Глава 5. Идеалист

Весь последующий день, всё воскресенье Шики провёл в постели. Его карало: физически, морально и, если хотите, духовно.
Подобные страдания Шики раньше не испытывал. Разве что в фильмах видел. Там, однако, всё выглядело иначе: под красивый видеоряд и под задушевную, грустную музыку, да и длилось сие несколько минут экранного времени, а в конце главного героя, чаще всего, ждал счастливый финал.
Если рассматривать кино как энциклопедию жизни (наш герой именно так к этому виду искусства и относился), то на пути к счастливому финалу нужно, как правило, преодолеть трудности, преодолеть себя, найти сил и, умудрённым багажом житейского опыта, двигаться дальше. Так как сил преодолевать себя не было (полная импотенция воли), Шики решил начать с музыки. В этом деле ему помог приобретённый весной кассетный плеер. Коллекция Шики насчитывала аж целых три кассеты со следующими альбомами: «Жизнь и свобода» уличных ребят из группы «Многоточие»; «Строчки» знакомой читателю группы «Знаки вопроса»; до мурашек трогательный саундтрек классической инструментальной музыки композитора Джеймса Хорнера к фильму всех времён и народов «Титаник». С него-то Шики и начал.
На единственной песне с альбома «Моё сердце будет биться дальше» в памяти Шики стали всплывать воспоминания минувшего вечера. Тот самый волнующий момент, когда он, кружась в медленном танце с Настей, уверовал в себя и творил невозможное. Магия песни работала и на сей раз, и тогда Шики решил: пускай мысленно, пускай только в фантазии, но он доведёт дело до конца и поцелует-таки фантом. И вот, в том же самом месте, когда до контакта, до слияния жарких губ оставалось совсем ничего, жалкий миллиметрик, песня берёт и резко обрывается.
«Чёрт!» — в сердцах восклицает Шики и, сорвав наушники, швыряет плеер на пол. Мистики, однако, не было – банально и скучно разрядились батарейки. Впрочем, может, и было в этом некое предзнаменование свыше. Шики, во всяком случае, видел в этом только злой рок и ничего более.

Ближе к вечеру страдальца и великомученика обеспокоила мать.
— Шики, сыночка, ты чего это весь день с постели не встаёшь? Не ешь ничего?
— Не голоден, — сухо ответил Шики, после чего отвернулся лицом к стене, стесняясь мокрых глаз и влажных щёк.
— Что такое? Как не голоден? Я там картошечки с грибами пожарила. Папа твои любимые гренки приготовил. Беги скорее, пока не остыло.
— Благодарю, мам. Сыт.
— Гм, — хмыкнула, слегка недоумевая, Ольга Владимировна. — Кассетник валяется, — подняла с пола плеер и, положив на место, покинула комнату. Через пять минут вернулась с подносом в руках. Молча придвинула стул к самой постели, сверху поставила поднос с ужином и, посчитав миссию выполненной, тихо испарилась.
Аромат свежеприготовленной пищи быстро возбудил аппетит. В желудке заурчало. Минут пять Шики выдерживал характер, пытаясь сопротивляться искушению, в итоге плюнул и слопал всё в одно мгновение. После плотной трапезы его сморил сон.

— Ши-и-ки-и-и, просыпайся, сынок…

На склады Шики шёл неохотно. Его до сих пор чуточку мутило, да и разочарование в любви и людях лишало мотивации работать. Зачем? Для кого? Пустое…
На складах возле вагончика управляющего Шики встретил хорошо опухшего Аркашу, который дымил папиросой с озадаченной гримасой на лице. Крепкого сложения, коренастый, с кудрявой светло-русой шапкой волос на голове и подобной кудрявой бородой на лице, бывший богатырь и молодец Аркадий Мамонтов олицетворял собой картину Репина «Не ждали».
— Здравствуй, брат. Чего не переодеваешься?
— Уволили, — нервно тушил хабон кузен. — С-суки. И самое главное, за что?!
Брюзжа слюной, импульсивно жестикулируя руками, истерически топая ногами и, не скупясь на пикантные выражения, Аркаша поведал, какого он мнения о менеджерах среднего звена. Дословно эту красноречивую тираду приводить не будем: смысл сказанного заключался в том, что стоит людям чуток понюхать власти, как они начинают воображать о себе невесть что. Отчасти Шики был согласен с суждениями Аркаши, но мог и возразить, что он сам виноват, ибо полтора месяца отсутствовал без уважительной причины. Решил, однако, не обострять.
— Не горячись, брат, — сказал он ласково. — Стой здесь и жди меня, — приказал кладовщик, после чего с твёрдой решимостью и непоколебимостью духа вошёл к управляющему.

— Что значит, увольняешься? — расстроился Станислав Абрамович. — Ты же хорошо работал, прекрасно справлялся… Ну, хочешь, я тебе зарплату подниму? Будешь 75 рублей в день получать! А, заманчиво?
— Премного благодарен, но, увы.
— 80 рублей?
Шики отрицательно качал головой.
— 90! И это моё крайнее слово!
— Дело не в деньгах, поймите. Я не хочу работать, устал, хочу отдыхать, — с нотками нервозности сказал Шики.
— Гм, отдыхать. А две недели кто отрабатывать будет?
— Как две недели? Зачем две недели?
— По закону положено время на поиски замены.
— А-а. Так, а я уже нашёл замену! Возьмите Аркашу обратно. Он на улице стоит. Дело знает, обучать не надо, к тому же закодировался. Чем не кандидат?
— Закодировался, говоришь? — задумался управляющий. — Хорошо. Я готов тебя отпустить и взять Аркашу.
— Уф.
— Но при одном условии…

Третью подряд сигарету смолил Аркаша, когда из вагончика вышел Шики. Его лицо имело неопределённое выражение: грустно-радостную неизбежность.
— Зайди, брат, — сказал он, бодрясь с каждым словом. — Кажется, тебе дают второй шанс…

Обратный путь сопровождали глубокие размышления. О непредсказуемости жизни думал Шики. Ещё совсем недавно он тосковал по свободному времени, и вот, казалось бы: ясное голубое небо, палящее солнце, ласковый, освежающий ветерок, густая зелень кругом, кокетливые взгляды девчонок в коротких юбчонках, целый месяц лета впереди – а счастья, как не было, так и нет. Анализируя своё душевное состояние, Шики пришёл к неожиданному выводу. Больше зла и обиды он испытывал не к Насте, которая ему ничего не обещала, а к Глебу, который знал о его чувствах и уверял, что Настя не в его вкусе. Такого предательства Шики не ожидал. Читателю может казаться странным и надуманным подобное отношение к человеку, которого знаешь всего лишь вечер. Справедливо, но Шики успел за столь короткое время привязаться к Глебу. В нём он видел старшего брата (не по возрасту, но по опыту), которого у него никогда не было, но о котором он всю жизнь мечтал. Брата, который будет покровительствовать, учить уму-разуму, наставлять и поддерживать. Брата, с которым можно не стесняться быть естественным, быть откровенным, быть самим собой. Брата, который будет рядом в нужную минуту и никогда не предаст.
«Может, я спешу с выводами и ничего криминального не произошло?» — размышлял Шики, перелезая через забор. Будучи в горьких думах, он не заметил торчавший ржавый гвоздь в штакетнике и, когда прыгнул на землю, зацепил, а следом и порвал брюки в области ягодиц.
«Мля-а-а! Третьи штаны за лето!.. Ненавижу! Не прощу! Ни-ни-ни…»
Вину за порванные брюки Шики повесил на Глеба. В тот момент он твёрдо, бесповоротно и безапелляционно решил: конец отношениям. Всё, баста!

Подойдя, однако, к дому, Шики стал свидетелем пикантной картины: на деревянной разноцветной скамейке возле крыльца, у роскошного куста шиповника (за которым Шики брал труд и обязательство ухаживать каждое лето), сидел давешний обидчик, на коленях которого, мурча от удовольствия, нежился Барсик.
«Как это мило», — подумал Шики, в сердцах уже простивший и Глеба, и кота, да и Настю тоже. Всех простил (но только не Лизу).
Вслух же, напустив на лицо суровую гримасу, сказал:
— Сидят, предатели.
— Шики! — обрадовался Глеб и, бесцеремонно скинув (под возмущённое «Мяу!») кота с колен, встал навстречу с протянутой рукой. — Здорово, француз! Только от тебя, мамка твоя сказала, что ты на работу отчалил. Отгул взял?
Хоть Шики и был несколько фраппирован хамским отношением к любимцу семьи, но руку всё-таки пожал, и пожал крепко, если не сказать подобострастно. Понимая, что обличается, он овладел собой и, как мог, строго сказал:
— Адрес мой откуда узнал?
— Настя дала, — простодушно ответил Глеб.
— Настя дала? Гм…
— Да, расстроил ты девку — ушёл посреди вечера, ни с кем не попрощался… Что за номера, Шикич?
Новость, что Настя расстроилась его внезапным уходом, лечебным пластырем легла на душу. Шики даже не ожидал, что это его так оживит. Значит, он всё-таки ей не безразличен?
— И как, сильно расстроилась?
— Ну, как сказать сильно, взашей выгнала нас с Лизой из дому.
— Серьёзно?
— Я, разве, на балабола похож? — сверлил Глеб не моргающим взглядом. — Кстати, — достал из кармана деньги. — Держи, 200 занимал, 500 моя доля за поляну, итого 700 рублей. Правильно?
— Правильно, — был приятно удивлён Шики. — И весьма кстати, — сказал он, после чего повернулся задом, демонстрируя изодранные брюки.
С трудом поборов порыв язвительно и грубо пошутить, Глеб, оценив масштаб трагедии, сказал:
— Дело поправимое. Знаю местечко, где за сущие копейки можно прилично и со вкусом приодеться.
— Да? Такое место существует?
— А как же, — сказал Глеб и, посмотрев на часы, добавил: — Только бы надо поторопиться.
Шики, пожав плечами, уже собрался идти за Глебом, который с улыбкой на устах не сводил с него взгляд.
— Так и пойдёшь? С порванным дуплом?
Шики театрально хлопнул себя по лбу, затем поднял указательный палец вверх, говоря тем самым: «Момент».

Разуваясь, Шики услышал заливистый, безудержный смех, доносившийся с кухни, где проходила скромная, но оживлённая пирушка: Миша Муляк (сосед со второго этажа) проставлялся за долгожданный отпуск.
— Сыночка пришёл, — с чувством умиления, смотря на чадо, сказала мать, когда Шики показался на кухне.
— Я на секунду, переодеться, — пояснил свой приход Шики и, протиснувшись через стол, отправился в свою комнату, но на входе был остановлен грозным откликом отца.
— Не понял! — сверлил взглядом Михаил Васильевич. — Почему не на работе?
Шики ответил односложно:
— Уволился.
Повисла напряжённая пауза, длившаяся четверть минуты. Дерзновенно, смело, с невозмутимым видом чадо держало пытливый взгляд родителя.
— Хорошо, — удовлетворился ответом отец и великодушным кивком головы дал понять: свободен.

Через полчаса Шики и Глеб стояли в очереди перед входом в самый популярный секонд-хенд города. Магазин пользовался спросом как среди низших слоёв населения, так и среди людей зажиточного класса. Причиной всему богатый ассортимент товара: качественные фирменные вещи со всего света — Европы, Азии и даже Америки. И ключевой фактор — беззубые цены.
— Откуда столько народу? — не понимал Шики.
— Сегодня первое число, а в этот день скидки на весь товар 50%, — со знанием дела пояснил Глеб.

Когда ребята попали внутрь, неприятно отметили, что от богатого ассортимента мало что осталось. Нужно было спешить. По совету Глеба Шики приобрёл: мешковатую футболку монотонного чёрного цвета с глубоким вырезом, приталенную рубашку белого цвета без воротника, джинсовые рваные шорты, классические кеды с белым прорезиненным носком. Оставалось найти штаны. Шики хотел что-то универсальное, такое, чтобы можно было носить как в будни, так и в красные дни календаря. Вот тут-то и возникли проблемы, сомнения. Шики капризничал, как избалованная, прихотливая барышня.
— Эти последние, — устало сказал Глеб, принеся в примерочную странного пошива джинсовые клёши от колена. Смотрелись респектабельно, да и с рубашкой сочетались, только Шики смущала одна деталь — пуговица, что была с левой стороны.
— Вроде и прикольные, — любовался зеркальным отражением Шики. — Но чего они такие узкие в бёдрах?
— Без понятия, может, писк моды сейчас такой? — предположил Глеб.
— Возможно…
Покрутившись ещё с минуту, Шики махнул рукой.
— Берём.
Оказавшись на улице, держа в руке пакет обновок, Шики испытывал небывалый прилив радости и чувства долга.
— С меня простава, — сказал он.

Через полчаса, с тортом "Наполеон" в руках, Шики поднимался по крутой лестнице на второй этаж, направляясь к Глебу. Дом Глеба, называемый в простонародье "тридцаткой", находился в ста метрах от дома Шики; их разделял пустырь, на котором когда-то была детская площадка, где из элементов осталась только железная радуга.

Когда Шики разувался, в коридор вышла женщина бальзаковского возраста, невысокого роста, крепко сбитая, напомаженная и эффектная. Это была Ольга Сергеевна, мать Глеба. Увидев незнакомое лицо, она с интересом пробежала оценивающим взглядом с головы до ног, после чего протянула руку тыльной стороной к губам Шики, который стоял как истукан, не понимая, что происходит.
– Целуй, – велела Ольга Сергеевна.
Шики повиновался, после чего женщина, потеряв всякий интерес, обулась и покинула квартиру. С кухни вышел Глеб.
– Чайник поставил, пойдём, пока греется, в шахматы сыграем, – сказал он.

Квартира была коммунальной, Глеб с матерью занимали крайнюю правую комнату. Убранство ничем особенным не выделялось: шкафы-стенка, импортный телевизор, два мягких дивана (по одному на каждого члена семьи), компьютерный стол (без компьютера), пара табуреток, на которых гроссмейстеры и расположились.
Будучи крайне посредственным шахматистом, Шики играл, мягко говоря, неважно. В первой партии он умудрился получить мат в два хода (дурацкий мат). Далее немного прогрессировал и проиграл от детского мата в четыре хода.
– Соберись, Шик, дерьмово играешь, – злорадствовал Глеб.
Позорная игра Шики мало задевала. Столкновение с Ольгой Сергеевной напомнило ему о Насте, потому он витал где-то неприлично высоко, в романтических краях, сказочных перспективах.
– Значит, Настя вас сразу выгнала, как только я ушёл? – затронул Шики волнующую его тему.
– Именно так, – ответил Глеб, не сводя глаз с доски. – Велела тебя догнать и привести обратно, – добавил он, делая ход конём.
– Почему же не догнали?
– Извини, друг, но Лиза наотрез отказалась выходить на улицу под такой ливень.
– Понимаю, – кивал Шики. – И что было дальше?
– А дальше мы, к своему везению, обнаружили, что дверь на чердак не заперта, тихонечко поднялись и уединились.
– Вот как, – сказал Шики, несколько изумлённый таким развитием. – И что там делали, чем занимались?
– В шахматы всю ночь играли, чем ещё.
Тема Глебу была неприятна, мучительна, но одновременно с тем носила и развлекательный характер – его забавляла реакция товарища.
– А-а, типа, потрахались? – спросил Шики, смущаясь своей желторотости.
– А ты, типа, сомневаешься?
– Гм, – почувствовал укол ревности Шики (однако, если спросить, кого именно ревновал, то он бы затруднился с ответом). – И как она?
– Бревно, но рот рабочий, – сказал Глеб, после чего сходил ферзём, поставив оппонента в безвыходное положение. – Шах и мат, Глебыч рад.
«Бревно» и темперамент Лизы плохо вязались в одно целое, но Шики не стал выказывать своих подозрений, не стал развивать данную тему, испугавшись докопаться до истины...

Когда они пили чай, на кухню вошла девушка, примерно их возраста, сельской привлекательности: мясистые щёки, нос картошкой, губы бантиком, нуль интеллекта во взгляде, грудастая, пышнозадая, щедро благоухавшая бюджетным ароматом – ароматом звенящей пошлости. Звали сию особу Алёнка Пирогова.
— Приятного, — пожелала Алёна, после чего налила стакан воды из-под крана. Утоляя жажду, девушка не сводила глаз с Шики, который, съедаемый любопытством, косился в ответ. Осушив тару, Алёна грубо отрыгнула, поставила стакан на место и, виляя бёдрами, удалилась.
— Кто это? – спросил Шики, чувствуя себя отчего-то оскорблённым.
— Соседка с крайней левой комнаты. С деревни с отцом приехали.
— Гм.
— Понравилась?
— П-ф! – Шики аж подавился от такого неслыханно глупого вопроса. – Издеваешься? – спросил он, восстановив дыхание. – Как… это (не смог подобрать лучшего определения) может нравиться? К тому же, когда твоё сердце принадлежит другой? Принадлежит Насте, — с чувством обожествления добавил он.
— И что? – невозмутимо сказал Глеб. — Да — не модель, да — вульгарна, да — колхоз, но попороть-то можно? Палку, другую, исключительно для опыта, чтоб потом не ударить в грязь лицом с дамой сердца, кинуть-то можно. Разве нет?
— Нет уж, увольте, — ни секунды не сомневаясь, ответил Шики.
Философия Глеба в столь интимном вопросе не гармонировала с мировоззрением Шики, а циничный тон даже несколько ужасал своей аморальностью. Нет, это неправильно, грязно, не по-людски. Только Настя, только моногамия и никакого другого опыта, никаких порок и палок на стороне. Ни-ни-ни и баста!

Придя домой, Шики испытывал не самые одухотворяющие чувства, некоторое смятение, как будто его идеализированный мир где-то дал трещину. Однако сюрприз, который его ждал, поднял настроение в стратосферу, а может, и чуточку выше. Миша Муляк, прежде чем уехать до конца лета в санаторий поправить здоровье, оставил на хранение импортный моноблок и целую коробку видеокассет. Так как в комнате родителей уже стоял телевизор, то они великодушно решили порадовать чадо и в его отсутствие установили технику в детской.
Не веря внезапно привалившему счастью, Шики внимательно слушал отца, который, инструктируя сына, показывал на практике, как пользоваться пультом. Быстро освоив это нехитрое дело, Шики приступил к изучению коробки. С жадным нетерпением он осматривал кассеты.
— Не то, не то, не то… Гм, не может быть…
Увы, бочка мёда оказалась не без ложки дёгтя. Непотопляемого шедевра по непонятным причинам не было. Странно, загадочно и очень обидно.
Зато в качестве утешительного приза среди боевиков с такими мэтрами, как Шварценеггер, Сталлоне, Ван Дамм, Норрис, Уиллис, Смит, Чан, Шин и прочих, он обнаружил три фильма с романтическим направлением и в тот же вечер, и кусочек ночи на одном дыхании их посмотрел. Фильмы гармонировали, нашли отклик в душе, вызывали эмоции. Больше всего сочувственных слёз Шики пролил на драме «Спеши любить», ей-то и отдал первое место в рейтинге лучших экранных лав стори. Этот фильм показал Шики, какой бывает настоящая любовь, что нечего стесняться своей неопытности, что чистота и целомудрие есть благость, суть и фундамент здоровых отношений. Второе место заняла молодёжная комедия «Соседка» (с героем данной картины Шики легче всего было себя ассоциировать). Из этого фильма он подчеркнул, что такое нравственная сила… Бронзы удостоилось кино «Жестокие игры», где, помимо красивых актёров, Шики приглянулось имя главной героини Аннет, в котором он (неким оком интуиции) видел что-то судьбоносное, роковое…

Заснуть Шики так и не смог в ту ночь. Гамма разных чувств и ощущений переполняли душу. Просмотренные фильмы даровали стойкую уверенность в том, что он достоин счастья. И, как минимум, малодушно с его стороны лишать этого счастья других. Да, он должен действовать, рисковать, совершать подвиги. Во имя себя и Насти… Молодости и красоты… Во имя… Любви.