Совесть в разных культурах

Часть первая. АНГЛИЙСКАЯ СОВЕСТЬ (Сonscience): ХРАНИТЕЛЬ ПРОТОКОЛА

Кабинет сэра Эдгара Линтона был точной копией его внутреннего мира: безупречно упорядоченной. Полированное красное дерево письменного стола, тяжёлые тома в кожаных переплётах, в камине ровно и методично потрескивали угли. Воздух пах старыми деньгами, воском и сухой моралью.

За спиной сэра Эдгара, отражаясь в стекле фамильного портрета, стоял его неизменный спутник — мистер Сonscience (conscience- перевод совесть). Он не был ни духом, ни видением. Он был присутствием. В его строгой осанке, в безукоризненном фраке читался свод всех правил, когда-либо созданных британским обществом.

На столе лежала папка с документами. Дело о долгах майора Фэрроу, его старого приятеля по охоте и Оксфорду. С юридической точки зрения — всё было кристально чисто. С человеческой — предстояло разорить семью и отнять родовое гнездо.
Сэр Эдгар нерешительно взял в руки серебряное перо. Луч света из высокого окна упал на него, и Эдгар заметил едва видимую пылинку на манжете.

«Небрежность, сэр», — прозвучал беззвучный голос Сonscience. Это был не упрёк, а констатация факта, подобная строке из протокола.

Сэр Эдгар отложил перо, достал из ящика щипцы для угля и поправил полено в камине. Ритуал привёл мысли в порядок.

«Майор Фэрроу безответственен. Его неудачи связаны с его непродуманными сделками. Я не нарушаю закон. Я его исполняю. Поддержание порядка требует жертв».
Он мысленно перелистал страницы книги Блэкстоуна «Комментарии к законам Англии» (Commentaries on the Laws of England 1765), вспомнил статьи договора с майором. Ни одного изъяна. Он поднял глаза на портрет отца — тот смотрел на него с холодным одобрением.

Мистер Сonscience, проследив за ходом мыслей, сделал почти незаметный кивок. Процедура была соблюдена. Мораль, заключённая в параграфы, была удовлетворена.

Вилла «Хоторн-холл» встретила его могильной тишиной. Майор Фэрроу, постаревший за неделю на десять лет, молча подписал бумаги. Рука его дрожала.
«Чарльз, старый друг... — начал майор.
— Закон есть закон, Артур, — безупречно вежливо парировал сэр Эдгар. — Сожалею о столь печальных обстоятельствах».
Он произнёс это с той же интонацией, что и «передайте, пожалуйста, соль». Этикет не предписывал проявлять эмоции в деловых вопросах.

Вернувшись в свой кабинет, сэр Эдгар отпил виски. Напиток был выдержанным, дорогим, но абсолютно безвкусным. Он посмотрел на своё отражение в тёмном окне. На него смотрел не человек, а идеальная маска джентльмена. Мистер Сonscience стоял за спиной этого отражения, неподвижный, как часовой. Всё было на своих местах. Всё было правильно.

И от этой правильности в доме было так же холодно и пусто, как в склепе фамильной часовни.

Мораль: Сonscience  - это совесть, которую можно удовлетворить пунктуальным исполнением ритуала. Её спокойствие — это не радость, а отчёт о безупречно проведённой операции. Она следит за формой, и если форма соблюдена, её не волнует сломанная за этой формой человеческая жизнь.

Часть вторая. РУССКАЯ СОВЕСТЬ: НЕМОЙ СВИДЕТЕЛЬ

Купец Ермолай Филиппович славился в городе как человек праведный и богобоязненный. Сделки вёл честно, договоры не нарушал, в храм жертвовал щедро. А жила с ним его Совесть, тихая, но зоркая, как образок в красном углу.

Выдался у Ермолай Филиппевича шанс неслыханно разбогатеть. Его старый приятель, купец Семён, попал в беду — весь его товар погорел на складе, долги росли. Ермолай Филиппевич, как честный человек, предложил ему сделку: он выкупает все долги Семёна по законной расписке, а тот передаёт ему в залог свою лавку в лучшем ряду. По бумагам — всё чисто, расписки есть, печати на месте. С точки зрения торга — дело выгодное.

Он подошёл к красному углу, чтобы зажечь новую свечу. Пламя дрогнуло, и ему показалось, что лик Спаса стал строже.

«Ермолай... — прошелестело в тишине. — Да ведь Семён-то тебе как брат. Вы вместе на Волге баржи гоняли. Он тебя от холеры выходил. По-божески ли это?»

Ермолай тяжко вздохнул, отошёл к столу, достал толстую приходо-расходную книгу.
«А где обман-то? — пытался он убедить сам себя. — Бумага есть, печать. Сам Семён руку приложил. Не я же его подвёл, а огонь-батюшка. Законный торг».

Он ждал ответа, но в ответ была только тишина, густая и тяжёлая. Совесть не спорила с доводами ума. Она просто молчала. И это молчание было красноречивее любых слов.

В лавке Семён стоял, опустив голову. Он взял расписку и молча, не глядя в глаза, расписался. Ермолай, чувствуя жгучую неловкость, сунул ему в руку целковый.
«На, Семён... с богом... перебиться...»
Семён поднял на него глаза. В них не было злобы. Была бесконечная усталость и тихая упрёчная жалость.
«Спасибо, Ермолай Филиппыч... — тихо сказал он. — Дай бог тебе здоровья... за твою доброту».

И эти слова прожгли Ермолая больнее, чем плевок в лицо. Он вернулся в свой дом, сел за накрытый ужин, но кусок в горло не лез. Чай, горький как полынь. Он смотрел на икону, но образ будто потускнел. В ушах стояла мёртвая тишина его молчаливой свидетельницы-совести. Она не обвиняла.

Ермолай вышел на крыльцо. Ночь была звёздной, морозной. Он знал, что по бумагам он прав. Но он также знал, что есть правда выше бумажной. И эта правда сейчас сидела с ним рядом на заиндевевшей ступеньке, положив свою ледяную руку ему на плечо, и смотрела вместе с ним в тёмную, бесконечно печальную зимнюю ночь.

Мораль: Есть совесть, которую не обманешь внешней правдой. Её язык — это боль за другого,  стыд за бесчеловечность «правильного» поступка. Её молчание — будет напоминать о себе до тех пор, пока вина не будет искуплена не по букве, а по душе.
.

Эти два текста, поставленные рядом, показывают глубокую пропасть между русским культурным кодом и английским.

Культурный код — это система символов, значений, установок и моделей поведения, скрытых в основе культуры и передающихся из поколения в поколение. Язык является главным носителем и отражением этого кода.горячей, сострадательной вины. Отличная основа для новеллы.