Сказка десятая, продолжение девятой

— Пап, что яхточка решила?

—Она решила, что Большой Белый Парусник лучше, чем смешной, курносый, с треснутым правым иллюминатором буксир-толкатель.

— Ну и дура!


— я тоже так думаю, никто и не когда, не будет только ей на ночь сказки рассказывать.


— А Смелый?


— А Смелому грустно.
Он теперь часто стоит у того пирса, откуда яхточка уходила. Смотрит вдаль, слушает, как волны шуршат, и молчит.
Чайка прилетает, садится рядом, и … молчит вместе с ним.

— Пап, как это молчать вместе?

—просто, когда тебе плохо, очень хорошо когда есть с кем помолчать.

— А Смелый плакал?

— Нет. Смелый никогда не  плакал. Но у него внутри что-то сжималось так, что даже мотор заводиться не хотел.
Он снова ходил к старому лайнеру слушать истории, но теперь уже не смеялся, а только кивал.
Даже футбол ему надоел — какой там мяч, если сердце пустое.

— И что дальше?

— А дальше время пройдёт. И останется только рубец на сердце.

— Пап, а яхточка… она вернётся?

— Не знаю, Малыш. Может, и вернётся. А может, и нет. Но у Смелого впереди ещё большие моря-океаны и много встреч.

— Но я всё равно думаю, что она дура.

— И я так думаю. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, пап.