Когда упало небо - 4

Небо в огне.

До того, как первый город обратился в пепел, до того, как первая ударная волна сорвала плоть с костей, было мгновение всеобщего, немого созерцания. Мгновение, когда человечество и звери, разделенные континентами и языками, инстинктами и верой, одновременно подняли головы и увидели в небе знамения своего конца.

Уссурийская тайга, Дальний Восток России.

Тигрица, хозяйка здешних сопок, лежала на прогретом солнцем камне. У ее лап возились трое полосатых тигрят, неуклюже борясь друг с другом. Воздух был чист и пах прелой листвой и кедром.

Вдруг мать замерла. Уши её нервно дёрнулись, уловив низкочастотный гул, идущий не из леса, а будто из-под самой земли. Гул нарастал, превращаясь в громоподобный рев, от которого задрожали вековые деревья.

Тигрица вскочила, рыкнув на тигрят, заставляя их прижаться к земле. Она посмотрела на северо-запад, туда, откуда шел звук. И увидела…

Из-за горизонта, разрывая девственную синеву неба, ввысь устремились огненные столбы. Один, пять. Они оставляли за собой идеально ровные, широкие белые следы, будто гигантская невидимая рука расписывалась в небе огненными перьями. Это были межконтинентальные баллистические ракеты РС-28 «Сармат», прозванные на Западе «Сатаной». Они поднимались из своих шахт в глубине Сибири. Тигрица не знала, что это такое, но весь ее первобытный инстинкт кричал об угрозе. Она зарычала, яростно, бессильно, в пустое небо, на эти огненные письмена, предвещавшие смерть ее мира.

Северная Атлантика, круизный лайнер «Oasis of the Seas».

На верхней палубе гремела музыка. Диджей сводил очередной танцевальный трек. Сотни тел двигались в ритме у светящегося бассейна. Официанты разносили коктейли. Смех смешивался с криками чаек. Вечеринка была в самом разгаре.

Оливия Чен, устав от танцев, отошла к борту, чтобы посмотреть на океан. Она видела, как солнце садится за горизонт, окрашивая облака в розовый и оранжевый.

«Как красиво», — подумала девушка, радуясь тому, что все-таки отправилась в этот круиз.

И вдруг она заметила странные «падающие звезды», которые, однако, не падали, а наоборот, стремительно летели вверх, прямо из воды. Одна, вторая, третья… целая дюжина.

— Что это? — вырвалось у неё.

Оливия оглянулась. Другие люди также застыли в изумлении. Кто-то снимал на телефон всё происходящее. Девушка не сомневалась, что уже этой ночью в интернете появится видео с кричащим заголовком, о тайнах океана.

— НЛО? — кто-то предположил за спиной.

Это нечто вырывалось из океанской глади в нескольких милях от лайнера, оставляя за собой кипящий след, и с оглушительным ревом устремляясь в стратосферу. Никто на палубе не знал, что это были баллистические ракеты подводных лодок Р-30 «Булава», запущенные с атомного подводного крейсера проекта 955А «Борей-А», который нес боевое дежурство в глубине.

Музыка затихла. Диджей замер с открытым ртом. Сотни отдыхающих, миллионеров и простых отпускников, высыпали на палубы и молча смотрели на это ужасающее зрелище. Веселье испарилось. Коктейли застыли в руках. В наступившей тишине был слышен лишь шум океана и отдаленный, затихающий рев ракетных двигателей, уносящих двенадцать ядерных апокалипсисов к берегам Америки.

Майами, Флорида, США. Парковка у ночного клуба.

В запотевшем «Форде Мустанге» было жарко и тесно. Джейк стянул с Изабеллы платье. Его руки исследовали тело, губы впились в шею. Мир сузился до пространства заднего сиденья, до запаха ее духов и вкуса кожи. Он как раз целовал ее обнажённую грудь, когда земля под машиной задрожала.

— Что это, землетрясение? — прошептала Изабелла, отстраняясь.

— Нет… — прислушался Джейк.

Это был не гул, а нарастающий рев, от которого завибрировали стекла автомобиля.

— Джейк, мне страшно!

— Тихо. Всё нормально.

Он выглянул через лобовое стекло. Ночное небо над океаном озарилось оранжевым светом. Прямо из-за горизонта, из океана, поднимались огненные следы. Это был ответный удар. Американские подводные лодки класса «Огайо» выпускали свой смертоносный груз, ракеты UGM-133A Trident II.

Джейк и Изабелла замерли, забыв о своей наготе, о страсти, обо всем. Они сидели, прижавшись друг к другу, но уже не от желания, а от леденящего ужаса. Их маленькая, интимная вселенная была разорвана вторжением гигантских, огненных фаллосов, несущих смерть миллионам. Они смотрели, как символы их защиты превращаются в прелюдию гибели.

Горы Вирунга, Руанда, Африка.

Серебристоспинный горилла Квизера, вожак стаи, сидел на поляне, наблюдая за своим семейством. Его годовалый детеныш неуклюже карабкался по его спине. День был спокоен. Внезапно тишину джунглей разорвал оглушительный, ни на что не похожий вой. Это был не рев хищника и не раскат грома. Это был механический, режущий уши визг.

Между деревьями, над самой землей, пронеслась темная, сигарообразная тень. Она летела так низко и быстро, что листья на деревьях закружились в вихре. Это была российская крылатая ракета глобальной дальности с ядерной энергоустановкой 9 М730 «Буревестник». Та шла на сверхмалой высоте, огибая рельеф местности, направляясь к своей цели где-то в южном полушарии.

Квизера вскочил на ноги, издавая яростный крик. Он прижал к себе детеныша, ударяя себя в грудь и бросая вызов невиданному небесному монстру. Он не понимал, что это, но чувствовал исходящую от объекта неправильность, угрозу самой жизни, самой природе.

Гранада, Испания. Крыша дома в квартале Альбайсин.

Матео и София лежали на старом ковре, глядя на звезды и на подсвеченные огнями стены древней Альгамбры.

— Я люблю тебя, — прошептал Матео, проводя рукой по ее волосам. — Что бы ни случилось в этом мире, я буду любить тебя всегда.

— И я тебя, — ответила София. — Наша любовь будет вечной, как эти звезды.

Молодые люди соприкоснулись вначале руками, а потом и губами. И в этот момент они увидели новые звезды. Яркие, быстро движущиеся точки, оставляющие за собой тонкие, светящиеся следы высоко в небе. Они летели с запада на восток. Возможно, это были французские M51 или британские Trident II, выпущенные из Бискайского залива. Те неслись над нейтральной Испанией к своим целям в России.

Романтический момент был разрушен. Они сели, обнявшись, и со страхом смотрели, как небо расчерчивают огненные росчерки. Их «вечность» внезапно обрела вполне конкретный, ужасающе короткий срок.

Денвер, Колорадо, США. Палата хосписа.

Артур Фридман, 68-летний бывший профессор истории, умирал от рака поджелудочной железы. Тело, иссушенное болезнью, оказалось приковано к кровати. Его мир состоял из капельницы с морфином, писка аппаратуры и боли. Каждое мгновение было пыткой.

Он смотрел в большое окно, за которым начинался рассвет. И вдруг он увидел их. Десятки ярчайших огней, вошедших в атмосферу. Они падали, становясь все ярче, оставляя за собой дымные следы. Это были боеголовки русского «Сармата», нацеленные на командный центр NORAD в горе Шайенн и другие военные объекты вокруг Денвера.

В коридоре послышались крики медсестер, сработала система оповещения. Но Артур Фридман не испугался. Он смотрел на приближающиеся огни, и на его изможденном лице впервые за многие месяцы появилась улыбка. Искренняя, спокойная, полная облегчения.

— Наконец-то, — прошептал он. — Спасибо.

Для него это был не конец света. Это было избавление.

Свидетель на крыше мира. Гималаи.

Адриан Петров, альпинист с мировым именем, стоял на вершине Лхоцзе, четвертой по высоте горы мира. Было 06:15 по непальскому времени. Он достиг вершины в одиночку, без кислорода. Вокруг него на сотни километров простирался захватывающий дух, пейзаж. Эверест был так близко, что казалось, до него можно дотронуться рукой. Воздух был разреженным и ледяным, а тишина, абсолютной. В этом месте, на высоте 8516 метров, он чувствовал себя не просто человеком, а частью чего-то вечного. Проблемы мира, политика, войны, все это казалось мелким и незначительным отсюда.

Он достал спутниковый телефон, чтобы сделать обязательный звонок в базовый лагерь. Но связи не было. Странно. Мужчина посмотрел на юг, в сторону Индийского субконтинента.

И тогда он это увидел.

Далеко на горизонте, там, где под облаками должны были спать Дели и другие мегаполисы, небо вспыхнуло. Не одна вспышка. Десятки. Они расцветали, как беззвучные, смертоносные цветы, на мгновение становясь ярче солнца. Грибовидные облака медленно поднимались сквозь облачный покров, похожие на злокачественные опухоли на теле планеты.

Адриан замер, забыв о холоде и нехватке кислорода. Он повернулся на север, в сторону Китая и России. И там, за гималайскими хребтами, он увидел то же самое. Новые и новые вспышки озаряли горизонт. Он не знал, кто и по кому наносит удары. Он видел лишь то, что его мир, вся его цивилизация, там, внизу, пожирала сама себя в ядерном огне.

Он стал единственным зрителем этого апокалиптического театра, наблюдая за ним с самого высокого балкона в мире. Он покорил гору, но потерял планету. Чувство триумфа сменилось вселенским, леденящим душу одиночеством. Альпинист был в безопасности от ударных волн и огненных смерчей. Но он был обречен. Когда он спустится, если спустится, его будет ждать мир, отравленный радиацией.

Адриан сел на снег, уронив ледоруб. Он смотрел, как внизу горит его прошлое, настоящее и будущее. И впервые в своей жизни бесстрашный альпинист заплакал. Не от страха. От чудовищной, необратимой потери.

Отравленное вино. Прованс, Франция.

Жан-Люк, 82-летний винодел, сидел на террасе своего старого каменного дома в Провансе. Перед ним расстилались его виноградники, дело всей его жизни и жизни его предков. Утреннее солнце мягко освещало холмы, пахло лавандой и розмарином. Он только что услышал по радио, что французский президент отдал приказ о «финальном предупреждении». Это означало, что ракеты М51.3 с подводных лодок класса «Le Triomphant» где-то в Атлантике уже стартовали. Это был ответный удар.

Жан-Люк никогда не был военным, но он помнил рассказы отца о прошлой войне. Однако он знал, что эта война, последняя.

Внезапно на южном горизонте, там, где находился большой военный порт Тулон, небо озарилось нестерпимо яркой вспышкой. Жан-Люк инстинктивно зажмурился. Он не услышал звука. Расстояние было слишком велико. Но через пару минут до него дошла дрожь земли. А еще через минуту, глухой, тяжелый удар, от которого зазвенели бокалы на столе.

Мужчина встал и посмотрел на свои виноградники. Лоза, которую его прадед посадил больше ста лет назад. Вино, которое ценилось по всей Европе. Он вдруг понял, что все это кончено. Не из-за взрыва там, далеко. А из-за того, что придет после. Невидимый, безвкусный пепел, который ветер уже нес с юга. Радиоактивные осадки, которые отравят его землю, его воду, его виноград.

Мужчина вошел в свой погреб, где хранились бутылки лучших урожаев. Он взял бутылку 1985 года, своего лучшего года. Откупорил ее и налил себе полный бокал. Аромат был божественным.

Жан-Люк вышел обратно на террасу. На юге к небу поднимался уродливый гриб. Ветер, несущий смерть, уже шелестел в листьях виноградника.

— ; votre sant;, salauds, — прошептал он, поднимая бокал. — За ваше здоровье, ублюдки.

Он сделал большой глоток. Вино было великолепным. Последний вкус умирающего мира.

Молитва в огне. Краснодар, Россия.

Свято-Екатерининский кафедральный собор в Краснодаре был переполнен. Люди стояли так плотно, что не могли пошевелиться. Старики, женщины, дети, все они пришли сюда в поисках спасения, когда завыли сирены гражданской обороны. Они несли иконы, плакали и молились. Запах ладана смешался с запахом пота и страха.

Отец Алексей, седовласый священник, читал акафист Пресвятой Богородице. Голос служителя сильно дрожал, но он продолжал, пытаясь перекричать гул, доносившийся с улицы. Он знал, что их город, важный транспортный узел и находится недалеко от военных баз. Он был целью. Но куда еще было идти этим людям? Бомбоубежищ на всех не хватило.

— Радуйся, Заступнице усердная рода христианского! — возгласил он.

В этот момент земля под собором вздрогнула. Огромные витражи в окнах задребезжали и лопнули, осыпая молящихся дождем цветного стекла. С купола посыпалась позолота. Толпа в ужасе закричала.

Боеголовка W87 мощностью 300 килотонн, доставленная межконтинентальной ракетой LGM-30G Minuteman III с базы в Вайоминге, взорвалась в воздухе над северо-западной частью города, накрывая военные объекты и аэродром. До собора было несколько километров.

Отец Алексей поднял свой крест, глядя на паству.

— Не бойтесь! Господь с нами!

Сначала пришла вспышка. Она пронзила собор сквозь пустые оконные проемы, на мгновение высветив в рентгеновских лучах скелеты под одеждой. Затем, почти мгновенно, пришел жар. Температура воздуха внутри собора подскочила на сотни градусов. Деревянные иконостасы, скамьи, одежда на людях, все это вспыхнуло одновременно.

Церковь превратилась в гигантскую печь. Люди загорались. Их крики сливались в один нечеловеческий вой. Отец Алексей почувствовал, как его ряса вспыхнула, как огонь опалил его бороду и лицо. Он упал на колени, все еще сжимая крест. Последней мыслью была не молитва. Это был вопрос, полный горького недоумения: «За что, Господи?..»

Через секунду ударная волна снесла купола и стены собора, похоронив под обломками сотни обгоревших тел. В этом аду не было ни праведников, ни грешников. Были только жертвы.

Вечеринка в аду. Лос-Анджелес, США.

Джулиан Вэнс, голливудский продюсер, чье имя на постере гарантировало стомиллионные сборы, поднял бокал с шампанским. Его вилла на Бель-Эйр, стеклянный шедевр архитектуры с видом на весь Лос-Анджелес, гудела от сотен голосов. Музыка пульсировала в ритме ночного города, огни которого расстилались внизу, как упавшее на землю созвездие. Полуобнаженные модели с идеальными телами смеялись у бассейна, знаменитые актеры обсуждали новые контракты, а в воздухе пахло дорогим парфюмом, марихуаной и деньгами.

— За «Алого жнеца»! — провозгласил Джулиан. — И за то, чтобы он принес нам еще один миллиард!

Толпа взревела. Никто не обращал внимания на тревожные сообщения, которые последние пару часов всплывали на экранах смартфонов. Война? Политика? Это было скучно. Это было для другого мира, не для их Олимпа, где единственной реальностью являлись рейтинги, лайки и кассовые сборы.

Хлоя Мэдисон, восходящая звезда и любовница Вэнса, провела пальцем по его груди.

— Джулиан, милый, ты не видел новости? Говорят, что-то серьезное…

— Расслабься, детка, — усмехнулся он. — Серьезное, это когда твой фильм проваливается в прокате. А это… просто очередное шоу для плебса. Они всегда бряцают оружием. Налей себе еще Cristal.

В этот самый момент одна из разделяющихся боеголовок межконтинентальной баллистической ракеты РС-28 «Сармат» вошла в атмосферу над Калифорнией. Она несла в себе 750 килотонн лютой неприкрытой ярости.

Первым был свет.

Небо над Лос-Анджелесом, от океана до гор, вспыхнуло светом, по сравнению с которым полуденное солнце показалось бы тусклой лампочкой. Это был не желтый и не белый свет. Он был магниевым, абсолютным, выжигающим сетчатку даже сквозь закрытые веки. Музыка мгновенно оборвалась. Сотни людей на вилле замерли, инстинктивно повернувшись к источнику света. Их зрачки, расширенные от алкоголя и наркотиков, не успели сузиться. Они ослепли в ту же долю секунды.

Джулиан Вэнс выронил бокал. Он успел увидеть, как панорамные бронированные стекла его виллы стали молочно-белыми и потекли, как пластик. Он почувствовал прикосновение тепловой волны. Это было не похоже на жар от огня. Это было всепроникающее излучение, которое вскипятило воду в бассейне и в их собственных телах.

Крики застряли в горле, потому что легкие сварились. Дорогие платья и смокинги вспыхнули и обратились в пепел прямо на телах. Хлоя Мэдисон, чье лицо украшало обложки всех глянцевых журналов, превратилась в обугленную статую с открытым в беззвучном крике ртом.

А затем, через две секунды после вспышки, пришла ударная волна. Стеклянная вилла Джулиана Вэнса, стоившая девяносто миллионов долларов, перестала существовать. Ее просто сдуло с холма, как пыль. Вместе с ней в огненный смерч унесло останки сотен самых красивых, богатых и знаменитых людей планеты. Их миллиарды, их слава, их контракты, все испарилось вместе с их плотью. Город ангелов стал их общим крематорием.

Взгляд к небесам. Штат Монтана, США.

Джон Миллер, фермер в третьем поколении, поправлял съехавшую на глаза бейсболку и смотрел на ночное небо. Воздух был чистым и холодным, пахло сухой травой и землей. Его десятилетняя дочь Диана спала в доме, а жена Эмили заканчивала мыть посуду. Обычный вечер. Он докуривал сигарету, когда земля под ногами мелко задрожала. Не землетрясение, нет. Этот гул он знал с детства. Гул, идущий из-под земли, с военной базы Мальмстром, расположенной в паре десятков миль от его ранчо.

Он поднял голову. Тишину разорвал нарастающий рев, похожий на звук тысячи грузовых поездов. И тогда он увидел их. Прямо из-за холмов, из неприметных бетонных люков, которые он наблюдал сотни раз, в небо устремились огненные столбы. Один, второй, третий… десять… двадцать. Ракеты «Минитмен-III». Они медленно, величественно и страшно поднимались ввысь, оставляя за собой инверсионные следы, подсвеченные пламенем двигателей.

— Боже правый… — прошептал Джон, роняя сигарету.

Он не был политиком или генералом. Он был фермером. Но он прекрасно знал, что это значит. Эти ракеты никогда не взлетали для учений. Никогда.

Дверь дома распахнулась, на крыльцо выбежала Эмили, кутаясь в шаль.

— Джон, что это? Что за грохот?

Он не смог ей ответить. Он просто схватил ее за руку и смотрел, как посланники смерти уходят за облака, направляясь куда-то туда, где сейчас было утро. Он смотрел на их огненные хвосты, и в его душе поднималась не ненависть к врагу, а ледяная, всепоглощающая ярость на тех, кто сидел в своих бункерах и нажимал на кнопки. На своего президента, на чужого президента. На всех, кто превратил его небо, небо Монтаны, в стартовую площадку для Апокалипсиса.

— Чтоб вы сгорели, — прохрипел он, обращаясь к тем, кто отдал приказ. — Чтоб вы все сгорели в аду.

Последний караул. Авиабаза Рамштайн, Германия.

Генерал ВВС США Маркус Торн, командующий силами НАТО в Европе, побарабанил пальцами по столу в подземном оперативном центре авиабазы Рамштайн. Воздух в бункере был холодным и отфильтрованным, но напряжение можно было резать ножом. Рядом с ним сидел его немецкий коллега, генерал-майор Клаус Рихтер. На гигантском экране перед ними разворачивалась карта Европы, усеянная красными символами российских пусков.

— Они сделали это, сукины дети, они действительно сделали это, — прорычал Торн. — NORAD подтверждает множественные старты МБР с территории России. Цели, континентальная часть США.

— Наш ответ? — коротко спросил Рихтерс серым от страха лицом.

— Ответ уже в пути. «Минитмены» пошли. «Трайденты» с подлодок в Северной Атлантике тоже. Президент отдал приказ на применение тактического оружия в Европе. B61-12 уже в воздухе.

Оператор за консолью обернулся. Лицо того было белым как полотно.

— Генерал Торн! Обнаружен гиперзвуковой объект, идущий прямо на нас! Скорость: свыше 10 Махов. Траектория, не баллистическая. Наша система ПРО «Пэтриот»… она его даже не видит как угрозу!

Торн впился взглядом в экран. Тонкая алая линия тянулась со стороны Калининграда и неумолимо приближалась к их точке.

— «Кинжал», — прошептал Рихтер. — Они использовали «Кинжал» с ядерной боеголовкой.

Все произошло в течение следующих десяти секунд.

Сигнал тревоги взвыл запоздало и жалко. Бетонный бункер, способный выдержать прямое попадание обычной бомбы, содрогнулся от чудовищного удара. Это гиперзвуковая ракета, пробив десятки метров земли и армированного бетона, взорвалась глубоко под землей.

Свет моргнул и погас. Аварийное освещение включилось на долю секунды и тоже сдохло. С потолка посыпались куски бетона, экраны взорвались фонтанами искр.

Генерал Торн был сбит с ног ударной волной, которая прошла даже сквозь защищенные двери. Он почувствовал, как что-то хрустнуло у него в груди. Вокруг стояли крики раненых офицеров, но их быстро заглушил новый звук, оглушительный треск и скрежет. Бункер, их несокрушимая крепость, начал складываться внутрь, как консервная банка.

Клаус Рихтер лежал под завалом из арматуры и кабелей. Его ноги были раздроблены. Он видел, как толстая гермодверь выгнулась внутрь и лопнула, впуская в помещение нестерпимый жар и ослепительное белое свечение.

— Боже на небесах… — было последним, что он успел сказать, прежде чем его и всех, кто находился в самом защищенном месте Европы, поглотила плазма.

Мозг НАТО был уничтожен одним точным, неуязвимым ударом.

Саратовская область, Россия.

Студент Дмитрий Астахов не спал. Он подрабатывал ночным сторожем на зернохранилище недалеко от города Энгельс. Сидя в своей каморке и листая ленту новостей в телефоне, он услышал гул, от которого зазвенели стекла в окне. Это был не тот звук, к которому он привык. Это был рев пробудившихся титанов. Парень выскочил на улицу.

Небо на востоке, там, где находился военный аэродром, озарилось неземным светом. Один за другим, сжигая тонны керосина, отрывались от земли гигантские белые птицы. Ту-160 М. Их форсажные камеры превращали ночь в день. Дмитрий видел их много раз на парадах, гордился их мощью. Но сейчас это была не гордость. Это был первобытный ужас. Они не летели на парад. Они шли на войну.

Он стоял, задрав голову, и чувствовал, как вибрация проходит сквозь его тело. В этих прекрасных, смертоносных машинах сидели пилоты, чьи-то сыновья и мужья. И они несли в своих титановых чревах то, что должно было стереть с лица земли другие города, где такие же парни, как он, тоже не спали или, наоборот, видели последние мирные сны. Он вдруг ясно представил себе парня своих лет где-нибудь в Огайо или Техасе, который тоже смотрит в небо и видит то же самое. И в этот момент вся пропаганда, все речи политиков, все громкие слова о патриотизме и национальных интересах превратились в пыль. Остался только оглушительный рев уходящих в вечность бомбардировщиков и ледяное осознание: «Нас всех убили. Они нас всех убили».

Ночной Манхэттен. Нью-Йорк, США.

Сара Дженкинс, 28-летний графический дизайнер, ненавидела работать допоздна, но дедлайн был завтра. Офис на 55-м этаже Всемирного торгового центра One WTC открывал завораживающий вид на ночной Манхэттен. Миллиарды огней, похожие на россыпь бриллиантов. Она сделала глоток остывшего кофе и потерла глаза. Еще пара часов, и домой, в свою маленькую студию в Бруклине.

Она как раз заканчивала рендеринг проекта, когда за окном что-то вспыхнуло. Это была не молния. Это было так, словно в сотне метров от ее окна родилось новое, миниатюрное солнце. Свет был не желтым и не белым. Он был невыносимо чистым, платиновым, и он залил собой все, заставляя тени исчезнуть. Инстинктивно она зажмурилась и отшатнулась от окна.

Это ее спасло от мгновенной слепоты. Через долю секунды, в полной тишине, по стеклу ее панорамного окна пошла сетка трещин. Ей показалось, что она увидела, как шпиль Эмпайр-стейт-билдинга, находившийся в нескольких милях, просто испарился в этом свете. Небоскребы вокруг начали плавиться, как восковые свечи.

А потом пришла ударная волна.

Звука не было. Был удар. Абсолютный, всесокрушающий удар, который вдавил воздух ей в легкие. Стена из армированного стекла вылетела внутрь, превратившись в облако микроскопических игл. Тело подбросило и швырнуло через весь офис. Она ударилась о бетонную стену и рухнула на пол. Вокруг скрежетал металл, лопался бетон. Здание, символ несгибаемости Америки, начало складываться, как карточный домик.

Лежа на полу, среди обломков мебели и гипсокартона, она чувствовала, как пол уходит у нее из-под ног. Девушка не ощущала боли. Только оглушительный шум в ушах и жар, который проникал, казалось, сквозь стены. Последней мыслью была не семья, не любимый человек, а простая, детская обида. «Я ведь даже не закончила проект… За что?..»

Она не услышала, как через мгновение ее вместе с десятками тысяч тонн стали и бетона поглотил огненный шар, поднимающийся над Манхэттеном. Для нее, как и для восьми миллионов других жителей Нью-Йорка, все просто закончилось.

Москва, Россия. 05:06 по московскому времени.

Анна Петровна, 72-летняя пенсионерка, бывшая учительница русского языка и литературы, тащила за руку своего восьмилетнего внука Мишу. Оглушительно выли сирены. Толпа несла их по переходу к станции метро «Маяковская». Люди кричали, плакали, давили друг друга. Миша споткнулся, и Анна Петровна с нечеловеческой силой дернула его на себя, прижав к пальто.

— Держись, внучек, держись крепче! — кричала она, пытаясь перекричать вой сирен и панику. — Сейчас спустимся, и все будет хорошо.

Они были уже у эскалатора, когда наверху, над их головами, вспыхнуло второе солнце. Никто в метро этого не увидел. Они лишь почувствовали. Сначала, мощнейший, низкочастотный гул, от которого заложило уши. Потом станцию тряхнуло так, что люди посыпались с эскалатора, как горох. С потолка осыпалась штукатурка, лампы заморгали и погасли. Станция погрузилась в кромешную тьму, нарушаемую лишь светом экранов мобильных телефонов и криками ужаса.

Анна Петровна упала, но Мишу не отпустила. Она закрыла его своим телом.

— Не бойся, Мишенька, это просто свет выключили, — шептала она, хотя ее собственное сердце готово было вырваться из груди.

И тут они услышали новый звук. Звук, который не спутаешь ни с чем. Рев и скрежет рвущегося металла. Своды станции, шедевр сталинской архитектуры, не выдержали. Огромные куски бетона и мрамора начали рушиться вниз, на перрон, давя людей. Сверху, из проломов, хлынул нестерпимый жар.

А затем из тоннеля, со стороны «Тверской», пошла вода. Не просто вода. Кипящий поток, смешанный с грязью и обломками. Прорвало коммуникации, а ударная волна гнала эту массу вперед.

Анна Петровна поняла, что это конец. Она крепче обняла внука, который уже не плакал, а просто дрожал всем телом.

— Простите нас, дети… — прошептала она в его светлые волосы. — Но не прощайте этих ублюдков, что сидят в своих норах и решают, кому из вас жить. Прокляты будьте! Прокляты навеки!

Кипящий поток накрыл их через секунду. Московское метро, величайшее бомбоубежище мира, стало братской могилой для миллионов.

Несбывшиеся планы. Варшава, Польша.

Кася Новак сидела с друзьями в круглосуточном баре в центре города, празднуя сданную сессию. Они смеялись, строили планы на летнюю поездку в Хорватию. Война? Да, они читали новости, видели тревожные заголовки. Но это было где-то там, далеко. В мире больших политиков, а не в их мире, где главной проблемой являлся выбор между латте и капучино.

— За нас! — поднял бокал ее друг Павел. — Чтобы все наши мечты сбылись!

И в этот момент город за окном исчез.

Они не успели ничего понять. Просто за окном стало нестерпимо ярко. Яркость была такой силы, что Кася увидела кости своей руки, которую она поднесла к лицу. Это было последнее, что она увидела вообще в своей короткой жизни.

Воздушный взрыв мощностью 500 килотонн над Дворцом культуры и науки превратил исторический центр Варшавы в эпицентр ада. Стена бара вылетела внутрь, превратившись в шрапнель. Ударная волна сбросила людей со стульев, как кукол. Огненный вихрь, пришедший следом, слизал с улиц все, что уцелело. Мечты Каси и ее друзей, их планы на Хорватию, их смех, все обратилось в пепел за одну секунду.

Последняя смена. Бербанк, Калифорния, США.

Офицер полиции Эрик Келли устало потер глаза и сделал большой глоток горячего кофе. Ночная смена в Бербанке, пригороде Лос-Анджелеса, обычно была спокойной, и этот вечер не был исключением. Он только что вышел из круглосуточной кофейни с бумажным пакетом, в котором лежали два глазированных пончика, и своим спасительным напитком. Улица была почти пуста. Лишь изредка проезжали машины, а неоновые вывески баров и магазинов лениво моргали в теплой калифорнийской ночи. Он откинулся на капот своего патрульного «Форда», желая насладиться моментом тишины перед тем, как продолжить патрулирование.

Мужчина как раз собирался откусить пончик, когда заметил в небе на юге, над далеким центром Лос-Анджелеса, странный огонек. Это явно не был самолет или вертолет. Это была яркая, стремительно падающая звезда, которая, однако, не сгорала, а становилась все ярче и ярче, будто раскаленный добела кусок металла. Он замер с пончиком в руке, пытаясь понять, что это, метеорит?

И тут эта «звезда» взорвалась.

Вначале не было ни звука, ни грохота. Просто вспышка. Невыносимо яркая, безмолвная вспышка, которая на мгновение превратила ночь в день. День, в котором не было цветов. Только ослепительный белый свет и резкие черные тени. На долю секунды Эрик увидел силуэты далеких небоскребов Даунтауна, будто на рентгеновском снимке, и сразу за ними… Над ними, начал распускаться чудовищный, огненный цветок. Он рос, клубился, превращаясь в гигантский гриб, подсвеченный изнутри адским пламенем. Зрелище было настолько величественным и ужасающим, что полицейский просто стоял с открытым ртом, не в силах поверить своим глазам.

Безмолвие длилось секунд двадцать, может, тридцать. А потом пришел звук. Сначала, низкий, утробный гул, от которого завибрировала земля под ногами. А затем, оглушительный рев, будто сотня реактивных самолетов одновременно прорвала звуковой барьер прямо у него над ухом. Следом ударила ударная волна. Это был не ветер, а плотный удар сжатого воздуха. Он с силой швырнул Эрика на капот машины, а затем выбил стекла в витрине кофейни позади него, заставив завыть десятки автомобильных сигнализаций.

И тогда начался хаос. Двери домов и баров распахнулись, на улицу высыпали кричащие люди. Лица их были искажены животным ужасом.

— Что это было, Боже мой, что это?! — кричала женщина, выбежавшая из бара.

— Это бомба! На нас сбросили бомбу! — вопил мужчина, пытаясь завести свою машину.

Началась паника. Люди бежали. Бежали бесцельно, просто прочь от огненного гриба на горизонте. Десятки людей, выбежавших на проезжую часть, создали давку. Водители, в панике ударив по газам, начали врезаться друг в друга. Раздался скрежет металла, звон бьющегося стекла. Крики ужаса, плач детей, вой сигнализаций, все это смешалось в какофонию конца света.

Эрик, оглушенный, пришел в себя. Инстинкт полицейского на мгновение уступил инстинкту мужа. Бренда! Его жена! Он выхватил из кармана мобильный телефон. Экран был мертв и в трещинах. Видимо, от удара, смартфон повредился. Связи больше не было.

«Кто? — пронеслось у него в голове, пока он смотрел на обезумевшую толпу. — Кто это сделал? Русские, с их огромными ракетами? Китайцы? Или это Иран… Месть, о которой они так долго говорили?»

Но у него не было времени на размышления. Он должен был добраться до Бренды. Их дом находился всего в паре миль отсюда. Он прыгнул в свой патрульный автомобиль. Двигатель завелся с пол-оборота. Он попытался выехать на бульвар, но было уже поздно. Улица превратилась в непроходимую пробку из брошенных и столкнувшихся машин. Келли был в ловушке.

Мужчина ударил кулаком по рулю, чувствуя, как бессильная ярость и страх душат его. Он посмотрел на огненный гриб, который все еще рос над городом. И в этот момент он поднял голову выше и увидел в ночном небе еще одну падающую звезду. Такую же, как и первая. Но эта была гораздо ближе. И падала она прямо на них.

У него хватило времени лишь на одну мысль, на одно имя: «Бренда…»

Секунду спустя пригород Бербанк, со всеми его паникующими жителями, столкнувшимися машинами и остывающим кофе офицера Келли, был накрыт вторым взрывом. На этот раз вспышка была не далекой. Она была везде. Она была последним, что он увидел, прежде чем он, его машина и весь его мир превратились в ослепительный, сжигающий все на своем пути свет.

Падение Альбиона. Лондон, Великобритания.

Дэвид Томпсон, машинист лондонского метро, выбежал из своей квартиры в районе Брикстон, подхватив на руки шестилетнюю дочь Эмили. Его жена Барбара бежала следом с двумя рюкзаками, в которые она в панике сбросила документы, воду и аптечку. Все ядерные державы, Великобритания, США, Китай, Франция и Россия, обменивались ударами. Британские ракеты Trident II с подводной лодки класса «Vanguard» уже летели к Уралу. А к ним летел ответ.

— В метро! Быстрее! — кричал Дэвид, проталкиваясь сквозь обезумевшую толпу.

Улицы Лондона погрузились в хаос. Брошенные машины, вой сирен, крики. Но небо было ясным и безмятежным.

Они почти добежали до входа на станцию, когда небо на севере, над центром города, изменило цвет. Оно стало ослепительно белым.

Ракета Р-30 «Булава», запущенная с подводного крейсера проекта 955А «Борей-А» где-то в Баренцевом море, доставила свой смертоносный груз. Воздушный взрыв мощностью в 500 килотонн произошел прямо над Трафальгарской площадью.

Дэвид инстинктивно закрыл дочь своим телом и упал на землю. Вспышка была такой яркой, что он почувствовал, как жар проникает сквозь его одежду, опаляя кожу на спине. Он услышал короткий, испуганный вскрик Эмили.

В абсолютной тишине мужчина поднял голову и увидел нечто невообразимое. Биг-Бен, символ Лондона, просто испарился в огненном шаре. Здание Парламента, Вестминстерское аббатство, Букингемский дворец, все, что составляло сердце Британской империи, было стерто в пыль за одно мгновение.

А потом пришел звук. И ветер.

Это был не просто ветер. Это была стена сжатого воздуха, несущаяся со скоростью сотен километров в час. Она подняла Дэвида и его дочь в воздух, как пушинки. Последнее, что он почувствовал, это как его тело ударилось о стену здания, и наступила темнота.

Барбару, бежавшую в нескольких метрах позади, ударная волна просто разорвала на части.

Лондон, город, переживший чуму, великий пожар и римлян, перестал существовать за сорок секунд. Туманный Альбион погрузился в радиактивный туман, из которого уже не было выхода.

Зрители в раю. Пляж Копакабана, Рио-де-Жанейро, Бразилия.

Солнце стояло в зените, превращая песок Копакабаны в раскаленное золото. Воздух наполнялся соленым бризом, криками продавцов, предлагающих холодную кокосовую воду и кайпиринью, и пульсирующим ритмом босса-новы, доносившимся из пляжных киосков-барракас для туристов. Тысячи тел, идеальных, загорелых, полных жизни, покрывали пляж, создавая яркую мозаику на фоне бирюзового океана и величественного силуэта Сахарной головы. Это был обычный, идеальный день в Рио-де-Жанейро, в городе, который, казалось, был застрахован от мировых проблем самой своей сутью.

Лукас вышел из прохладных волн, отряхивая с волос капли воды. Его девушка, Лавиния, семнадцати лет, лежала на ярком пляжном платке-канге. Её бронзовая кожа в крошечном бикини, казалось, впитывала в себя всю энергию бразильского солнца. Он улыбнулся. В этом был весь их мир, простой, чувственный и прекрасный.

— Лукас! Vem aqui, r;pido! (Иди сюда, быстро!) — крикнула Лавиния.

Голос подруги был странным, напряженным. Улыбка сползла с его лица. Он спешно подошел, и она, приподнявшись на локте, протянула ему свой смартфон.

— Olha isso… (Посмотри на это…) — прошептала она.

Лицо девушки было белым, как песок под ней.

— Что там?

Парень взял телефон. Экран был заполнен хаотичной лентой коротких, обрывающихся видео. Без комментариев, без объяснений. Просто бесконечный поток ужаса, снятого на мобильные телефоны по всему миру. Было не понятно, как и каким образом они вообще попали в сеть.

Первое видео, явно прямой эфир. Вид из окна небоскреба в Бруклине. На горизонте Манхэттен. Внезапно беззвучная, нестерпимо яркая вспышка. Камера дергается. Женский голос за кадром срывается на крик:

— Oh my God! Oh my God!

Начинает расти огненный гриб. Видео обрывается.

Лукас инстинктивно пролистывает дальше, чувствуя, как сильнее начинает биться сердце.

Следующий ролик. Видеорегистратор из машины, несущейся по шоссе где-то под Санкт-Петербургом, в России. Серое утро. Небо на горизонте озаряется жутким, пульсирующим светом. Вдоль дороги бегут люди. Машину трясет, на лобовом стекле появляется трещина. Помехи. Конец записи.

Он смотрит на Лавинию. Она смотрит на него широко раскрытыми, испуганными глазами. Вокруг них на пляже происходит то же самое. Музыка стихла. Смех умолк. Люди сбивались в небольшие группы, вглядываясь в экраны своих телефонов. Веселый, беззаботный гул Копакабаны сменился гнетущей тишиной, нарушаемой лишь испуганным шепотом и шумом прибоя.

Лукас снова смотрит на экран, опускаясь на колени.

Париж. Кто-то снимает издали с высокого этажа. В кадре Эйфелева башня. Внезапно за ней происходит вспышка, на мгновение превращая башню в черный силуэт на фоне нового солнца. Металлическая конструкция, кажется, начинает плавиться и испаряться. Мужской крик на французском:

— Mon Dieu! C’est pas possible! (Боже мой! Это невозможно!)

Камера падает.

Чикаго. Видео из парка Миллениум. Знаменитая скульптура «Облачные врата», которую все называют «Бобом», отражает искаженное, пылающее небо. Камера задирается вверх и ловит несколько огненных полос, входящих в атмосферу. Десятки полос. Крики. Видео обрывается за секунду до удара где-то вдали, у горизонта.

Норвегия. Совершенно другая картина. Тихая деревня у фьорда. Вода в заливе вдруг начинает стремительно уходить от берега, обнажая дно. Кто-то за кадром кричит на норвежском:

— Til fjells! L;p! (В горы! Бегите!)

Камера разворачивается и показывает на горизонте темную стену воды, которая несется к берегу.

Лукас отдал телефон Лавинии. Его руки дрожали. Он обвел взглядом пляж. Рай превратился в зал ожидания апокалипсиса. Тысячи людей, отрезанных от мира, стали безмолвными зрителями его гибели, транслируемой в прямом эфире на маленьких экранах.

— Просто безумие какое-то.

Солнце начало садиться, окрашивая небо в невероятно красивые оттенки розового и оранжевого. Но эта красота теперь казалась кощунственной.

— Их, их больше нет? — тихо спросила Лавиния, обнимая себя за плечи, хотя жара не спала. — Нью-Йорка, Парижа, Москвы…

Перед глазами всё ещё стояли различные ужасные картины. Мир обезумел. Удары Индии и Пакистана, России и США…

— Я не знаю, детка, — так же тихо ответил Лукас, глядя на идеальную линию горизонта. — Кажется, да.

Они молчали несколько минут, слушая, как волны равнодушно набегают на берег. Рай вокруг них никуда не делся. Океан был теплым, песок мягким. Но они вдруг почувствовали себя бесконечно одинокими и уязвимыми.

— А что теперь будет с нами? — прошептала девушка. — С Бразилией? Нас ведь не бомбили…

Лукас посмотрел на нее. Он хотел сказать что-то ободряющее, но слова застряли в горле. Он понимал, что бомбы были лишь началом. Теперь придет все остальное. Ядерная зима, которая возможно убьет урожаи в их стране. Крах мировой торговли, который превратит их экономику в ничто. Миллионы беженцев, которые хлынут на юг, спасаясь от радиации. Болезни, голод, хаос.

Бомбы не упали на Рио. Но мир, в котором существовал их прекрасный, беззаботный город, только что умер. И они, зрители в раю, остались сидеть на его теплых руинах, с ужасом ожидая, когда холодный ветер из мертвых стран доберется и до них.

Молодожёны. Санта-Моника, Калифорния.

Мария и Карлос Рамирес сидели на скамейке на пирсе Санта-Моники. Они только что поженились. Легкий бриз с океана трепал ее волосы. Играла тихая музыка из соседнего ресторана. В небе уже не было самолетов. После первых сообщений о взрывах в Лос-Анджелесе все полеты отменили. Но океан был спокоен и вечен.

— Мне страшно, Карлос, — прошептала Мария, кладя голову ему на плечо.

— Не бойся, милая. Мы вместе, — ответил он, хотя у самого внутри все сжималось от холода.

Внезапно они заметили странное. Вода начала уходить от берега. Быстро, неестественно быстро. Океан отступал, обнажая дно на сотни метров. Аттракционы на пирсе замерли, музыка стихла. Люди на берегу с недоумением смотрели на это явление. Кто-то даже пошел по мокрому песку, собирая ракушки.

— Что это? — спросила Мария.

Карлос, выросший на побережье, знал, что это значит. Он видел такое в документальных фильмах про землетрясения.

— Бежим! — крикнул он, хватая супругу за руку. — Быстрее, наверх! В город!

Но было уже поздно.

На горизонте, там, где только что была ровная гладь воды, начала расти темная стена. Она росла с ужасающей скоростью, закрывая собой звезды. Это не была обычная волна. Это была гора воды высотой в тридцать метров, которая неслась к берегу с ревом раненого зверя.

На пирсе началась паника. Люди кричали, бежали, падали. Карлос и Мария бежали вместе со всеми, но они были в самом конце пирса. У них не было шансов.

Волна ударила в пирс с чудовищной силой. Деревянный настил и стальные опоры треснули, как спички. Карлос крепко обнял Марию, пытаясь закрыть ее своим телом. Последнее, что он увидел, так это черная, ревущая стена воды, обрушившаяся на них.

Их смыло вместе с тысячами других людей, вместе с машинами, домами, надеждами. Океан, который они так любили, стал их могилой. «Посейдон» выполнил свою задачу. Он не просто разрушил. Он смыл цивилизацию.

А выжившие проклинали их всех. Фермер из Монтаны, если ему посчастливилось уцелеть в радиоактивном аду, проклинал тех, кто превратил его поля в стартовую площадку для конца света. Мать в руинах Екатеринбурга, баюкающая мертвого ребенка, проклинала тех, кто не смог договориться. Солдат в оплавленном танке под Варшавой, умирая от лучевой болезни, проклинал генералов, пославших его сюда.

В бункерах Орлов, Джонс, смотрели на карты, усеянные метками ударов. Для них это были стратегические цели, пораженные с заданной эффективностью. Они говорили о процентах уничтожения, о радиологической обстановке, о сохранении командной структуры.

Они не слышали предсмертного шепота учительницы в затопленном метро. Не видели ужаса в глазах дизайнера за мгновение до того, как ее офис перестал существовать. Не чувствовали отчаяния молодоженов, которых поглотила рукотворная волна.

Они выиграли свою войну. Войну на картах. И проиграли мир. Навсегда. На руинах старой цивилизации, под пепельным небом нарождающейся ядерной зимы, эхом звучал безмолвный крик сотен миллионов убитых. И крик этот был не о мести. Он был о чудовищной, непоправимой глупости.