Глава 4

ГЛАВА 4.
Пустота.

Собрание закончилось. Участники его неспешно двинулись гуртом до выхода и далее по переходам огромного здания института. Разбегаться в разные стороны сразу не стали, так как можно сказать подружились, а не напитались к друг другу враждой, да недомолвками, что порою случается. Не наш случай.

- А как определить, брат, осознан, допустим, человек или нет? - опять затронул зацепившую его тему Платон, обращаясь при этом к шагающему неподалёку от него Дмитрию Махову.

- А, это просто,  - просто отвечает ему Махов. - Он, этот осознанный человек, должен уметь остановиться и молча смотреть на тебя, например... Заткнуться, короче, и помолчать. Да, и он должен уметь грустить. Как будто не сложно, но это только на первый взгляд, согласись.

- Конечно, соглашаюсь, - охотно соглашается Платон. - Это всё? Или может что-то ещё? И почему таки так? Если можно, пошире, Дима. Я, кстати, в ближайшие минут 10 совершенно свободен пока мы с вами таки выберемся из этого чертога науки имени 3 цифры.

(прим.: имеется в виду - Третий институт цифры имени Георгия Маковкина)

- Ну, конечно, да, Платон. Конечно я поясню. Отчего же я должен всякое такое важное держать в себе. Буду рад поделиться своими соображениями на сей счёт, - чувствовалось, что Махов любил "слово", а "слово" любило Махова. - Неосознанный же человек, как будто спит, понимаешь, брат. Спит.

- А это что, извиняюсь? То есть, спать это плохо? - сразу переспрашивает Шелепихин, пока разговор не ушёл далеко от текущего места.
- Это ни плохо, ни хорошо, Платон. Это никак. Пустота, - легко отвечает на непростой вопрос Дмитрий Иванович. - Пусто, значит, ничего.  В этом нет ничего. Ни хорошего ни плохого.

- А нам то что, допустим? - в свою очередь предположил Платон. - Ну, допустим, спит кто-то и вроде как пускай спит себе на здоровье.

- Ну, да, - соглашается Махов, - только вот с ним (с таким), например, мне кажется, нет смысла разговаривать. Они тебя не услышат. Понимаешь?

- А мы то есть с вами, Дмитрий Иванович, получается не спим? - в меру радуется своей догадке Шелепихин. - Раз об этом, то есть, разговариваем.

- А хрен его знает, Платон. Может и спим. Это проблема общая, - не спешит разделять его радость Махов. - Понимаешь ли, спящие люди могут творить ужасные вещи, и только хотя бы потому, что они не осознают того,  что делают. И ещё не значит, что если ты ещё ничего такого "ужасного" не наделал, значит ты не "спишь". Может ещё не успел просто.

- Да, согласен. Во сне мы можем набедокурить ещё как. И это будет казаться нам нормальным, - грустно так осознаёт вслух жестокую прозу жизни Платон. - А можно ли как-то тогда кого разбудить, Дима? Ты как думаешь?

- Нет, думаю, это не возможно! - Дмитрий Иванович категорично резанул ладонью воздух прямо перед носом у Шелепихина. - Этот сон ничем не пробить. Всё, что ты делаешь, будет лишь частью сна. Это сложный вопрос. Остаётся только ждать, что пробуждение придёт само.

- Как же тогда понять - спишь ты или нет? Проснулся или нет? - легонько посетовал на жизнь Платон.

- Никак. На самом деле нет никакого способа это узнать, - вновь неумолимо категоричен Махов. - Я тебя обманул насчёт такой возможности вначале. Мы не можем вообще ничего знать, мы можем только предполагать... Но, наверное, можно понять по тем ужасным вещам, на которые мы люди способны. Я имею в виду, что всякие гадости можно творить только во сне, ты меня понимаешь? Осознанность же - единственный способ это остановить. Осознать, что ты спишь. Но только просыпаться, уверен, будет больно.

- Ну, то есть, выход есть? - остановившись сам и остановив своей рукой Махова с надеждой в голосе вопрошает весь мир вокруг себя и конкретно своего собеседника Платон.

- Нет, Плат, выхода нет! - Дмитрий Иванович отводит от себя руку Платона, давая тем самым понять, что торг здесь не уместен. - Вот, например, сделаешь что-нибудь, а потом не помнишь как ты это сделал, как будто это кто-то другой. Вот это оно.

- Так если всё так, как ты, Дима, говоришь, о чём тогда с нами может говорить она? Чёрная дыра, - Шелепихин не то, чтобы у кого-то спрашивал, нет, он, вроде как говорил вслух сам с собой, имея между тем неподалёку от себя готового его выслушать, а может даже и поддержать собеседника в лице товарища Махова.

- Может в её силах нас разбудить, - откуда-то из небытия появляется в происходящей драме дискуссии Григорий Светович Трещёв. - Она же самый сильный объект из всех известных человечеству во вселенной.

- А чем плохо спать? Ну, да, мы люди часто... Наверное, всё таки, вынужденно жестоки, - попытался принять точку зрения "другой стороны" Платон, - но, если такова реальность, нужно ли пытаться искать что-то ещё?

- Плохо? - паррирует Махов, возбуждено глотая ртом воздух. - Нет. Сон это пустота. Быть или не быть. Вот в чём вопрос. Это как неудавшийся эксперимент. Как никакой результат. Это не плохо - это ужасно! Что смею утверждать, как учёный. Страшно быть пустотой. Или признаться себе, что ты ничто. Пыль. Не хочется быть пустотой... Но, если она, чёрная дыра хочет с нами поговорить, значит может мы всё-таки есть...

- То есть ты, Дима, считаешь, что можешь выбирать, быть или не быть? - опять появляется в поле зрения Григорий,  - что это, то есть, не данность, а наш с вами выбор?

- Не совсем так, Григорий, - сразу отвечает Махов. - Думаю первично "желание". Хочу, значит, буду. Сначала возникает желание потом данность. Если ты не хочешь, значит тебя и нет. Желание первично, вот что я хочу сказать. Может ли оно, желание, нас разбудить? Наверное, да. Наверное... Или предложить тебе новый сон, который ты будешь считать явью. Скорее даже так, потому что мы склонны всегда наступать на одни и те же грабли.

На сём моменте группа внимающих монологу Дмитрия Ивановича не сговариваясь останавливается, буквально уперевшись в спины идущих спереди них Булатова, Колчева и Стукалина. Те же инстинктивно застыли благополучно добравшись до величественного вестибюля, знаменующего своим торжественным убранством победу науки и человеческого гения над безразличием, ленью и дремучей необразованностью. Далее на маршруте был только выход на улицу и по домам.

- Но, одного желания не достаточно, - как ни в чём ни бывало продолжил Махов сразу найдя взглядом своих прежних слушателей. - Нужно избавиться от страха за свою жизнь и уметь легко принимать сложные решения. Страх надёжно охраняет пустоту. Его смысл не в том, что он пугает нас, а в том, что он наполняет её мнимой ценностю и важностью для нас. И только перешагнув через него мы можем почувствовать силу бытия.

К декларирующему научные сущности оратору в лице товарища Махова торопливо подходят не успевшие к началу его выступления Булатов, Колчев и Стукалин. По их лицам легко читается искреннее сожаление, что они наверняка пропустили много интересного, но хотели бы это как-то и если можно исправить.

- Чем отличается сон? - спросил и у них тоже пылающий в кураже озарения Дмитрий Иванович. - Во сне у тебя нет сомнений ни в чём. И это даёт тебе некую мнимую опору. Когда же ты просыпаешься, твоё "знаю" изменяется на "предполагаю" и ты как бы повисаешь в пространстве, что кажется тебе совершенно неприемлемым, а потому ты и не хочешь просыпаться. Ты не можешь понять, что отсутствие опоры и есть "полёт", воспетый и лелеемый нами в песнях, стихах и мечтах.

- Да вы романтик, Дмитрий Иванович! - улыбается Булатов. - Интересно говорите, но пора расходиться. Ребята всем до встречи через неделю. Точное время ближе к делу.

Дмитрий Иванович одно слово, что учёный, а фразу "по домам" понимает с полуслова. Потому мигом перестаёт болтать языком и начинает активно со всеми прощаться. Цепная реакция рукопожатий практически нелокально и одномоментно волной пробегает по всем  присутствующим.

В моменте вся честная компания выкатывается через парадные двери на улицу и тянется в разные стороны.

- А вот и она! - радуется Платон. - Пустота.