разных её рубежах, на севере и юге, западе и востоке нашей необъятной Родины…

Вскоре началась сорокоградусная жара, от которой люди ходили сонные, как мухи. Всё вокруг вымирало, и даже тень не спасала от палящего солнца. Работы приостановили, народ подчинился закону природы и попрятался в домах, хлевах и сараях. Только к вечеру, когда спадала основная жара, все вылезали из укрытий – и люди, и животные. Берег речки стал самым популярным местом в селе, здесь безвылазно плескалась и визжала детвора и молодёжь. Даже несколько смелых женщин купались, что на селе считается большой редкостью. Мы тоже часто пропадали на пляже, и к нам сразу непонятно откуда прикомпанились ребята, кстати, довольно привлекательные, бывшие деревенские, а теперь живущие в городе и приезжавшие в село на каникулы или в отпуск…

Но я не настроена была на общение и всячески его избегала. Я в упор не хотела видеть их, и Надя, моя подружка, никак не могла уразуметь, почему. Один из ребят, Коля, несмотря на мои протесты и намёки хлопцев о Саше, всё же решил пришвартоваться к нашему шалашу и несколько вечеров безвылазно сидел на лавочке под окнами. Надо полагать – неспроста. Брат Вася выходил к нему, чтобы составить компанию, а потом и другие ребята, его сверстники, тоже присоединились. Девчонки сказали – надо выйти посидеть с ними, а то нехорошо получается, можно никуда не ходить. Ну, это как дань уважения, только и всего. Хорошо. Вышли. Смеркалось. Уселись сбоку. Разговор вообще не клеился. Так прошёл первый вечер с ребятами. Гулять не стали, Надя проявила солидарность, что она делала всегда, хотя ей по-прежнему непонятны были мои поступки. Коля никаких чувств и желаний не выражал – не настаивал на прогулках парами, не уговаривал девчонок идти в кино или ещё как-то разнообразить существующее положение. Мы просто спокойно сидели и потом расходились по домам.

На третий раз у Коли появилась зацепка – он собирался ехать в деревню, где жил брат моего дедушки, а я подумала, вдруг туда пришло письмо от мамы, можно и съездить. Как раз будет случай повидаться с дедом Васей. Если я не хотела видеть бабу Шуру – вообще! – то двоюродный дедушка тут ни при чём. И так слово за слово мы договорились на послезавтра встретиться для поездки. Коля подъехал строго в назначенное время. Я была уже наготове. Он не проявлял ко мне особых чувств, и я успокоилась. Если бы у него горели глаза, я бы не стала искушать судьбу и ни за что не согласилась на эту поездку. Сил на отпор нет. Парень вёл себя исключительно по-деловому и мне это импонировало. Стеснительные ребята вообще всегда вызывают во мне уважение. Но здесь было не стеснение, а просто черта характера – отсутствие настойчивости. Мне не нужно контролировать ситуацию, я могла расслабиться и по дороге предаться воспоминаниям. Что и сделала. За поездку мы едва перекинулись парой слов.

В деревне у деда Васи мы пробыли три часа. За это время я успела повидаться с родственниками, и ровно в шесть Коля ждал меня у дома. Но в этот раз он поехал не по главной дороге, а по улице, на которой нельзя было развернуться из-за узости. А давать задний ход, как делали это другие водители – почему-то не стал. В принципе, он мог взять меня и на главной улице, но мы то ли не догадались так договориться, то ли он не очень хорошо здесь ориентировался и не знал, какие есть выходы на трассу через деревенскую улочку. Сначала мы проехали по моей улице, потом свернули на широкую улицу, где жил Саша. Не хотела, чтобы меня ненароком увидели его сёстры и потом ему написали – Кира приезжала сюда и ехала в машине вместе с Колей Морозовым. Зачем ему расстраиваться в армии? Но на улице я увидела только пару старушек и тех у самого конца села, то есть незнакомых.
Мы выехали на полевую дорожку, кое-как разъезженную машинами. Основная дорога утрамбована и более широкая, чем эта. Вспомнила, что в этом месте мы с Сашей как-то просидели дотемна в пшеничном поле, чтобы нас не видели односельчане, потому что ему не хотелось выходить на работу на оставшиеся два часа до конца рабочего дня.

Коля молчал, как и давече, не нарушая мой покой. Может быть, боялся показаться несовременным. Тишина – моя стихия, я вся углубилась в себя, в свои переживания и воспоминания... Солнце сверкало, поливая зрелую пшеницу жаркими лучами. Золотое пшеничное море раскинулось справа и слева от дороги, ветер носился над полем, волны из колосьев, перекатываясь друг за другом, переливались. Всё вокруг тихо, спокойно и казалось, что ничего в мире не может нарушить этот вселенский покой и умиротворённость. Мы сидели в душной кабине, нагретой раскалённым солнцем, на горячих чёрных пружинистых сиденьях и тряслись на ухабах деревенской дороги. Скорость была незначительной. Никакие предчувствия не тревожили мою душу.
А дальше случилось нечто непонятное – на совершенно ровной дороге, когда грузовик ехал по выезженной тысячу раз колее, машину вдруг подбросило в воздух. Водитель не увидел на пути камень? Не справился с управлением? Автоматически вывернул руль не туда, хотя никакого поворота не было и в помине? Что вообще произошло???

Я почувствовала удар из-под днища, который подкинул машину вверх. Как в замедленной съёмке, я увидела, что она стартовала метра на три-четыре вертикально, при этом оглушающе звучал скрежет всех деталей грузовика. Мы парили в воздухе несколько мгновений, я крепко держалась за кресло руками и готовилась обхватить ими голову при приземлении. Достигнув пика высоты, машину стало заносить вбок, и она критически наклонилась в сторону парня. Удар о землю не оставлял ему шансов. Если эта рухлядь развалится при падении, то и меня может накрыть груда металла… И вдруг произошло чудо – прямо у земли машину выровняло и мы встали на колёса. Соприкосновение с землёй было такой силы, что казалось, это не может пройти для организма бесследно. Я сгруппировалась и мышцами попыталась максимально самортизировать удар. Микола крепкий деревенский паренёк, всё выдержит, это не изнеженные городские ребята. Несколько раз подпрыгнув в сопровождении лязга многочисленных железяк грузовика, испытывающих непосильные нагрузки, оркестр звуков утих и машина замерла на месте как вкопанная. Разгорячённые и потревоженные детали ещё несколько мгновений издавали скрипы, жалуясь на жизнь, шёл парок от двигателя, а столб пыли – от разболтанных механизмов нутра машины и обстановки кабины. Хлопец заглушил мотор, положил голову на руль и несколько минут сидел, не шелохнувшись.

Я вполне допускала, что его глаза окажутся на мокром месте, что в такой ситуации естественно. Потом он выдавил из себя: “Никогда бы... себе... не простил, ...если бы... с тобой ... что-нибудь ...случилось”. Это прозвучало практически как признание в любви. Речь была замедленной, с паузами и местами невнятной, затем наступила тишина. После некоторого времени молчания, мы стали обсуждать это невероятное происшествие – как машина могла в воздухе поменять крен. Что в итоге нас и спасло!!!

Я прекрасно осознавала, что сегодня произошло моё второе рождение. Что я чудом осталась жива. Что не зря изначально у меня не было желания ехать в соседнюю деревню. И что мне не нужно было это делать ради дедушки. Второе, что я поняла – деревенская жизнь всегда таила для меня какие-то неприятные неожиданности. И – наверное – мне стоит очень серьёзно задуматься над тем, чтобы больше сюда не появляться. Вообще! Как ни прискорбно это сознавать, но именно так! Это же совершенно очевидно – который уже раз я рисковала здесь своей жизнью? То куриные косточки на свадьбе, то трактор, чуть не наехавший на меня, при этом парень сам едва не погиб, то холодная вода реки и бурное течение, куда меня угораздило прыгнуть за мячом.
Сколько можно испытывать судьбу?!

Правильно, что не реагировала на ребят, интуиция подсказывала, что вести себя надо тихо и смирно. Последующие дни я замкнулась в себе. Не чаяла уже, как вырваться обратно в Москву, точно также, как совсем недавно рвалась оттуда. Тело болело от сотрясения, каждая косточка ныла и жаловалась. После возвращения в Москву надо будет провериться у докторов – всё ли в порядке? Страх сковал душу; я всё ещё была под впечатлением. Три дня я пролежала на постели, вставая только поесть. Вокруг меня образовался вакуум. Все оставили меня в покое. Ни домашние, ни девчонки не лезли с вопросами, с предложениями куда-нибудь пойти или просто с разговорами, и даже надоедливый брат странным образом отстранился.
C Николаем мы договорились, что ни одна живая душа не должна знать, что с нами произошло.

В Москву я летела с надеждой, что Миша непременно ждёт моего возвращения и беспокоится обо мне. Но желание встретиться было спрятано в самых дальних уголках моего сердца, где обычно хранятся совершенно несбыточные сказочные мечты. Надежда почти нереальная, ноль-ноль-ноль процентов из тысячи. Такой видный парень и я – с самого начала нашего знакомства такое соотношение казалось неправдоподобным. Михаил всё лето развлекался, может даже не с одной красавицей, а обо мне и думать забыл!

На работе о драматическом деревенском эпизоде рассказала Ире Мишковой, с которой мы случайно встретились в коридоре института – она засиделась у машинисток, а я – у копировальщиц. И те, и другие находятся на четвёртом этаже близко друг к другу. Мы одновременно вышли из дверей и вместе направились в сторону столовой. Когда очередь подошла к раздаче, к нам присоединилась редактор Тамара Ивановна. Если кто-то из отделов стоял в очереди, к нему всегда присоединялись свои. Доходило до смешного – иногда стоит один человек и к нему набегает ещё десяток. Мы взяли подносы с приборами и стали выбирать блюда.

Пока ждали новые порции, я сказала Ире:
– А ты знаешь, со мной на отдыхе произошла автомобильная авария…
И поведала ей свою страшную историю. Она понимающе кивала головой. Я подытожила:
– …Можно сказать, чудом осталась жива. Представляешь? А что могло бы быть, если бы этого не произошло?!
– Да ничего не было бы! – вдруг неожиданно сказала Тамара Ивановна у меня за спиной.
Я обернулась и наткнулась на её довольные глаза.
– …И ничего бы не случилось! Земной шар продолжал бы вертеться, как и раньше! – почти насмешливо произнесла она.
Вот как это понимать?!
Я оторопело молчала, а она продолжала развивать свою мысль:
– …Мир просто этого не заметил! Для тебя это событие, а для людей – нет. Всё было бы ровно так же, как и раньше. Люди работали бы, учились, влюблялись, женились, рожали детей и строили бы города.

Она нагло улыбалась мне в лицо, стояла на своём и доказывала, что это сущий пустячок. “Кто ты такая” – сигналили мне её светло-голубые бесцветные глаза, пустые как внутренность колодца у самого края... Вмешиваться в чужой разговор неприлично... Для её возраста может быть это и нормально, но для молодой и, тем более, красивой девушки – нет. И самое главное – о родителях она подумала? Неужели не жалко? Ведь она возраста моей мамы и у неё две взрослые дочери. Чудовищно. Она и раньше мне не очень нравилась, эта замотанная домашними делами женщина из редакторской группы. Оказалась ещё и глупая! 

*     *    *

Как не увидеть трагедию в том, что молодой цветущий организм мог подвергнуться нешуточному испытанию, и не порадоваться благополучному исходу?!?
Весь день я находилась под впечатлением жестокого мнения чужого человека и по-всякому прикладывала фразу Тамары Ивановны, пытаясь философски её как-то обосновать. Но может быть, она просто дура, и её мышление находится вне зоны понимания сложных вещей? Вот тебе и редактор, человек, безусловно, грамотный. Теоретически хотя бы. И – такие неординарные в наихудшем своём выражении мысли...

Вернулась я домой толстенькая, как поросёночек, и загорелая, как с юга. Наконец, нынешним летом стала носить вышитую блузку. Два года назад целое лето вышивала её, но подруге Оле настолько понравилась оригинальная вещица, что она, недолго думая, взяла и присвоила её себе. Сначала говорила, что хочет перерисовать узор и вышить такую же. Но вскоре поняла, что труд огромный и решила просто забрать. А я всё жду и жду, потом скумекала, что не дождусь, стала вышивать вторую. Но она получилась хуже – материал не такой тонкий, как батист, и нитки не настолько яркие, как в первом случае, когда пользовалась шерстяными нитками из отходов трикотажного производства, а теперь пришлось использовать мулине. Одела, наконец-то, вышитую украинским орнаментом блузочку, люди смотрят, дивятся, какая она необычная.

Поехали мы с мамой на Калининский рынок*. На базаре купили корзинку для ягод, чтобы не помять, насыпали в неё смородину и ходим между рядами. К кому из мужчин не подойдём, сначала смотрят на маму и называют цену. Потом смотрят на меня. Мы начинаем с мамой советоваться, продавец спрашивает:
– Вы вместе?
– Да.
Продавец сразу снижает цену. И так несколько раз подряд. Прямо глаз отвести не могут, как договорились. Вот что значит девушка в национальной одежде да с лукошком в руке!

-----------------------------------------------------
* Калининский рынок по названию района – так называли в народе Лефортовский рынок, который существовал до 2017 года. Находился рядом с метро Авиамоторная.

Раз пять нам снизили цену, мама говорит: “Всё, теперь на рынок будем ходить вдвоём, такая экономия!”. Человека три вообще натурально заболели: “Берите бесплатно, ешьте на здоровье! Приходите на рынок чаще нам на радость. Пусть люди вами любуются. Прямо не осмеливаюсь… телефончик не дадите?”.

Мы вылетели с рынка, потому что мужики собирались и как лунатики, шествовали за нами по базару, бросив товар. Так и топали до ворот, стояли и смотрели вслед. Встречные мужчины стали на нас оглядываться, и другие попутчики интересовались, кого это разглядывает толпа, артисты, что ли, какие идут? Даже когда мы отошли на приличное расстояние, интерес не пропадал, и я видела удивлённые взгляды прохожих. Не знала, куда девать глаза, мама тоже смущалась. Когда дошли до автобусной остановки на шоссе Энтузиастов, она стала надо мной подшучивать: “Ну, ты даёшь!”, на что я пыталась оправдаться: “Да я не пойму, в чём дело, – не накрашенная, толстая...”.

То, что я оригинальная, это да, не отнимешь – вышитой блузки ни у кого нет. Блузочки с национальным орнаментом носили в давние времена. Никто не ходит с корзинками, это тоже считается по-деревенски. Но ведь красиво же! Тем более что мне нравится всё необычное. Фантазия иногда во мне действительно буйствует, я не зря собиралась учиться на модельера. Созданные мною вещи многие люди начинают копировать и перенимают мою манеру одеваться. Но если бы я могла претворять в жизнь самые смелые свои идеи – на улицу выйти в них было бы невозможно. Это только для подиумов. Сейчас и то оглядываются, хотя корзинка используется по назначению, в ней лежат ягоды.
Пришли домой, смеёмся – ну всё, сегодня с полсотни мужчин спать не будут, вспоминая загорелую девушку в вышитой сорочке и с корзинкой в руках. Эх, стыдно было брать на халявку фрукты и овощи, не наглые мы. Может быть, к сожалению?