Глава 20. Последний взгляд

Ночь взорвалась криками и звоном стали. Он рывком поднялся — и снова оказался среди битвы. Щиты трещали, копья ломались, воздух был густ от дыма и крови. Земля под ногами дрожала от топота, словно сама мать-сыра земля устала от тяжести воинов.
Меч в его руке был тяжёл, как никогда, но рука держала его уверенно. Он шагал вперёд, и враги падали один за другим. Каждый удар отзывался в груди огнём, сердце стучало так ярко, будто ковал молот Тора. Ирдар чувствовал себя живым, как в лучшие дни своей молодости.
Солнце не светило, но поле было залито багровым светом — то ли от пожара, то ли от крови. Воздух дрожал от криков умирающих, но сам Ирдар стоял непоколебимо. Он знал: это битва, в которой он должен пасть, и он готов. Вальгалла ждала его.
Он развернулся — и увидел, что враги уже отступают. Щиты их брошены, копья сломаны. Он один стоял среди павших, и казалось, что победа принадлежит ему. «Не сегодня моя смерть, — мелькнуло в его сознании, — не сегодня».
Но в груди внезапно что-то сжалось. Острая боль пронзила сердце, ноги подкосились. Меч дрогнул в руке. Ирдар не понял, откуда пришёл удар: ни копья, ни клинка рядом не было. Он обернулся в поисках врага — и тогда увидел её.
Женщина в белом. Высокая, стройная, волосы её сияли холодным лунным светом. Одежда струилась, будто соткана из снега и тумана. В руке — меч, и на его лезвии плясали багровые отблески битвы. Лицо скрывала тень, и лишь глаза горели холодным, равнодушным светом.
Ирдар замер. Это была она — Валькирия. Та, чьё дыхание он ощущал всю жизнь в битвах. Та, что сопровождала его шаги воина от первого удара копья. Она пришла за ним. Но не в бою, не в схватке лицом к лицу — а так, словно ударила исподтишка, в спину, в момент его победы.
— Почему так? — прошептал Ирдар, и голос его затонул в грохоте битвы.
Её глаза не дрогнули. Ни слова, ни жеста — только холодный взгляд, усталый и вечный.

Она приближалась медленно, словно не касалась земли. Каждый её шаг был подобен дыханию зимнего ветра: лёгкому, бесшумному, но неотвратимому. Белое одеяние струилось, как вода, и переливалось в свете багрового зарева. В её руке поблёскивал меч, и Ирдар видел — лезвие было чисто, на нём не было крови. Это значило, что клинок был предназначен только для него.
Ирдар пытался поднять меч, но пальцы дрожали, не слушались. Он ощущал, как сила покидает его, как тяжесть ложится на плечи, будто горы рухнули сверху. И всё же он смотрел на неё, как смотрит воин на свою судьбу — без страха, но с горечью.
В его груди клокотало возмущение. Разве не о такой встрече он мечтал всю жизнь? Он воевал ради того, чтобы пасть в бою и быть уведённым Валькирией в Вальгаллу. И вот она пришла. Но не так, как должно. Не в дыму сражения, не в ударе врага лицом к лицу, а исподтишка, когда победа уже была в руках.
— Позор, — прошептал Ирдар. — Это позорная смерть… За что ты так?
Он вспоминал, как слышал песни о героях, павших в славе. Как Асгейр у очага говорил:
— Смерть в бою — венец воина, иначе его душа отправится в холод Хель.
И теперь, когда его собственный час настал, он понял, что венца ему не дано.
Женщина не отвечала. Её глаза сияли холодно, словно звёзды над зимним морем. И чем ближе она подходила, тем сильнее Ирдар чувствовал: это не гнев в её взгляде и не милость. Это было равнодушие. Она смотрела на него, как на исполненный долг — ещё один воин, ещё одна душа.
Он хотел закричать, хотел броситься на неё, но сердце снова пронзила боль. Колени дрогнули, дыхание сорвалось. Он понял: уже не сражение решает его судьбу, а эта женщина, этот светлый призрак.
«Ты отняла у меня честь, — думал он, глядя ей в глаза. — Ты забрала мою славу».

Ирдар попытался выпрямиться, но ноги его предали. Земля под ним качнулась, и он рухнул на колени. В его видении вокруг всё ещё бушевала битва: топот, звон стали, дым и кровь. Но каждый звук становился всё более глухим, как будто стены из камня вставали между ним и миром.
В груди стеснило так, что он не мог вдохнуть. Сердце билось неровно — то гулко и тяжело, то едва заметно, как барабан, лишённый кожи. Он сжал зубы, стараясь удержаться на ногах, но тело всё сильнее наливалось свинцом.
Перед глазами двоилось. Женщина в белом то приближалась, то исчезала в дыму. В её очертаниях появлялась зыбкость, словно пламя отражалось в воде. Он моргнул — и на миг увидел не поле битвы, а низкий потолок своей избы. Щели между брёвен, паутина в углу, слабый свет луны.
Он снова зажмурился, и видение вернулось: мечи, крики, кровь. Но холод уже заползал в пальцы, медленно поднимаясь выше. Руки дрожали, словно чужие, губы деревенели.
— Я ранен, — пытался убедить себя Ирдар. — Это всего лишь рана…
Но в глубине души он понимал: это не рана. Это конец, который не остановить.
Ему чудилось, что он задыхается от дыма сражения, но в действительности воздух в избе был чист, только тяжёл. Он хватал его ртом, как рыба, выброшенная на берег. Тело выгибалось в беспомощной судороге, но разум всё ещё цеплялся за иллюзию.
Он видел перед собой Валькирию. Белая, холодная, равнодушная. Она приближалась, и каждый её шаг отзывался в его сердце тупой болью. В её руке блеснул меч, и Ирдар понял: удар нанесён уже давно. Его грудь пронзала не сталь, а нечто иное — невидимое, неотвратимое.
И он впервые почувствовал: битва уходит. Его крики больше не слышны. Его меч больше не весит ничего. Его дыхание рвётся и стихает.

Она остановилась рядом. Белые одежды её струились, как туман, но вблизи они уже не казались чистыми. В складках мелькали серые тени, будто время само оставило на них свой след. Меч в её руке поблёскивал, но Ирдар вдруг понял: клинка в груди нет. Боль, что терзала его, исходила не от оружия — она жила внутри него самого.
Он поднял взгляд. В её глазах по-прежнему сиял холодный свет, но теперь он видел в нём не небесную вечность, а тусклый блеск умирающего костра. Её лицо, скрытое тенью, медленно проступало. И то, что открылось, заставило его сердце замереть.
Это была не воительница. Морщины, словно трещины на старом камне, легли на её кожу. Волосы, сиявшие как лунный свет, теперь казались сединой. В улыбке не было ни победы, ни милости — только усталость, тысячелетняя, тяжёлая.
Ирдар понял. Перед ним не Валькирия, не посланница Одина, а та, кто всегда была рядом. Старость. Она шла с ним незримо с первых его шагов, сидела рядом у костра в юности, следила за каждым боем. Она ждала, терпеливая и неумолимая. Ждала своего часа, чтобы нанести один-единственный, но верный и неотвратимый удар. И вот теперь протянула к нему руку.
— Ты… всё это время… — прошептал он.
Образы прошлого хлынули в его сознание. Сигрид, чей смех он хранил в сердце. Отец Торвальд с топором в руках. Мать Ирдис у очага. Учитель Асгейр с суровым взглядом. Все они возникли перед ним, словно отражения в воде. Но за их спинами всегда стояла она — невидимая, но неизменно рядом.
Ирдар почувствовал, как слёзы выступили на его глазах. Он хотел возмутиться, закричать, обвинить её в том, что она лишила его славной кончины. Но сил уже не осталось. Он лишь смотрел на неё, и в его взгляде была горечь и смирение одновременно.
Она наклонилась, и её глаза заполнили весь его мир. В них не было ненависти. В них было лишь то, что нельзя победить, — конец всего живого.
Ирдар понял: это был его последний взгляд.

Тишина разлилась в душе Ирдара. Там, где ещё мгновение назад бушевал крик, рвалась ярость и жгла боль утраты, теперь остался лишь ровный шёпот. Он не слышал больше грохота битвы, не чувствовал тяжести меча в руке. Всё исчезло.
Он смотрел на неё — на Старость, принявшую на себя облик Валькирии. Она не улыбалась и не грозила, не требовала и не осуждала. Она просто ждала, протянув к нему руку. И Ирдар понял: в этом и есть её суть. Она всегда ждёт. Никого не преследует, но никого не щадит. Она лишь идёт рядом и в свой срок забирает.
— Ты была со мной всегда… — шепнул он, и в словах его не было больше ни укора, ни боли.
Он вспомнил, как юношей бежал по утреннему лугу с копьём в руках. Старость бежала рядом, но он не замечал её. Вспомнил объятия Сигрид — тёплые, сладкие, как весенний мёд. Старость сидела в углу избы, в тени, и ждала. Вспомнил битвы, когда враги падали десятками, а он оставался жив. Старость стояла на краю поля, глядя в его глаза.
Она была с ним всегда. Не враг, не подруга — спутница. Тень, которую нельзя отогнать.
Ирдар протянул к ней руку. Пальцы его были уже холодны, но они встретили её ладонь, такую же холодную и вечную. В этот миг он ощутил, что сопротивление — пустое. Что в том, чтобы уступить, есть не поражение, а освобождение.
Слёзы катились по его щекам, но это были не слёзы горя. В них была тишина и лёгкость. Он чувствовал, как сердце бьётся всё реже, но каждый удар был ровным, спокойным, как шаг, ведущий к покою.
— Веди, — сказал он тихо. — Я готов.
Ирдар закрыл глаза. Холод перестал быть врагом — он стал мягким покрывалом. В груди больше не было боли, а в голове не рождалось упрёков. Оставалось лишь спокойствие.
Метка, что берегла его от взглядов норн, вспыхнула ярким белым светом, озарив весь дом, проникая даже в самые потаённые углы, где света не было уже многие годы — и померкла. Норны — настоящее по имени Верданди, будущее по имени Скульд и прошлое по имени Урд — перерезали нить его судьбы, что все эти годы вплетали в полотно целого мира, понимая, что этой нити здесь совсем не место.
Он ушёл так, как жил: с поднятой головой. Но не в Вальгаллу его вели. Его вела она — та, чьё имя не нуждалось в песнях, чьё лицо не воспевали скальды. Старость.
Последний взгляд его был и её взглядом. И в этом взгляде не было ни злобы, ни жалости — лишь истина, которую не отринуть.