Давно... ч. 11
И вот командир почетного караула поприветствовал присутствующих и зазвучала мелодия «Вечерней песни» Соловьёва-Седого, которую я знаю всю свою жизнь, поскольку она появилась в 1957г., как раз к тому времени, когда я научилась различать мелодии. И поплыла над «городом над вольной Невой…», и пушка громыхнула в момент соединения стрелок на часах Петропавловского собора. Шок, восторг и трепет! Слёзы гордости, какой-то священной радости, ком счастья в сердце, религиозное чувство абсолютно!
Отзвучала музыка, после залпа стали расходиться зрители и с Нарышкина. и с Государева бастионов, караул ушел, устал, видимо ;, а я на обратном пути ещё заглянула в гранитную башенку на углу, турель, и сквозь круглые отверстия-бойницы, как бывалоча служивые караульные, кинула взгляд окрест: красота неописуемая!
После полуденного выстрела (большая галка! ;) обошла по внутреннему периметру почти всю крепость, посидела у собора, погода замечательная, «на душе и привольно, и весело, и легко, и тревожно чуть-чуть», очень в тему строчка из ещё одной давней песни из детства. И красные крепостные стены, и ярко желтые Прокурорский дом (Главное казначейство), и Обер-офицерский дом, и Инженерный дом под красной крышей, и нарядная Главная гауптвахта с белыми колоннами, - всё радовало глаз. Выставки, музеи приглашали в гости, но не в этот раз, времени на осмотр экспозиций у меня не было зарезервировано.
Но на выходе из Петровских ворот меня ждал сюрприз. Уж не знаю, как я ухитрилась не заметить дважды в Иоановском равелине обугленный шар спускаемого аппарата спутника, ума не приложу. А тут-то глаз и зацепился, и оказалось так много интересного даже во дворе, и памятники Гагарину, Королёву и Глушко, который предложил использовать энергию при электровзрыве металлов для создания ракетной тяги, но потом стал основоположником советского жидкостного двигательного ракетостроения, и макет РЛА-1 (ракетный летательный аппарат), и витрина с обтекателями и соплами ракет, и опять восторг и слёзы – великая страна, великие достижения!
И объяснение всегдашнее, почему «тревожно чуть-чуть», потому что не успеваю, и уже не успею никогда-никогда увидеть и узнать всё, что хотелось бы, эта тревога-сожаление, тревога-печаль, тревога-горечь…
Но в утешение мне тут же между крепостными стенами два великана, два необъятных, неохватных белых тополя, они рядом – чудеса техники и чудо природы, ну и зайцы на прощание, как без них…
Время незаметно, но неумолимо толкало к разлуке, пока ещё не вечной, а с перспективой скорой встречи, ведь я через четыре дня пусть ненадолго, но вернусь в этот город влюблённых людей (песня такая), чтобы ещё немного продлить-продлить очарованье.
И был круиз, это отдельная история про отдых на воде, отдых в квадрате, когда всё расписано, все за тебя сделано, придумано, организовано, и будто мама на ручках укачивает вода, а вокруг красота неописуемая, какая даже во сне не приснится.
Может, когда-нибудь сподоблюсь и напишу и про нереальные сказочные Кижи, и про Валаам, и про Орешек, что все 40 минут экскурсии поливал нас дождём, где только в казематах было тепло, светло и сухо ;
Но эта история про Ленинград, про любовь, про память и то, что надо в памяти сохранить об этом священном месте. Вот наступило первое сентября, допетровский Новый год, последний в этой истории день в городе моей многолетней мечты, наступило как неизбежность.
В метро и в центре, и на окраине на платформах и эскалаторах людно, и шумно, и любопытно. Высокий пожилой мужчина вполне благообразной внешности одет в белую рубашку в крупную едва заметную клетку, с коротким рукавом, навыпуск. Потоками воздуха полочки рубашки снизу распахиваются так, что становится видно нависающее над ремнём пузо, и вся благообразность сразу слетает.
1 сентября город наводнён школьниками, «тёмный низ, белый верх», рюкзаки, белые банты. Девочка в белой кофточке, по виду третий или четвёртый класс, активно машет рукой с соседнего эскалатора, я помахала ей в ответ, она сильно обрадовалась, заулыбалась и всё оборачивалась ко мне, уезжая наверх, а я скольжу вниз, очень символично. Вот мы сошлись в одной точке пространства и времени и разошлись навсегда.
«Я медленно в пропасть лечу» и пытаюсь напоследок схватить впечатления, ощущения, даже новое знание о себе и о людях, унести его с собой зачем-то, а может, надеюсь, что это продлит полёт…
А пока он длится, надо успеть сразиться с врагами и песню допеть, поэтому решено сражаться в Кронштадте, еще одной колыбели Петровой. Он лично мерил глубину фарватера и руководил насыпкой искусственного острова под форт вблизи острова Колин в том же 1703 г. только зимой. Когда слушаешь, а лучше читаешь об этих исторических событиях, становится понятен до дрожи масштаб личности Петра и тех преобразований, что он начал, и величие его не подлежит сомнению, а встаёт громадою, потому прошение сенаторов после заключения Ништадтского мира не лестью выглядит, а лишь констатацией: «…дабы изволил принять от нас, яко от верных своих подданных, во благодарение титул Отца Отечествия, Императора Всероссийского, Петра Великого, как обыкновенно от Римского Сената за знатные дела императоров их такие титулы публично им в дар приношены и на статутах для памяти в вечные роды подписаны»
Удивительный Кронштадт, он и город отдельный, но и район Петербурга одновременно, город-корона, город-порт, город – остров фортов. С фортов и началась экскурсия, первым был форт Константин, где я, ни фига не понимающая в фортификационных сооружениях, но способная всё же оценить объём строительных работ и качество инженерных решений, была просто потрясена этими грандиозными рукотворными мегалитами.
На морской прогулке увидели еще несколько фортов: Кроншлот, Пётр I, Павел I, Александр I, последний как раз оказался самым интересным, поскольку именно он является предтечей (да, именно так!) знаменитого форта Бойярд (Fort Boyard), а кроме того, на нем располагалась в начале 20 века чумная лаборатория, поэтому его второе название «Чумной».
А вот от форта Павел I почти ничего не осталось, кроме истории его уничтожения, когда в 1923 году пьяные матросы с линкора «Парижская коммуна» поспорили, заряжены ли хранящиеся тут мины, решили проверить это самым радикальным способом и подожгли одну.
Пока плавали на корабле, шёл мелкий противный дождик, но к моменту пересадки в автобус погода резко улучшилась, как потом оказалось, ненадолго, однако погулять пешком по каналам и набережным Кронштадта удалось по теплу и по солнышку, порой ещё достаточно горячему.
Обводный канал Кронштадта представляет собой почти правильный прямоугольник вокруг центра города, и выходит из такого же прямоугольного Итальянского пруда. У маленького, но разводного Синего моста расположен футшток, главный в нашей стране, именно от него отсчитываются все глубины и высоты, включая высоту орбит космических аппаратов. На противоположной стороне канала на гранитной облицовке закреплен небольшой памятник рыбке-колюшке, такая малость – рыбка всего четыре сантиметра длиной, спасла сотни жизней…
По улице Макарова прошли до Петровского канала, заканчивающегося первым в России сухим доком, который проектировал лично Пётр, а копали, устанавливали шлюзы, запирали суда в доке огромное количество народу вручную. Понаблюдав за тем, что происходит в доке, госпитальный врач Богданов написал песню, ту самую:
«Англичанин-хитрец, чтоб работе помочь,
Изобрел за машиной машину,
Ухитрились и мы: чуть пришлося невмочь,
Вспоминаем родную дубину».
Мост через Петровский канал, что ведет к доку, не разводной, а отводной. Специальный механизм поворачивал полотно моста, когда корабли заходили в док, а потом мост заводили обратно.
По пути до дока встретился памятник исследователю Новой Земли Петру Кузьмичу Пахтусову, что прожил всего 35 лет, но успел внести большой вклад в гидрографию, провёл сложную топографическую съемку дельты Печоры, им было произведено подробное картографирование побережья Северного Ледовитого океана от Канина Носа до острова Вайгач, первым произвёл детальные гидрографические описания и первые промеры глубин Белого моря. В последнем походе судно затерло во льдах, оно затонуло, а команда, хотя и спаслась, но многие сильно заболели. Памятник установлен возле здания Штурманского училища, где он учился. На пьедестале с трёх сторон выбиты слова девиза: «Польза», «Отвага», «Труд», определившие суть и смысл жизни этого человека. Горизонтальная перекладина буквы «П» в слове «Польза» является контрольным репером – она находится на высоте 5, 226м относительно нуля футштока, вот так интересно всё в жизни связано.
А чуть дальше совсем «молодой» (2007) памятник – бюст официального живописца Главного Морского штаба Русского флота с правом ношения адмиралтейского мундира Ивана Айвазовского. Он написал в Кронштадте всего 10 картин, но, конечно же, море как синоним флота и Айвазовский как его певец – неразделимы.
Вдоль Петровского канала вышли на набережную Средней гавани, где стоянка кораблей Балтийского флота, не в парадном строю, а в обычном рабочем режиме, являла собой потрясающую картину, достойную кисти Айвазовского. Ну и я на их фоне тоже ничего, хотя и постарше бюста художника буду.
В Петровском парке у памятника основателю всего здесь группа школьников слушает рассказ о начале славных дел, первое сентября – самый подходящий день для таких историй.
Тем временем очередная туча, затмив выглянувшее было солнце, расплакалась по этому поводу прямо над нашим маршрутом, и это было на руку уже нашему экскурсоводу, у них ведь обязательно положено завести группу в «свой блатной» магазин сувениров.
Сувениры кто купил, кто просто поглазел, а дождь все не заканчивался, тучи не спешили покидать гостеприимный город, мокрый, как и положено Ленинграду, но экскурсия должна продолжаться при любой погоде, show must go on… По мокрой улице Коммунистической с юго-запада мы вошли на Якорную мокрую и пустую площадь, где только адмирал Макаров в развевающейся шинели по-прежнему повелевал флотом и бронзовыми волнами. У ног его то ли поверженный, то ли пытающийся увлечь адмирала в морскую пучину японский дракон, надпись на постаменте «Помни войну», и сама атмосфера в этом месте явственно продемонстрировала, в какие грозовые времена мы живём, но были, есть и будут герои в России, достойные и памяти всенародной и памятников.
А в центре площади мок главный Военно-морской собор – Никольский, сразу издалека показавшийся мне знакомым, что-то неуловимое, но очень родное. Оказалось, что родным вряд ли можно назвать, а вот знакомым – точно: и снаружи, и особенно внутри стало понятно, что этот храм, если и не точная копия, а такой архитектурный синоним Святой Софии в Стамбуле. Только Айя София уже впитала и мудрость веков, их славу и бесславие, стала капищем всех религий, а эта церковь – молодая, даже юная по сравнению с той тысячелетней, но тоже уже овеянная славой и забвением, и возрожденная, сияет внутренним светом. Здесь на фоне внешней непогоды было как-то по-особенному светло и спокойно, есть такие храмы, где я так себя ощущаю.
Когда экскурсия в храме закончилась, выяснилось, что и в природе наступила пора ясности и света, и гортензии в кадках, широкими рядами выставленные перед собором, заблистали красками и искрами капель в пазухах листьев, радуясь выглянувшему солнышку и радуя всех вокруг. Девочки, которые фотографировали меня возле этих цветов, засыпали меня комплиментами, что тоже украсило мой день.
После дождя на площади и её окрестностях можно было посмотреть и на Макаровский пешеходный мост, перекинутый через Петровский овраг, тот самый, что был когда-то отводным каналом от Петровского дока. И необыкновенный, в расколотой гранитной пирамиде Вечный огонь, единственный в России, зажженный в память жертв русских революций 1906-1921 г.г. на бывшей братской могиле. И чугунную мостовую на участке Коммунистической улицы между Якорной площадью и парком Патриот, из литых чугунных плашек, сплетённых в единый кружевной орнамент, восстановленную относительно недавно по историческим чертежам. И подсыхающие уже плиточные мостовые парка Патриот в обрамлении разноцветных бегоний, и с отражением в мелких лужицах гирлянд разнообразных сигнальных морских флажков. И расставленные там и сям разных размеров и форм якоря (даром что ли площадь Якорная рядом) и орудия разных эпох и конструкций. Жизнь коротка, и время экскурсии пролетело звенящим мгновением…
Был такой советский фильм про Иоганна Штрауса – «Прощание с Петербургом», и вот оно – прощание и наступило, как неизбежно наступает конец всему. Флорентийские львы на Дворцовой пристани равнодушно взирали и на меня, и на закат, у них впереди и позади вечность, им не страшно… А мое состояние в этот вечер очень точно передают строчки Георгия Иванова:
Увы – безмолвен, как тоска,
Закат, пылающий далече.
Ведь он и эти облака
Лишь мглы победные предтечи.
Последнее ли это было прощание, как знать…
Заметки на полях. Как никакой другой я писала этот текст очень долго, целый учебный год. Перенесла и страшный, но несостоявшийся диагноз, и смертельное лечение от несмертельной болезни, так что верить ли приметам, не определилась. Воспоминаний больше, чем слов для их выражения. Мой личный рай, и мой личный ад, они здесь очень рядом.
Свидетельство о публикации №225100601751