К соседу. За яблоками

(фрагменты из повести "РЕПОРТАЖ С ТОГО СВЕТА")

"Ах, как годы летят! Как в степи поезда..."
Пели детишки в автобусе, что вез их вдоль морского побережья в Ригу из летнего лагеря деревушки Кийдева под Хаапсалу... И потом в нагретом солнцем и от долгого пути салоне старого "ЛАЗа" звучало:

"Самой верной любви Наступает конец,
Бесконечной тоски Протянулася пряжа...
Что мне делать с тобой, Ты скажи, наконец,
Где тебя отыскать, Дорогая пропажа?"

И так с песнями той поры мы ехали во взрослую жизнь, любившие и дружившие тогда всерьёз и почти как на веки, верующие во всё розовое, светлое и чистое...

Мы прибывали из нашего летнего лагеря под Хаапсалу в Таллин где-то к двадцатому августа. Готовились к первому сентября. Наивысшей точкой осенне-летнего равноденствия для нас были дни получения новой школьной формы, а в принципе, всего положенного детдомовцам обмундирования на новый учебный год. Нас в эти дни массово стригли. Некоторые из пацанов не по-детски рыдали, лишаясь летней лохматости и беспризорности. А меня прическа в то время никак не смущала, и я легко стригся на лысо, благо, зарастал очень быстро.

Но дни выдачи школьной формы, от маечек и трусов до зимних шапок и ботинок - это было нечто. Всё новенькое, хрустящее, ни разу никем не ношенное! И нигде, кроме как на складах промторга, не мятое. И это все  тоже имело свой запах. Как будто подарочный. Из картона, множества тканей, мягких еще никем не ношенных рубашек. А чего стоил запах кожи от этих самых новых ботиночек! Еще ни разу не вкушавших гуталина и таллинской слякоти.

Запах новых учебников, выдаваемых также в эти дни, впечатлял детишек гораздо меньше. Но на меня влиял еще с первого класса. Обалденно нравилось мне то, как пахли в то время книжки. А если еще в них имелось некоторое количество картинок - это уже просилось на осмысление и разглядывание. И лишь потом, через несколько месяцев позже, в пору однообразных унылых зимних уроков - содержание этих уже немало потрепанных учебников вдохновляло разве что на самодеятельное и тайное докрашивание или дорисовывание прежде интересных картинок простыми чернилами или синей пастой простой авторучки... Наверное, уже тогда мы томились по предстоящему лету.

...Единственное, что в эти волшебные дни отвлекало нас от школьных приготовлений - это тайные походы в Кадака, район частных домов. И там, за заборами, тяжелые под весом свежих плодов, нас поджидали сады. Кто-то сочинял, будто бы некоторые хозяева, в основном люди нордического характера, суровые эстонцы, наученные прежним горьким опытом, намеренно выставляли на гвоздях поверх досок колючую проволоку и по ней пускали электричество. Дабы вразумить нас, оголтелых детдомовцев, и хоть как-то пресечь наши злодейские набеги. Как бы то ни было, всё это нами успешно преодолевалось, а яблоками мы забивали себе запазухи, делились их изобилием с нашими девчонками и с кем попало. Они, эти сладкие и кислые, белые и розовые яблоки, бывало, ненароком или по небрежности утерянные, катались на всех четырех этажах по коридорам детдома и попадались под ноги в вестибюле Вильде, 90.

Чуть попозже, когда приходило время октябрьское и ноябрьское, то есть достаточно темное, точно такую же картину можно было наблюдать в детдомовских коридорах и в комнатах, но уже с конфетами. Мы прокладывали маршрут на известную таллинскую кондитерскую фабрику "Калев" - в темные и часто дождливые вечера мы перемахивали через высоченный забор из металлических прутьев, который там и до сих пор стоит, и там теперь департамент полиции. Но перемахивали уже с некоторыми уловками. Кому-то из нас поручалось отвлекать сторожа и его немецкую, приличного роста и рыка, овчарку. И этот смельчак специально лез нагло и чтобы его видел сторож с овчаркой, где-нибудь в противоположном углу территории фабрики. И тогда основная группа шпаны из "налётчиков" бесшумно и ловко устремлялась к высоким каменным ступенькам у самого парадного входа "Калева". Но именно там-то и стоял в ожидании вывоза на свалку огромный мусорный контейнер, помимо отходов из рабочих бытовок, наполненный слитками разнообразного шоколада,бракованных конфет, мармелада и прочих сладостей. И мы это тоже грузили себе за пазуху.

А как-то нам удалось вскрыть пару складов сего самого "Калева", за мелкими домами напротив  фабрики,не взирая на мощные прожектора, колючую проволоку по вдоль высоченного забора и особо черных и злых немецких овчарок. Эти склады стояли как раз подле платформы железнодорожной станции Тонди...

И уже поздним вечером у меня лично под кроватью в детдомовской комнате, как и у моего дружка по детству, Грини Танина, кстати, бывало, и предводителя наших вылазок, стояли приличные такие картонные коробки, набитые конфетами, и там же пару банок с вареньем. Клубничным.

...А затем, и нельзя сказать, что совсем нечаянно нам удалось проложить тропу на военные склады в Мяннику. Но это уже другая глава из этого повествования. О ней подробнее расскажу уже в другой раз. Да, где-то в то же время мы группой в ограниченном составе наиболее отчаянных и ошалелых решили пробиваться на Кавказ, чтобы забить на цивилизацию и жить там, как индейцы, с луками и стрелами, и обязательно чтобы в мокасинах, благородно, возвышенно и в уединении с природой. Мы сбежали из детского дома.

Именно, когда ранёхонько утречком и сразу после завтрака вся детдомовская шантрапа должна была следовать обычными и привычным маршрутом к 52-ой школе, где мы и обучались в разных классах вместе с городскими детьми...

Понятно, что к пятнадцати годам многих из нас, детдомовской шпаны, хорошо знали в мустамяэской детской комнате милиции. Некоторым грозили отправкой в спецшколу, то бишь детскую колонию в Синди...

Туда годом раньше уже успели упаковать моего лучшего друга Кунара Сирвета... Но к тому времени многим из нас пришлось волей-неволей познакомиться и с первыми в своей малолетней жизни зубными врачами - от сильно уж сладкого, может быть, и непомерно сладкого детства!