Мы едем к тебе. Глава 18

Произошедшее дальше походило на сон, однако – нас вызвал на разговор сам Раму-Аму.
Мы пребывали в смятении и не знали, как правильно готовиться. Но нас заверили, что Раму-Аму не проявит снобизм, а просто нужно держаться спокойно, естественно и не заносчиво. Только и всего.
Мы толком не могли заснуть, Марианна выкурила, несмотря на длительный утренний кашель курильщика, пачку за ночь. Мы шепотом говорили о том, что; слышали и читали в газетах об этом князе, которого в мире любили и ненавидели.
В общем и целом мы знали, что Раму-Аму очень богат, ведет роскошный и комфортный образ жизни, спит подолгу и терпеть не может, когда его будят утром. Он часто лежит на мягких диванах, но иногда ездит на рыбалку, на собственном корабле. Не пьет и не курит и в основном придерживается, как многие жители его страны, диеты, ориентированной на вегетарианство. Правда, по очень большим праздникам ест особое блюдо: живых новорожденных крысят в специальном густом соусе, которых смачно кладет в рот палочками. Также он любит мороженое, и даже сам придумал свой рецепт одного особого сорта мороженого. В политике же его можно было точнее всего охарактеризовать так: если он карал – так карал, а если одаривал – так одаривал. Именно потому-то стал, пожалуй, одной из самых неоднозначных видных фигур.
По слухам, Раму-Аму тайно политически взаимодействовал с Глёком. Впрочем, по другой версии, с Глёком как раз взаимодействовал вовсе не он, а – негласный покровитель варваров-подрывников – все тот же Таон Фара с совсем иного острова, точнее, полуострова.
Утром мы отправились во дворец.
Дорога туда вела через лесопарковую лощину, скрытую легким туманом. Сначала всё вокруг казалось пустынным, но потом мы разглядели нескольких верховых легионеров, неподвижно сидящих в седлах, будто конные статуи. А за ними стояла броневая боевая машина.
Дальше возвышались еще три конника, женщины, две из них – амазонки. Кстати, еще вчера, по довольно узнаваемым внешним чертам, мы порой отмечали амазонок среди местного населения. Невольно я думала: не увижу ли тех самых, «кортеж» Фаины, ведь они эмигрировали сюда? Но уж этого не произошло.
На нескольких проходных нас досконально проверили и обыскали. И, придя к выводу, что мы не несем в себе угрозы, представили долженствующей сопровождать нас пресс-секретарю и переводчице, или уж кто еще была она.
Впрочем, Марианна, как утверждала, сама неплохо владела новофиникийским – по сути вторым, «прикладным» языком современных жителей острова Раму-Аму.
Так или иначе, к нам вышла молодая женщина. Симпатичная, смуглая, однако с серьезным, деловитым и несколько усталым лицом; с непокрытой головой и в белоснежных бриджах. В ее чертах узнавалось нечто амазонское – но, скорее всего, она была полукровкой или «четвертинкой».
И вот – свершилось. Она ввела нас в приемный покой Раму-Аму.
Мы стояли в большой комнате, косясь на какие-то особые ниши вверху, где, мы не сомневались, внутри таились наготове заряженные на всякий случай арбалеты. Потолок был полукруглым, горели восковые свечи и свечи Яблочкова.
А на мягком диване сидел Раму-Аму, в синем мавританском халате и черной шапочке-куфи. Спокойный и вальяжный, вполне миролюбивым взглядом он смотрел на нас.
Девушка в белых кюлотах стояла поодаль, между нами с ним и в то же время немного в стороне.
Раму-Аму размеренно произнес почти певучим баритоном несколько фраз. Пресс-секретарь перевела, что князь приветствует нас и знает о протекции ученого. Потому что квиллит, признаётся он, – особая тема в его жизни.
Ого, – мысленно сказали мы, наверное, хором, – так вот в чем было дело!
Он снова заговорил, а пресс-секретарша безупречно и профессионально перевела, что Раму-Аму радовался в свое время сотрудничеству ученых двух стран и большой экспедиции в Брамберы. Он интересовался, к сожалению, сейчас приостановившимися исследованиями квиллита. Ибо квиллит мог бы сказать слово и в его государстве. Возможно, с помощью него удалось бы расширить монополии, основать торговые колонии на варварских островах.
Обана, – подумалось мне снова.
– Вообще изменить мир, изменить его грандиозно – это было бы да, – продолжал князь. – Однако сейчас всё это глохнет, квиллит не исследуется. Но я до сих пор помню совместную экспедицию, о которой мне много докладывали.
Похоже, всё складывалось наилучшим образом. Ай да Павлин! Знал ли он сам о таком резонансе той его брамберской вылазки?
– Квиллит, – мелодично повторил князь, похоже, мягко смакуя само слово, будто кусочек мороженого. Он поднялся с дивана и немного прогулялся по приемной. Подошел к светлому широкому окну и задумчиво смотрел в него, скрестив руки на груди и чуть картинно приподняв лицо вверх. Потом, почти пританцовывая мягкими туфлями, снова вернулся на диван-кресло.
Пресс-секретарь перевела, что он охотно дает разрешение двум красавицам плыть куда им надо, и пусть она максимально позаботится о них.
Мы поклонились, и вскоре девушка в белом шла вместе с нами уже по коридору обратно. Словно уловив наше любопытство, она впервые улыбнулась и – предложила посидеть да потолковать.
Мы не отказались. Принесли небольшой кальян, пресс-секретарь, положив ногу на ногу, сладко затянулась им, а Марианна закурила сигарету.
– Как впечатление? – спросила она нас уже чисто по-дружески. И, не дожидаясь ответа, продолжила: – Всё прошло хорошо, князь сейчас был в настроении. А то – у него приступы тоски. Знаете, – вздохнула она, – та самая, полуденная… Душная тоска лени, которая накатывает Бог весть откуда.
Миновала пауза, дымил кальян.
– Он посещал своего главного оракула – каменное око пустыни, – продолжила она. – Он очень верит ему, и предсказания его сбываются. Так вот, каменное око указует, что правлению Раму-Аму наступает конец. Да, как это ни печально, или, может, кого-то в мире порадует, – доверительно и просто говорила нам она. – Несмотря на то, что вы сами видите, как мы выросли, как поднята экономика, рождаются детки, но – вместо князя станет что-то другое. Что? Если б знать… Он чувствует меланхолию. То и дело. И понимает – это уже неотвратимо.
– Он слишком многое брал от жизни для себя, многое судил и вершил; он жил роскошно, – продолжала пресс-секретарь, – и за всё, по закону весов, надо платить. Рано или поздно. Каменное око пустыни показывает, что час скоро пробьет… Его волнует – что сделается после его смерти. Не активизируются ли снова и еще страшнее варвары на островах? Если б знать, – повторила она. – Наша армия сдерживала их столько лет, а теперь… Но – если б знать, – повторила она в третий или четвертый уже раз на своем замысловатом певучем наречии и развела руками. – Ну, пойдемте, девочки.
Уже на прощание она что-то тихонечко шепнула Марианне, очевидно, по-новофиникийски.
Потом Марианна рассказала. Оказывается, каменное око предсказало также, что Глёк в конце концов, рано или поздно, возродится. Я невольно хмыкнула.
Мы возвращались в город, снова увидев медленно нагоняющую нас колонну послушных флегматичных, шагающих, как автоматы, слонов, груженных продовольственными товарами. И где-то далеко засвистел паровоз.
И луч солнца блестел на золоченой статуе самого Раму-Аму, поставленной ему при жизни. А сразу за статуей виднелись корявые деревья, слышались крики обезьян, а кое-где с веток свисали змеи.