Жили-были Муза и Музон

                Квадригал с эпилогом
 1. Музон

Музон привычно играл на аккордеоне. Соседи так же привычно позатыкали уши ватой, чтобы не слышать привычно фальшивых нот. Рыжий кот Мурзик привычно лежал на верхнем стекле аквариума и пытался поймать золотую рыбку. Рыбка привычно дразнила его, уворачиваясь и хохоча на свой рыбий манер. Словом, все было, как всегда.  И никто не услышал, как в воздухе что-то стало потрескивать и пощелкивать, пощелкивать и потрескивать.

Внезапно золотистые кудри Музона распрямились, поднялись, и он стал похож на просяной веник, поставленный вверх ногами. Шерсть у кота вздыбилась, а из глаз посыпались зеленые искры. Рыбка перестала хохотать и заметалась по аквариуму, будто ее живьем бросили в уху. Аккордеон осип и начал шептать незнакомую мелодию.
Громко и противно заверещал телефон.

– Алло! Муза! Это ты?

В телефонной трубке – неумолкающий зуммер. Громко и противно верещал звонок в дверь.

– Прости, дорогой, но ты закрыл форточку, и я не смогла вернуться обычным путем.
Поэма закончена. Душа Поэта пуста. Крылья брошены на антресоли. И я – дома! Где тут у нас макароны?

…
Музон привычно играл на аккордеоне. Это было не очень удобно – мешали перчатки. А без перчаток очень мерзли руки, потому что давно наступила зима, а он все боялся закрыть форточку, чтобы снова громко и противно не заверещал дверной звонок.

Вода в аквариуме покрывалась корочкой льда. Мурзик разбивал наледь лапой, и рыбка могла дышать. Соседи давно съехали отсюда, найдя себе другие дома с другими соседями, хотя осипший аккордеон врал теперь не так ярко и уши уже можно было не затыкать. Просто всем стало холодно.

 2. Муза

– Милый! Я дома! Сварить тебе компот? Музон! Почему ты не отвечаешь?

Музон не мог ответить. Его-то как раз дома и не было. Аккордеон аккуратно стоял на стуле. Рядом на полу валялись большие портняжные ножницы с приставшими к ним кусочками шерстяной пряжи, по-видимому, от свитера, который она подарила Музону на последний день рождения. Зачем ему понадобилось портить свитер? Но самым странным показалось Музе маленькое белоснежное, как будто сияющее, перышко, прилипшее к ремню аккордеона. Где-то она уже видела похожие перышки, только побольше размером.

Перышки, перья, перина… Ну конечно! В комнате было жутко холодно. Наверное, Музон спит, завернувшись в перину так, что его даже не видно из-под нее. Не стоит пока его будить. Сначала приготовить борщ, котлеты с макаронами и его любимый компот. Будет приятный сюрприз!

Муза обожала делать сюрпризы. Ее любимый Поэт, начав сочинять, никогда не знал, чем закончится шедевр, навеянный ею. Она ничего не говорила. Только присутствовала. И думала о чем-нибудь отвлеченном. Течение мыслей не было логичным и плавным, а скорее напоминало игру в ассоциации: некий образ вдруг выхватывал из подсознания другой, чем-то с ним отдаленно связанный, и направление резко менялось, акценты смещались, и уже новый образ выуживал нечто из подсознания.

Но сейчас не до ассоциаций. Нужно приготовить обед. Что может быть прозаичнее борща? Только макароны. «Люблю я макароны», – запело вдруг радио. «Сварю их для Музона», – подхватила Муза, и процесс пошел.

 3. Поэт

Душа была пуста. Ни одной мысли не было в голове. Ни одна идея не витала в воздухе. Казалось, умри он сейчас – мир не потеряет ничего и никого. Поэма была закончена, а с нею вместе закончилась жизнь.

Сколько времени ушло на эту последнюю игру в конструктор? Трудно было припомнить. Конструктор состоял из нескольких тысяч деталей. Их можно было соединять, нанизывать одну на другую, изменять, подгонять по своему вкусу. Иногда их катастрофически не хватало. И тогда приходилось создавать совершенно новые детали, очень похожие на существующие, но все-таки новые.

Играть хотелось всегда. Из деталей-слов сначала складывались строки, затем катрены, а там – стихи и целые поэмы. Удачная строка иногда получалась сама собой, как будто кто-то шепнул ее на ушко, но кто и когда – заметить было невозможно. Она повторялась и повторялась в мыслях, то исчезая на время, то вновь появляясь, оживала и требовала, чтобы для нее создали компанию.

А бывало и наоборот: сначала появлялась мысль – задумка будущей изящной конструкции. И тогда начинался мучительный поиск деталей для нее. Он мог продолжаться долго и безуспешно, пока вдруг откуда-нибудь не приходила подсказка, и дальше все шло, как по маслу. В воздухе ощущалось чье-то незримое присутствие. И пока оно было, слова складывались одно к одному сами собой.

А сейчас воздух был сух и пуст. Только что законченная поэма была доведена до совершенства. Ни одно слово больше не могло быть заменено или убрано. Остатки конструктора валялись повсюду, но из них ничего уже нельзя было сделать.

 4. Женщина

Женщина была обыкновенной главой семьи, каких полно в нашем патриархальном мире. Добытчица и хозяйка, жена и мама, содержавшая самою себя «по остаточному принципу», она жила легко и радостно. Бывало, когда на работе сослуживицы жаловались на жизнь, ее просто мучила совесть, потому что у нее все было хорошо. А если что и не хорошо, то это зависело только от нее самой, а потому и жаловаться не приходилось. А так хотелось иногда, чтобы пожалели или посочувствовали! Но кто же будет сочувствовать человеку, у которого нет проблем?
Нет, проблемы у нее конечно были. И дети росли не такими, о каких мечталось, и муж, если и был «каменной стеной», то из очень плохо пригнанных камней, которые требовалось все время поправлять. Но разве могли тут хоть чем-нибудь помочь сослуживцы? Однажды она сказала: «Иногда бывает так скверно на душе – жить не хочется». Ей не поверили: «Тебе жить не хочется? Да быть такого не может!» И она поняла, что отличается от окружающих, спешивших впасть в «депрессию» по любому поводу.

Отличало ее от других еще и умение слышать то, о чем они даже не догадывались. Бывало, что до нее доносились отдаленные звуки аккордеона, отчаянно фальшивые, но искренние и пронзительные. «Опять врет», говорила она, но, поскольку больше никто ничего не слышал, эти ее слова принимал на свой счет кто-нибудь из домашних, тут же начинал оправдываться, и выяснялось, что он действительно слукавил. «Наша мама всех насквозь видит», – полагали дома и старались не говорить неправды.

Зимняя ночь была холодна. Форточки в квартире были плотно закрыты, но одна оказалась не запертой на задвижку и распахнулась от порыва ветра. Женщина встала с постели, чтобы закрыть непослушную форточку, но, забыв обо всем, вдруг стала искать свечу и спички. Форточка, как открылась, так и захлопнулась, а женщина при нервном свете пламени стала что-то быстро писать на первом подвернувшемся под руку клочке бумаги. Она еще не знала, что то были стихи, навеянные невесть откуда взявшейся волшебной музыкой.

Жили-были Муза и Музон.
Муза влюблена была в поэта.
А Музон любил аккордеон,
Макароны, борщ, компот, котлеты.

Муза улетала по ночам,
Чтоб поэт творил свои шедевры,
А Музон отчаянно играл,
Чтобы не расшаливались нервы.

Мог прожить он вовсе без котлет,
Без борща, компота, макарон.
Только, если Музы рядом нет,
Беспощадно врет аккордеон.

И решил Музон иначе жить:
Отрастил себе большие крылья
И давай над Женщиной парить
И тихонько ей играть на лире.

А у той кружится голова.
Что случилось с ней - какое чудо?
На бумагу падают слова,
И никак нельзя понять, откуда.

 Эпилог

С женщиной в дом всегда приходит тепло. Так полагала Муза и была абсолютно права.
Форточка закрыта. Плита, на которой прел уже готовый борщ, источала приятный жар. В дополнение к котлетам и макаронам был приготовлен ароматный соус. Компот давно стоял в холодильнике. А Музон все не торопился вылезать из-под перины. Вот ведь засоня!

Рыжий кот Мурзик лежал на верхнем стекле аквариума и пытался поймать золотую рыбку. Рыбка дразнила его, уворачиваясь и хохоча на свой рыбий манер. Вдруг в воздухе что-то стало потрескивать и пощелкивать, пощелкивать и потрескивать. Шерсть у кота вздыбилась, а из глаз посыпались зеленые искры. Рыбка перестала хохотать и заметалась по аквариуму, будто ее живьем бросили в уху. Громко и противно заверещал звонок в дверь.

– Прости, дорогая, но форточка…


2004 г.