Мы едем к тебе. Глава 11

Мы снова и снова встречались с Павлином. И мне опять и опять казалось, что мы действительно нашли друг друга – такая вот я и такой вот он со своей прошлой судьбой.
И продолжала в моей жизни быть еще и Марианна. Дочки ее по-прежнему кружили по свету в долгом танцевальном путешествии, а я, само собой, снова заглянула к ней с супругом.
Я застала их за игрой в съедобные сдобные шахматы с чаем. Они сидели по две стороны столика. Александр был в новенькой роскошной черной паре, Марианна – совершенно голая.
Когда она встала навстречу и уловила мой удивленный немой вопрос, то усмехнулась, дымя сигареткой и мерцая золоченым пенсне:
– Просто когда жарко, я частенько так хожу дома. Посмотри лучше, какой красивый костюм мы купили Алексу! – засияла она.
Они стояли рядом, держась за руки. Я оценила костюм Александра, а он снял наконец пиджак, потому что в доме и в самом деле было очень тепло.
Марианна деловито надела на голое тело передник и встала к плите готовить нам всем жареные колбаски. Потом она вскрикнула – на нее попала капля масла. Александр бросился на помощь и аккуратно нежным поцелуем удалил с ее тела последнюю.
К вечеру стало прохладнее, Марианна надела пеньюар, а мы все уселись вчетвером, включая кота, уютно легшего на стол и позволяющего сколько угодно гладить себя. Мы решили погадать на костях домино по Марианниной гадательной книге.
Задача была – сформулировать вопрос, ответ на который я, значит, хочу узнать. Сугубо мысленно – по правилам озвучивать не полагалось. И ответ на него в общих чертах – будет найден в книге по выпавшей комбинации костей, брошенных каждым из нас, поочерёдно, на стол.
Марианне и мне достались более-менее нормальные варианты. Ответ на мой вопрос звучал примерно так: «Вам предстоят некоторые испытания, но преодолимые. После них исполнится ваше заветное желание».
То есть, – сказала я про себя, легко анализируя свой вопрос, – после неизвестных пока испытаний – я почувствую себя счастливой.
Когда бросил кости муж Алекс, и Марианна зачитала место в книге, соответствующее его комбинации, Александр почему-то показался с виду каким-то разочарованным.
В чем же было дело? Ответ, данный ему, гласил: «Этой осенью произойдут изменения в вашем мировосприятии и, возможно, в вашем материальном положении, но затем – всё наладится».
Алекс усмехнулся и объяснил:
– Этот ответ, завязанный именно на мне (как вижу – почти все формы ответов в твоей книге, Мариш!), просто оказался никак не связанным с вопросом, который я поставил.
Мы с интересом уставились на него. Теперь ведь уже он мог озвучить, какой именно вопрос мысленно задал.
– Я спросил: «Когда закончится правление Раму-Аму?» Вот!
Мы были ошарашены, а потом, в виде невольной разрядки, рассмеялись. Вот уж, видимо, действительно не ожидали составители гадательной книги для личного, семейного пользования подобных «личных» вопросов! Да-а!..
Как я уже знала, Александр не любил нашумевшего и скандально известного князя островной империи, правившего там уже два десятка лет. Марианна же относилась к нему иначе. Впрочем, такое разногласие было у многих людей.
Я же хорошо помнила, что Раму-Аму поставлял своих верных выносливых подданных в наши научные экспедиции, – как о том недавно рассказал мне Павлин. Значит, народ его оказался не самым плохим. И это – было главное.
И я рассчитывала на новые идиллические вечера в компании Марианны и Алекса в их необычном доме, устроенном по фэн-шую, но…
Но тут случилось то самое.

Раз в год наш папа ездил в термальный комплекс. И всегда привозил нам подарки – уйму вкусностей. Потому что в старом дворце, где находились термы, также действовала и обширная кондитерская лавка, и плюс еще небольшая гостиница.
Теперь папа стал богат, однако мы не удивились, что он и сейчас всё равно не забывает о собственной традиции. Нас беспокоило нечто другое – и меня, и маму… Мы чувствовали про себя нечто неопределенное, и не решались говорить об этом друг с другом. Папа странно изменился. Как будто ждал чего-то. И уже не пел былых песен, и не грыз так звонко и громко забавно трубку. Но может, нам лишь казалось?
И вот, он попрощался с нами, как в прежние годы. Термальный дворец находился не так близко. Сначала надлежало проехать на конке, потом – на трамвае, а затем папа обычно брал напрокат автомобиль.
И вот он отбыл, обещая вернуться с ящиком бисквитов для меня и мамы.
И вроде бы всё было нормально, и мы молчали, не говорили ни о чем… И папа не вернулся. Ни в обычное для такого дня время. Ни позже. Ни вечером. Ни в ночь.
Мы легли спать, если можно это было назвать сном, сами не свои.
Но отец не появился и под утро.
Да, как выяснилось, он ехал в трамвае, а потом действительно брал напрокат автомобиль, и отдал его обратно на развилке шоссейных дорог, где находился соответствующий пункт через сорок верст. Однако куда и на чем отправился он дальше (и отправился ли вообще?) – никто не видел.
Миновало еще два дня, и еще день. Мама как-то не плакала. А мне было грустно. Но я тоже почти не разводила сырость – как уже ведь «большая девочка».
И видя эту двойственность, мой вызов самой себе, мама грустно усмехнулась и побеседовала со мной по душам. Мы поняли друг друга.
Я ведь чувствовала, что за прежней вроде бы спокойной оболочкой отношений родителей кроется что-то не совсем уже безмятежное. Мама призналась мне, что у них уже происходил серьезный разлад. Когда давно они вдвоем с папой отдыхали в Набокии.
Тогда, в Набокии, родители жили в палатке на берегу Зеленого моря. Они не больно много с кем общались, разве только обменивались приветствиями с семейством, обитавшем в большом шатре рядом, на том же пляже. Это оказались молодые мужчина и женщина, она была смазливая и рыжеватая, а он – с красивыми глазами и ресницами, с живописными пухлыми губами и спортивным телосложением. Их детки сидели рядом в обширной коляске на двоих – мальчик и девочка. Эти мама и папа ходили вокруг по всем набокийским окрестностям и возили перед собой колясочку с сыном и дочкой, сияя глазами. А детишки любопытственно и с неправдоподобно умными для своих лет взорами смотрели вокруг. У мужчины всегда наличествовали два «пузыря» в двух карманах – из левого он доставал молочную бутылку с соской для детей, а из правого – такую же бутылку, только для себя – с пивом или ромом. А на шее у него висел кулон в виде такой же резиновой детской соски, а его рыжая красавица жена любила заигрывать с ним, хватаясь за этот самый сосочный кулон. Вечерами они готовили на керосинке отменный ужин в виде жареных форелей, ухи с золотистым слоем сверху; раскладывали на камнях много зеленого лука, ананасы и тонкие ломти окорока. Иногда вдвоем съедали по целому жареному каплуну, и мужчина не забывал в таких случаях откупорить пиво или ром.
Но детишки их были просто прелестью. Имена родителей мама так и не запомнила. Только почему-то запомнилось, как вечером, в тишине, повисшей над пустынным пляжем, где-то рядом раздался голос, похожий на женский:
– О-бо-лонь! Обо-л-лонь!
Но может, это вообще был не голос человека, а собаки лаяли? И мама не придала тому значения.
А рано утром папа повел маму на далекие камни, к скалам, и обещал показать какой-то сюрприз.
Они сидели там на рассвете. Папа довольно курил трубку, и оказалось, что он хочет показать маме уйму крабов. Однажды проснувшись утром гораздо раньше мамы, он успел пробраться туда и разведал, что членистоногие приходят под ярким утренним солнцем. А может, появятся даже дельфины.
И папа разделся и собирался уже поплыть на середину бухты, и вдруг выяснилось, что плыть туда он хочет один. Как же так? Мама думала, они, как любящие друг друга, поплывут вместе.
Но отец заявил, что боится за нее, потому что тут сложные каменистые места, и пусть она сидит на берегу, а купаться будет он сам.
Маму это всё возмутило: почему он решил так командовать? И не очень ему поверила. Она восприняла это не проявлением любви, а элементом тирании. И просто демонстративно повернулась и ушла.
И шла обратно вдоль скал, несмотря на оклики отца. И так и отправилась стихийно бродить в одиночку по окрестностям Набокии, вдоль пляжей, таверн… Она молила про себя небо, чтобы только к ней не начали вязаться эти нахальные молодые набокийцы. Однако как она ни просила – всё произошло словно назло ей: к ней начали привязываться местные, говорить: что это вы такая грустная и задумчивая, давайте познакомимся? Она побежала от них, уже вне себя… Прибежала опять к родной палатке.
Она думала, что хоть теперь получит ласку от папы, но он, когда она вернулась, только закричал ¬– она, мол, вымотала ему нервы и что это вообще такое?!
Правда, потом он попросил прощения и сказал, что погорячился. И уверял, что правда боялся за нее утром, потому и не пускал в воду. Может, это было и так, однако, наверное, это просто вчера прорвался выплеск накопившегося разочарования вообще…
Это случилось очень давно, но и теперь мама заметила новое изменение. Папа стал другим, когда ушел от мира искусства в мир заработка больших денег, о которых почти не рассказывал, только вроде вкладывая их в семью.
И вот, когда папа пропал, мама даже не очень была ошарашена. Словно произошел некий новый и, теперь уже, наверное, окончательный разлад… Неважно, почему. Такое вот наступило странное ощущение. И я немного, наверное, уже понимала ее. Я тоже чувствовала – папа последние дни точно о чем-то не хотел нам говорить.
А еще через три дня случилось самое нежданное-негаданное. Нам пришла посылка. Анонимная.
В ней оказались… бисквиты, вакуумные упаковки с солониной и тушенкой, фрукты и – спрятанная в потайном отделении ящика пачка денег. Новенькими.
Отпечатков папиных пальцев на коробке не обнаружилось. На ней стоял лишь штемпель с названием не известного нам места – «Черол».
В этот же день я опять встретилась с уже, конечно, всё знавшим Павлином. Он, как эрудит, тотчас выдал, что существуют два Черола – один город с таким названием находится к северу от нас, ближе к Ягли. (Очевидно, – кивнула я, – поскольку про первый уже примерно знала и сама.) Второй, значит, – наоборот, – далеко на юге и – в непосредственной близости от… Глёка.
Вот это было да!
Мы все трое синхронно думали примерно одно и то же. Если бы папа просто решил уйти от нас и пусть даже уехал в тот, нормальный, Черол на севере – это бы вряд ли выглядело вот так. Более того, посылочные штемпели из северного Черола, как выяснилось, имели совершенно иной вид. А из того…
– Удивительно, – заметил Павлин, – что оттуда вообще могут приходить посылки. Черол на юге уже считается почти городом-призраком, потому его, вместе с Глёком, даже не наносят на большие карты.
Неужели наш папа бежал в Глёк?! Зачем? И как такое можно удумать? Я не помнила, чтобы кто-то, кого мы знали, мог уехать туда. Ходили толки, что рядом с Глёком вообще пропадают люди; впрочем, это уже были лишь чистейшей воды слухи, однако от того становилось не менее тревожно. Про Глёк давно почти не поступало официальной информации, а различные источники высказывали то одно, то другое.
Впрочем, у Павлина был отец со связями, и сам Павлин как ученый имел разные источники информации, – не только такие, как у простых обывателей.
Мы решили с Павлином отправиться в двухдневный поход. На Искру, в его любимые места. Как давно, по собственному признанию, он там не был… И вот, теперь мы могли бы тряхнуть стариной!
В ранней юности, до главного, до сих пор продолжающегося своего жизненного кризиса, Павлин любил пешие вылазки с котомкой. Я готова была поддержать его, стать частью его счастья в виде похода! Тем более он обещал в походе, в соответствующей обстановке, рассказать всё, что сможет узнать про Глёк и южные направления. И мы бы решили окончательно, как нам действовать дальше.