Две истории о патриотизме. Какой из них нам ближе?

Французский писатель-романист Марк Леви как-то точно подметил: «Патриотизм — это любовь к своей стране, ненависть к другим нациям — это национализм». Эта мысль является точным ориентиром в нашем сложном мире, где грань между здоровым чувством любви к Родине и ядовитым чувством превосходства над другими порой становится размытой.

Мы никогда не должны допустить, чтобы наша искренняя и глубокая любовь к Отчизне переродилась в ненависть или презрение к другим нациям. Крайне важно помнить и постоянно осознавать, что сама Россия изначально, исторически — это многонациональная и многоконфессиональная страна. Её территория — это общий дом для сотен народов, культур и традиций. Истинное богатство нашей страны — не в недрах, где лежат золото и алмазы, а в прочной, веками выкованной дружбе между её народами. Это единство в многообразии — наш главный стратегический ресурс, наша сила и наша гордость.

Важной частью сохранения этой гармонии является отказ от поспешных и порочных обобщений. Главное — не нужно делать выводы по отношению ко всему народу на примере одного человека. Это логическая ошибка, которая лежит в основе большинства стереотипов и ксенофобии. И мои истории об этом…
I

В преддверии 80-летия Великой Победы над фашистской Германией мне посчастливилось быть в эти дни в самом сердце нашей страны – Москве. Конечно, я ехал туда не как «гастарбайтер» или «понаехавший». Меня вызвали для награждения медалью «Георгиевская лента» в Центральный Дом литераторов, и буквально накануне выезда мне позвонили и сообщили еще одну радостную новость: мой рассказ «Забытый герой Мариуполя» о морском пехотинце Айгуме Ногаеве с позывным «Рокот-12», который спас от гибели более пятидесяти сослуживцев в Мариупольском «Доме Павлова», вошел в список финалистов литературного конкурса «Георгиевская лента 2021-2025».

Торжественная церемония награждения должна была состояться 7 мая, в канун празднования юбилея Победы, и ожидалась стать поистине знаковым событием. Конкурс был учрежден для укрепления национального самосознания и патриотизма, а его проведение – это дань памяти героизму, проявленному как в годы Великой Отечественной войны, так и в ходе современных боевых действий. Осознавать, что моя скромная работа была частью этого важного дела, — большая честь.

Естественно, я не мог упустить возможность лично прикоснуться к этому историческому моменту. Вместе с супругой мы выехали в Москву, где нас радушно встретили родственники, предоставившие нам кров. Однако все бытовые подробности отошли на второй план перед лицом главного события. В день церемонии, дабы вовремя добраться до места сбора, мы вызвали такси до Дома литераторов. Погруженные в предпраздничную атмосферу города, мы стояли и ждали машину, наслаждаясь видом нарядной столицы, готовящейся к великому празднику.

И в этот момент ко мне подошел один уж больной, дряхлый старичок, чей облик словно сошел со страниц тургеневских «Отцов и детей», воплощая в себе не просто старость, а некий окаменевший дух прошлого. Он приветливо поздоровался, и я, со свойственной мне открытостью, ответил ему взаимностью и улыбкой. Видимо, он не ожидал такой реакции, и в его глазах что-то переключилось. Он внезапно перешел на оскорбления и свалил на меня вину за все свои жизненные беды. По его версии, корень всех зол заключался во мне, человеке, который лишь накануне приехал в Москву и уже уезжал следующим утром, и, разумеется, в Путине. Да, досталось и президенту — за то, что он, цитируя, «пустил всех нас из кишлаков и аулов в Москву».

Я стоял и молчал. Внутри, конечно, все кипело и переворачивалось, но я надеялся на Всевышнего и на свою выдержку, чтобы этот внутренний вулкан не вырвался наружу. Я стоял и слушал, как он, словно верблюд, плевался словами, оскорблял и унижал меня за то, что я не такой, как он: не белобрысый с голубыми глазами, не ношу иконки и татуировки, не матюгаюсь и не ругаюсь. И в эту минуту я думал лишь об одном: как же ничтожен и жалок он выглядит со своим убогим национализмом, стоящим на грани примитивного нацизма.

Я не стал ему отвечать. Не то, что словами — даже взглядом. Я просто отвернулся, глядя куда-то в сторону, на спешащих по своим делам людей, на праздничные флаги, развевающиеся над городом. А он стоял рядом, этот дряхлый, озлобленный старичок, и продолжал плеваться словами, как ядовитой слюной. Его голос был хриплым шумом, бессмысленным фоном к буре, которая бушевала внутри меня.

Мое молчание не было слабостью. Оно не было вызвано страхом или отсутствием аргументов. Нет. Я сознательно не стал опускаться до его уровня, не стал бросать в эту зловонную лужу драгоценные жемчужины памяти и боли моего народа. И отчасти — да, я понимал, что со стороны это выглядело бы так: молодой мужчина грубит старику. Окружающие, не слыша сути его оскорблений, осудили бы меня, а не его. Им было бы неважно, что его старчество стало не мудрым, а ядовитым, что его маразм — агрессивен и разрушителен.

А было что сказать. О, как было! Я мог бы рассказать ему о своем деде, который не «проходил» войну, а воевал, и закончил ее только в 1945-м, выжигая ту самую «коричневую чуму» с земли Европы и Украины. Я мог бы рассказать о брате моей бабушки, который в августе 41-го ушел добровольцем на фронт. И вместе с ним ушли 22 моих односельчанина. С двадцати трех человек начался их путь, и с нуля закончился. Никто не вернулся. Ни один. А моя прабабушка получила не похоронку, а весточку — «пропал без вести». Эта бумага пришла 9 мая 1945 года. В день всеобщего ликования — для нее наступила вечная тишина. И таких историй, вписанных в летопись моего народа, не одна, не две - сотни и тысячи.

Но я промолчал. Потому что я восемь раз был там, в аду, который сейчас зовется зоной специальной военной операции. И я знаю о патриотизме не из книжек и не из пьяных монологов в сквере. Я видел его. Это не слово — это дело. Это когда дагестанец и русский, ногаец и бурят, калмык и осетин делят пополам последний кусок хлеба и последнюю патронную ленту. Это когда русский парень, не зная молитв, становится щитом и охраняет брата-мусульманина, совершающего намаз. Это когда дагестанец, не раздумывая, бросается под огонь, чтобы вытащить раненого калмыка. Там, на передке, нет наций. Там есть только «свои». Там есть только вера в страну, которую мы защищаем — одну на всех.

И глядя на этого старика, я мог бы сказать ему: да, моя кожа темнее твоей. Мои глаза не безразличные голубые озера, а карие, как земля, которую я люблю. Но знаешь, в чем разница? В том, что мое сердце, вопреки цвету кожи, — светло и огромно. Оно распирает грудь от любви к этой Родине, которую ты лишь на словах называешь своей. А твое сердце, старое и бледное, почернело и съежилось. В нем не осталось места ни для чего, кроме плесени и ненависти к тем, кто не похож на тебя.

Не говоря ничего, я просто замолчал. Этому меня научила моя страна, моя история и моя вера другим ценностям. Научила тому, что сила — в молчаливом достоинстве, что правда — в деле, а не в крике, и что настоящая родина — она не в цвете волос или разрезе глаз, а в той общей жертвенной любви, которая сплавила в единый народ и моего деда-фронтовика, и русского пулеметчика, и дагестанского снайпера. Его ненависть была жалка перед этим знанием. И я оставил его с ней наедине.

Представьте на мгновение, какую страшную, нелепую ошибку я мог бы совершить в тот день. Если бы я, обожженный ядовитым словом одного озлобленного старика, позволил бы этому горькому семени прорасти в моей душе. Если бы я взял этот единичный, уродливый случай и возвел его в ранг универсальной истины, начав с холодной уверенностью заявлять: «Ах, так вот они какие, все русские! Вот оно, их истинное лицо!». Был бы я прав?

Нет. Конечно, нет! Это был бы крах не только логики, но и моей собственной человечности.

Да, мне было до боли горько. Горько и обидно услышать такие нападки здесь, в Москве — городе, который для миллионов, включая меня, является символом общего Отечества, сердцем огромной страны, вбиравшей в себя на протяжении веков сотни культур и народов. В тот момент укол этой несправедливости был острым и жгучим. Но разве одна капля яда может отравить целое море? Разве один крик ненависти способен заглушить тихий, но несокрушимый хор миллионов голосов, говорящих на одном языке — языке взаимопомощи, уважения и общей истории?

Я знаю, что нет. Знаю не понаслышке, не из книг, а по жизни, по опыту, выстраданному и прочувствованному.

И сама жизнь поспешила мне это доказать. В тот же вечер, словно в противовес утреннему уродству, ко мне на давно запланированную встречу пришла она — другая «москвичка». Знакомая, добрая, светлая девушка, настоящая душа компании, чей смех очищает воздух, а участие согревает душу. Я, все еще находясь под тягостным впечатлением, поделился с ней той историей. И знаете, что она сделала? Она… попросила у меня прощения. Хотя я прекрасно знал, и она знала, что она-то тут абсолютно ни при чем. В этом жесте не было вины. В ней была безмерная, искренняя человечность, эмпатия и боль за того, кто, будучи ее земляком, опозорил их общий город. Этим одним движением души она смыла всю горечь того утра.

Хорошо понимаю простую и непреложную истину: на основе этого единственного случая если бы я решил, что «вся эта нация такая», то совершил бы то самое преступление против разума и справедливости, в котором меня пытался обвинить тот старик. Я стал бы зеркальным отражением его больного мировоззрения.

«Так это же неправда!» — скажете вы. И будете абсолютно правы.

Это все равно, что съесть одно-единственное испорченное, гнилое яблоко и с омерзением заявить, что все яблоки на свете горькие и ядовитые. Абсурд? Да, очевидный! Но почему-то в отношении людей, народов, культур эта простая логика зачастую дает сбой. Мы берем одного человека, возводим его в ранг символа и натягиваем его уродливую маску на миллионы совершенно других, непохожих лиц.

У каждого народа, в любой стране, в любом городе есть разные люди. Это аксиома человеческого бытия. Есть добрые и злые, щедрые и скупые, честные и плуты, мудрецы и глупцы. Один человек с его ограниченным миропониманием и личными демонами не может и не должен становиться визитной карточкой миллионов. Он — лишь штрих, одна, возможно, невзрачная или даже уродливая деталь на грандиозном, многокрасочном полотне целого народа.

Моя молчаливая победа над его злобой и моя последующая встреча с добротой лишь подтвердили это. Мир не делится на «их» и «нас» по национальному признаку. Он делится на тех, кто сорит в лифте и оскорбляет незнакомцев, и тех, кто уступает место в метро и просит прощения за чужие грехи. И эти две категории есть везде. И я сделал свой выбор — не судить по одному гнилому яблоку, а ценить целый сад, в котором, к счастью, гораздо больше спелых, сладких и солнечных плодов.

II
Есть вещи, которые невозможно понять, сидя в уютной квартире под мерный гул мегаполиса. Их можно только прочувствовать кожей, вдохнуть вместе с пылью разбитых дорог, увидеть в глазах другого человека. Вот уже полтора года моя жизнь разделена на «до» и «после», а восемь поездок в зону СВО стали тем самым мостом между двумя реальностями.

Там, за сотни километров от привычного мира, жизнь течет по совершенно иному руслу. Она не просто другая — она обнажена до самых своих основ, до тихого мужества и простых человеческих истин. И именно там, в этом очищающем огне, слово «патриотизм» сбрасывает с себя налет официоза и громких фраз, обретая подлинные, кровоточащие оттенки. Это уже не абстракция, а плотно сбитая земля под ногами, это тепло кружки чая, протянутой товарищем, и это молчаливое понимание во взгляде.

Там, на передовой, стираются все границы. Там воюют не русские, не кавказцы, не сибиряки или уральцы. Там воюют «наши». Наши ребята. Плечом к плечу, прикрывая друг друга, они стоят против той самой идеологии, с которой в грохоте Великой Отечественной сражались наши деды и прадеды. Обычные солдаты Красной Армии, вставшие на защиту родной земли. И глядя на этих современных бойцов, с абсолютной ясностью понимаешь: они — прямое продолжение того бессмертного полка. Тот же выбор, та же жертвенность, та же любовь к Родине, что сильнее страха и сильнее смерти.

Помню, как мы отправились в путь сразу после тех самых «московских событий», в день начала Великой войны. Это было символично и горько. Мы везли гуманитарный груз, полные надежд и планов на благую миссию, чувствуя незримую связь с поколением победителей. Проехав около 800 километров, к ночи мы были в Ростове-на-Дону. Но, как это часто бывает в нашем деликатном деле, приключения начались именно там, где их не ждешь.

Мирная жизнь осталась позади вместе с работающими навигаторами и стабильным интернетом. Здесь, в прифронтовой полосе, воздух гудит от систем радиоэлектронной борьбы, а карты на телефонах превращаются в бесполезные пиксели. В этом цифровом вакууме, в напряженной тишине, мы, к своему досадному изумлению, пропустили нужную развилку и неожиданно для себя… поехали в сторону Москвы. Ирония судьбы казалась горькой: многократно проезжая эту дорогу, мы снова и снова умудрялись в ней запутаться. Каждая минута отсрочки была на вес золота, ведь мы планировали к полуночи пересечь границу и оказаться в новых регионах страны, а вместо этого безнадежно теряли драгоценное время, блуждая в темноте.

Осознав, что углубляться в дебри в поисках поворота на Таганрог — дело рискованное, мы приняли, казалось бы, отчаянное решение. Мы решили нанять такси и просто следовать за ним, как за проводником сквозь ночи и хаос.

И вот, словно ответ на наши сомнения, на обочине мы заметили одинокую машину. Подъехав, мы озвучили водителю нашу бедственную ситуацию — группу заблудившихся добровольцев с грузом, отчаянно нуждающихся в проводнике. И, к нашему изумлению, он без тени сомнения, без лишних вопросов и торга, просто согласился помочь.

В тот момент, сидя на переднем сидении такси, я снова почувствовал ту самую, особенную реальность. Реальность, где нет места равнодушию, где слово «товарищ» не пустой звук, а «помощь» оказывается не за плату, а по зову сердца. Это тот самый патриотизм, что живет не в речах, а в делах. В готовности незнакомого человека стать путеводной звездой для тех, кто везет добро и надежду туда, где они так нужны. Это та самая Россия — отзывчивая, простая и настоящая, ради которой стоит жить, трудиться и верить.

Проехав за ним эти спасительные 15 километров, мы, наконец, вырвались из лабиринта и выехали на прямую, ясную дорогу на Таганрог. И когда мы остановились, чтобы попрощаться, случилось второе чудо этой ночи. Алексей, наш проводник, наотрез отказался брать с нас деньги. Как бы многим ни показалось это странным или нереалистичным, он не взял ни копейки. Он просто посмотрел на нас, на нашу загруженную машину, и сказал: «Я ценю вашу работу. Вы и так делаете благое дело. Если нужно будет, я еще заработаю. Удачи вам, ребята!»

Эти простые слова, сказанные тихим голосом под ночным небом, прозвучали для нас громче любого оркестра. В них была такая искренность, такое достоинство и такая мощная поддержка, что усталость и стресс мгновенно ушли, сменившись чувством глубокой, почти болезненной благодарности. Это приятное, согревающее душу осознание: на свете еще осталось немало добрых людей, тех, кто готов протянуть руку помощи не ради выгоды, а по зову сердца.

И вот мы снова едем. Уже по верному пути. Под бескрайним куполом ночного неба, усыпанного бесчисленными звездами. Но внутри нас теперь горел еще один огонь — неяркий, но очень теплый. Огонь, зажженный добротой и человечностью случайного встречного. Эта поездка, этот вечер, этот человек — все это стало еще одним немым, но таким красноречивым подтверждением простой и вечной истины.

Что бы ни случилось, какие бы трудности и испытания ни вставали на твоем пути, всегда, в самый отчаянный момент, найдется тот, кто поддержит и поможет. Главное — быть искренним в своем намерении. И тогда помощь придет. Иногда в самом неожиданном облике. Иногда — в лице таксиста по имени Алексей, который не взял ни копейки, но подарил нечто неизмеримо большее — веру в людей.
***
Две истории. Разные, как разные мы все с вами. В одной — дряхлый, озлобленный старичок с ненавистью ко всему нерусскому. Он швыряет в пространство уродливые слова, оскорбляющие всех «нерусских», тычет костлявым пальцем в тех, кто не похож на него. Его патриотизм — это не любовь к своему, а яростная ненависть к чужому. И это страшно.

 В другой — обычный русский парень со своей бескорыстной помощью тем самым «не русским», то есть нам.  Его помощь — бескорыстна, проста и человечна. Для него эти люди — не «они», а просто люди, попавшие в небольшую трудность. И он, русский человек, помогает им просто потому, что так надо.

Эти два образа — как два полюса одной Земли. Северный, покрытый вечным льдом отчуждения и злобы, и Южный, полный жизни и теплого течения человечности. Их объединяет только одно — и старик, и Алексей по паспорту русские. И я уверен, что Алексей, наш таксист, не позволил бы себе того, что позволил себе старичок из Москвы. Потому что в Алексее живет та самая, настоящая Россия — не узкая и агрессивная, а широкая, хлебосольная, умеющая понимать без слов и помогать без расчета. Та Россия, для которой «свои» — это не обязательно те, кто одной с тобой крови, а те, кто рядом, кто нуждается в участии.

Вот они, две истории. Две России, живущие бок о бок, но словно в параллельных мирах. Такие разные, как разные мы все с вами.

Старик кричит о любви к Родине, но на самом деле он предает её главный завет — завет милосердия и братства. Алексей же молча, своим простым поступком, этот завет исполняет. Он не говорит громких слов о патриотизме, он просто вяжет из таких вот маленьких добрых дел прочную, неразрывную нить, которая и скрепляет нашу огромную страну.

И когда я думаю о будущем, я молюсь о том, чтобы в нашем обществе было как можно больше таких Алексеев. Парней и девушек, мужчин и женщин, которые своим ежедневным, тихим подвигом человечности противостоят яду ксенофобии. Которые помнят, что сила России — не в чистоте крови, а в богатстве душ, в способности принять, понять и обогреть.

Вот она, главная битва за Россию. Она происходит не на полях сражений, а в наших дворах, в маршрутках, в очередях, в наших сердцах. И каждый из нас ежедневно решает, на чьей он стороне — на стороне озлобленного старика, сеющего рознь, или на стороне Алексея, таксиста, который везет нас всех в одно общее, мирное будущее.

Мы — один народ. У нас одна страна. И наш священный долг — сделать всё, чтобы эту страну, этот сложный и прекрасный узор, не сумели разрезать на куски ножницы наших врагов, как внешних, так и, что страшнее, внутренних.

Именно для этого мы должны чтить нашу историю. Не ту, приглаженную и удобную, что пытаются нам навязать, а настоящую — живую, с её горькими поражениями, с которых мы поднимались, и с её великими победами, которые мы делили поровну. Потому что, как говорил Имам Шамиль, если мы выстрелим в прошлое из ружья, то будущее выстрелит в нас из пушки. Нас пытались сломить, и не раз. Войны, смуты, распри… Но мы, как феникс, каждый раз восставали из пепла, потому что в самый тёмный час находили в себе силы помнить: мы — едины! И сегодня главная наша задача — не допустить, чтобы враги внутренние, самые опасные и коварные, не разделили нас на «своих» и «чужих». Ведь они не идут с мечом наголо, они шепчут отравленные слова в уши, сея подозрение к соседу, который молится иначе, или к человеку, чья внешность отличается от нашей.

Я уверен, настоящий, зрелый патриотизм — это не слепая ненависть к «другим». Это — уверенная, спокойная и крепкая любовь к «своим», построенная на уважении, знании своей культуры и готовности к диалогу. Это глубокое понимание, что любовь к России не требует от нас неприязни к другим странам и народам. Быть патриотом — значит беречь тот уникальный, хрупкий и прекрасный многонациональный мир, что сложился на просторах нашей земли. Это — ежедневный труд, борьба с предрассудками в собственной голове, умение остановить обидную шутку и всегда помнить, что за любым ярлыком, за любым штампом «представитель такой-то нации» скрывается живой человек. Со своей болью и радостью, со своими достоинствами и недостатками, со своей мечтой о счастье — точно такой же, как у тебя.

Именно так, всматриваясь в лица, а не в ярлыки, мы и сохраним то главное, неосязаемое и бесценное богатство, что завещали нам наши деды, чьи истории мы храним в старых тетрадях. То богатство, что дороже любой нефти и любого оружия. Уважение. И дружбу между народами. Это и есть наш щит. И наша единственная, настоящая победа.