Мартышкина красота

Порой мы ценим то, что грош не стоит,
И тратим жизнь на блеск и мишуру,
А то, что душу лечит, успокоит,
Пускаем беззаботно по ветру.

На ветке пальмы, что росла у вод,
Где время замедляло плавный ход,
Сидели две мартышки, как царицы,
И рассуждали, в чём краса таится.

Одна свой зад вертела, как юла,
Другая губы вытянула в трубку.
И каждая от зависти была
Готова съесть соперницу-голубку.

«Слон пригласил меня на рандеву вчера,
Сказал, что будет целая гора
Бананов, но облезлый, старый дед
Испортил мне банановый обед.

Я думала, что он — богатый князь,
А он — облезлый, старый дикобраз.
И пусть теперь он ест свои бананы,
Пойду приму тут грязевые ванны.
Я столько времени напрасно потеряла,
И зря себя так долго украшала.

«Подумаешь! - вторая закричала,
- Я к Тигру на свидание стрелой летала!
Бежала в ресторан я к этому мужчине,
Я о личинках думала в жасмине,
И как бананов жареных поем,
А он принёс мне грязи на осине
И фрукт гнилой с семейством мух на нём.

Хотел любви, но без гроша в кармане,
Не Тигр он - скупой шакал!
Сидел в своём драном, гнилом диване,
И только ласки от меня он ждал!
Сказал, что счёт мы делим, как супруги...
Но я не для того качала губы!
Теперь, подруга, мужа не найти,
Одни козлы на жизненном пути!
Ты лучше посмотри на хвост мой славный,
Во всей округе он, бесспорно, главный!»

И хвост она свой выгнув, как дугу,
Шептала: «Все завидуют теперь!
Я с ним хоть тигра, хоть слона смогу
Завлечь в свою постель, открой лишь дверь!»

«Не задуши хвостом своим, облезлым, ты, подруга,
Своего будущего льва-супруга!
Чем твой облезлый хвост, — та ей сказала, —
Милей мой зад, и этого мне мало!»
«А а сижу, подруга, на горячем.
Чтоб зад мой стал круглей, а как иначе?»
«Твой зад ничто! Вот посмотри какие губы!
Вколола в них я ядовитого плюща!
Теперь они огромны и упруги,
И лев ко мне помчится, трепеща!»

«Плющ — это прошлый век! — другая ей кричала, —
Я в свежей лаве зад свой заколяла!
И шерсть моя вся шёлковою стала».

«Воняет так, как будто ты издохла, —
Ответила мартышка ей со вздохом, —
И шерсть твоя от грязи вся намокла,
И пахнет псиной, мусором и мохом».

Так спорили они, кто всех милее,
И кто из них божественно прекрасен,
И каждая кричала всё сильнее,
И спор их становился всё опасен.

А мимо шли другие обезьяны,
Не веря собственным своим глазам:
«Откуда эти губы-баклажаны?
Какой от них исходит лютый срам!»

И с ближних веток, позабыв бананы,
Слетелся любопытный весь народ,
Смотреть на этот цирк лесной и странный,
Разинувши от удивленья рот.

Но вдруг раздался шаг — тяжёлый, властный, И Лев явился, джунглей государь. Их глупый спор, крикливый и ужасный, Умолк, как будто мир объял пожар.
И началось чудное представленье,
Явив монарху свой смешной наряд,
У той — на морде было продолженье
Того, что эта выставила взад.
Одна свой зад вертела, как пропеллер,
Другая губы выдула, как веер.

Но Лев подумал: «Что за бред?
Наверно, съели что-то сдуру...
Испортили мне весь обед,
Зачем так мучают фигуру?»

Мартышки рухнули на ветки, чуть дыша,
Устав от глупых, суетных потуг.
И поняла их юная душа,
Что пуст был их тщеславия досуг.

Мораль
Как часто блеск обманчивый пленяет,
И за собой лишь только тлен таит.
Так дева, что лишь тело украшает,
Подобна чаше, что пустой стоит.

Но забывают, что для Льва по духу,
Кто ищет королеву, не рабу,
Ум и душа милее глаз и слуха,
А глупость он обходит за версту.

И да, где появился парень-молодец,
Там женской дружбе и пришёл ****ец.