Кредо палача. Из романа Троянский конь

Кредо палача

Бекки посмотрела на часы. Выходило, что фургон опаздывает минут на пятнадцать-двадцать. Но Рафаэлла предупредила, что это не вызовет подозрений. На пути к выполнению задания, – одного из самых объемных в  киллерской «карьере», – в «активе» мисс Гилланд уже было два «жмура»: удавленная девушка в домике и этот застреленный в придорожном лесочке парень. И еще предстояло «наделать», наверное, больше десяти трупов… Ребекка любовно погладила пистолет: «Сегодня, мой верный друг, тебе придется хорошо поработать!».

Киллерша думала о недавно убитых ею девушке и парне. Они были невинными жертвами, совсем молодыми людьми,  «расходным материалом», – можно и так цинично сказать. Бек отметила для себя кое-что общее: оба клиента попались на одном и том же, –  не смогли отказать в помощи терпящему бедствие и в результате заплатили за это жизнями. А скольких таких ребят она поймала на доверии… Ребекке не было их жалко. Ведь жалость была не совместима с ее кровавым ремеслом, самой ее порочной натурой. Она, правда, могла сказать и даже подумать, что ей «жаль» было убить кого-нибудь или «жаль» того, о ком еще предстояло «позаботиться», но это трудно признать настоящей жалостью. Киллерская «философия» мисс Гилланд казалась ей весьма удобной для жизни. Она даже обдумывала своеобразное эссе на эту тему, – нечто вроде «философии в кровавом будуаре». Здесь всё опиралось на «три кита»: эгоизм, гедонизм и рационализм. «Нет никакой загробной жизни», – записала однажды она в дневнике, пытаясь сформулировать свое credo, – «всё происходит только здесь и сейчас! Раз так, нет мистики и места для религии… К чертям всякую чертовщину!!! Ура!!! А, может быть, ТАМ что-то и есть. Здесь присутствуют разные мнения… Но мне мой вариант нравится больше. Он удобнее. Понятия добра и зла относительны, зато незыблемы выгода и интересы. Да, я плохая девчонка,  совершаю насилие, притом самое жестокое и экстремальное насилие, когда мочу человечка, клиента какого-нибудь или свидетеля, но… ведь любая смерть – такое насилие! Все когда-нибудь умрут, разве не так? А что такое Я в этой связи? А я только выбираю для смерти время и место! Да я как истребительный ураган, и тем, кто оказался у меня на пути, просто не повезло.

А жить… жить надо для себя и своих удовольствий. Исключения, конечно, возможны… для некоторых избранных друзей, может быть… но они не меняют этого общего правила. Власть над чужой жизнью – вот главное для меня наслаждение!!! С этим чувством не сравнится ничто на свете! А я люблю свободу, деньги как ее понятное средство, секс, риск, азарт,  приключения… Я люблю убивать и, если есть возможность и настроение, немного причинять жертвам боль! Я чужда живодерства вместе с тем, живодерство некрасиво, неэстетично, но… немного помучить жертву, физически или морально, – м-м-м! Почему бы нет? Это может быть (и бывает!) по-настоящему здорово!  Да и смерть не должна быть всегда для человека легкой прогулкой… Так почему я должна отказывать себе в реализации своих желаний?! Конечно, мой бедный Роб меня бы в этом не одобрил и, может быть, даже проклял, но… Для меня убивать так же приятно… ну, например, как есть что-нибудь сладкое. Да! Это дает невероятные острые ощущения! Все эти ваши заповеди для меня просто не существуют! Напридумывали что-то и мучаете других и себя.  Нарушаю закон?! О, да! Так поймайте! Карты вам в руки! А если не получается, тогда извините… Сами, голубчики, виноваты. Плохо работаете, друзья мои, плохо…»

Мисс Гилланд вела счет всем своим убийствам, начиная с первого «мокрого» в банде грабителей. И выходила в общем-то внушительная цифра. Еще пять-шесть лет успешной работы киллером, и это число может увеличиться вдвое. Кажется, много, даже для практикующего мокрушника, но все познается в сравнении. Ребекка всегда с пользой для себя интересовалась историей. Она читала, что русский кровавый диктатор Сталин в период государственного террора в советской России мог только в один день подписать расстрельный список на триста-четыреста человек. Он только чиркал на бумаге, а убивали за него другие… «Да что уж смотреть на диктаторов и тиранов с их бойнями и проскрипционными списками!», – продолжала доверяться она дневнику. – «А как же   демократический президент Трумэн с его атомными бомбами на сотни тысяч мирных и гражданских?.. И даже самые прекраснодушные либералы и гуманисты его оправдывают. Остановил войну? Благородная цель, оправдывающая средства? А почему же также не благородна моя цель, девушки, – просто жить в свое удовольствие?! Да, купаясь в крови и шагая по трупам! Если мне это, повторюсь, нравится. Есть и одна побочная цель, но не буду о ней здесь…

А политики и военные, устраивающие войны и укладывающие в них миллионы и сотни  тысяч, – настоящие горы трупов! Кто я перед этими государственными «орлами» и их масштабными историческими деяниями? Всего лишь кошка, пробавляющаяся ловлей мышей.  Иногда и играющая с ними. Как я только ни убивала… А превосходный киллер и должен уметь убирать клиентов по-разному. И проявлять в своей практике умерщвления людей разнообразие. Больше, конечно, стреляла, но были и самые разные способы, и нестандартные случаи… Да, с точки зрения морали, я, конечно, – чудовище, но… что значит для меня вся эта мораль?! Поэтому предпочитаю называть себя просто «плохой девочкой» или «очень плохой девочкой»! Вот это лучше всего! И еще одна любопытная вещь… Говорят, богатства культуры облагораживают. В смысле: гуманизируют. Вот это настоящая чушь. Еще с детства стремясь к познаниям, упражняя и развивая свой ум, я прочитала гору книг, продолжаю читать, а так и не стала хорошей в понимании этих господ-гуманистов… Только утвердилась в холодном и презрительном взгляде на мир…» 

Ребекка понимала, что киллерство и только киллерство позволяет ей жить в соответствии со своими желаниями, притом извлекая из этого выгоду. Значит жизнь ее сложилась в основном правильно. И всё же Бек нельзя было назвать мизантропкой. Напротив, она по-своему любила людей, но именно своеобразной, – хищной и эгоистичной любовью. Любила постольку, поскольку те удовлетворяли ее желаниям или фантазиям. При готовности уничтожить почти любого, если потребуется. Так капризный ребенок любит игрушки, которые потом ломает и разбирает.