***

Алексеев слыл легендарной личностью. Он, как старый и мало посещаемый чулан паутиной, был весь опутан густой сетью мифов, пророчеств и прочей чепухи.
Большая часть этих около Алексеевских легенд внешне вроде как не имела под собой ни малейших оснований для существования, однако оспаривать истинность, логически выводить несостоятельность и опровергать всю эту мифологию в кругу знакомых и друзей Алексеева было как-то не принято - помимо легендарности Алексеев был известен среди своих приятелей особым стремлением к честности. Согласно одному из мифов он вообще не умел врать. А мифы вокруг его персоны произрастали вроде как сами по своей воле.
И вот Алексееву приходилось изо дня в день быть легендарной личностью.
Ну, к примеру, взять хотя бы уверенность Алексеева (и большинства его знакомых и друзей) в том, что он - викинг. Добро бы он к этому делу какое-никакое копание в корнях своего генеалогического древа присовокупил, провел бы исторический экскурс, внутреннее расследование, так сказать. Так ведь нет! Проснулся однажды утром, пришел в ПМЦ и во время утреннего перекура ни с того, ни с сего заявил: "А я ведь, вроде как, викинг". И - вы только представьте! - друзья и знакомые из тех, что были у Алексеева в ПМЦ, скушали эту новость безо всяких споров и сомнений. И их, с другой-то стороны, можно понять: черт его знает, этого Алексеева! Может он и правда потомок варяжский и вообще. Никто, короче, недоверчиво хмуриться не стал. Поддержали даже: посоветовали для большей образности отрастить какую-нибудь бороду что ли. Алексеев хоть и с сомнением, но внял советам.
И вот Алексеев уже давно в ПМЦ не работает, но все его знакомые и друзья без бороды его уже воспринимают как-то не так. Да и он сам акты скобления лица почитает как скверное дело и бреется безо всякой радости. Но работодатели бывают разные, попадаются и такие недалекие личности, которым нужен гладко выбритый сотрудник и плевать хотели эти недалекие личности на бороды, головные уборы из перьев и прочий национальный колорит. Ну это ничего. Алексееву, этому мифическому герою, сами боги велели вести борьбу с подобными личностями и он, по возможности, убеждает их в их же неправоте. Ну или, в крайнем случае, ему делают еще одну отметку в трудовой книжке, о том, он, Алексеев, идет на все четыре стороны согласно пункту 3 статьи 77 Трудового кодекса. Он не унывает: викингам это не к лицу.
Ко всему прочему он воспитал в себе трепетную любовь к темным сортам пива, почитая их более соответствующими суровому морскому разбойнику, а друзья, искренне уверовавшие в викинговость Алексеева, несколько лет кряду дарили ему на именины разнообразное холодное оружие, включая именную секиру и какой-то неимоверно дикий по исполнению тесак.
В общем всё было бы не так уж и плохо, если бы не одно внезапно обнаружившееся свойство викинговой ипостаси нашего героя, причиняющее... некоторые неудобства.
А именно: если вдруг Алексеев оказывался в неловкой ситуации или житейские обстоятельства свивались вокруг него в тугую спираль злого рока, Алексеев стал чувствовать в себе в такие моменты натуральные приступы всамделишной боевой ярости. И контролировать себя во время этих приступов раз за разом становилось всё труднее. Особенно напрягало Алексеева отсутствие у него деревянного боевого щита: по слухам, именно край такого щита следовало грызть во время подобных помутнений рассудка и тем успокаиваться. Однако щиты давно вышли из моды и, следовательно, грызть закипающему потомку ярлов было совершенно нечего. Пока Алексееву удавалось сдерживать свою зверскую натуру неимоверными усилиями воли, но мрачные подвижки в сторону темной стороны становились раз от раза всё очевиднее.
Вот однажды в квартире у Алексеева отключили горячую воду и он, стойко продержавшись месяц, в одно не особо прекрасное утро битых полчаса тщетно пытался связаться с коммунальщиками по телефону, а потом... хотя, это уже другая история из жизни мифологического мужчины.

В тот день, когда Алексеев застрелился шел снег. Снег шел не куда-то именно, нет... просто шлялся между небом и землей. Впрочем, более тяготея к последней.
И вообще был не день, а глубокая ночь, когда всякий нормальный человек уже спит и видит если не седьмой, так хотя бы пятый сон. Алексеев был ненормальным и, потому наверное, вместо просмотра своей порции снов решил застрелиться.
Причин для подобного шага у Алексеева было несколько. Любопытство например. А вам никогда не было интересно, что будет с вами, если вы застрелитесь? Хм, ну тогда можете и не читать дальше.
Алексееву было жутко любопытно.
В общем - причины были.
А мотивов не было. Не было ни одного мотива, в голове царила пустота и скрипучий шум идущего сквозь ночь снег.
Разница между причиной и мотивом, кстати, была Алексееву не ясна, но, тем не менее, он в тот момент очень ясно сознавал само ее наличие. Кристально ясно и перечно остро.
А вы не чувствуете разницы? Вот тут, тогда уж, и бросайте читать.
Все было готово: Алексеев стоял на коленях, в его горло под подбородком упирался ствол автомата, патрон был уже заряжен, указательный палец лежал на спусковом крючке. Вокруг, маясь от безделья, шлялся снег. Ну и глухая на оба уха ночь, само собой, идеально подходила для самоубийства.
Алексеев терпеливо мерз коленями и вспоминал, как и положено в последние моменты жизни, свое детство: жуки в коробках, дедушкин яблоневый сад, кусачие собаки и эмалированные горшки. Игра с соседской девочкой в "доктора". Папа учит нырять. Велик. Двенадцать палочек. Цветущая на подоконнике кала. Свердловский зоопарк. Рогатка. Книга "Бременские музыканты". Воздушный змей. Игра в глызу... воспоминания, как и подобает, были специально отреставрированы для такого случая: яркие, дышащие жизнью, пронизанные жмурящим глаза и улыбающимися губами солнечным светом.
"Давай уже быстрее" - нетерпеливо подумал Алексеев сам себе.
"Потерпишь" - отмахнулся Алексеев.
"Ах так!" - обиделся на себя Алексеев. И безо всякого мотива нажал на курок...
В тот день, когда Алексеев застрелился была ночь. Снегопадная фиолетовая ночь. Когда все произошло он как раз вспоминал свою первую любовь: одноклассница (а как иначе?), светловолосая девочка, изящная и хрупкая. Ему всегда хотелось потрогать губами ее мочку уха. Но он, ясен перец, жутко стеснялся этого желания и так и не успел сделать этого до того, как взрослая жизнь раскидала их в разные стороны...
И он так и не вспомнил ее толком - застрелился.
И это было столь обидно, что застрелившийся Алексеев послал сам себя куда подальше, закинул автомат за спину, одел на озябшую правую руку варежку и, сверившись с часами, пошел к телефону, чтобы доложить нач.кару, что на складе ГСМ - без происшествий.
Где-то за тридевять земель изящной и хрупкой девушке приснился ее одноклассник. С простреленной головой. Девушка проснулась как это всегда бывает в таких случаях - в страхе и темноте. И так и лежала, не в силах больше уснуть..

Гейзерные извержения асоциальных чувств.

Однажды в Алексееве как-то так скопилось чересчур много ярости. Копилось потихонечку, копилось - и пере накопилось. Вот.
Организм ничего такого не подозревающего Алексеева взялся сам себя очистить, но ярости было столь много и была она столь ядреной, что уже через пару минут самоочистки печень Алексеева отчетливо подумала: "Все, с меня хватит", взяла отгул и неприкаянная ярость радостно хлынула прямо в кровь.
Потребовалось три сокращения сердечной мышцы, чтобы тягучая, терпкая эмоция добралась до мозга Алексеева и щедро омыла его.
Тут следует сказать, что сам Алексеев в этот момент пересекал площадь имени Ленина, следуя на работу. Был он в смурном расположении духа и шел глядя себе под ноги. И тут - ярость.
Алексеев резко остановился. Встал как вкопанный. Поднял очи, горящие мрачным, темным огнем, к небу и издал боевой клич. Вот так:
- АААААААААААА!!!!!!!!!!
Прямо посреди площади имени Ленина. Такие дела.
Чуть левее Алексеева все это время шла какая-то тетенька с деловитым лицом и хозяйственной сумкой. И вот когда Алексеев заорал - тетенька вздрогнула. И даже несколько раз подпрыгнула, взмахнув при этом сумкой. А после замерла в некотором отдалении, вовсю уставившись на орущего Алексеева.
Сам же Алексеев во время крика испытал ощущение сродни тому, что бывает с человеком, качающимся на качелях в тот момент, когда качели стремительно летят вниз. Стало Алексееву головокружительно воздушно, вот. И даже вроде как сам Алексеев стал воздушнее. Но радостнее ему от этого не стало.
Ибо, в целом, Алексеевым, конечно, безраздельно завладела самая натуральная ярость: Алексеев люто ненавидел, за неимением конкретной цели, весь мир.
Алексеев ненавидел площадь. Ненавидел Ленина. Разработчиков компьютерных игр. Коренных жителей Патагонии. Тима Бертона и всю его фильмографию. Шахтеров. Итальянцев. Итальянских шахтеров, если даже они и не существовали на свете. Автомобилистов и пешеходов. Полярников. Рэпперов и рокеров. Здание вокзала в Кишиневе. Спектр приложения ярости был необычайно широк: Алексеев ненавидел ВСЕ. А, значит, НИЧЕГО. Но, все-таки, ненавидел.
В течении минуты Алексеев еще дважды издал яростный клич, вызывая весь мир на бой и с каждым кличем становясь все легче и воздушнее: утилизация ярости через крик иссушала Алексеева похлеще солнца пустыни.
И вот вокруг Алексеева стали собираться люди. О, если бы они только знали, сколь ненавистны они были Алексееву! Но они и не догадывались и потому, наверное, и собирались. Граждане громко обсуждали наблюдаемое ими явление, делали разные предположения, спрашивали Алексеева о его самочувствии и несли прочую ахинею. Никуда, ясное дело, не делась и тетенька с хозяйственным лицом и деловитой сумкой: она открыто заявляла, что первой заметила это безобразие и вообще проявляла признаки общественной активности. Периодически, например, оглядывалась вокруг и задавала вопрос, никому явно не адресованный: где же милиция?
Алексеев тем временем продолжал с небольшими передышками издавать клич, ненавидя все и ничего.
И вот когда Алексеев уже стал уподобляться пылевому вихрю и даже его контуры стали чуть размытыми, вот тут, в ответ на запросы тетеньки, не иначе, в толпе зевак появился неизвестный милицейский. Он бодро растолкал слушающих Алексеева граждан, стремительно подошел к Алексееву и дал тому по лицу. Алексеев моргнул, ахнул от неожиданности и тут, с этим самым "Ах!", из него и вышла последняя ярость. Вот так вот.
Потом Алексеева, что называется, задержали.
А северо-восточный ветер, пролетавший в тот день над городом, еще долго играл последним Алексеевским "Ах!", в тысячу раз более горячим и воздушным, чем свежее испеченное безе, пока не обронил его где-то над Сахарой...
.........................................
Жду овощей.

Guerilla Radio.

А вы знаете что звучит в голове Алексеева, когда этот мир становится ему тесен?
"...All hell cant stop us now!!!"
В такие моменты в голове у нашего героя вещает пиратская радиостанция. И кто-то очень похожий на него самого сидит у руля этого предприятия.
- Всем, кто нас слышит: бросайте все дела и звоните в наш "Стол отказов": 538033. Мы с нескрываемым цинизмом примем ваш звонок, пустим в эфир, потом прервём вас на полуслове и поставим вам одну из наших любимых песен, не имеющую ничего общего с тем, что вы хотели заказать! Вы можете обругать нас последними словами (правда это мало что изменит, но, может вам полегчает?) вы можете поучаствовать в экстраординарных конкурсах или даже совершенно случайно выиграть какой-нибудь хлам! Вы можете нам вообще не звонить, но мы вас всё равно постараемся достать! Здесь, на этой волне, нет приветливого диджея, здесь нет свежих песен выпускников "Фабрики", нет погоды и гороскопа, зато у нас крохотная цензура и отсутсвует реклама: последний рекламодатель сбежал от нас только вчера! Будьте с нами - будет весело! И помните: нам на вас начхать. Весь следующий час с вами я - Алексей Молоко и дремлющий на пульте Конь. А пока, для разминки послушаем что-нибудь умиротворяющее."
Потом в голове Алексеева звучит кавер "Sweet Dream" в исполнении Мерлина Мэнсона. Миру становится чуточку неуютнее в этой компании и он с некоторым недоумением и явным неудовольствием на немножечко отодвигается от нашего героя.
Но героя уже несёт.
- У нас первый звонок. Алло! Алло! Алл... вот ё... сорвалось. Ну ничего: для того неудачника, который только что прослушал гудки "отбоя", Конь обязательно поставит какую-нибудь позитивную песенку, да ведь?
Звучит Dope, "Die MF Die".
Тут Алексеев обычно ухмыляется. Миру становится совсем неуютно.
- Звонков пока нет, но это поправимо. Мы знаем как вас расшевелить! Конкурс: кто придумает самую небанальную рифму к слову "конь", тот получит мою кружку! Мою кружку с отломленной ручкой и чайным налётом на внутренней поверхности стенок, на котором Конь накарябает свои инициалы! И это по щадящей цене в одну небанальную рифму и пятьдесят рублей наличными! Дерзайте!
Играют и поют Molotov, "Rastaman-dita".
Тут мир понимает, что Алексеев явно ку-ку и пытается отползти незаметно подальше. Фигушки.
- Алло! Назовите себя!
- Здравствуйте! Меня зовут Наташа...
- Моё любимое имя! Наташа, а вам уже есть восемнадцать лет?
- Ну... да.
- Наташа, попросите меня подать полотенце.
- Что?
- Скажите: милый, подай мне полотенце.
- Я... - неловкий смешок -...я вообще-то хотела привет передать и...
- Да успеете вы. Ну, просите.
- Ммм... подайте мне полотенце.
- Господи, мы же не на паперти! Вы выходите из душа и просите меня. Я милый да ещё и ваш. Поехали.
- Милый, подай мне полотенце.
- УУУУУйя!!! Интонации, конечно, плохо выдержаны, но с голосом у вас всё нормально. Ух, я почти спотел, а Конь роет палас копытом. Бывайте, Наташа. Специально для вас, вместо полотенца, Конь заряжает "Electric six" с их жизнеутверждающей песенкой "I buy the drugs", что в дословном переводе означает: есть что?"
В голове Алексеева звучит вышеозначенная композиция. Миру становится кисло.
- Алло, это пиратское радио?
- Нет, это баня.
- Я вас узнал! Вам меня не провести! Засранцы! Вы попали! Я вас узнал, и вы меня выслушае...
- Да-да! Вы с рифмой? Я готов вас слушать.
- Нет! Нет, я не с какой-то грёбаной рифмой! Не перебивайте меня, вам всё равно меня не запутать! Я вас узнал и я вам всё выскажу! Вы...
- Да я вас слушаю. Итак ваша рифма к слову "конь"?
- ВОНЬ!!! Вы источаете вонь, вы отвратительны! Вся ваша шайка мешает мне уже вторую неделю слушать "Маяк"!!! Дайте мне ваш адрес, трусливые укурки!!! Дайте адрес!!!
- Гори в Аду!!! Конь, гаси его!!!
Ленинград, "WWW".
А вы знаете что звучит в голове у Алексеева, когда мир разбегается от него в разные стороны?

Дырка.

Алексеев шёл по плохо освещённому просторному подвалу под зданием торгового центра. Ему нужно было повернуть направо, чтоб обогнуть крашеную синей краской стену и войти в следующий плохо освещённый коридор, но Алексеев вдруг втянул в себя со свистом плохо освещённый воздух, упруго оттолкнулся от пола и побежал по той самой стене, которую ему следовало бы обогнуть.
На втором шаге стена издала душераздирающий грохотреск и поглотила левую ногу Алексеева в своё чрево. Алексеев прекратил бежать и крепко призадумался: подобное развитие событий никак не вписывалось в его дневную программу бега по вертикальным поверхностям.
Вынув ногу из стены, наш герой обнаружил жуткую дырку. При её детальном осмотре Алексеев установил, что такая внешне фундаментальная стена на самом деле была сделана из гипсокартона: правая беговая конечность Алексеева угодила в металлический профиль, к которому и крепился коварный гипсокартон. А вот левая нога, в силу того, что она растёт из туловища Алексеева несколько левее правой, влетела, так сказать, в мягкое место.
Сквозь дырку виднелся какой-то кабинет, где даже горела настольная лампа. Алексеев просунул голову в своё произведение и поинтересовался у кабинета: всё ли хорошо и нет ли жертв? Кабинет безмолвствовал.
Алексеев вздохнул, вынул голову из дырки и пошёл искать кого-то, кто ему поможет заделать несанкцианированное отверстие в стене и при этом не будеть задавать слишком много вопросов.
Сначала Алексеев привёл к дырке Эдуарда. Эдуард здорово офигел и спросил: как? Алексеев кратко обьяснил.
Эдуард, моргая, спросил: зачем? Алексеев пожал плечами. Эдуард, нервно похахачивая, сказал: ладно, потом разберёмся, зови Лёху. А холодильщикам, которым, оказывается, и принадлежал продырявленный кабинет, он взялся звонить сам.
Алексеев привёл Лёху. У Лёхи случился истерический хохот от увиденного и, хрюкая и давясь смехом, он всё же спросил: как так? Алексеев терпеливо обьяснил, что бежал по стене, думая, что она из железобетона. И показал след от правой ноги в доказательство. Лёха, ещё больше хрюкая, выдавил таки из себя: а зачем? Алексеев терпеливо и неопределённо пожал плечами.
Втроём - двое хрюкающих и один терпеливый - они взяли в другом конце коридора целый лист гипсы и попёрли её к месту крушения.
В это же время по коридору им навстречу шёл бывший управляющий. Он уже две недели ничего не решал и никем не руководил, но зачем-то исправно приезжал на работу и мрачно шатался по центру. По инерции его побаивались и уважали.
Его внимание сразу привлекла как дырка, так и трое хлопцев с листом отделочного материала в руках. Хлопцы, уразумев, что блиц-криг провалился сделались напряжёнными... ну кроме Алексеева.
Он честно признал за собой авторство дырки и даже обьяснил, как она, родимая, появилась на свет. Экс-шеф округлил глаза и уж было собрался спросить: зачем? Но Алексеев пресёк его вопрос на корню и, излучая честность и порядочность, сказал, что о причинах бега по стенам он и сам имеет смутные представления. Экса поразила искренность и честность Алексеева с которой он признался в собственном идиотизме и он, широко улыбнувшись, сказал: дурная голова ногам покоя не даёт? Потом посоветовал побыстрее заделать следы пребывания Алексеева на стене кабинета холодильщиков (чтобы, значит, настоящий управляющий не увидел) и, продолжая ухмыляться, отбыл далее по коридору.
Потом был демонтаж сломанной гипсы и монтаж целой. А сегодня Алексеев едет красить зашлёпку в синий цвет - чтоб от остальной стены не отличалось.
И всё это время, с самого провала насквозь, он всё пытается уяснить хотя бы себе: а зачем? Зачем, а?

Дохлый Воробей.

Утром все собравшиеся в бытовке трудяги пили чай и курили. За чаем велись разговоры, последнее время всё больше тревожные: вокруг было неспокойно и чувствовалось приближение каких-то перемен. А перемены - это, согласитесь, всегда несколько тревожно.
Алексеев тоже пил чай, курил и периодически подбрасывал свои ироничные пять копеек во всеобщую тревогу.
По радио передавали погоду.
Вдруг, как всегда неслышно, вошёл царёк и спросил: кто не боится трупов?
Все напряглись. Алексеев подождал пока кто-нибудь что-нибудь скажет и, так и не дождавшись, будучи не в силах выносить тишину заявил: чего, мол, их бояться? Они же, мол, мертвые.
Эдуард, не скрывая радости, тут же указал на Алексеева пальцем.
Все выдохнули.
По всему выходило, что с трупом придётся возиться Алексеееву.
Царёк закурил и сообщил что в Еврограде завёлся Дохлый Воробей. И всё сводилось к тому, что Алексееву придётся его убрать.
Алексеев вздохнул, потянулся и встал с лавки. Что ж, герою не привыкать бороться с неспокойной мертвечиной. И, как-то чересчур весело подмигнув собравшимся, герой пошёл собирать амуницию для предстоящей охоты на нежить.
Дохлый Воробей является тварью пернатой, подлой и западлянской. Всё это Алексеев прекрасно знал по предыдущим встречам с Воробьём. Тут одним осиновым колом не обойтись.
Алексеев перепоясал себя капроновой колготкой чеснока и ещё две повесил крест-накрест на плечи. Так же он не забыл принять вовнутрь пару зубчиков этого благоуханного овоща: Воробей был далеко не так прост, как может показаться.
Серебро - первейшее лекарство от ликантропии, но и его Алексеев взял с собой на всякий случай в форме здоровенного подсвечника. В свободную руку герой взял кол, получившийся из черенка от лопаты, когда Борисфёдорыч этот самый черенок сломал во время снятия верхушек с гор. Борисфёдорыч тогда несколько сконфузился, а Алексеев, напротив, обрадовался: с хорошими кольями у него в последнее время были какие-то непонятные перебои. А тут вполне приличный кол.
Конечно, вряд ли кол был осиновый, но истинный охотник на нежить знает: главное - это то место, куда вы кол втыкаете. А уж из бука он или тиса - не суть. Даже из ДСП сойдёт.
Святого Писания у Алексеева не было и он взял рассказы И. Ильфа и Е. Петрова. Алексеев, разумеется, понимал всю глубину пропасти, пролегающей между Святым Писанием и Ильфом с Петровым, но делал ставку на то, что Дохлый Воробей может быть банально неграмотен и дремуче невежествен. При должной же интонации во время чтения любой фельетон Алексеев ручался сделать неотличимым от какого-нибудь псалма.
Эдуард вызвался быть Вергилием: ключи от Еврограда были как раз в его власти, ибо был день его дежурства. Ну и, наверное, его несколько терзала совесть за тот указующий перст, который определил судьбу Алексеева.
Герой и его проводник вышли на рассвете. И дошли куда надо минуты через три.
Мрачные, опустошённые площади Еврограда встретили их звенящей тишиной.
С осторожностью оленей отважные мужики шагнули под своды торговых площадей съехавшего магазина.
Где-то там, впереди, в лабиринтах складов, бытовок и клозетов поджидал их коварный враг - Дохлый Воробей..

Перекрёсток. Девушка с ружьём.

Когда-то у Алексеева не было MP3-плеера. В те дни он слушал CD-плеер.
Одним из важнейших (для Алексеева) отличий между тем и другим является небольшое, по сравнению с MP3, количество треков у CD.
Диски Алексеев составлял сам, причём подходил к этому с особым тщанием. Сейчас откроются причины его стараний.
Музыку Алексеев смотрит, и иногда даже и сопереживает тому, что видит. Сопереживает порой столь крепко, что ассоциирует себя с героем видения. Что-то вроде глюков. Бурная, так сказать, фантазия. При этом языкам Алексеев не обучен, и, зачастую, текст первоисточника-песни никак не влияет на видение. Важно общее настроение композиции, мелодика, так сказать.
Поэтому к подбору музыки Алексеев подходил со всей серьёзностью, на какую он был способен. Вечером он со старанием детектива, ищущего улики, отбирал треки с "харда" и ставил их в прожиг по какому-то одному ему известному порядку, а утром, по пути на работу и уже непосредственно на посту (он тогда охранником работал) Алексеев проваливался в мир средних планов, светофильтров и клипового монтажа. Не выпадывая, при этом, из нашей с вами реальности.
Алексеевская система была немного похожа на саундтрек к фильму: музыкальные композиции переходили одна в другую, как сцены в киноленте. Последовательно, от первой к последней.
Связанные одними и теми же вымышленными героями, треки постепенно открывали Алексееву некую выдумываемую им по ходу плей-листа историю с разных углов зрения и в различных ситуациях и временах. Скажем зубодробительная боевая сцена сменялась чёрно-белым флэшбэком из жизни загнанного в угол некоего положительного героя. Он в отчаянии, его окружают враги, и он что-то там вспоминает.
Так, например, песня культовых Rage Against The Machine, "Born оf а вroken мan" ассоциировалась у Алексеева с неким мрачным человеком, который этак молча, с хмурым ликом куда-то идёт по улицам города и повсюду, где бы он не проходил, творится какая-то чертовщина: люди сходят с ума и звереют, электропроводка замыкает, вызывая возгорания, газ детонирует без видимых причин, а на перекрёстках, где проходит мрачный человек, тут же случаются жуткие ДТП. Этакий проклятый, несущий на себе печать зла, обращённого не на него самого, а на окружающий его мир. Так вроде.
Под эту песню, кстати Алексеев любил подходить от автобусной остановки к зданию, где он тогда работал. Неспешно, молча. С хмурым ликом, всё как полагается. Ну кроме катаклизмов.
А я вот тут перекапывал свою музыку на "жестом диске" и нарыл у себя Placebo. Хорошие ребята.
И вот одна из их песен была как-то при мне рассказана Алексеевым. "Every you every me" называется.
Там про девушку у которой какие-то злые люди похитили её парня. Она в тот момент была где-то в другой части города, занималась своими делами. Сладко спала, например.
И тут она просыпается одним рывком. У неё, по версии Алексеева, экстраординарное чутьё, типа телепатической связи с любимым. И вот она чует, что с её милым стряслась беда.
Первые секунд пятьдесят песни она торопливо умывается, чистит зубы, поспешно кидает в рот неряшливо состряпанный бутерброд, одевается в походную одежду (я лично помню только длиннополое леопардового окраса пальто, но за черные брюки, свитер и сапоги могу ручаться) и выбирает оружие. Всё это время её паренька мордуют в застенках какие-то негодяи. Это вроде как вторая сюжетная линия, появляющаяся в виде коротеньких, как вспышки, монтажных вставок. Бьют его, привязанного к стулу, крепко и не жалея, в перерывах что-то кричат в раскровавленное лицо, вроде как спрашивают что-то, но что их там интересует - не понятно из-за музыки. А парень упорно молчит. А девушка остро ощущает его боль, каждый удар. И лицо её каменеет от злобы.
Договариваться она, видимо, не собирается, потому что берёт с собой дробовик. Может Бенелли, может Моссберг, а может и СПАС, я не уточнял.
Где-то ко второму куплету девушка выходит на улицу, а там... там под "Born оf а вroken мan" не так давно прошёл её милый. Хаос, пожары, погромы и мародёры. Бардак в общем.
И ещё на улице осенний светлый день, облетают клёны.
Она шагает со своим Бенелли или СПАСом через этот светлый осенний день, разукрашенный тут и там дымами пожаров, быстрой походкой. ПроклЯтого парня бьют, и ментальное эхо этих ударов - это её навигатор. Она решительно переходит улицу, огибает кучу покорёженного металла, недавно бывшую парой автомобилей и подходит к двери магазина. Дверь была ещё недавно стеклянной. А теперь магазин вроде как выносят.
Девушка входит в магазин. Какое-то время она отсутствует. Затем, снося дверь, из магазина вылетает какой-то человек. Судя по динамике его движений его убили при попытке бегства выстрелом в спину. Из дробовика.
А потом выходит наша героиня с пачкой сигарет в свободной от ружья руке.
Затем она, даже не глянув на труп, закуривает и решительным, быстрым шагом идёт дальше.
Парня бьют. Она идёт. Кругом - беспредел.
Ей ещё раз приходится стрелять обезумевших, спятивших людей, при этом она ломает ноготь и это её сердит ещё больше. Но она уже близко, уже рядом и некогда мстить за поломанные ногти всяким придуркам.
А потом парню вламывают так, что дух вон. Он из последних сил цепляется за ускользающее от него сознание, но взгляд его мутнеет а голова безвольно падает на грудь.
И тогда она перестаёт его чувствовать. Она как раз вышла к большому перекрёстку - и тут потеряла его. Потеряла...
И вот она стоит на перекрёстке, среди битых "тачек", с ружьём наперевес и лицо её так растерянно, так... Она оглядывается по сторонам и может быть даже кричит. Зовёт его, но он не отвечает.
Такая вот штука. Вспомнилось, мда. Теперь я под эту песню вряд ли смогу адекватно ходить по улице.
А если вы знаете перевод, то будет повод провести параллели, если таковые, конечно, имеются.
Смотрите музыку!

Внизу.

Бомж был грязным. От него почти наверняка скверно пахло; Алексеев шёл на некотором расстоянии от бомжа и запаха не чувствовал. Но он был уверен, что от бомжа почти наверняка пахло чем-то нехорошим. Если бы у Алексеева был фотоаппарат, то в круг его фотографических интересов помимо деревьев (некоторые из них Алексеев чуть ли не боготворил) входили бы и бомжи. Разного рода бездомные вызывали в Алексееве странный, болезненный интерес. В их бурых, отупевших от беспросветного существования лицах Алексеев жадно искал ему одному ведомые и едва видимые черты, слабые тени некоего величия, намёки на какую-то волю, какое-то стремления вверх... Эти антропоморфные существа, выпавшие в осадок из круговорота остальной городской жизни воспринимались окружающими их остальными горожанами как, например, слякоть или собачье дерьмо - их обходили стороной; в среде обычных, нормальных людей на такое было непринято (да и, наверное, неприятно) смотреть, так же как непринято и порицаемо разглядывание кошки, сбитой автомобилем. А Алексеев, в силу своей ненормальности, всё же разглядывал бомжей. Всё началось с ночных смен в пекарне. Всякому пекарю после смены полагалось взять одну булку свежего хлеба. Алексеев сначала отнекивался: жена хлеба не ела, а он один не успевал съесть булку, пока она свежая. Где-то треть булки доживала до следующей смены и хлеб приходилось куда-то девать. А выбрасывание хлеба Алексеев всегда считал подлым, кощунственным делом. Однако остальные рабочие упорно не хотели понимать его доводов и чуть ли не заставляли Алексеева брать свою долю и, в конце концов, он смирился. Положено - значит положено. Всякий раз после очередной ночной смены Алексеев шёл по улицам только-только пробуждающегося города, нёс в сумке булку горячего, благоуханного хлеба, которую сам же и испёк и думал. Думал куда бы эту булку пристроить? Надо сказать, что и после дневных смен Алексееву полагалась булка, и он так же её брал. Но вечером, по окончании дневной смены Алексеев чувствовал себя более уставшим, измотанным что ли и выходя за ворота пекарни он спешил домой, где его уже ждала жена. К тому же и само настроение вечерних улиц, с гуляющими мамами, с кучкующейся молодёжью и сидящими на дворовых лавочках старушками было другим, не таким как утром. Вот парадоксально: после бессонной ночи, заполненной тяжёлым трудом Алексеев чувствовал себя гораздо свежее на голову и значительно спокойнее. Он выходил в город с таким чувством, словно отстоял ночную за, по крайней мере, три тысячи душ. Чистым и просветлённым. А город только просыпался и, по крайней мере, три тысячи душ в этом городе были Алексеевым... отмолены что ли. А тут ещё булка горячего свежего хлеба... было над чем призадуматься просветлённому Алексееву. Контрольное, так сказать, испытание. И вот на этом утреннем пути постигшего дао Алексеева среди немногочисленных прохожих с фатальным постоянством встречали бомжи. Они были грязные, от них наверняка скверно пахло и не было в их опухших лицах ни тени человеческого. Но они всё же были люди. Неизвестно откуда Алексеев взял эту мысль, быть может из детских сказок. Король, переодевающийся в рубище и втайне покидающий свой замок, чтобы слиться с толпой горожан, опуститься вниз и познать за одну ночь эту неведомую ему, другую жизнь. Да, наверняка это сказки заставили Алексеева прийти к мысли, что если бы Бог хотел посмотреть на жизнь человеческую изнутри, то он бы выбрал для себя личину бродяги. И Алексеев искал в себе сил дать хлеба какому-нибудь встречному бомжу. Чтобы окончательно дослужить ночную. Чтобы не разочаровать Отца. И - не мог. Он злился на себя, совесть бичевала его за маловерие, но - он не мог. Во всяком бездомном он искал поддержки своего замысла, хотя бы ответного взгляда, но они проходили мимо, как безмолвные призраки и всем своим видом давали понять, что ничего они не ждут от Алексеева и ничем он им не поможет. Они, можно сказать, не верили в него. А в нём таяла храбрость первого шага и руки деревенели и никак не хотели достать хлеб из сумки и отдать его... Теперь Алексеев уже не пекарь, но вот сейчас он опять смотрит на бомжа, хоть у него уже и нет с собой хлеба. Смотрит и думает о том, что если бы Бог хотел узнать как это - быть человеком, то он наверняка переоделся бы в человеческое рубище. Потом Алексеев идёт домой. К тому моменту, когда он ложится спать, он уже и не вспоминает о бомже, Боге и прочем. А ночью из глубины сознания крепко спящего Алексеева незаметно для него - щёлк! - выходит нечто ему не принадлежащее и мгновенно уносится куда-то вверх, чтобы поразмыслить над пережитым и понять: как это - быть человеком?