Индус и рыжуха

       21 июня 2013года  В Москве, на Поклонной горе открыт памятник в честь фронтовых собак, которые служили бойцам в Великой Отечественной войне, спасшим жизни многим солдатам и офицерам Красной Армии.



ИНДУС И РЫЖУХА


…Война грохотала, оглушала и уносилась дальше  Многие боевые товарищи Ивана пали смертью храбрых. В одном из боёв Иван был тяжело ранен осколком. Очнулся. Рядом никого не было. Он лежал один. Очнулся оттого, что кто-то теплой влажной тряпкой обтирал его лицо, смывал кровь.
Иван застонал и открыл глаза.
Прямо перед собой он увидел приветливую собачью морду с живыми рыжими  глазами, внимательно смотревшими на него. Рыженькая собачонка  заботливо облизывала его, старался привести в чувство. Увидав, что веки лежащего дрогнули и поднялись, она радостно заюлила, завиляла хвостом, затем, села, прижалась к нему теплым боком. Она словно старалась отогреть его.
«Умная…» — подумал раненый и заметил на ошейнике собаки бинтик и пузырек-бочечку с прозрачной жидкостью.
Потянув к себе собаку за ошейник, он вытащил пробку и, припав губами, сделал из бочонка глоток. Точно огонь прокатился по пустым кишкам. Во рту и в горле палило, но после этого он сразу почувствовал себя лучше, окончательно прояснилось сознание. Сделанное усилие утомило его, и он, откинувшись на спину, вынужден был полежать неподвижно, перевести дух. Занятый своими ощущениями, постепенным возвращением к жизни, он не заметил, как собачка исчезла.
Он даже загоревал. Опять один! Откуда она взялась? И почему так быстро убежала?
И вдруг она снова явилась. И не одна: ее сопровождал пес, большой черный пес, запряженный в носилки-волокуши.
Пёс тоже помахал хвостом и бросился к Ивану с громким радостным лаем. Остановившись рядом, он как бы приглашал: «Ну, давай, смелее…»
Иван, боясь потерять сознание,  с трудом перевалился в носилки. Маленькая в это время суетилась около него, ободряла. Большой пес терпеливо ждал.
Потом в том же порядке они потащили его. Вернее, тащил черный пес, а рыжая собачонка семенила впереди, как бы разведывая путь и подбадривая черного, который то и дело оборачивался, глядя на Ивана.
Носилки цеплялись за кусты, за корни, застревали в колдобинах. Упряжной пес тащил с натугой, вынужден был часто останавливаться, делать передышки. Останавливался он — останавливалась и она, рыженькая. Оба дышали учащенно, громко, раскрыв пасти и вывалив розовые дергающиеся языки. Можно было подумать, что маленькая тоже везла, и ей тоже было тяжело.
Знакомый грохот рванул внезапно воздух и разнесся над лугами и перелесками. Нет, война не ушла. Снова начинался обстрел. В кого стреляли гитлеровцы? Уж, не в них ли? Собаки залегли. Умницы, они понимали все. Полежали за кочкой, подождали, настороженно поводя ушами и учащенно вздымая бока, потом поползли. Так повторялось несколько раз. Носилки подвигались рывками, от кочки к кочке, от одного разрыва до другого. Черный то и дело  с каждым разрывом ложился на грудь Ивана, защищая его от жужжащих осколков
Еще снаряд или мина… Рыженькая внезапно взвизгнула и, жалобно заскулив, закружилась на месте. Слепой осколок ударил ее, порвав сухожилие на ноге и поранив другую ногу. Рыженькая хотела ползти — не могла. Из ран хлестала кровь, бедная псина легла, беспомощно озираясь. Раненому запомнились ее страдающие, молящие глаза. Ах ты, вот еще несчастье… Дотянувшись через силу, превозмогая собственную боль, Иван положил рыженькую рядом с собой. Черный пес потащил обоих.
Встали, поехали, снова встали. Вот когда «черному» потребовалась вся его выносливость и сила. Казалось, этот путь никогда не кончится. Казалось — всё, больше не повезет, выбился из сил; нет, Черный пес опять напрягался, дергал в одну сторону, в другую, потом вперед, и волокуша опять ползла, оставляя за собой в густой траве широкую борозду. Чувство долга у него пересиливало усталость.
У Ивана было такое чувство, как будто он сам надрывается, таща непосильный груз. Он словно ощущал каждое усилие пса-труженика, спасавшего обоим жизнь. Помочь бы… Ну, еще! поддай еще, голубчик, умаялся, поди… Если бы собаки умели потеть, большой пес, наверное, был бы весь в мыле, мокрый. Сознание то оставляло, то возвращалось; в какие-то моменты Ивану казалось, что он начинает бредить наяву. Сколько их, собак, две, а может, одна? Но — нет, они были слишком разные.
А откуда у них сани-волокуши? Смешные мысли; да это люди сделали их специально, чтоб вывозить с поля боя раненых; люди же научили и собак. К счастью, спасение было уже близко.
Из леса высыпали бойцы в советской форме. На опушке, санитары окружили носилки. Раненого подняли и понесли.
— Сперва ее, — запротестовал Иван.
— Да не бойся, не бросим и ее.
Военврач быстро осмотрел рыжую; два санитара стали перевязывать ее. Собака благодарно смотрела на людей. Черный пес не отходил от палатки, в которой лежали раненный Иван и рыжая маленькая собачонка
— Поправится, — сказал врач. — Вылечим. На собаке быстро заживает. Они у нас уже давно работают так, на пару. Поработают еще…
— Спасибо им, а черный – это мой Индус — сказал едва слышно раненый и вместе с разлившейся по телу слабостью ощутил внезапно вспыхнувшую радость оттого, что жизнь и вправду снова вернулась к нему.
Крохотный, не отмеченный ни в каких сводках Совинформбюро эпизод на необозримых грохочущих просторах войны, но для него — вся жизнь.
   Потом еще будет госпиталь, долгое лечение, белые халаты и запах йодоформа, операции и, наконец, снова в строй, битва на Одере и Красное знамя над рейхстагом и великое, ни с чем не сравнимое, незабываемое гордое чувство Победы, а в прозрачной коробочке из оргстекла всю жизнь будут храниться вынутые из его тела осколки немецкой мины — той самой, которая свалила его тогда. И что он никогда  не забудет клички   своих неожиданных спасителей. Это Индус и Рыжуха.