Мы едем к тебе. Глава 14

Но вскоре всё сложилось так, что Павлин не поехал с нами в готовящееся путешествие-поиск.
Он уже брал отпуск в этом году, и так просто ему не могли дать дополнительный. А кроме того – он уже получил от директора своего научного института выговор за пристрастие к спиртному, которое он однажды позволил себе и на работе. Нет, директор ограничился лишь выговором, однако если теперь Павлин еще бы не явился на службу…
Впрочем, он заявил, что готов ради поисков моего отца пожертвовать чем угодно!
И ладно, – продолжал он, – пусть меня выгонят из моего научного учреждения, пусть я вернусь непонятно куда. Но я помогу тебе, и вот – ради этого действительно стоит жить!
Я понимала, что он, похоже, и в самом деле готов на такой шаг, однако сама придержала его.
– Нет, – твердо ответила я, – Павлин, не надо таких больших и неразумных жертв! Со мной поедет моя верная бойкая подруга! Она надежная, а я сама уже окончила курс рукопашного боя, и мы возьмем с собой арбалет и два амазонских кинжала на случай самообороны. Марианна знает карты не хуже тебя и водит автомобиль. А тебе, значит, назначено – ждать меня! И это тоже прекрасно! Жди меня, Павлин! Мы, свободные переводчики, в ином положении, чем ты – можем ехать.
И он, конечно, согласился.
Мы обнялись и прижались друг к другу. И хотя он неоднократно говорил, что не видел себя в семейной роли, тем не менее точно так же он повторял, что совсем не против, если вдруг у нас все же, скажем, появится ребенок… И хотя он действительно пока не представляет себя родителем, но – будет значит будет!
Похоже, он сделался уже немного другим… Какой же он нравился мне больше и, главное, был более настоящим – прежний, потный, упоенный, с горящими идеей глазами, подтянутый и с котомкой? Или – слегка раздобревший, с помягчевшим взглядом, хотя и немного грустный, со спокойной нежностью и немного с запахом вина?
– Да, и я постараюсь завязать, – сказал он. – Не хочу неприятностей на работе. Я всё же не совсем пал.
– Ты совсем не пал, Павлин! – заверила я.
Однако я поддержала его в его решимости жить трезвенником хотя бы несколько месяцев или год. Это обязательно пойдет на пользу! И жди меня! Жди нас!
Я побежала к Марианне. Та была одна. Дочки, конечно, всё еще странствовали на гастролях, Александр отбыл на свою службу. А Марианна, голая, стояла у окна, поливала цветы, затем кормила хомяка в аквариуме, одновременно куря сигарету.
– Марианна, одевайся! – в шутку приказала я. – Мы едем!
– Искать твоего папу? – спросила она, поворачиваясь ко мне. – Я готова! – заверила она.
Как будто и в самом деле эта идея озарила ее. Помочь именно мне найти моего папу. Постараться это сделать!
К тому моменту, когда мы окончательно собрались в путь, произошло новое нечто. Нам опять пришла посылка! Точно такая же, как первая – и по внешнему виду, и по содержимому. Снова анонимная, с меткой Черола; в ней были пирожные, колбаски и фрукты и – аналогичная тугая пачка денег новенькими.
Через три недели принесли тот же транш в нашу семью!
Мама особо не протестовала, что я поеду. Трудно было сказать, во что она верила или не верила теперь, после второй посылки. В ее взгляде и выражении всей ее фигуры мешалось своеобразное холодное фаталистичное равнодушие – в то же время со странной надеждой. Она перекрестила меня в дорогу и просила беречь себя.
А Марианна, по ее словам… убегла от мужа. Вообще легко и просто… Только потом, в дороге, она призналась более развернуто.
Мы уложили в машину бочки с солониной и соленой рыбой, упаковки сухофруктов, шомполы, арбалет и стрелы к нему. И для Марианны – два огромных ящика сигарет, кремень и огниво. Бочку сока, бочку вина и контейнер воды. А также тигель и корыто для стирки смен белья.
И мы покинули наши сады. Знакомые аллеи, дорогу конки под кипарисами. Скамейки, кладбище. Домик Ариэля, дом ректора, другие знакомые и незнакомые терема уже на самых окраинах.
Потянулись яблоневые и вишневые сады. Потом – путь дальнорейсовых трамваев-дилижансов, а за низкими скалами засвистел тепловоз.
И мы разогнались и мчались куда глаза глядят, а точнее – по азимуту на карте, на юг.
Марианна держала одной рукой руль, а во второй – зажженную сигарету.
"Всю жизнь люблю зажигать, – подумала я сейчас, нажимая на ножной привод автомобиля. – Зажигать с Александром, зажигать под музыку. Но в основном – зажигать огонь. Слишком часто я любила его – огонь пекущей плиты; огонь гадательных свеч и ароматических палочек; огонь сигареты – самой большой чередой зажиганий; и сейчас – огонь внутреннего сгорания бензина, тоже зажженный мной… И еще я любила зажигать керосин. А они… они любили тогда зажечь еще сильнее, безбашеннее и адово. И подпалили ту крепость. Вместе с самими собой. Но это не может погаснуть во мне до конца. Я нуждаюсь в огне, – думала я, отбрасывая в ветровик полетевший куда-то далеко тухнущий окурок, и засмолила следующую сигарету из пустеющей пачки, еще пока только первой за сегодня – ведь было еще очень рано…"
Однако солнце стояло уже высоко, оно вставало навстречу нашему автомобилю, летящему к горизонту по теряющемуся там, в середине его линии, шоссе.
Мы мчали еще несколько часов, сделали остановку на бензиновой заправке. И тогда Марианна поведала мне нечто.
Они по сути разбежались с Александром. Нет, не имея в виду насовсем – отдохнуть друг от друга…
Я не озвучила еще этого вслух, но наконец окончательно поняла, в чё;м не признавалась себе раньше, видя их игры вдвоем, летание на шарах, их маленький домашний зверинец… Они чересчур ярко мне улыбались. Они слишком миловались на глазах у меня. У них было всё подчеркнуто хорошо.
Слишком подчеркнуто и внешне.
И она рассказала мне, как и они ездили некогда в Набокию.
Я вживую представляла себе ее рассказ. Бульвары с фонтанами, заключенными в белые колоннады и портики высотой в четырнадцать футов. Вечерами – жаренье сочной свинины на шомполах на портиках-балконах, где мраморные полы покрашены в шахматную клетку, а столики стоят вдоль балюстрад-ограждений. И над всем этим – нависшая гора с огнями по ней, оранжево-яркими в домиках, как множество керосиновых фитилей. Синеватое небо и прибой Зеленого моря.
И они, как обычно, играли в шахматы за специальным столиком. А потом молодая дочь сдающего им комнаты седого Лавашвиля подплыла и пригласила их обоих на партию в нарды.
И всё бы ничего, но в наступающем вечеру далее уже она одна играла в нарды на пару с Марианниным Александром, изящно и подолгу поглаживая тонкими шелковыми пальцами фишки.
И всё бы ничего, да на следующий день состоялось барбекю в специальной беседке среди лавровых садов. И новая, вся в черном и с таинственной улыбкой, с огромными звенящими серьгами Зиза пригласила Алекса на танец. И Марианна утешала себя, что это всё ничего и нормально.
На третий день они гуляли в лавровой роще, дыша ее полезными ароматами. Улеглись на траву под сенью, когда услышали, как поодаль бродят местные, в ярких костюмах, сочетающих зеленое, желтое и красное. Впереди шел мужчина, играя на домбре.
Они всё лежали, и Марианна курила и курила, задумчиво глядя в душноватое небо. И низко висели ветви лавровых деревьев. А потом показалась мотокарета, поливающая деревья химическими смесями, – низенькая и неправдоподобно тесная, тарахтящая, как стрекоза.
И казалось, будто всё идет ровно и хорошо. Но наступил вечер, и они завернули в ближайшую таверну. И откуда-то в ней возникли… и Лавашвиля, и Зиза.
Тогда она, Марианна, схватила его за руку и выбежала с ним из таверны. Наверное, всё было глупо и нелепо, но она что-то кричала ему. А потом просила у него прощения. Ибо в глубине души понимала, что он, конечно, не изменил ей и вряд ли собирался. Но как они обе смотрели на него, у нее уже теперь не оставалось сомнений! Их игривые, ореховые у одной и сливовые у другой, глаза так и впечатались в ее сознание, масленые! И они смеялись с такой тонкой иронией, эти набокийские первородные горянки – как будто над всем, над ним, над ней! И эдак просто и легко!
Может, не стоило так воспринимать… Однако – отношения надтреснули. И она решила уехать. Не зная насколько. И будь что будет. Это ведь была она, Марианна. И она снова зажгла… новый огонь во рту.
И они тогда тоже, как и мои родители, покинули Набокию раньше намеченного времени… Потому и нам не хотелось надолго задерживаться в Набокии – на нашей первой большой остановке.
Ночь сменяла день, день сменял ночь. Мы катили с зажженными фарами, и изнутри светилась подсветка сигареты рулевой Марианны.
Когда мы въехали в Набокию, мы уже умяли дюжину ломтей солонины, три дыни, выпили несколько пинт воды, вина и простокваши. А Марианна выкурила несколько пачек.
И Набокия встретила нас ливнем.
Лило, как будто небо прохудилось. Оно снизилось и затянулось беспросветными тучами. Мы остановились у самого пряничного вокзала и пытались переждать ливень в машине. Но куда там. Мы подрулили к ближней гостинице и, закутавшись в плащи с капюшонами, поскакали по лужам, под мокрыми пальмами, внутрь.
Нас провели в длинные апартаменты, похожие на великаний аквариум. По стенам тянулись два ряда длинных полок, на которых стояли глиняные свистульки, композиции из засушенных цветов, фигурки птиц, животных и знаменитых полководцев. В кадках по углам росли раскидистые небольшие пальмы и кактусы пейот. В двух параллелепипедах аквариумов, в красиво зеленой воде, плавали крупные плоские фосфоресцирующие рыбы с большими размашистыми, словно шелковые украшения на одежде, хвостами и круглыми глазами. За протянутыми столами люди играли в нарды и лото. Поодаль жарились угри.
Присутствующие женщины были в основном в ярких одеждах, а три – полностью в черном. По окнам продолжал непрерывно барабанить дождь, и вскоре нам доложили, что в этой гостинице мест нет.
У нас кончался бензин, заправиться было сейчас практически негде, а дороги от гостиницы уже сильно размокли, мы могли забуксовать. Однако нам пообещали найти человека, который поможет.
И вскоре он возник. Сухонький дедушка с седыми баками, в огромном плоском головном уборе, высоких сапогах со шпорами. Он указал желтоватой морщинистой рукой следовать за ним. Представился, но я, честно говоря, расслышала плохо. Марианна, похоже, тоже. Имя точно было короткое – в один закрытый слог.
Он выдал нам дополнительную плащ-палатку, мы набросили ее на себя двоих. Влагозащитная мантия была рассчитана, судя по всему, на весьма большого мужчину, и две девицы без особых проблем в экстренной ситуации разместились под нею. Мы пробежали по улице, он умело провел нас под нависшими размокающими пальмами, а затем мы нырнули в какую-то другую, отдельную часть гостиницы и спускались по мраморной лестнице вниз. Там он открыл висячий замок на железной двери, и мы двинулись через подземный ход.
Шли мы долго и трудно. Но верили деду. Путь освещали редкие свечи Яблочкова. Пару раз мы свернули, и вокруг простиралась гладкая, то блестящая, то тусклая плитка и трубы парового отопления.
А потом наверху забрезжил свет, и мы карабкались за ловким для своего возраста дедушкой, вроде того самого Захара Семеновича, по металлическим скобам наверх.
Наверху снова был дождь. Потоками с неба. И сияние зарниц.
И мы снова шлепали сапожками по лужам, накрытые плащ-палаткой. И протиснулись, по указанию, под еще одной размокающей пальмой. А дальше, за мандариновыми деревьями, наш проводник указал на деревянный трехэтажный терем.
Там оказалось место для нас. Мы щедро заплатили дедушке, который молча, возникнув из стены ливня, провел нас через него – и точно так же вывел.
Он уже готовился идти обратно, закутанный в штормовку и ощупывая себе путь откуда-то взявшейся длинной палкой, напоминающей весло гондолы.
Мы наконец переспросили на прощание, как все-таки его зовут?
Тот коротко негромко повторил, и на этот раз мы точно услышали:
– Ной.