Вспоминая убитую леди... Из романа

Секретарь Энтони Гарстон: «Я рад, что ее больше нет!»
(Из романа "Троянский конь")

Лысый и очкастый, «яйцеголовый» секретарь мистера Биллингтона Энтони Гарстон, на первый взгляд, оказался находкой для следствия. Сначала он держался замкнуто и говорил мало. Но внезапно, благодаря предательскому показанию Барта Айрвена, всплыл факт его интимной связи, – за последний год с небольшим до убийства, – с самой миссис Биллингтон, и роль доброго Тони предстала в несколько ином свете…

Гарстон стал охотно говорить, как бы исповедуясь перед шефом полиции Хансом Бруттеном, который вместе с помощниками проводил допрос. Его откровенность была как будто вызвана желанием сбросить груз вины. Главным образом, перед покойным хозяином. Но что было делать? Элеонора, столько лет бывшая  примером супружеской добродетели, верности семейному очагу, в один ненастный день кинулась на него как голодная тигрица, и он потонул в вихре страсти, забывая обо всем на свете... Не ожидал он от себя такой прыти! Кто он? Как будто машина из бумаг и цифр. Кто мог вообразить в нем живое и человеческое? Элли это смогла разглядеть, и только со временем страсть стала для него пыткой.

Любовники были достаточно осторожны и продуманно выбирали место и время каждой встречи, чтобы их связь не была разоблачена. Джеймс часто пропадал по делам фирмы, у Элеоноры была масса свободного времени; делами она в основном занималась дома. Гарстон, считавшийся почти что членом семьи, время от времени приезжал в поместье по своим секретарским надобностям в отсутствие Джеймса. И, оказывается, о романе как-то «пронюхал» Барт Айрвен, но хозяину ничего не сказал. «Видимо, и этот пес был у Элли на привязи», – так объяснил Тони его поведение копам. Последние слова имели бы больший вес, если б стало известно, что Барт за особую плату помогал Элли хранить связь в тайне, предупреждал о внезапных приездах Джеймса, помогал в устройстве «любовных гнездышек», – как в городе, так и на природе; снимал для этого домики и квартиры. Барта Элли когда-то взяла на службу. Это был ее человек.

Гарстон рассказал о душевном состоянии Элеоноры в последний год и об обстановке в семье, благополучной которую было признать невозможно. По словам секретаря, связь эта его изматывала, но прекратить ее он не мог. Элли оказалась настоящей хищной тварью, высасывающей из него соки, не желающей отпускать или с кем-то делить. Она даже предупредила, что если Тони попытается ее бросить, то расскажет об адюльтере мужу. Мол, ей ничего не будет от Джеймса, зато он сотрет его в порошок. Это было брошено как бы в шутку, но у Тони не возникло сомнений, что дама сердца способна выполнить угрозу. Тогда в лучшем случае его уволят с самыми отрицательными рекомендациями, а в худшем, – громилы в темном переулке сделают из него отбивную.

Через восемь месяцев этого изнурительного марафона Гарстон, набравшись смелости, все-таки сделал попытку бросить Элли, закончившуюся довольно печально. Когда она снова – уже в который раз? – вызвала его в свою с Джеймсом супружескую спальню, Тони, вдруг отстранившись от ласк постылой любовницы и потупив взгляд в пол, объявил, что у него теперь есть невеста, – девушка, с которой хочет связать свою судьбу. Ею оказалась француженка Мари Левель, работавшая в одной из дочерних фирм компании. Гарстон сказал даже, что готов покинуть семью Биллингтонов, уволиться и переехать в другой город, чтобы с чистого листа начать новую жизнь. Элеонора на удивление спокойно его выслушала. Ее прекрасные изумрудные глаза светились участием и печалью. Хозяйка изобразила полное понимание и попросила пару дней, чтобы все обдумать. Этого хватило на ее свидание с девушкой, после которого та так же внезапно исчезла, как и появилась в его жизни. Никакой кровавой развязки не было. Она просто бросила работу, уехала, не оставив адреса, и перестала отвечать на звонки. Неизвестно, что такое сделала Элли… Может быть, сильно запугала девушку, а, может, щедро ей заплатила. Или выполнила то и другое вместе. «Ты же видишь, котенок, что со мной шутки плохи», – игриво процедила она Тони в ухо при следующей встрече в кабинете Биллингтона, когда муж ненадолго вышел. – «Твоя девка легко отделалась, а ты забегай опять, покувыркаемся». И бедняге ничего не оставалось, как продолжить мучительную связь. Уже в постели, хохоча, Элеонора призналась, что «девку эту» запросто могли обнаружить выпавшей с очень большой высоты из окна, но, хорошо подумав, она решила, что и урок простого расставания Тони пойдет на пользу. Так что пусть ценит ее великодушие. 

Оказалось также, что и мужа своего миссис Биллингтон давно не любила; отзывалась о нем с неизменным презрением, – как о важном и представительном тюфяке, не способным принять некоторые необходимые решения и несостоятельным в постели. Якобы без ее участия он и в бизнесе был бы ничтожеством. А в семье, по ее словам, надо было, прежде всего, выставить навсегда за дверь «беспутную паршивку» Рафаэллу, которой, если бы не несчастная слабость к ней Джеймса, давно гнила бы в дурдоме или даже в тюрьме. Элеонора подозревала Раф не только в потреблении кокса, но и в том, что она приторговывает наркотиками на вечеринках «золотой молодежи», посещать которые так любила. Мачеха даже наняла частного детектива, но Раффи быстро заметила слежку и пожаловалась отцу... Надо ли говорить, что это стало причиной еще одного бурного скандала в семье! Но вот на странные черты Джеймса-младшего Элли закрывала глаза. Ее не волновало, что наследник приобрел привычку издеваться над сестренкой. Похоже, для миссис Биллингтон было важным только то, что компания и капиталы перейдут когда-нибудь к сыну. «Все мальчишки в эти годы разбойники», – выдала она на одно из сетований Гарстона на выходки избалованного сыночка и потребовала от любовника больше не поднимать этой темы. Зато Раффи ненавидела истово и сильно и, говоря про нее, не чуралась оскорбительных и злых выражений.

О Рафаэлле Гарстон отзывался в основном хорошо. Ее причастность к убийству семьи он считал невероятной. Ее разгульная жизнь, мол, была личным делом, а чисто по-человечески Раф вызывала симпатию. «Раффи, она, по сути, очень нежная и добрая», – убеждал он, – «а ее распущенность – это нечто внешнее, совсем не главное в характере…» Рафаэлла казалась ему жертвой властной мачехи, мешавшей ей достигнуть мира и гармонии и в жизни, и в семье.

 «Элеонора была страшный человек, настоящий дьявол в юбке, поверьте», – прямо сказал он копам. – «Она разрушила мою жизнь, и я не жалею ни капли, что ей выпал такой конец! Она единственная, кого мне не жаль во всей этой бойне, к которой – повторяю в который раз! – я не имею никакого отношения! И более того: я рад, что ее больше нет!».