Мы едем к тебе. Глава 26

Я заглянула к ней в палату, и она сразу позвала меня поближе к себе. Она лежала в тусклом свете посреди маленькой тесной камеры.
– Наташенька, – просипела она мучительно, изможденно, – выслушай меня.
¬– Я слушаю! – заверила я, сидя рядом ни жива ни мертва, не в силах опустить глаза.
– Натулик, – протянула она холодную, сухую руку. – Мне очень плохо… Просто ужасно. Возможно, мы сейчас говорим с тобой в последний раз.
– Марианна, что ты! Окстись! – чуть не заорала в голос я.
– Наташа, не надо! Восприми это серьезно и спокойно! Я чувствую, а предчувствия у меня особенные. И я наконец должна тебе сказать. Теперь уже нечего таить. Я не хотела говорить это и скрывала от многих, даже от тебя. Но теперь ты должна знать, потому что… Короче – мои предки, бабушка и дедушка – из Глёка!
Мы молчали несколько мгновений. Мне не верилось, однако стало ясно, что теперь уж она точно не обманывает.
– Прости, родная, что я виляла, немного тебя морочила! Но знай – это так.
– Потому ты так хорошо видишь в темноте? – разлепила губы я. – И так всё особо чувствуешь? И вычислила, куда именно нам идти? И, в конце концов, довела меня почти до Глёка?
Марианна кивнула – мол, да, ты поняла всё совершенно точно и верно!
– Прости, Наташа, если когда что было не так с моей стороны!
– Что ты, Марианночка! Спасибо тебе за всё, что ты сделала мне! – сказала я.
Тяжко болеющую Марианну не следовало больше беспокоить. Я вернулась в свою палату. А потом протрусила в коридор, в мягких тапочках и рубахе почти до полу…
Там теперь сидел только один человек. Бритый. С сигаретой. У него были чуть-чуть седые виски.
…Я не верила. А где же длинная борода? И курил он раньше трубку…
Но тут раздался знакомый, тихий голос:
– Доченька! Наташенька!
– Папа! – почти беззвучно всё мое существо потряс этот тихий крик.
Я не помнила, как оказалась рядом. Мое лицо было у него на груди.
Однако мне не снилось. Нет.
Мы смотрели друг на друга. Кажется, он заметил и понял… Но ничего пока не сказал. А мне отчетливее всего бросились в глаза кончики его отросших волос на висках, поседевшие за одно вроде бы лето.
– Не волнуйся. Теперь я свободен, – только и обронил он. – И я здоров.
Я знала, что предстоит большой рассказ. И мой. И его… Я же слышала его голос там!..
– Папа, значит, ты… был в той башне?
– Да, доченька, – сказал он. – И увидев вас, я крикнул про подземный ход. И вы меня услышали.
– Но как ты оказался там?
– Сам.
– Что? – не поняла я.
– Завтра, – коротко обронил он, и я осознала и приняла это. – Завтра, – повторил мой отец.

Ночью что-то случилось. Я просыпалась и слышала беготню, возню, отдаленные сдавленные крики мужчин и женщин.
Утром я вышла в коридор. Ранний пациент в шлафроке читал вслух, то ли себе, то ли как бы всем в пространство, в частности, мне, свежую газету:
– О-о, – читал он, – как показывают датчики в Ягли, Радапоге и в других наблюдательных точках – коэффициент магнетизма в тропосфере перестал нарастать… Уже несколько дней как стабилен. Впервые за столько, значит, лет!
Я особо не обратила на него внимания. Я держала курс на Марианнину палату. И дорогу мне преградил врач. За его спиной я различила силуэты суетящихся нагнувшихся сестер.
– Пожалуйста, – сказал он. – Вам нельзя сейчас туда.
Он твердо смотрел на меня.
И я послушалась. Я ведь точно была уже не одна. Я могла навредить ему. Или ей, я не имела на это право! Но я уже догадывалась, что произошло перед рассветом…
Не в силах сдержаться, я взглянула и успела увидеть кое-что на полу палаты. И тотчас отвернулась. И врач уводил меня.
– Не смотрите! Образумьтесь и не смотрите! Прошу вас!
– Да-да, – пробормотала я.
Слезы уже текли. Но доктор был умный и мудрый. Едва он успел отвести меня в процедурную и посадить на кресло, как они хлынули.
– Ничего, это можно, – кивнул врач. – Это даже хорошо. Произойдет разрядка. Плачьте. Только я побуду рядом, вот там.
Слезы лились потоком. Затем я забилась, и тогда врач подошел ко мне и вовремя остановил:
– А вот так не надо! Не доводите себя до истерики! Теперь успокаиваемся! Потихоньку, дышим! Дышите глубоко! Вместе со мной!..
Слезы капали. Капали. Капали… Но я уже пришла в себя. По команде мудрого врача дыхание нормализовалось. 
– Как себя чувствуете? – спросил он, и я не сомневалась, что; он в основном имел в виду. Я ответила: нормально. Он спросил, не тошнит ли меня, и я сказала, что сейчас редко.
А потом появился папа. Они вдвоем были рядом – доктор, почти как та самая доктор Лидия, только в мужском обличье, и папа, который нашелся!
Этой ночью Марианна умерла от рака. Ей сделалось совсем плохо, и ее стало рвать прямо на пол палаты кровью. С кровью выходили мелкие кусочки легких, и сестры, и доктор, увидев это, разумеется, поняли – конец.
Они не успели даже еще убрать кровавые лужи (я и заметила их краем глаза). Потому что состояние Марианны странно изменилось. Она вдруг успокоилась. Бледно-желтое изможденное лицо посветлело. И – она умерла с улыбкой.
Вот как случилось: я в это время плакала о Марианне, а она – улыбалась. Так и застыв безмятежно, с радостным выражением лица на смертном ложе.