Страсти по Шопенгауэру и Нар Досу -сценарий-7

Страсти по Шопенгауэру и Нар Досу -сценарий-7 (Минасян-Шахян -Шопенгауэр, Ашхен и Ева)




1/29. ИНТ. ДОМ ШАХЯНА. КОМНАТА ШАХЯНА
АВТОР, МИНАСЯН, ШАХЯН, ТАМАР ШАХЯН, КАРАПЕТ ШАХЯН

АВТОР
Минасяну было неудобно переезжать к Шахяну в ту ночь. На следующее утро он взял свой потрепанный чемодан и старую японскую куртку и отправился к другу. Шахян в это время был занят своим переводом. Зная, что придет Минасян, он хотел было собрать бумаги и убрать их с обычной опаской, но потом подумал, что это будет глупо, так как он всего лишь переводил и, по его мнению, переводил не настолько неудачно, чтобы бояться замечаний от друга. Он только поспешил убрать со стола словари.

МИНАСЯН (громко, увидев разбросанные на столе бумаги)
Ого, ты увлекаешься литературой?

ШАХЯН (застенчиво улыбаясь)
Да, я перевожу, чтобы не скучать.

МИНАСЯН
Что ты переводишь?

МИНАСЯН (открывая первую страницу блокнота)
"Шопенгауэр о смерти и бессмертии". Ого, ты переводишь эту ужасную вещь?
МИНАСЯН (переворачивая страницу, читает)
Смерть — поистине вдохновляющий гений, муза философии. Что? Я ничего не понял. Ты переводишь с русского? Дай, ка, подумать.

МИНАСЯН (открывая оригинал)
"Смерть — это, по сути, вдохновляющий гений, муза философии». Теперь я понял. У тебя дословный перевод, поэтому и вышло так некрасиво.

АВТОР
Минасян продолжил читать следующие строки из перевода Шахяна, не замечая, что каждое его замечание отдаляло его друга от него.

МИНАСЯН
Если бы не было смерти, вряд ли можно было бы даже философствовать. - Глубокая и умная мысль. Можно даже сказать, что, если бы человек не был смертен, он вряд ли был бы способен даже думать... А, я хорошо помню. Видимо, ты не довольствуешься только переводом этого великого пессимиста, но и проповедуешь его мысли устно.
ШАХЯН (удивленно)
Проповедовать?  Где это я проповедовал?

МИНАСЯН
Есть такая, ориорд Саакян, она и сказала.

ШАХЯН
Саакян?

МИНАСЯН
Это та учительница, к которой я пошёл вчера вечером после того, как расстался с тобой. С ней была еще одна девушка, которую ты тоже хотел проповедовать.

АВТОР
Шахян почувствовал, что краснеет, и сразу понял, что другая ориорд — это, должно быть, либо Ева, либо Ашхен, но счел нужным сделать вид, что он ничего не знает об этом.

МИНАСЯН
Какая ориорд? Фамилию не помню, но имя, по-моему, Ашхен.

ШАХЯН (с притворным равнодушием)
А-а-а!   
 
МИНАСЯН (смеясь с дружеским добродушием)               
Она не показалась мне такой уж глупой девчонкой, и, кажись, она тебя разгромила. А?

ШАХЯН (оскорблённый насмешками друга)
С чего ты взял, что она меня разгромила? И почему ты заключил, что она не казалась такой уж глупой девчонкой? ... Быть, может, она сама тебе это сказала?

МИНАСЯН
Нет, вовсе нет. Напрасно ты сердишься. Я так думаю, потому что твой Шопенгауэр был первым, кто высмеял идеи, которые сам же проповедовал. Он считал жизнь невыносимым несчастьем, но сам славно пользовался этой жизнью в течение семидесяти лет. Он призывал человечество к смерти, но постоянно носил с собой пистолет для личного... не для самоубийства, нет — для самообороны.
Он считал женщин источником несчастий человечества, но постоянно находил счастливые часы в объятиях женщин и в конце концов, я думаю, оставил внебрачных детей.

ШАХЯН
Интересно, с чего ты его жизнь приводишь в качестве примера против его же идей?

МИНАСЯН
Пусть не его, пусть мое, пусть твое. Если жизнь так невыносима, и только когда человек мертв, он может быть счастлив, — зачем же ты живешь, умри и ты? Слава богу, для этого многого не нужно, - пуля в лоб, секунда и больше ничего. Или, если ты боишься пули — есть вода, если ты боишься воды — есть веревка, если ты боишься веревки — есть яд. Или, хочешь можешь сядь под деревом, как Будда, и смотри на кончик своего носа, пока не убьешь в себе то, что твой любимый Шопенгауэр называет «бессознательной волей к жизни».
Шахян растерянно смеётся.

МИНАСЯН
Над чем ты смеешься? Я не шучу. Подумай сам, брат, сам факт того, что человек, даже в самую последнюю минуту своей возможной смерти, прилагает все усилия, чтобы прожить еще немного, не является явным доказательством того, что жизнь не так уж плоха, и напрасно твой Шопенгауэр заставляет человека смотреть на жизнь по-другому. Как ты думаешь, не так ли?

ШАХЯН (после некоторого замешательства)
Полагаешь, мой перевод излишен?

МИНАСЯН
Совершенно излишен. Я думаю, нам еще рано заниматься такими вещами.
Перед нами стоит великая задача, давай сначала подумаем, как мы можем быть полезны по выполнению этой великой задачи, прежде давай задумаемся о нищете нашего народа, поработаем над тем, чтобы привести его в более или менее сносное состояние, а потом у нас будет много свободного времени, чтобы подумать о тщетности существования всего человечества в целом... Скажу еще одно- понять Шопенгауэра, увы, нелегко, а перевести его еще труднее.
(загадочно посмотрев на очки своего друга, тихонько улыбаясь)

АВТОР
Шахян ничего не ответил. Ему было стыдно смотреть в лицо Минасяна, инстинктивно чувствуя, что его друг своей искренней добротой может заставить его проглотить столь горькие пилюли.





1/30. ИНТ. ДОМ ШАХЯНА. ГОСТИНАЯ
АВТОР, МИНАСЯН, ШАХЯН, ТАМАР ШАХЯН, КАРАПЕТ ШАХЯН

АВТОР
Полчаса спустя, оба друга сидели в гостиной с Карапет ага и тикин Тамар, попивая утренний чай. Карапет ага хвалил Минасяна за энтузиазм, но считал, что было бы правильнее открыть сельскохозяйственную школу вместо приходской. Минасян признался, что это его идеал, чтобы приходское училище стала этапом будущей сельскохозяйственного училища, а пока он хочет заполнить этот пробел собственным опытным путём, где жители села многому бы научились.
После чая Минасян поспешил в книжный магазин, где купил учебники и другие предметы для новой школы, а также купил два экземпляра своей последней публикации — один для ориорд Саакян, другой для Шахяна, затем отправился к священнослужителю и епархиальному инспектору по нескольким важным вопросам, связанными со школой, поужинал в доме Шахяна в 3 часа дня, а вечером отправился к ориорд Саакян, чтобы получить ответ касательно учительницы...

1/31. ИНТ. КВАРТИРА ОРИОРД СААКЯН В ДОХОДНОМ ДОМЕ. КОМНАТА ОРИОРД СААКЯН
АВТОР, МИНАСЯН, МАМА ОРИОРД СААКЯН, ОРИОРД СААКЯН, АШХЕН

Ашхен также у подруги. Когда заходит Минасян, ориорд Саакян ведёт достаточно горячую беседу с Ашхен.

ОРИОРД СААКЯН (сердито)
…Разве я не говорила Вам, что с таким жалованием, которую Вы предлагаете, найти учительницу невозможно?

МИНАСЯН
Что, не получилось?

ОРИОРД СААКЯН
Конечно, не получилось. Удивительно, что Вы такой настырный. Я ходила не к одной, а к трём учительницам, и никто не согласилась пойти в деревню с таким жалованием, которую Вы предложили. Их это рассмешило. Они говорили, что сидя дома мы можем жить лучше.

МИНАСЯН
И что же нам делать?

ОРИОРД СААКЯН
Делайте, что хотите. Пришлось драться ещё и из-за Вас.

МИНАСЯН
Из-за меня?

ОРИОРД СААКЯН
Пришлось одной дать пощёчину и высказать ей, что они хотят только хорошей жизни, что у них нет другой цели, кроме как жить хорошо, что они недостойны своего призвания, что, если бы сегодня какой-нибудь богатый старик попросил бы их руки, они бы всё забыли и с радостью побежали жить хорошо в дом этого богатого старика.

МИНАСЯН
Однако, разве моя вина в том, что Вы всё это сказали им в лицо?

ОРИОРД СААКЯН (громко, сердито)
А, что, моя вина? Если бы Вы не поручили мне найти учительницу, разве я бы с ними поругалась?

МИНАСЯН
Но я просил Вас найти учительницу, я же не просил Вас драться?

ОРИОРД СААКЯН
Парон Минасян, не надо меня злить, а то, Бог свидетель, я и с Вами подерусь.

МИНАСЯН                Видите, вовсе не моя вина, а Ваш характер? Но шутки в сторону, ориорд, мне нужна учительница. Я не могу здесь долго оставаться.
Епархиальный инспектор не хочет вмешиваться в это дело, потому что у нас с ним личные счеты. Дать объявление, я знаю, что это ни к чему не приведет. Надо же нам что-то делать?

ОРИОРД СААКЯН (после молчания, с грустью, задумчиво)
Почему Вы не сообщили мне заранее, что открываете училище и Вам нужна будет учительница? Тогда бы я сама пришла.

МИНАСЯН
Вы?

ОРИОРД СААКЯН
Вы удивлены? Да. Честно говоря, мне здесь осточертело, хотела бы изменить атмосферу, окружающую среду. Я могла бы и сейчас подать в отставку и поехать с Вами в деревню, но...

МИНАСЯН
Что Вы говорите?... Я бы никогда не хотел, чтобы Вы принесли такую жертву.

ОРИОРД СААКЯН (с грустной улыбкой)
Ты так говорите, будто мне пришлось принести эту жертву ради Вас.

МИНАСЯН
Я знаю, что Вы бы пошли на такую жертву ради дела, но... служить в деревне и за такое мизерное жалованье для Вас было бы невозможно, потому что... что станет с Вашей пожилой матерью, двумя маленькими сиротами твоего брата, единственной кормилицей и опорой которых Вы являетесь? Как видите, препятствий много, ориорд.

МИНАСЯН (с улыбкой)
Прости, ориорд. Мне кажется, Вы немного преувеличиваете.

ОРИОРД СААКЯН
Что, Вы мне не верите? Чтобы доказать, что я не преувеличиваю, я приглашу сюда семь-восемь учительниц, приглашу и Вас, сядем здесь, и мы начнем говорить о какой-нибудь социальной или даже педагогической проблеме, и Вы сами увидите, сколько из них сидят как палки, сколько высказывают свое мнение и какое именно мнение. Потом, Вы будто уйдёте, а я Вас спрячу в соседней комнате, и оттуда Вы станете тайком слушать их, о чем они станут говорить в Ваше отсутствие, — они будут говорить о вашем носе, парон Минасян.
Минасян хохочет. А Ашхен смотрит на его большой нос и тоже невольно улыбается.

МИНАСЯН
Ради Бога, ориорд, найдите себе любую учительницу, только избавьте меня от учительниц, которые станут читать лекции о носе.

ОРИОРД СААКЯН (еле, сквозь громкий смех)
В таких обстоятельствах, скажем так, Вы вряд ли будете свободны... у них будет постоянный материал перед глазами.

МИНАСЯН
Но я боюсь, что Вы причислите меня к тем учительницам, которые читают лекции на повышенных тонах, так что давайте прекратим говорить об этом.

ОРИОРД СААКЯН (подавив смех, серьёзно, с грустной улыбкой)
А Вы не думайте о моих личных неудобствах, парон Минасян. Я знаю, как устранить эти неудобства. Но не в этом году, в следующем году, обещаю Вам, я сама приеду в деревню. Другое дело, если вы не хотите, чтобы я стала учительницей в вашей школе.

МИНАСЯН
Вы шутите, ориорд, но уверяю Вас, я был бы чрезвычайно рад, если бы мне попалась учительница, которая если и не была бы такой преданной, как Вы, то хотя бы немного любила бы свою работу, ведь Вы знаете, насколько важна любовь к своему делу, особенно в сфере преподавания. Я, конечно, всем сердцем принимаю Ваше предложение, но в этом году Вы должны помочь — Вы не можете оставить меня без учительницы. У нас же нет другого выхода? Мы не можем сразу создать новую действительность. Увы, мы должны считаться с действительностью и исходить из того, что имеем. Вся моя надежда на Вас. Представьте себе, что училище, созданное с столькими тысячей и одной проблемой, может закрыться только из-за отсутствия учительницы, а это может просто разочаровать людей.

ОРИОРД СААКЯН
Знаете, в чем дело, парон Минасян? Завтра я поговорю ещё кое с кем. Если она согласится, отлично, а если нет, то, увы, тогда, Вам надо будет подумать и добавить жалование, как это будете делать, это уже Ваша проблема? Это уже Ваше дело. Таким образом, я сделаю свое дело, и у Вас не будет повода быть мною недовольным.

МИНАСЯН
Хорошо.

АВТОР
Минасян в мыслях решил, что, если ничего не получится, он, преодолев самолюбие своё, обратится за помощью к Шахяну или его отцу.

ОРИОРД СААКЯН (отвлекая Ашхен от раздумий)
Ашхен, о чем ты думаешь?
 
АШХЕН (будто очнувшись)
Я? Ни о чём.

ОРИОРД СААКЯН
Да, парон Минасян, а Вы знаете, что эта наша ориорд тоже учительница, но учительница-волонтер, как и воины-добровольцы, она даёт бесплатные уроки детям бедных семей. Вам бы такую идеальную учительницу от Бога.

АВТОР
Ашхен не хотела, чтобы ее подруга долго говорила о ней, поэтому, повернувшись к Минасяну, она заговорила о его сборнике материалов, посвящённых национальным проблемам.

ОРИОРД СААКЯН
Да, парон Минасян, принесли Вы свою книгу?
Минасян встаёт, достаёт из кармана пальто последнее издание, которое он купил в книжном магазине в тот же день для ориорд Саакян и протягивает ей.

МИНАСЯН (обращаясь с Ашхен)
Ориорд, обещаю завтра непременно куплю для Вас еще один экземпляр.

ОРИОРД СААКЯН (с улыбкой)
Выясняется, парон, Минасян. Вы, армянские авторы, больше раздаете свои книги, чем продаете.


1/32. ИНТ. ДОМ МАРУТЯНА. КОМНАТА АШХЕН
АВТОР, ЕВА, АШХЕН

АВТОР
Ашхен, вернувшись вечером домой от ориорд Саакян, сразу идёт в свою комнату, садится за стол и берёт книгу, чтобы продолжить чтение, но вскоре она откладывает ее и входит в раздумья.
Почти час, как она, просто уставилась в одну точку, не мигая, облокотившись на руку головой.
Её занимала мысль, которая никак не давала ей покоя. Эта мысль возникла в её голове еще со вчерашнего дня, и она всё время продолжала думать о ней, и чем больше она думала, тем больше колебалась. Тут, дверь медленно открылась. Ашхен вздрогнула и посмотрела в сторону двери. Тихо вошла Ева. Она взяла стул и села рядом с ней.

ЕВА (с грустью)
Ашхен, мне сегодня очень грустно.

АВТОР
Ашхен с удивлением посмотрела на неё. Поистине, никогда еще это прекрасное, озорное лицо не казалось ей таким печальным, спокойным и отрешённым.

АШХЕН
Почему?

ЕВА
Я думаю о моем брате.

ЕВА
Об Арменаке?

АШХЕН
Да.

АШХЕН (с тревогой, заметно побледнев)
Что случилось... есть от него новое письмо?

ЕВА (удивленно)
Почему ты спрашиваешь с такой тревогой?

АШХЕН
Потому что ты говоришь так, как будто с ним что-то случилось... Да?

ЕВА
С ним ничего не случилось.

АШХЕН
Тогда почему ты так говоришь?

ЕВА
Это потрясающе. Кажется, я ничего не сказала. Я просто сказала, что мне грустно и я думаю о нём.

АШХЕН (тихо спрашивает, потирая лоб, после короткого молчания, на Еву)
Что ты о нем думаешь?

ЕВА
Я хочу, чтобы он был здесь.

АШХЕН
Ты всегда этого хотела.

ЕВА
Но не так, как сейчас. Я так скучаю по нему, так скучаю по нему... Это невыносимо. Как будто я никогда не любила его так сильно, как сейчас, в этот самый момент. Я держу его фотографию в руке, смотрю на нее и... плачу, сама не знаю почему. Ничего подобного со мной раньше не случалось. Что это за предчувствие, я не понимаю... Надо написать письмо, чтобы он приехал. Ты тоже напиши. Ты ведь, тоже его любишь.

Ашхен встаёт и плотно закрывает форточку на окне, которая болтается на ветру.

АШХЕН (присаживаясь подальше от Евы, на другой стул, так что её лицо оказалось по другую сторону от лампы
А потом только работа?

ЕВА
Ах, вот что приводит меня в отчаяние. Я знаю, что он любит свою работу больше, чем меня, тебя, папу, маму, Сурена... Ты помнишь, с каким волнением он рассказывал об этом?

АШХЕН
И ты его за это осуждаешь?

ЕВА (грустно)
Как, кто такое говорит? Я говорю это, потому что я скучаю по нему, скучаю ужасно, понимаешь? Представляешь, он там один, совсем один? Рядом с ним нет ни единой родственной души. Ведь там тысяча и одна опасностей, там болезнь... Наконец, кажется, там серьезные беспорядки... Как я могу спокойно обо всем этом подумать?
Ашхен, встаёт, подходит к ней, крепко обнимает ее за голову и чуть не плачет. Она целует Еву с бесконечной любовью и нежностью и возвращается на прежнее место, рядом с Евой.

АШХЕН (тихо, взяв руки Евы и держа их в своих)
Я никогда, никогда не любила тебя так сильно, как сейчас.

АШХЕН
Ты не можешь себе представить, что я чувствую в эту минуту, что ты так заботишься о своем брате, что ты так много думаешь о нём. Думай, думай, моя дорогая, ведь твой брат такой... единственный брат, что ни у кого нет такого... брата. Я сама уважаю его всем сердцем и преклоняюсь перед его твердой волей и идеями, которые он так горячо защищал и с таким задором проповедовал. Самоотречение ради блага бедных, самопожертвование ради отечества — такова была его проповедь. И не только словами, но и делами, что он теперь и доказывает. Доказывать слова делом — это такой героизм, дай бог каждому? Всем, что я знаю сейчас, всем, чему я научилась и всё, что я хочу сделать, я обязана ему. И если бы ты знала, моя дорогая, как я горжусь тем, что он мой близкий родственник, мой дорогой, мой...

АШХЕН (запинаясь, дрожащими пальцами, сжав маленькие руки, грустно улыбаясь)
Видишь, дорогая, как я взволнована?

ЕВА (с невинной серьезностью смотря на горящие глаза и широкий, чистый лоб Ашхен)
Кажется, ты любишь моего брата больше, чем меня?

АШХЕН
Это преступление?... Ведь он же не мой брат?

ЕВА
Конечно. Он тоже тебя очень любит.

АШХЕН
Может быть, ты ревнуешь?

ЕВА
Ревновать? Конечно, я не хотела бы, чтобы мой брат был любим меньше, чем я, ты или кто-либо другой, несмотря на то, что я... О, я очень люблю его, Ашхен, я люблю его очень сильно... Если бы ты только знала, сколько дурных мыслей преследовали меня прошлой ночью? Сколько дурных предчувствий?.. . Всё, я не должна больше читать эти проклятые сводки...

АШХЕН (с мрачным выражением, похожим на страх, смущенно, как бы, желая подбодрить себя, и, прохаживая по комнате)
Это пустое дело. - Правда, слухи оттуда поступают тревожные, но... нет серьезных причин для тревоги... Наконец, должны ли мы отчаиваться и склонить и его отчаиваться вместе с нами? Каково это будет? И это тогда, когда еще ничего толком не сделано, когда всё только начинается... Это было бы трусостью и преступно с нашей стороны, большим преступлением, непростительным преступлением... Наоборот, мы должны придать ему сердце, мы должны ободрить его, поддержать его всеми способами. И эта обязанность ложится прежде всецело на нас. Мы гордимся тем, что у нас есть такой брат, как он. Почему бы нам не заставить и его гордиться нами? Давай будем ему достойными сестрами, и этого достаточно, чтобы ободрить его, чтобы вдохновить его.
Ашхен будто разговаривает сама с собой, и в голосе её слышится необычное раздражение. Она легкими шагами ходит туда-сюда по комнате и совсем не смотрит на Еву.

ЕВА (с удивлением провожая её взглядом из одного угла комнаты в другой)
Разве мы не его достойные сестры?

АШХЕН                Нет, мы недостойны называться его сестрами. Чем мы это заслуживаем? Прохлаждаясь тут без дела, тем, что, подобно паразитов, едим, пьём, танцуем, гуляем и ждем, когда придет кто-то, кто возьмет нас, как лошадь на продажу, и возьмет нас под уздцы, чтобы привязать в своей конюшне. Из-за этого ли, из-за этой позорной жизни?.. .
И он там, забыв всякий личный покой, лишённый всяких радостей жизни, оторванный от своих родных, любимых, посвятил всего себя в страшный водоворот жизни, живя неизвестно в каких условиях, ночую, кто знает, в какой неизвестной долине, каком лесу, под чужим небом, со страхом в сердце, со смертью всегда перед собой, но с презрением к этому страху, и этой смерти...
Раздражённость Ашхен всё больше усиливается. Она говорит, будто, сдержанно, но слова вылетают из её уст с заметной уверенностью и строгостью. Мышцы её бледного лица непривычно напряжены. Она ускоряет шаги и уже не смотрит на Еву, как прежде. А Ева встаёт и так и остаётся неподвижна. Она просто ошеломлена, тому что никогда не видела Ашхен такой разгоряченной. Ашхен, ещё она долго стоит в одной позе, словно ожидая, что ее кузина ещё продолжит то, о чём она говорила.

ЕВА (заметив, что Ашхен больше ничего не говорит и продолжает нервно ходить из одного угла комнаты в другой)
Ашхен, послушай, что скажу. Я вижу, что ты хочешь что-то сказать, но не говоришь. Что ты имеешь в виду? Скажи мне просто и ясно. Ты знаешь, я всегда следую твоим советам. Если ты считаешь меня всего лишь паразитом и лошадью для продажи, а также недостойной сестрой для моего брата, научи меня, как я могу быть достойной его.

АШХЕН
Это касается не только тебя. Я тоже недостойна его... Я особенно...

ЕВА
Хорошо, как мы можем быть достойны его?

АШХЕН
Тем, что мы тоже должны последовать избранному им пути.

ЕВА
То, есть?

АШХЕН                Я не знаю... Просто так дальше жить невозможно. Прежде всего надо положить конец этому чревоугодию, оставить эту бесполезную, дурную жизнь, в которой мы разлагаемся от бездействия. Мы должны что-то делать, мы должны чем-то заняться серьёзным, мы должны приносить пользу, хотя бы ради спокойствия нашей совести...

ЕВА
Я готов ко всему. Но скажи мне, что нам делать, что мы можем сделать?
Ашхен резко останавливается и смотрит на Еву странным взглядом, затем подходит к ней и берёт ее за руки.

АШХЕН
Прости меня, дорогая, если я говорила немного резко. Но я говорила в основном о себе. Что касается того, что мы должны делать и что мы можем сделать, то об этом я сейчас ничего не могу сказать. Я еще не решила, мне еще нужно подумать. Завтра будет решен один вопрос. Наберись терпения до завтра. Ты же потерпишь, не правда?
Ева с удивлением смотрит в глаза Ашхен, в которых было нечто загадочное.

ЕВА
Ты меня заинтриговала. Сегодня вечером ты кажешься другая, совершенно другая... Хорошо, я подожду до завтра.
Ашхен улыбается и нежно прижимает маленькие ручки Евы к своей груди, словно в знак благодарности за то, что она проявила достаточно терпения, - дождаться завтрашнего дня.




Словарь
Парон (арм.)-господин
Паронайк (арм.)-господа
Пан (полск.)- господин
Пани (польск.)- госпожа
Пановье (польск.)- господа
Ориорд (арм.)- барышня, сударыня
Ориорднер (арм.)- барышни, сударыни
Тикин - госпожа
Ага (тюрк.)- господин, вельможа