Уточка

   Чем дольше живу, тем чаще думаю о своей смерти. Хорошо бы встретить её внезапно, на взлёте светлых чувств! Тогда не страшна она – легка. Но неисповедимы пути Господни, и в будущее, как ни тщись, не заглянешь…

   Павел Ильич Тихонов или Пал Ильич, как мы, соседи и знакомые, по-свойски его звали, за десять лет точно предсказал свою смерть в семьдесят три года. И я был свидетелем того предсказания, которое, беспечно тогда, счёл пустой болтовнёй. Наши квартиры находились на одной лестничной площадке второго этажа. И с Пал Ильичом и его женой – миловидной, очень доброй бабой Надей я здорово, почти по-родственному, дружил.

   Пал Ильич был большим любителем борща своего приготовления, рыбы «в любом виде» и «Василия Тёркина», которого шпарил наизусть, приняв на грудь в задушевной компании. Борщ, которым частенько меня угощал, он и правда варил всегда отменный – ложка стояла – с фасолью, замоченной с вечера, и двумя «противотанковыми» из-под шампанского домашнего томата на пятилитровую кастрюлю.
 
   В Великую Отечественную, когда воевал он на Карельском фронте, довелось ему служить поваром полевой кухни, а затем, после обучения в боевых условиях, – командиром орудийного расчёта «Катюши». Редкое такое сочетание военных специальностей, видимо, и породило у него тягу к поэзии. По его словам, в часы затишья и по ночам он стал писать стихи, которые печатали во фронтовой газете. Стихи те Пал Ильич уже не помнил. Зато Александра Трифоновича шибко уважал и по памяти мог прочесть большие куски из «Тёркина». Приятели-собутыльники, развлечения ради, нередко подначивали его:
   – Пал Ильич, а Твардовского?..
   И тогда он, если был в хорошем настроении и компании симпатизировал, сходу войдя в образ, вставал и, энергично жестикулируя, начинал: «Только взял боец трёхрядку»…
   Кстати, и с гармонью Павел Ильич управлялся неслабо, от души наяривая по праздникам за столом.

   – Пал Ильич, ты хоть одного фрица за всю войну завалил? – спросил я как-то его.
   – А то! И не одного. «Катюша»-то – дура! Но это ж – не в рукопашную. Нос к носу – такого не было. А вот свинью самолично однажды зарезал! В деревне у брата Мишки его соседка как-то попросила – за четверть самогона. Брат – ни в какую, хоть и сам поросят держал, а резали мужики – со стороны. А я (четверть на халяву!..) опрокинул стакан, свинье в корыто с комбикормом с литр подмешал. Свинья похлебала, захрюкала, по базку заметалась и в говно своё – копыта кверху – улеглась, довольная. Тут-то я ей – хрясь тесаком по горлу!..

   Работал Пал Ильич в «Сельхозтехнике» мастером по обслуживанию холодильных установок на фермах. А выйдя на пенсию, занялся ремонтом и заправкой фреоном бытовых холодильников. Клиентов у него хватало, поэтому приобрёл он вскоре подержанный «Жабчик» – автомобиль ЗАЗ-968. И с тех пор до самой смерти маялся с ним, пропадая в гараже, который из листового шифера построил под окном моей квартиры. Естественно, я стал постоянным свидетелем его бесконечной возни с ушатанной колымагой. Очередной (какие-то неполадки с двигателем), с кряхтением и перекурами, ремонт почти всегда заканчивался рёвом наконец-то заведённого мотора, густым дымом из распахнутых ворот, гордым выездом со двора на улицу – с последующей вскоре буксировкой заглохшего «ЗАЗа» в гараж случайным автодоброхотом…
 
   С расстройства, Павел Ильич по такому случаю уходил на неделю в «контролируемый запой». «Контролируемый» потому, что на запой  он поначалу зарабатывал, уходя с объёмным портфелем инструментов на шабашку. Слава о нём, как о недорогом, но хорошем мастере, всегда впрок обеспечивала его заказами. С шабашки, Ильич, таясь от бабы Нади, нырял в гараж с литром водки и жменей солёной кильки, купленной попутно на базаре. Но порой бабе Наде удавалось его подкараулить. И тогда весь двор слышал их разборки о том, сколько надо «отдать в семью», а сколько оставить на пьянку… Однако пенсия Ильича была целиком в её руках, из которой она и выделяла ему на курево, запчасти и фреон.

   Запои Павла Ильича – отдельная тема. В «святых» 90-х, когда в пьяном угаре утопала вся Россия, его нахлебниками были почти все колдыри нашего микрорайона. С утра сторожили они его. И когда Ильич спускался в гараж на опохмел, вереница страждущих поочерёдно подтягивалась туда за своей дозой. И он, широкая душа, никому не отказывал. Колдыри в гараже не задерживались. Хватанув стопку-другую, расползались, как тараканы. Иногда, по хорошей погоде и, будучи не на дежурстве, заглядывал в гараж и я. И тогда, сперва приняв «по чуть-чуть» почти без закуси, на пару часов засиживался у Ильича за беседой. Как правило, опустошив бутылку, хорошо поддатые, затем мы перебирались на лавочку у подъезда, откуда баба Надя, выглянув в окно, по квартирам нас и разгоняла.
 
    Однако случались у упрямого «Запора» и «периоды просветления». И тогда Павел Ильич, не опохмеляясь, бросал пить и устремлялся на нём на рыбалку или охоту. Надо сказать, и в том, и в другом он был неудачлив. Редко, когда приезжал с ведром рыбы или подстреленной дичью. Но уж если ему везло с добычей, на целую неделю хватало  рыбацких и охотничьих рассказов! Вся наша округа знала, какого ушлого зайца он подстрелил или во-от такую щучку подсёк.

   Я несколько раз ездил с Ильичом на рыбалку, а также – за дикорастущей в лесополосе тютиной, тёрном и лечебными травами для бабы Нади. И почти всегда эти поездки обходились без приключений – «Жабчик» не подводил. Но однажды на нём – на дальний пруд мы поехали втроём с нашим соседом Николаем. То было его, особенное, мало кому известное место. Вот он нас с Пал Ильичом и сблатовал. Утром Николай, хозяйственный, хлопотливый мужик, на своей «Ладе» съездил на пруд, разбросал прикорм, там же на берегу накопал червей, а дома намешал тесто с ванилью. Летним долгим вечером, на берегу пруда с удочками стояли мы рядом, наживка – черви и тесто – были общие. И что же вы думаете?.. Николай тягал одну за одной и часа за два наполнил ведёрный садок. Пал Ильич подцепил неплохого окуня и трёх средних карасиков, а я – так вообще парочку какой-то мелочи, которую сразу бросил в воду. Вот вам и везение!

   На обратном пути, едва выехали мы с просёлка на трассу, «Запорожец» заглох. До сумерек пытались мы поддать ему – с толкача, протирали  и меняли свечи. Наконец, подсадили аккумулятор, но сволочной драндулет так и не завёлся. С обочины, пришлось проситься на буксир. И уже дома, в темноте, затолкав машину в гараж, сняли стресс, сбегав за «самопалом» «на хату». Закуска – сало, зелёный лучок, вишня с ближайшего дерева на газете, а также «запасной» непочатый пузырь со стопками так и остались на капоте злополучной тачки, когда мы разошлись.
 
   Я тогда подрабатывал к пенсии сторожем Отдела вневедомственной охраны. На следующее утро, рано, выхожу из дома на дежурство, а Пал Ильич, подложив две ладошки под голову, мирно посапывает на травке у подъезда. Еле добудился его! Ночью вышел он – добавить, да так до дома и не дошёл – прилёг на лавочку и свалился. Впрочем, мужик закалённый, он, бывало, и зимой по пьянке, с приоткрытой створкой ворот, кемарил на низенькой самодельной скамеечке в гараже, прислонясь к своему «Запорожцу».
 
   В тот роковой день начала сентября Павел Ильич вот уж неделю находился в «завязке». И, пожелав отрадно отметить это событие, с утра пошёл с ружьишком на охоту к недалёкому, давно закрытому песчаному карьеру. Там, на дне выработки, окружённое по склонам, поросшими сиренью, волчьей ягодой и ивами, располагалось чистое озерцо с уютным пляжем. А на мелководье, в проплешинах меж зарослей куги, с весны до осени, хоронились дикие утки. Когда же пляж был пуст (что в купальный сезон случалось редко), утки выплывали на чистую воду. Вот Павел Ильич и решил их там, на безлюдье, подстеречь у сентябрьской непрогретой воды…

   Как это произошло, свидетель тому Небо. О смерти Павла Ильича я узнал вечером от бабы Нади, когда, по какому-то делу, зашёл к ней. Плача навзрыд, но (вот характер!), не переставая при этом закатывать банки с яблочным компотом, она сказала, что час назад ей сообщили, что Ильича нашли в карьере на озере. Нашли после полудня какие-то пацаны, которые на велосипедах спустились на пляж. По их словам, Павел Ильич навзничь лежал на песке у самой воды в одних трусах с подстреленной уткой, зажатой за шею в кулаке.
 
   «Подстрелил уточку над озером, сгоряча полез за ней в холодную воду, вот сердце и не выдержало. Это потому, что трезвый был. А пьяному – что… море по колено!» – после рассудили мы. Патронташа и ружья рядом не было, только одежда. Менты, было, завели уголовное дело, долго искали ружьё, да так и не нашли…

   Ехать в морг на опознание, обессилев от горя, баба Надя не смогла. Поехал я с Серёгой, нашим соседом по площадке. В ледяном, полутёмном, провонявшем карболкой, рвотным запахом разложения и нечистых тел, подвале Павел Ильич лежал один – в трусах, как его и нашли – с убитой уточкой на груди. Совсем, как живой, словно спал. И совсем живая, блаженная улыбка застыла на его губах!
 
   «А как же, – невольно подумал я тогда: такая удача – в кои-то веки, повезло на охоте, влёт уточку подстрелил!..» Мирно спящим, с этой его счастливой улыбкой, спустя два дня, мы Павла Ильича и похоронили…

7.10.2025 г.