роман Красавчик трилогии Благодарю... Гл. 12

Глава 12
Колхоз
                Слабость характера нередко утешает
                нас в таких несчастьях, в каких бессилен
                утешить разум

Наконец вышла на работу и с замиранием сердца жду звонка. Проходит день, другой. Ну ничего, времени прошло мало, ещё не знает, что я приехала. Может, всё-таки спросит у мамы? Хочется, чтобы позвонил быстрее, пока заведующая библиотекой не истрепала нервы, пока я вся свеженькая и налитая, как спелая вишенка. А в библиотеке обстановка по-прежнему приближена к боевой. Изменила внешний вид: перестала накручивать волосы и они пушистыми прядями лежат на спине почти до пояса. Чёлка полностью прикрывает брови и пострижена идеально ровно. Без косметики выгляжу моложе. Загар ещё достаточно тёмный и эффектно контрастирует с декольтированной ослепительно белой вышитой блузкой. К блузке я надеваю модную тёмно-синюю, почти чёрную юбку-гофре, и при ходьбе фалды юбки красиво разлетаются в стороны. Дополняют образ золотые босоножки на тёмной подошве. Ну просто не девушка, а сказка!

На третий вечер пребывания в родных пенатах ко мне домой заваливаются три парня: Володя, Толик и – о, Боже! – Сергей! Я его сразу и не узнала, со стрижкой ни разу не видела, а с длинными волосами он премиленький. Неприятно поразило, что он пришёл не один. Мне его свита не нужна, он прекрасно знает, что от Толика меня вообще тошнит. Это обстоятельство заставило задуматься об умственных способностях Сергея. Итог размышлений был неутешительным. Против него появилось предубеждение – то непонятные письма, то такие же поступки. На завтрашнюю встречу, о которой он мечтал и много раз писал в письмах, он тоже Толика притащит?

К счастью, на свидание он пришёл один. Если бы в кустах дежурил Миша, то, увидев бывшую зазнобу с парнем, мог бы навсегда уйти из моей жизни. И хотя Сергею очень рада – он очень кстати появился в моей жизни именно сейчас, – но всё же нервничала. Серёжа повёл меня в кинотеатр “Владивосток” на фильм “Двое в новом доме”. Друг смущал тем, что постоянно меня рассматривал и делал это как-то бесцеремонно. Опять же, я всех сравнивала с Мишей, а с эталоном тягаться трудно. Все мне были нехороши! Я думала, что он удовлетворит свой первоначальный интерес и всё пойдёт, как прежде, до армии, и мы начнём свою историю любви, настоящих человеческих отношений. Я была к этому готова, как никогда. Хотя всё проблематично из-за того, что он опять уходит в Морфлот дослуживать. Но теперь, по крайней мере, он совершенно осознанно будет называть меня в письмах любимой. В кино друг продолжал ко мне присматриваться, и я поставила ему диагноз. Увы, он не оправдал моих ожиданий.

Может, позже ему удастся переломить ситуацию – упрекая себя в предвзятости, успокаивала я себя. Не торопись, всё образуется. В парня до армии я была влюблена, и по всем параметрам он мне очень подходит, что обнадёживало. Фильм оказался про молодых, которые находились на грани развода. У пары двухлетняя дочка Кирочка. Как удачно мы попали на этот фильм! На тёзку смотреть приятно, но то, что пара собирается расходиться, натолкнуло на мысль, что c Серёжей у нас ничего не получится.

Встретиться второй раз не довелось. На следующий день в библиотеку позвонила мама, сказала, что взяла продовольственный заказ и одна его не донесёт. Сергей тем временем маялся под дверью, дожидаясь меня с работы. Видно, просто не судьба. Никогда никаких ЧП у меня не было и вдруг случилось в самый неподходящий момент. Следующий день я провела с родителями в поликлинике, наведываемся туда крайне редко, а мама настояла поехать именно в этот день. Мне пришлось написать для Сергея записку и оставить в двери. Переживала, что записку увидит Миша, который тоже мог оказаться тут, нос к носу с Серёжей… Так морячок и уехал в свой Североморск дослуживать срок без лишних прощаний. Обман не по моей вине (если он вообще в эти два дня приходил), выглядел, безусловно, некрасиво. Но особой трагедии в этом не усмотрела, гораздо большей неприятностью стало, если навстречу нам попался бы Миша.

Не знала я в тот момент, что Судьба готовила мне очередное испытание. На работе творилось непонятно что, “обрадовали”– молодёжь от института срочно посылают на картошку. Пробовала отказаться – бесполезно. Могла посодействовать мама, которая знает про моё здоровье больше, чем кто-либо ещё. Но она в очередной раз на что-то обиделась и полностью игнорировала и меня, и папу. Попасть к врачу целая проблема, к тому же я не разбираюсь во всех нюансах записи на приём. А сроки поджимали. Лично пришла в Комсомольскую организацию и пыталась объяснить ситуацию, безрезультатно. Там разговор короткий: “Комсомолка?” – “Комсомолка” – “Всё, это задание Комсомольской организации, если хотите – ЦК ВЛКСМ. Это нужно Родине!”. А моё здоровье Родину не интересует. Родина не в курсе, что я тепличное растение, не выношу сквозняков, нельзя промокать, понижен иммунитет, к физическому труду не приспособлена.

Несмотря на достаточно серьёзные аргументы, первичным в моём нежелании ехать является всё-таки Михаил. Я жду его звонка каждую минуту, а меня на две недели собираются отрезать от цивилизации. В конце концов, пришлось смириться с тяжёлой участью. Мы предполагаем, а жизнь располагает. По крайней мере, буду знать, что такое колхоз. Предвижу все ужасные нюансы “хождения в народ”, но мне это тоже может когда-нибудь пригодиться, для романа, например. Главное, не загнуться там окончательно.

Путешествовать страсть, как не хотелось, но поневоле пришлось, и через неделю московской вольготной жизни я оказалась в далёком и забытом Богом селе. В подшефный колхоз отправилась также и библиотечная Ирина. Зря рассчитывала, что хотя бы здесь мы станем нужны друг другу. Даже экстремальные условия не позволили сблизиться и по-человечески общаться. Она тут же нашла себе подруг и ко мне почти не подходила.

*   *   *

На картошке я оказалась первый раз в жизни и поэтому, конечно, трусила. Вполне откровенно говорю, что боялась трудностей, особенно физической работы. Институтская команда насчитывала 70 человек. Приезжих поселили в так называемый клуб. Все, кто тёртые или хитрые, как Ира, сразу захватили самое хорошее помещение – деревенский домик типа общежития с комнатками на три-четыре койки. Странно – но и мужчинам достались такие же три комфортабельные комнаты. Вместо того чтобы уступить женщинам, без зазрения совести они заняли их. Кто не такой расторопный, тот занял менее приспособленное для жилья помещение клуба. Огромное здание этого заведения имело два зала. В главном зале, предназначенном для женщин, стояло 25 раскладушек. Девчонкам, как на подбор, по 19 лет. Из этого числа выпадала одна сорокалетняя женщина и три девчонки лет 23-х. Мужчин в группе много и среди них только четверо ребят. Они занимали зал рядом площадью поменьше.

Вставали чуть свет и умывались все вместе, на улице. Как тут не вспомнить пионерский лагерь! Туалет совершенно ужасный – как в допотопные времена, плюс запах, хоть вообще туда не ходи! И, естественно, никаких кабинок. Последствия жизнедеятельности нескольких поколений сельчан в буквальном смысле несмываемым пятном застыло на отверстиях и на стенах санузла. Также здесь широко представлена наскальная живопись, где отражена вся подноготная сельчан: кто кого любит, кто кого ненавидит, и кто кого куда посылает... С первых мгновений в этом пещерном веке, я стала отсчитывать часы и минуты пребывания в колхозе, как в концлагере. Да, я такая, да, неприспособленная к примитивным условиям существования. Ну и что же мне теперь со всеми этими безобразиями делать, как жить дальше?.. Но – странно – никто из команды не выступал и не корчил гримасы. Я самая избалованная, самая впечатлительная, самая брезгливая? Неужели я чистоплюйка? Как будто принадлежу к избранным или элите общества. Или всё дело в том, что я самая нездоровая из присутствующих? Как подстелить себе соломку? В меньшей степени меня беспокоили внешние вещи – например, что непосильный труд изуродует мои руки, за которыми всегда тщательно ухаживала, фигуру – опять похудею, подурнею, и приеду в Москву не той, что была после деревни.

Не имея опыта, не догадалась взять с собой почитать. Да и предполагала, что после изнурительного труда придётся пластом лежать на кровати. А если буду в состоянии, то вечером надеялась гулять, любоваться природой, и дышать свежим воздухом. Пока я ни с кем не успела познакомиться и с предложением погулять подошла к Ирине. Она в который раз проявила свою сволочную сущность и гуляла со всеми, но только не со мной. Но и в последующие дни свободной девчонки не нашлось, все были по двое, по трое. Два вечера изнывала от безделья, затем где-то умудрилась достать приёмник и ловила музыку. Чтобы не мешать девчонкам, которые спали или читали в зале, вышла с транзистором в коридор.

Коридор клуба широкий и длинный, справа расположены двери в мужской и женский зал. Два отсека разделяет перегородка с двойной стеклянной дверью, которая, впрочем, всегда открыта. Устроившись на широком подоконнике, блуждая по волнам разных частот, нашла что-то более-менее сносное. Но глушили основательно, и я стала искать оптимальное положение, чтобы улучшить качество звучания. После манипуляций, музыка зазвучала ярче и следующей песней была как раз та, ради которой не напрасны были все мои усилия. Я прильнула ухом к приёмнику и отключилась от тяжкой действительности. Кто-то подошёл, спросил: “Балдеешь?” – “Ага”, и встал рядом. Потом подошёл ещё один человек. Послушав две-три песни, люди уходили.

Ближе к ночи самые чистюли начали мыться. Одна из девушек, кстати, тоже приехавшая одна, но уже успевшая подружиться с такой же одиночкой, смело разделась до пояса и прошла через весь зал к ведру, которое стояло у двери. Девушка плескалась, а все смущённо отворачивались. У неё большая красивая грудь, немного отвисшая, с крупными нежными коричневатыми сосками. Тело смуглое и сама она брюнетка с шикарными длинными вьющимися волосами, скрепленными сзади резинкой. От такой красоты и смелости все притихли. А обладательница прекрасных форм, как ни в чём не бывало, лавируя между раскладушками, вернулась на своё место у окна. Даже на картинках редко можно увидеть такую грудь и фигуру. Но вот лицо оставляло желать лучшего, девушка была нерусская и большой орлиный нос всё портил. Господь столько над ней трудился, что на нос времени не осталось…
В зале при расселении я не смогла занять более удобное место – моя раскладушка стоит на самом ходу, перед дверью, через неё постоянно проходят люди, задевая при этом матрас. Броуновское движение по залу, когда постоянно кто-то хаотично передвигается по залу в разных направлениях, мне, привыкшей к тишине и спокойствию, было в тягость. Нет, жизнь в общежитии – не для моей философской натуры! К тому же, здесь даже просто высушить одежду негде – три батареи у окон, которые постоянно заняты бельём – твоя очередь не дойдёт до них никогда. Пару раз пыталась втиснуться после договорённости, но моё место опять кто-то занимал. В помещении всего пять стульев на 25 человек. Вот такой непритязательный, мягко говоря, быт.

На следующий вечер существование стало более осмысленным, я уже знала, чем буду заниматься, и своё время опять посвятила музыке. Поставила приёмник на подоконник. Некоторые подходили ко мне, их снова хватало на две-три композиции, не больше. А музыка на этот раз была просто бесподобна и звучание, как никогда, чистое. Меня дёргало в такт мелодии, я перестала стесняться и начала пританцовывать. Девчонка как ни в чём не бывало, ходит полуобнажённой, а я подтанцовывать стесняюсь. Но, несмотря на самокритику, танцевать в гордом одиночестве всё же не решилась – неправильно поймут – и прекратила эпатировать публику. В девической кто читал, кто вязал, кто спал, а не  закомплексованная девушка и её новая знакомая переговаривались и беспокоили тех, кому нужна тишина. Её подругу я видела в институте, она работала этажом выше и иногда заходила в библиотеку. “И чего они там сидят, – подумала я, – только другим мешают, вышли бы сюда, вместе с ними сбацали хотя бы один танец. Наверно, не любят музыку, они ведь её слышали…”, – когда кто-то выходил, мелодия просачивалась в зал.

Прошло около часа, смотрю – выплывает моя раскрасавица и направляется прямиком в мою сторону. Улыбается и глаза при этом добрые:
– Музыку слушаем?
– А что ещё здесь делать?
– Девчонки занятие себе какое-нибудь взяли.
– А я первый раз, и вот не учла обстановку.
Мы разговорились. Я радовалась, что она всё-таки подошла ко мне, знала как будто, что ещё в самом начале, когда мы только садились в автобус для отправки в колхоз, я выделила её среди всех.

Познакомились, девчонку зовут Маша. Работает она в химической лаборатории на другой площадке института. Позже подошла и её новая подруга, Лариса, мы тоже лично познакомились. Но взгляд у неё был настороженный и ревнивый. Она симпатичная девушка, яркая, а вот полнота её не красила, и своих форм она явно стеснялась. Лариса музыкой не интересовалась и только отвлекала нас. Начинается хорошая песня, мы с Машей замолкаем. В это время Лариса начинает говорить и не даёт дослушать. Потом ситуация повторяется, в самый неподходящий момент девушка говорит о чём-то пустом и неинтересном. Нет, я не ревновала к ней Мэри, первая познакомилась Лариса – ей и карты в руки.

Я всего лишь помешана на музыке! На меня она оказывает волшебное действие – это я выложила Машке сразу. Надеялась на понимание, потому что определила в ней современную фирменную девчонку, таких здесь больше нет. Но ожидания не оправдались – к музыке Маша относилась постольку-поскольку. От нечего делать можно и послушать. А вообще – она воспринимает её как фон своей жизни, только и всего. Мэри не тащится от неё, как я, и не впадает в транс, как Ирина Кирилова. Ну, Ира понятно – профессионал, ей положено быть сдвинутой на музыке... Если честно – очень жаль людей, кому медведь наступил на ухо. Музыка – одно из самых ярких удовольствий жизни. Она способствует выживанию в трудных условиях, в буквальном смысле – “она нам строить и жить помогает”. Вообще, любые развлечения настраивают на оптимистическую волну и сбивают плохие мысли. А в моём случае, музыка выводит меня на какой-то другой уровень бытия – в запредельные высоты, где моя душа как бы растворяется в блаженстве.
Там нет времени.
Там очень спокойно.
Там я счастлива.

Помимо Маши, которая привлекла моё внимание, остальные девушки в группе – выпускницы вузов. Но по разговорам я бы им и среднего специального образования не дала. Также в колхоз приехали девушки совсем лимитного плана, какие-то крестьянки, из горячих цехов их, что ли, вытащили?
Прослушав две-три композиции, мы с Мэри покачались вместе в такт, и я предложила:
– А ты любишь танцевать?
– Да так себе…
– Давай?
– Здесь, что ли?
– А чего теряться? Сколько можно сидеть, давай подвигаемся, тем более, музыка клёвая.

В это время эфир расчистился, как по заказу, и музыка зазвучала во всей своей красе. Учитывая фон, от такого предложения трудно было отказаться. Подтвердилось мнение о Маше – танцевала она так же хорошо, как и я. Лариса вышла из зала, присоединилась, совершенно не вписалась, и покинула нас. На музыку стал приходить народ с мужской половины, ушли, позвали своих танцоров. Прибежали трое сорокалетних и всё испортили. Если раньше я самовыражалась и получала удовольствие от своих движений и от Маши, то теперь похотливые рожи ощупывали взглядом наши идеальные фигуры. Стало противно. Вскоре присоединились ещё мужчины, опять же в качестве зрителей, и мы быстренько смотали удочки. Мужики громко возмущались нам вслед.

С улицы вернулись ребята, узнали, что в клубе прошли импровизированные танцы, и решительно направились к нам. Впервые постучали в дверь женской комнаты. Моя раскладушка расположена перед самой дверью. Когда раздался стук, я лежала. Оглянувшись на зал, не переодевается ли кто в это время, взглядом попросила разрешения у присутствующих немногочисленных постоялиц, и произнесла:
– Войдите!
– Добрый вечер, девушки! – просунув голову в дверь, поздоровался парень и, немного смущаясь, спросил. – У кого сейчас была музыка, кто танцевал?
– А что?
– Можно продолжить.
Все молчат.
– Так кто танцевал?
– Всё, танцы закончились, – опять сказала я.
– Ну, девчат, в самом деле, кто? Давайте продолжим! – в проёме показалась ещё одна голова паренька, который стоял за спиной товарища.

Они уговаривали минут пять, девчонки продолжали отмалчиваться. Поскольку ребята оказались настойчивые, я попросила их выйти, чтобы нам посовещаться. Обернувшись в сторону Марии, заметила взгляд Ларисы. Девушке не нравилось, что я к ним липну, но не я первая подошла к Мэри, а она ко мне. К ребятам мы всё же вышли. У окна нас ждали два парня средней паршивости, и сразу подходят ещё двое – хрен редьки не слаще. Но хоть молодые, а не те пенсионеры, которые приходили раньше.
– Магнитофон есть? – спросила у ребят.
– Нет.
– Эх, вы, что же не взяли с собой?! – сделала я им втык. – Мы замучились с этим приёмником, сильно глушат. Да и музыка не всегда хорошая. Теперь две недели будем здесь сохнуть от тоски.

Ребята танцевали плохо, двое сразу застеснялись, отошли и переквалифицировались в зрителей. Двое мужчин вроде намылились к нам присоединиться, но я сделала ребятам такие глаза, что они мужиков сразу культурно выпроводили. Скоро на “веселье” явилась молодёжь из магазина. Судя по всему, это единственные представители деревни, для которой вся жизнь – сплошной праздник. Когда пьёт старшее поколение, ещё можно понять, хотя и с натяжкой, потому что они уже накопили отрицательный опыт. А вот пьянство молодых объяснить невозможно. Молодость, здоровье, красота, рассвет чувств и томление в крови – не самое ли дорогое, что есть в жизни? Зачем в такое замечательное время затуманивать себе мозги? Двум сельчанкам лет по 20, но они уже хорошо подшофе, и обе потасканные. Друг привёл девчонок в клуб и обещал скоро присоединиться, но так и не успел. Меня тяготил новый состав; очень кстати закончилась передача, по всем каналам пошли “Известия”.

Работа по уборке картофеля оказалась зверская, впрочем, – кто бы сомневался. Первую неделю с большой натяжкой ещё можно назвать нормальной, а на второй началось нечто. План не выполнили, и теперь приходилось делать двойную норму. По-другому – никак, хоть ночуй на поле! Картофель копали прямо руками без перчаток; вилы, лопаты и другие приспособления для огорода, названия которых я даже не знаю, были наперечёт. Выкапывали клубни, стряхивали от земли, руками обрывали ботву и бросали на разделительную полосу, расположенную между грядками. Затем кидали картошины в корзины, которые по мере наполнения ребята уносили в начало гряды. Очень надеялась при такой работе всё-таки выжить. Утром стою на меже, обдуваемая всеми ветрами, передо мной в перспективу уходит грядка, которую за смену надо обработать. Грядка терялась за горизонтом. Только сила воли не даёт впасть в отчаяние. Занятие не для слабонервных. Как мама могла за меня не заступиться?!?

Погода изменилась в худшую сторону, и дело стало совсем дрянь. За всю свою жизнь я не видела ничего более омерзительного: дождик моросил весь день, с поля мы приходили мокрые; куртки, платки, брюки и носки сушить было негде. На следующее утро мы натягивали на себя мокрое бельё и опять шли на каторгу. Когда дождь усилился, мы даже обрадовались – наконец-то нас оставят в покое! – и появится возможность хоть немного обсохнуть. От влажности земля размокла, и теперь мы возились в месиве, грязь липла к рукам, налипала на обувь, отягощая продвижение по грядке. А потом c этими грязевыми наплывами, еле передвигая ногами, нужно ещё как-то дотопать до клуба. Вынужденная передышка позволила восстановить силы. Целых два дня шёл ливень и мы не работали. Несмотря на это, знали, что долго отдыхать не дадут и погонят в дождь всё равно.

Как тут не вспомнить пламенного революционера Николая Островского, собственным здоровьем обеспечившего строительство необходимой городу узкоколейки, по которой нужно доставлять в город дрова?
“Хлестал в лицо осенний дождь. Низко ползли над землёй тёмно-серые, набухшие влагой, тучи. От каменной товарной платформы в лес уходила полоса разрыхлённой земли. Муравьями облепили её люди. Противно чавкала под сапогами липкая глина. Люди яростно копались у насыпи… А дождь сеял, как сквозь мелкое сито, и холодные капли проникали сквозь одежду… Тяжела и холодна вымоченная до последней капли одежда, но люди с работы уходили только поздно вечером. И с каждым днём полоса вскопанной и взрыхлённой земли уходила всё дальше и дальше в лес… Сквозь дыры ободранной крыши видны рёбра стропил. Нетронутым остался лишь бетонный пол в четырёх просторных комнатах. На него ночью ложилось четыреста человек в одежде, промокшей до последней нитки и облепленной грязью. Люди выжимали у дверей одежду, из неё текли грязные ручьи. Тесными рядами ложились на бетонный, слегка запорошенный соломой пол. Люди старались согреть друг друга. Одежда парилась, но не просыхала. Дождь сыпал густой дробью по остаткам железа на крыше, а в щелястую дверь дул ветер… Строительный отряд с озлобленным упорством переносил лишения… Отряд насчитывал уже девять дезертиров. Через несколько дней сбежало ещё пять... На косогоре рыли землю всё с тем же упорством”.*
-------------------------------------------------------
* Николай Островский “Как закалялась сталь”. 

А о чём думали организаторы нашей бригады? Полвека прошло, а методы работы те же – расчёт на обязаловку, аврал и выносливость людей. Руководитель группы говорил, что столько неожиданностей только лишь потому, что мы первая смена, во второй и в третьей все проблемы будут решены. Как будто институт впервые за свою историю выезжает на картошку, не в состоянии предусмотреть все частности быта заранее и обо всём договориться, с кем нужно. В общем, как всегда, всё построено на патриотизме, а организацией дела даже не пахнет. Когда после учёбы пришла работать в институт, то поразилась – столько бестолковщины и откровенного разгильдяйства, и всё это несмотря на то, что люди все взрослые и якобы умные. Раньше старшее поколение уважала больше.

За самоотверженность на трудовой ниве мне полагался орден. Я вообще удивлялась, как до сих пор не слегла, ведь условия жизни невыносимые и даже пожаловаться некому. Очень скоро объявилось два помощника. Как в походах всегда кто-нибудь брал у меня из рук сумку или рюкзак, так и здесь, по очереди, не сговариваясь, стали помогать ребята. Причём, делали это деликатно, как бы между прочим, не афишируя и не красуясь. Как только я выдыхалась, подходит один из них и начинает помогать, ни слова при этом не говоря. Повезло. Ирка Мишкова увидела такое дело и, как всегда, бросала завистливые взгляды. Среди девчонок таких как я, постоянно опекаемых, нет. Два парня мне помогали просто так, но вскоре присоединился ещё и третий. У него был явный интерес, он для себя решал – ухаживать за мной или нет. Внимания на него не обращала: он всем хорош, высокий и весёлый, но один глаз у него уродливый. Кстати, месяца через четыре после картошки он женился, нашлась невеста и для такого паренька.

Расстраивалась, что похудею, поэтому старалась съедать всё, что дают, не выбирая. Опасения, что кормить будут плохо и нормированно, не оправдались. Питались мы колхозной живностью – мясо было своё, вчера ещё бегало, зелень cвоя, картошка тоже, молочко только что из-под коровки. Буфетчица, как и Лариса, примелькавшаяся в институте инженер возраста мамы, жалела нас, попавших в самую трудную первую смену, и подбадривала: “Кому добавки! Ешьте, как следует, работаете в такой грязи, да так хорошо, так же надо и есть… Давай, золотко, давай тарелочку. На, кушай на здоровье, ласточка!”. А молоко вскоре вообще стали выставлять в бидоне прямо на столе и можешь черпать, сколько душеньке угодно. Вот я и нажимала на молочко!

На соседней грядке работала хорошая девочка, и через несколько дней тесной жизни мы стали перебрасываться фразами и шуточками. Но и её стали ревновать ко мне подруги по отделу – сразу прибегали и вмешивались в наши разговоры. Как-то во время отдыха на поле мы разговорились о замужестве.
– Эх, мне замуж предлагали! Если бы вышла, сейчас бы в этой грязи не возилась, – сказала я.

Замужних на картошку не брали, не положено. И эта Светлана, симпатичная, с миленьким голосочком и видом отличника-очкарика, вдруг говорит:
– Счастливая! Замуж предлагают...
– А тебе разве не предлагали?
– Нет…
Надо же, такая хорошенькая и почему то не предлагали.
– У тебя всё впереди, – бодро отвечаю я. – Тебе ещё мало лет, не доросла.
– Мне скоро будет 24.
– Да?! А я думала, когда ты приходила в библиотеку, что моложе меня.
– Я уже замучилась из-за этого возраста. Познакомлюсь, как скажу, сколько лет, так сразу всё.
– Глупые какие-то попадались, при чём здесь возраст?
– Вот так! Конечно, не унываю, но иногда обидно, мне 23, а у меня и парня-то ещё толком не было!

Я считаю себя одинокой, а как же тогда жить Светке? Сидит она со своей красотой и высшим образованием одна. Уже договорилась до того, что готова выйти замуж за первого встречного. Все подруги замуж повыскакивали, у всех дети, а у неё даже парня нет. “У меня другие проблемы, – сказала я ей. – Хочу выйти замуж за парня из интеллигентной семьи. Первый, который позвал замуж, не обладал этим качеством, но сам по себе парень был неплохой. А второй красивый, и впоследствии может от меня погуливать, а оставаться через пять лет одной с ребёнком на руках мне не светит”. Она удивилась такой предусмотрительности: “Ну, ты даёшь, о чём думаешь! Главное – любовь, как можно загадывать о том, что будет через пять или десять лет? Мне сейчас предложи жить с милым в шалаше – я не откажусь” – “А я к шалашу не приспособлена”. В общем, моя мещанская позиция ей не по нутру. Света готова выйти замуж за любого, только ради самого факта замужества.

Никого не могла сагитировать пойти гулять. Обитали в этих краях уже неделю и не знали окрестностей. Наконец, убедила – прогулялись. Потом уговаривала пойти посмотреть заброшенную церковь, еле упросила. Меня так и тянуло к ней, хотя вокруг храма расположены могилы, и я немного побаивалась. Уговорила Ирину из нашей комнаты, несколько раз мы работали на соседних грядках.

Церковь оказалась разбита и находилась в ужасном состоянии. Могилки вокруг ухожены, за редким исключением. С фотографий на надгробных плитах, смотрели на любопытствующих когда-то жившие в этой деревне люди. Пожилые. Иногда мелькали молодые лица. Становилось страшно, потому что они далеко не исключения. Большое впечатление произвело последнее пристанище одной девушки. На фотографии она совсем ещё юная, но, прочитав даты жизни и смерти – ужаснулась. На серой плите значилось: “Спи, наша дорогая мамочка”, и внизу приписка: “От сына и мужа”. Девчонке исполнилось 20 лет, когда её не стало, и к этому времени у неё уже был муж и сын. Отчего же она могла так рано уйти из жизни? Подсчитала – сыну сейчас 14 лет, уже большой. Обида взяла за ту девчонку – не видит она своё дитятко, не любуется, и муж нашёл себе другую женщину.

Подумала – мне скоро будет 20 лет, а что может остаться после меня? – мужа нет, сына нет. А ведь человек не знает, сколько ему ещё ходить по земле – день, два, месяц, год… Воля Бога, а не человека. Стало страшно. Надо что-то делать! Быстрее! Плюнуть на этот дурацкий институт, и жить, жить. А я ещё девушка, у меня не было ни свадьбы, ни самого большого чуда – появления ребёнка на свет. Что из записей я могу оставить после себя – да ничто! А претендую на роль будущей писательницы! Пустоцвет! Только непомерное тщеславие и упоение собственными философскими размышлениями, а на деле – ничего конкретного!
Под впечатлением этих мыслей я ходила дня три. Думала и думала об этой девчонке, о её сыне, муже. Молодец, что успела родить ребёнка, оставила свой след на земле. Дальновидная, cмотрела в будущее.
А у меня на уме один институт, и больше ничего!