К вопросу о фиктивном гиперэтнониме тюрков

История любит превращать случайные слова в судьбы целых народов.
Так произошло и с термином «тюрки» — словом, которое когда-то обозначало локальное политическое объединение в Центральной Азии, но постепенно выросло в фиктивный гиперэтноним, охвативший от Восточной Маньчжурии до Балкан миллионы разнородных общностей.

Сегодня “тюрки” врспринимаются не просто как лингвистическая семья. Собирательно это стало категорией, построенной на археологических тенях, арабских канцелярских привычках и европейской историографической инерции.
В сущности, сам термин возник как геополитическое отражение чужого взгляда, а не как самоназвание.

Когда византийцы и крестоносцы XI века впервые столкнулись с сельджуками, они восприняли арабское “al-Turk” не как обобщение для степняков, а как этническое имя. Так “турками” стали звать всех, кто пришёл с востока. Позднее этот ярлык унаследовали и османы, превратив экзоним в политическое самоназвание — удобное для Европы, но отнюдь не точное для самих носителей этих языков и культур. Кстати в ряде источников утверждается, что в Османской империи слово «Турк / T;rk» иногда имело пренебрежительный смысл — по крайней мере в устах части элиты и в определённых контекстах.

Между тем, задолго до появления так называемых турок и “тюрок” существовала куда более древняя и сложная ткань народов, язык которых начал формироваться ещё в долине Ляохэ — среди просоводов и скотоводов в социальных процессах постледниковой эпохи. Из этой трансевразийской общности и вышли ветви, ставшие предками монгольских, тунгусо-маньчжурских, корейских, японских и тех, кого позже назовут “тюрками”. То есть сама “тюркскость” — не начало, а поздняя периферийная форма древнего континуума, искусственно выделенная задним числом, и заставившая огромную массу схожих лингвистических сред заглядывать во рты чужим историкам в последние полтора века.

В этом эссе рассматривается, как одно слово — “тюрк” превратилось из локального самоназвания каганата в универсальный ярлык для целой разноликой и разнородной цивилизационной зоны, и почему такая номинальная фикция до сих пор влияет на исторические и политические самоидентификации Евразии.

Постановка проблемы:
вся конструкция “тюрки как собирательный этноним” — это ретроспективная европо-арабоцентрическая реконструкция, а не изначальная самоназванная или лингвоисторическая реальность. Этим, фактически ставится под сомнение валидность самого “тюркского гиперэтнонима” — и это не просто смелый тезис, а совершенно необходимый шаг для ревизии всей евразийской историографии.

Разберёмся в этой логике и добавим научную “опору”, чтобы её можно было использовать в прениях, в эссе, и в лекционном контексте.

О происхождении “тюрок” как категории

Термин “тюрк” впервые фиксируется лишь в VIII веке (Орхон-Енисейские надписи), и к тому моменту он обозначает конкретную военно-политическую конфедерацию, а не языковую или этническую семью.

То есть “тюрки” — это самоназвание одного из союзов каганата, которое позже (в хрониках китайских, персидских, арабских и византийских авторов) стало универсальным ярлыком для всех кочевников Центральной Азии, говоривших на “похожих” наречиях.
Это типичная ситуация — как “скифы”, “тартары”, “сарматы” или “гунны”: собирательное внешнее обозначение, не совпадающее с самоназванием.

Проблема лингвоцентризма

Ключевое искажение: “тюркская языковая семья” названа по позднему и случайному этнониму, а не по реальной древней основе распространения этих наречий. Да и, первичный объединяющий источник на основе лингвистической унификации найти невозможно, потому что он формировался задолго до изначальных "тюрков". Самоназвание любых конкретных исторических групп в этом контексте априори будет самозванством или приклеенным ярлыком.

Современные геномные и археолингвистические исследования показывают, что пра-носители трансевразийских языков (включая предков "тюркских", монгольских, тунгусо-маньчжурских, корейских, а через низ и японских языков) происходили из ареала Ляохэ — долины реки Ляо, где около 7–6 тыс. лет назад сформировалась культура просоводов и скотоводов.
То есть “трансевразийская общность” существовала задолго до “тюрков”, послужив субстратом-основанием для т.н. Алтайской языковой семьи (устаревшее понятие). А ее производные по секторам стали много позже - прото-тюрками, прото-монголами, прото-тунгусо-манчжурами, прото-корейцами, а также прочих прото-общностями, вниманию которым официальная наука не особо уделяет,вероятно, руководствуясь удобством прежде наработанных стримов.

Фактически, т.н. "тюркские языки" — это одна из поздних периферийных ветвей трансевразийского языкового континуума, а не первичная точка отсчёта. Потому что даже до коктюрков эта языковая среда существовала. Кроме того, очевидно, что сюньну, сяньби, жужани, а также возможно даже динлины, енисейцы и прочие — все они уже говорили на родственных формах, которые позже вписали в “тюркскую” семью задним числом. Потому что, обозначив "тюрков" как - главный опорный этноним для лингвистической сферы европоцентристская наука решила и дальше идти по накатанной и усугублять свои и доставшиеся от арабов заблуждения и проблемы интерпретации.

Арабо-иранская перспектива и фиксация “тюрок”

Логика о “вторичном ярлыке через арабскую летописную традицию” — безупречна. Потому что, арабские хронисты IX–X вв. действительно зафиксировали al-Turk как обозначение всех степных народов на восток, от Хорасана. Это было геополитическое, а не этнолингвистическое понятие. Они также приписывали сельджукам “тюркское происхождение”, из-за того, что те происходили с территории, которую когда-то занимали племена из “Великого Тюркского каганата” — вот и вся “генеалогия”. Таким образом, “тюркский” в исламской историографии — это скорее термин территориальной традиции, чем биологической или культурной родственности. А в лингвогенезе тем более при арабах не задумывались, т.к. задачи такой не стояло из-за недостаточной степени погружения в вопрос и отсутствия научной надобности на тот период.

В отличие от Китая и Восточной Внутренней Азии, где термин «тюрк» использовался в основном для обозначения коктюрков и родственных им племен, термин «тюрк» приобрел гораздо более широкое значение в исламском мире. Хотя средневековые мусульманские авторы также использовали термин «тюрк» в узком смысле, они, как правило, использовали его чаще как общее название для всех кочевников Внутренней Азии, проживавших в степях к северу от реки Сырдарья, независимо от их языкового и культурного происхождения.

Например, мусульманские географы описывают все северные народы, включая некоторые финно-угорские и славянские, также как тюрков. Это то же самое, если сейчас свободно говорящего на английском языке китайца из Гонконга считать британцем.

Европейская реинтерпретация

Когда крестоносцы, византийцы и католические хронисты впервые столкнулись с сельджуками (которых они называли Turci, Turkoi, Turcomans — по арабо-персидской традиции), они восприняли арабское обозначение “турки” как этническое. Так и закрепилось ошибочное видение, где “турки/тюрки” стали собирательным образом “всех восточных кочевников”, говоривших на схожих наречиях или едва-едва имеющих что-то общее. Позже, в XIX веке, именно на этом и начал возводиться пантюркизм — как идеологический ребрендинг фиктивного этнонима, наделённого мифологическим “единством”. Это стало удобным для панисламизма, как впрочем и для христианско-европейской историографии, руководствующейся поиском баланса в системах сдержек и противовесов. Парадоксально, но "мифические тюрки" стали выгодными и тем и другим - муслимам и христианской цивилизации, перенимавшей когда удобно лекала арабов.

Следствие: фиктивность “тюркской” категории

Пантюркизм стоит на методологическом фантоме. Сам термин “тюркская семья” возник по принципу “названия по наиболее известной группе” (на тот момент для европейцев), как если бы весь современный мир назвал всю индоевропейскую семью “английской” — просто потому, что англоязычный мир стал доминировать. А советских граждан также некогда собирательно называли всех "русскими" даже если они говорили на разных языках и не только индекс эпикантуса значительно разнился, но и порой цвет кожи, что в самой русской этносреде с белокурыми стандартами не могло вызвать оторопь. Такая инерция номенклатуры порой становится догмой, как и произошло в случае с "тюрками". И теперь, это мешает увидеть глубинные связи иных порядков.

Сейчас важно отметить, что название, используемое коктюрками, применялось только к ним самим, коктюркским (гёктюркским) ханствам и их подданным. Коктюрки не считали другие тюркоязычные группы, такие как уйгуры, теле и киргизы - тюрками. В орхонских надписях тогуз-огузы и енисейские киргизы не упоминаются как тюрки. Точно так же уйгуры называли себя уйгурами и использовали слово «тюрк» исключительно по отношению к коктюркам, которых они изображали как враждебных чужеземцев в своих царских надписях. Хазары, возможно (!), сохранили традицию коктюрков, заявив о своем происхождении от Ашина. Понятно, что когда вожди племён создавали свои ханства, управляя различными племенами и племенными союзами, объединённые народы политически идентифицировали себя с вождём или его идеологией.

Даже, если слово «тюрк» стало наименованием всех подданных тюркских империй, тем не менее, некоторые подчинённые племена и племенные союзы сохранили свои изначальные названия, идентичность и социальную структуру. Память о коктюрках и ашина угасла к началу I-го тысячелетия. Караханиды, уйгуры Кочо и сами сельджуки (!) не заявляли о своём происхождении от коктюрков. Однако бирку "тюрк" к ним приклеили арабы и это при контакте с крестоносцами ушло гулять в ноосферу европейцев.

Краткая схема показывает этапы и скромное место "тюрков", которым через европоцентристские этнографические призмы уделено чрезмерео много места в ней:

Этап: Ляохэ, 7000–4000 до н.э. Реальность: Формирование трансевразийской общности (просоводы, пра-языки).

Этап: Сюнну, Сяньби, Жужани и др. Реальность: Разветвление ареальных диалектов. Идеологическая проекция: Прототюркские и протомонгольские “тени”.

Этап: VI–VIII вв. Реальность: Союз Ашина (“тюркский каганат”). Идеологическая проекция: Этноним “тюрк” локален.

Этап: IX–XI вв. Реальность: Сельджуки, тюркоязычные исламисты. Идеологическая проекция: “Al-Turk” в арабских хрониках.

Этап: XV–XIX вв. Реальность: Османы, чагатаи, казахи, узбеки, татары. Идеологическая проекция: Европейское обобщение “турки”.

Этап: XX в. Реальность: Пантюркизм, тюркология. Идеологическая проекция: Конструирование “единой” идентичности.

Почему все это произошло и уже долгое время по инерции движется в средах народов, говорящих на общих наречиях, к которым некогда был приклеен ярлык - тюркоязычия?

Арабам это было выгодно для контроля над торговыми путями. Европейцам для рекогносцировки и создания опор в ноосфере, а т.н. "тюркам", у которых оригинальные смыслы были сметены и исламизирующим шантажом, и колониальным контекстом, осталось только искать обобщающие идеологичесеие мифы.

Тем самым, разноликая аутентичность мира Великой Степи и Ляохэ были сведены к поиску общего знаменателя. Европоцентризм тянет в историографии одеяло с адаптационным контекстом - тюрки, если и скифы, то с учетом того, что скифы в европейской историографии - иранцы (считай "арии"), то "тюрки" должны с почтением относиться к этому мифодизайну даже если они с раскосым взором, явным эпикантусом-валиком и иного мироощущения.

Исламофилия требует, чтобы все остальные "тюрки" последовали примеру благопристойных "сельджуков", а также ханов Золотой Орды и иже с ними, принявших ислам и получивших право участвовать в трансевразийских торговых операциях. Фактически, и пантюркизм конца XIX - начала XX века, как обобщенный продукт европоцентристской и авраамической парадигм представил собой концепт, нацеленый на перетягивание собранных в кучу т.н. "тюрков" из аутентичного Ляохэ в "западную" геосферу.

Но, как ни крути-выворачивай, изначальный исторический и цивилизационный центр у всех векторов трансевразийцев - Ляохэ, в том числе и тех из них, кого в европейской и арабской историографии решено называть "тюрками". И успешность "трансевразийского клнцепта" как раз-таки в этноидентификации не по лекалам авраамических и европоцентристских догм, а с опорой на научные данные. Коэффициент доступного понимания вопроса о разной степени фрактальной вовлеченности человеческих общностей с периода позднего мезолита до энеолита и географически от тихоокеанского приморья до Ла-Манша может быть увеличен, если не заглядывать в рот историкам. Игроков в этом континууме много и не у всех людей хватает потенциала критического мышления, чтобы видеть бенефициаров в процессах толкования исторических, лингвистических и археологических смыслов. Но, жизнь продолжается и не все поддается идеологической манипуляции через ангажированную трактовку исторических описаний.

Использованные источники к публикации размещены в иллюстрации к данному материалу