Настало время

Вчера чувствовала себя неважно: весь день побаливала голова, и настроение было ни к черту! Выпила таблеток пять обезболивающих, почти не помогло. Потому что пялилась в экран телефона, судорожно пытаясь раздобыть хоть какие-то крохи информации. О нем.
Уже почти месяц, как мы расстались, а мне нисколько не становится легче. Только хуже. Хреново!
Я его безумно ревную. Мне невыносимо представить себе хоть на миг, что рядом с ним может быть какая-то другая женщина, баба. Так и вижу, как вцеплюсь ей в волосы и долбану об стену! Его не трону. Он не виноват. Он высокий, красивый, они сами липнут к нему, как мухи на мед. Почему мне так плохо?
Чтобы окончательно не спятить, вечером иду в магазин возле дома, покупаю бутылку шампанского и пирожное и нагло барабаню в дверь соседки, Юльки. Она в курсе моего... любовного конфуза.
— Чего барабанишь? Входи.
Вхожу, протягиваю ей снедь.
— О, не отошла еще? — спрашивает.
— Куда? В мир иной?
— Дура!
— Сама такая!
Примерно через час вальсируем с ней по комнате, пьяные, веселые. Плюс еще двадцать минут — рыдаем, подавленные.
— Да пошел он! — Юлька права, конечно, только его здесь нет. — О чем задумалась?
— Вот бы разбогатеть! — мечтательно прикрываю глаза. — Куча денег, барахла, дом в Париже! И Павел Михайлович Огрин рядом, любящий и верный супруг.
— Да уж, Павел Михайлович! На хрен бы он тебе тогда сдался? Таких Михалычей бы тогда, из пушки стреляй, не отгонишь!
— Много ты понимаешь! Он такой один!
— Дура ты, Верка!
Хочу ответить ей что-то дерзкое и злое, уже открыла было рот и... заревела.
— Не могу без него!
— Ну, хватит, — Юлька встает со стула, подходит ко мне и прижимает мою голову к своей могучей груди. Начинаю рыдать еще громче. — Ну, ладно, поплачь, поплачь немного.
Хлюпаю носом:
— Я плачу уже очень много. Думала, все слезы выплакала еще в первый день. Откуда они берутся?
— Писить меньше будешь, — хмыкает Юлька.
— Фу, ужас какой!
— А ты как думала? Или плакать, или писить. Жидкость ограничена в организме. Но мы это дело сейчас поправим, — сказала Юлька и включила чайник.
— А покрепче?
— А на работу?

— Вера Николаевна, вы не поможете мне с накладной?
— Не помогу, выдра прилизанная, — думаю я про себя. — Конечно, Светочка, — отвечаю.
Утром на работе все как всегда, как всегда в последний месяц. Все меня бесят и раздражают. Вдобавок я стала мнительной, подозрительной. Мне кажется, что все шушукаются обо мне за спиной. Хотя, я явно преувеличиваю. Коллектив у нас не маленький, сотрудники в разной любовной категории: кому-то хорошо, другим — жесть как нехорошо. Сходятся, расстаются — рутина, одним словом. Сейчас рассталась я со своим Огриным. Тайны из этого события не делаю, конечно, каждому встречному-поперечному не исповедуюсь, но так, в общих чертах, обрисовала. Через пару дней после ухода Огрина выпалила:
— Люди, я теперь завидная свободная невеста!
Так вроде бы в шутку сказала, а сердце как будто вилкой расковыряли.
Так вот, про подозрительность: несколько раз Огрин приезжал за мной на работу, чтобы отвезти домой. Конечно, после моих деликатных намеков и слащавых манипуляций. Он приезжал, а я уж постаралась, чтобы все видели этого самца во всей его красе! Так и эдак вихляла перед ним своим самодовольством. Перед ним и перед всеми. Ох, как же приятно было видеть горящие завистью, да-да, именно завистью, глаза наших сотрудниц женского пола! Потом я подшучивала над ними, сидя в машине. Адреналин зашкаливал! Чувствовала себя небожителем просто. Как сейчас чувствую — ничтожеством!

Вечером хочу погрустить, как будто мне мало было до этого. Плед, шоколад, вино, музыка и осень - благо все к этому располагает. Сажусь на диван с ногами, закутываюсь в плед и начинаю дробить свои воспоминания на кусочки. Потом погружаю в них руки, перебираю, перекладываю с места на место и делаю себе невыносимо больно.
Три года. Мы были с Огриным три года. Ах, какие это были три года! Я была почти женой, он - почти мужем, и мы были почти счастливы. Вот это то "почти" и все погубило.
Это теперь я понимаю, что нельзя быть "почти". Надо быть или до конца, до остатка, до последней капли, вздоха, или вообще не быть. Теперь я это понимаю. Только толку то? Ведь если быть честной, позови он меня сейчас, я помчусь, побегу, поползу, в конце концов. И снова облачусь в это "почти" бесприкословно, без единого слова упрека! Чтобы снова быть счастливой, желанной. Чтобы снова засыпать в его объятьях, пить по утрам кофе, вдыхать его одеколон, заниматься любовью. Стоит ли это пресловутое "почти" отказа от всего этого? Нет! Огрин, позови меня обратно!


Но, еще я не дурочка, как говорит Юлька, я умею видеть очевидное. И в этом очевидном вспоминается чуть насмешливый, ясный взгляд Паши, нет, Огрина. Паша — это что-то мягкое, уютное, родное. В Пашу не сомневаются, ему доверяют, не боятся сделать что-то не так. Пашу не ревнуют. А вот Огрина, Огрина ревнуют, в нем сомневаются, перед ним хотят стать лучше, чем есть на самом деле, гораздо лучше. Настолько гораздо, что просто невыносимо! Вот поэтому я называла его Огрин. И продолжаю называть.
Взгляд Огрина выражал превосходство, насмешку, покровительство. Взгляд Огрина обволакивал вас едва заметной, невесомой паутиной, в которой вы потом непременно запутывались, становились растерянными, так же как я. "Я все делаю правильно? Он не обиделся? Я не затронула его чувственные душевные струны своим не слишком радостным видом?" С ним хорошо. Я продвигалась по его следам, полюбила то, что любит он, я покупала одежду, которая ему бы наверняка понравилась. Странно, ведь он меня совсем не просил ни о чем таком. Или просил? Или мне это только казалось?

В самом начале наших отношений, еще не совсем ясных, мне стало все ясно с первых минут нашего знакомства. Вот он! Мой! Хочу! С самого начала я стала прилежной, послушной, верной, аккуратной, понимающей. С самого начала, без тени сомнений, я удалила всех подозрительных друзей мужского пола со своих социальных страничек. Обновила все свои фотографии: на них теперь на мир взирала счастливая, уверенная, "замужняя" прекрасная дама, готовая смело идти в светлое будущее со своим избранником.
А потом, с чувством выполненного долга, я завиляла хвостиком и, преданно глядя в глаза своему избраннику, спросила его в надежде на щедрую порцию одобрения:
— Пашенька, — (тогда я еще называла его так), — ты видел мои новые фото?
— Да, видел.
И это все? Я так старалась! Моя надежда скомкалась в комочек.
— И как тебе?
— Хорошо.
— Спасибо, дорогой. Я рада, что тебе они понравились... Тебе же они понравились?
— Да, понравились.
Ах, я счастлива!
Дура! Счастливая дура.

— Паша, я тут подумала…
— Звучит многообещающе.
— Хи-хи-хи, — смех идиотки, — ты такой вредный! — Тихонечко толкаю его величество в плечико. — Ну, Паш, правда, давай съездим на выходные на турбазу. На пару дней. На работе девчонки рассказывали, что там классно! И недорого совсем!
— Нет! — сказал как отрезал Огрин, без каких-либо пояснений.
— Ну, почему, нет?
— Я не хочу. Тащиться три часа туда, три обратно. На хрен такой отдых нужен!
Уф, обидно. Но…
— Ты прав, это правда далековато. Я тем более пирожков хотела напечь.
— С печенью побольше.
— Испеку, — расцветаю я, — и с печенью, и с картошечкой. Его величеству нравятся мои пирожки. И пироги, и торты, и отбивные, и салаты. Я и не догадывалась, что могу так вкусно готовить, и много. Надо отдать должное Паше, Огрину, он умеет активировать нужное.



- Вера, иди сюда! - голос Огрина не предвещает ничего хорошего.
Быстрее иду в ванную.
- Где мой крем!?
- Какой? - не сразу соображаю я.
- Для бритья!
- Тут.
- Тут его нет. Если бы он был тут, я бы не звал тебя. В логике ему не откажешь.
Я быстро пробегаю взглядом по ванне и обнаруживаю потеряшку на стиральной машине, между сложенными полотенчиками.
- Вот он! Прости, я, наверное, приоткрыла раковину, убрала его, а потом забыла.
- Всё настроение к черту!
- Прости, пожалуйста. Я нечаянно.
- Ещё бы ты нарочно! Итак, весь на нервах! Мне на работу сейчас.
Чувствую себя преступницей. И вот тут-то я нисколько не играю и не притворяюсь. У меня правда тяжело на душе. Ругаю себя, кровь приливает к лицу, сердцебиение.

Делаю глоток вина, откусываю шоколадку. Я совсем запуталась. В чувствах, в мыслях, в происходящем.
Распутываю.

Мы с Огриным едем на юг на машине. За окном мелькают красивые виды, легкий ветерок приятно ласкает кожу. Смотрю на Огрина, улыбаюсь. Он тоже мне улыбается. Как хорошо! Я, как прилежная школьница, разложила по сумкам аккуратные мешочки с бутербродами, контейнеры с едой, чайные пакетики, кофе. Я позаботилась обо всем на свете. Любуйся, Огрин, какая я хозяюшка!
– Хочешь яблочко? – широко улыбаюсь.
– Давай.
Мы едем дальше. Через некоторое время:
– Заедем в кафе.
– Но у меня все есть. Я думала, мы поедим пиццу, – уговариваю я.
– Хочу жидкого. Супа.
– Хорошо. Потом пиццу поедим?
– Она жирная. Сейчас жарко.
– Хорошо.
Через некоторое время пицца окажется в мусорном контейнере, потом домашняя шаурма и все остальное.
Подъезжаем к Джубге.
– Сейчас бы пиццу поесть домашнюю. У тебя что, ничего не осталось?
– Нет, жарко же.
– Ясно.


Прокручиваю свои воспоминания, и до сих пор чувствую себя виноватой. Но ведь было же и хорошее? Да, было! Много хорошего. Например?
— Это тебе. — Огрин протягивает мне сорванный по дороге цветочек.
Я блаженствую.
А еще, я очень хорошо вижу, как на него смотрят другие женщины. Многие, с придыханием. Еще бы: рост, стать, красота! Машина, джинсы, свитер, вкус! Что ни говори, а это поднимает самооценку. Мол, такой мужчина, и мой! Я, конечно, подразнивала его по этому поводу.
— Лидка на тебя так смотрела! А еще замужняя! Что она тебе говорила?
— По работе, перезвонить курьеру.
— Ну, конечно, по работе. Видела я ее глаза: у коршуна и то добрее.
Улыбается, доволен. Огрин прекрасно понимает, как действует на женский пол. Честно говоря, я его дико ревновала. Ревную. Потихоньку проверяла телефон, ноутбук. Вроде бы ничего такого, но, прямо скажем, проверка скорее была поверхностной. Не представляю даже, что бы случилось, если бы он меня застукал за этим занятием. Страшно подумать! А мой телефон был всегда в его доступе, и ноутбук, и комп. Пожалуйста, Огрин, мне скрывать нечего, я как на ладони!
Ну, а если совсем правдиво, было за что его ревновать. Маленький червячок сомнения очень хорошо прижился внутри меня, питаясь ревностью, обидами, он постепенно превратился в большого, страшного змея. Он будто что-то выгрызал, выедал в моей груди, и становилось так больно, что порой было трудно дышать.
Невысказанность. Никогда не доводит до добра. Она заведет вас куда угодно: в психушку, в наркодиспансер, в ад, в конце концов, но никогда не ждите от нее ничего хорошего! Уж я-то знаю!


Чтобы как-то облегчить свои душевные страдания, я стала разговаривать со стенами, объясняла им, как мне обидно, приводила доводы, убеждала. Я думала, что так, однажды, решусь наконец-то высказать Огрину все, что я о нем думаю. Но высказать деликатно, чтобы он не обиделся (упаси Боже!), чтобы он все понял, прозрел. А я ведь в это искренне верила, в то, что он прозреет. И однажды, проснувшись утром, посмотрит на меня другими глазами, сожмет меня в своих объятьях, закружит в них по комнате и воскликнет:
— Какой же я был дурак! Ты, только ты — моя любовь! Вечная, настоящая, страстная! Никогда больше я не обижу тебя!
Юлька бы покрутила пальцем у виска, если бы услышала мои мысли. Я бы ее не винила. Сейчас. А тогда бы обиделась и сказала, что она ничего не понимает и желает мне зла.
Специально посмотрела в словаре, что значит слово "зло". В принципе-то я знала, но захотелось проверить. Это нечто дурное, вред, ущерб, огорчение. И вот теперь я наконец поняла, что зло — это я. Я — нечто дурное, вредящее себе, приносящее ущерб и огорчение. Это же я. Смешно.
Вообще-то — это ужасно!



А что Огрин? Ну уж не добро — это точно. Зло? Не знаю. По крайней мере, он не принуждал меня к любви и обожанию, скорее уж я его. Принуждала? Возможно, скорее выпрашивала, намекала, обольщала. Закармливала.

Поцелуи, объятья, нежности, ласки — а как быть с ними? Нет, они не были наигранными! Разве? Подумай, Вера, хорошенько. Сейчас отвечай за себя. Правдиво. Разве это не маленькие пластыри на свежие сердечные твои раны? Почему я сказала «пластыри», почему я сказала «маленькие»? Оговорочка по Фрейду?
Переходим к главному. Любил ли тебя Огрин, Вера?
Да! Подумай хорошенько — наверное, да. Черт, я не знаю!
Он ушел. Так быстро и неожиданно. Мялся примерно неделю, почти не разговаривал, потом вечером в пятницу сказал:
— Нам лучше пожить отдельно друг от друга.
— Почему? — мои зрачки чуть не лопнули от ужаса.
— Так будет лучше.
— Что случилось?
— Ничего. Ничего нового.
Я плачу.
— Ты меня не любишь?
— Не в этом дело.
О, как раз таки в этом, Огрин!
— Просто нам нужно отдохнуть друг от друга. Поймешь? Ты же сама говорила много раз, что устала.
— Но я не имела в виду это!
— А что тогда?
— Я, я устала физически, — отвечаю и шиплю про себя: «Что?!»
— А я устал психологически. Ты вечно чем-то недовольная, поникшая. Мне трудно так жить.
— Что? — теперь я спрашиваю вслух.
А я-то думала, что я идеальная.
— Вера, послушай, так будет лучше. Давай потом поговорим об этом.
— Хорошо, — с надеждой в голосе отвечаю я. Ведь потом — понятие неопределенное и растяжимое.
Но, как оказалось, «потом» — это вообще никогда. Потому что на следующее утро субботы он ушел. Позавтракали мы как обычно, причесались, почистили зубы. Потом он взял сумку с вещами и сказал:
— Прощай, Вера. Я думаю, что так гораздо лучше, чем записка. — И ушел.
И даже не поговорили. Мне будто напихали ваты в тот миг в уши, глаза, мозги. И до сих пор я ее не вычистила.

Разве это так бывает? Расставание. А как это бывает, Вера? — спрашиваю себя.
Наверное, я думала, должно пройти время, люди обсуждают проблемы, работают над ошибками, поощряют за успехи. И вот потом, если ничего не помогает, тогда они начинают готовиться к расставанию уже по-настоящему. Хотя откуда мне знать?
Когда мы решили жить вместе с Огриным, сошлись во мнении, что лучше нам жить в моей двушке. И ему, и мне удобнее и ближе добираться до работы. Да и спальный район, много магазинов, удобства и всё такое. Не так шумно, как в центре. У Огрина двушка в центре, там и машин больше, и расположение не совсем удачное. Хотя как посмотреть: рядом кинотеатр и музей, а вот до ближайшего супермаркета почти две остановки. А у меня в соседнем доме один, и через дорогу другой. И рынок рядом, и скверик под окном. Мне нравится!

Три года! Три года коту под хвост!

Однажды мне попалась небольшая статья в интернете, суть её — как жить долго и счастливо с любимым. Так вот, одна дамочка советовала встречать время от времени муженька с работы в костюме кошечки. Мур. Ну, а про там всякие свечи, лепестки роз и шелковые простыни я уж молчу подавно! Там такого добра и советов видимо-невидимо. Свечами и трусиками с висюлечками сейчас не удивишь никого. Скорее наоборот, выспаться сладко и беззаботно на хлопковом мягком постельном белье, пахнувшем приятно порошком, — без мяуканья, позвякивания и приторных ароматов свечей, раздражающих носоглотку. Так что не факт все эти советы. Банально. А вот костюм кошечки я так и не рискнула надеть. Огрин приходит с работы голодный, усталый, иногда раздраженный. И тут я в мохнатых трусах и гольфах — здрасьте, Огрин, вернее — мяу, Огрин. Хм, так себе удовольствие.

Конечно, я понимала, что не все у нас гладко да сладко. Понимала. Но ведь семья – это работа. Разве нет? Вот я и работала на совесть, как мне казалось. Пыталась перевоспитать, ключевое слово – пыталась. Но ведь что-то же получалось. Огрин шел на уступки, соглашался. И мне было этого довольно. Потихонечку все встанет на свои места, думала я наивно. Еще немного: время, терпение, любовь. И все в жопу!

Огрин, ты козел! Неужели ты не понимаешь, как мне плохо? Что ты хочешь? Хочешь, я надену этот дурацкий костюм кошки, мышки, свиньи? Все сразу! Хочешь, я буду еще более приторно-слащавой, буду больше притворяться? Блин, что мне делать? Я же так просто сдохну!

Шоколад съеден, вино выпито, плед в слюнях. Глаза опухшие. Спать!

Утро. Плюс килограммы косметики, плюс два кофе.
— Вера Николаевна, Сережа спрашивает, куда его послать с вчерашним заказом?
— В жопу, пошли его в жопу, Света! — шиплю себе под нос.
— Что, Вера Николаевна?
— В седьмой отсек, Светочка.
— Хорошо. Сережа, в седьмой отсек!
— Понял!
Обед. Входит Света с пирожками.
— Девочки, налетайте!
— С чем пирожки, Светуля?
— С печенью, другие разобрали.
Я сейчас разревусь.

Пять часов, работа окончена, пора по домам. Выхожу на улицу.
— Вера Николаевна, простите, можно вас подвезти до дома?
От неожиданности резко останавливаюсь и пытаюсь переварить услышанное. Передо мной стоит Сережа, показывает рукой в сторону машины. Да какой машины! Это его? Вот из ит? Поднимаю глаза. Это он? Где его рабочая синяя роба, растянутая у горлышка футболка, стоптанные башмаки? Сейчас я могу во всей красе лицезреть симпатичного молодого человека, в клетчатой рубашке, черных джинсах и кроссовках. А ремень то какой, мать моя! А бляшка! Это кто, Бэтмен? Тут до меня доходит, что я неприлично увлеклась перевоплощением Сережи, да какой там, Сергея!
— Спасибо, Сережа, эм, я сама.
— Хорошо, Вера Николаевна. Вы не подумайте ничего такого. Просто, хотел до дома проводить. Довезти.
— Все в порядке. Мерси.

Вечером, причесываясь перед зеркалом, понимаю, что я еще молода и интересна. Улыбаюсь по-настоящему.
Кто бы мог подумать, что один Сережа стоит больше всего съеденного шоколада, выпитого спиртного и вообще. Снова замечаю прохожих за окном.
Настроение резко ухудшается. Огрин!

Спустя два месяца становится гораздо легче эмоционально. Уже не сжимается каждый раз сердце при упоминании Огрина, не перехватывает дыхание. Сережа умудрился шесть раз подвезти меня до дому за это время. Три раза встречались в кафе. Именно встречались в нем, а не шли туда вместе. Мне так захотелось. Как будто и не встреча вовсе, а совместное поедание пищи. Пришли, поели, ушли.

Слышала, что у Огрина новая пассия. Выставил ее фото в интернете у себя. Мудак!

Скоро Новый год, настроение вполне приемлемое. Решила, что встречу его с Сережей. Почему нет? Я и подарок ему уже купила: одеколон и открытку.

Жизнь-то продолжается. Сережа оказался довольно адекватным молодым человеком, с ним интересно, с ним я не притворяюсь. Его я не люблю. А он, кажется, влюблен. На работе уже все это заметили.


Рабочий день заканчивается, сегодня нас отпустили пораньше. Открываю дверь на улицу, прохожу мимо стоящего около проходной мужчины, не замечая его.
- Вера.
Кажется, это меня.
Поворачиваю голову. Огрин! Твою ж мать! Взгляд, мысли, сознание медленно фокусируются на его лице.
- Огрин?
- Да, ты не против?
- Не против чего?
- Поговорить, - мнется Огрин, - может, я тебя подвезу до дома?
Да, да, Огрин, подвези меня, поцелуй меня, возьми меня здесь же, на ступеньках! Я не против, никогда не была против! Любимый, единственный!
- Я против, - отвечаю Огрину и сама шокирована своим ответом.
- Ну, почему? - Кажется, он не ожидал.
- Потому, я так хочу. Вернее, не хочу, - вырвать бы мне язык за эти слова!
- Вера.
- Что?
- Я был не прав.
Это снаружи мне удается сдерживать лицевые мышцы и окончания, внутри меня — прах от взорвавшихся эмоций.
— Это не важно.
— Что ты хочешь сказать? — спрашивает растерянно Огрин и тут продолжает: — Скоро Новый год, я бы хотел встретить его с тобой.
Я сейчас просто растекусь жижей на этих ступеньках перед проходной от умиления, удовольствия. К черту все! Он — моя любовь! Я хочу его!
Но хочет ли он меня? Нет, неверно. Любит ли он меня? Теперь я точно знаю ответ на этот вопрос. Нет. И никогда не любил. И что же тогда изменит мое согласие? В будущем? Ничего, отсрочка и только. А потом снова маленький червячок: ревность, заискивание. Что-то произошло с Огриным, но это что-то совсем не осознание или переосмысление. Это просто стечение обстоятельств, не совсем удачных для него, временных. Уж я-то знаю! А потом прежний Огрин вернется, окрепнет, разлакомится, и все станет как раньше.
— Вера. Вера, ну что же ты скажешь?
— Счастливого Нового года, Огрин! — скажу я и ищу глазами Сережу.

Потом мы с ним уезжаем, и я больше не вижу Огрина.
Прости меня, Огрин. Прости меня, Сережа. Настало время позаботиться о себе.