Банка с компотом. Продолжение. Африканская стоянка

Внимание: рассказ содержит сцены употребления алкоголя. Не рекомендуется для лиц младше 18 лет.
.
 
Как оказалось, я совсем не боюсь морской качки. В углу шкафа было тепло и уютно. Каждое утро меня будила команда, звучавшая из радиоточки в каюте. Сегодня, например, объявили:

— Сегодня 4 января 1968 года. Мы готовимся швартоваться в порту города Александрии.

Не знаю, где это находится. Но моряки между собой говорили: «Африка!» Может, я увижу настоящих африканцев? Впрочем, сидя в темноте под шапкой, надежда была слабая.

Из разговоров я поняла, что пароход, на котором мы плывём к Николаю, это большой холодильник, только на воде, а Гарри — один из тех волшебников, который может даже в жару делать холод. Может быть он один из помощников Деда Мороза, только молодой?

Я снова задремала. Прошло время.

Проснулась от странного голоса. Сквозь переборки и иллюминатор тянулось что-то необычное, словно заклинание:

— Че-е-енч, че-е-енч, меняю сапка-на-тапка!..

Повторялось несколько раз подряд, протяжно и настойчиво. Я напряглась: кто это? Чего хочет?

Вскоре дверь шкафа приоткрылась и, когда Гарри доставал шапку, створка так и осталась чуть приоткрытой. Он снял с меня шапку — я чуть не ослепла от яркого солнца. И в тот же миг меня окутал экзотический аромат: запахло острыми специями, солёным морским бризом, смешанным с пылью порта и далёким дымом от уличных жаровен. Теперь я могла разглядеть шапку получше: она была армейская, ушанка, порыжевшая от времени. И зачем ему в Африке зимняя шапка, подумала я. А когда привыкла к свету, то наконец увидела «заклинателя».

В иллюминатор заглядывал африканец. Смуглый, улыбчивый… но улыбка у него была непростая, а с лёгкой хитрецой: глаза прищурены, будто всё вокруг приоценивает.

Я прямо похолодела — ведь иллюминатор был приоткрыт! Он склонился ближе, вытянул шею и заглянул в каюту. У меня отчётливо мелькнула мысль: а вдруг он и меня заметит? Кто знает, может, возьмет и решит стащить трёхлитровую даму вместе с содержимым?

 Всё-таки одно дело — плыть с моряками к Николаю, и совсем другое — оказаться трофеем у незнакомца с прищуром и тапками в руках.

К счастью, к нему подошёл Гарри, засмеялся, перекинулся с ним парой слов. Африканец показывал на свои тапки, потом на шапку в руках Гарри, явно предлагая обмен. Гарри повертел ушанку в руках, пожал плечами и с улыбкой протянул её торговцу. В окне я увидела яркие тапки — восточные, с загнутыми носами, прямо как в книжке про старика Хотабыча. В итоге Гарри положил эти смешные тапки в шкаф.

Я осмотрелась и увидела, что теперь в шкафу многолюдно: кроме меня и тапок, стоял ящик с непонятной надписью — такую я видела в кладовке у Лины, — и несколько бутылок с каким-то напитком.

Сначала тапки показались забавными. Но чем дольше лежали рядом, тем сильнее во мне зрела обида. Ну ладно — бутылки. Мужчины любят их больше, чем всё на свете, не считая нас, женщин. Смирилась. Но теперь ещё и тапки?..

Причём они нахально, самодовольно расположились рядом со мной. Мне прямо казалось, что я слышала, как они беззвучно фыркают: «Ну что, баночка, теперь мы — новые любимцы Гарри!»

Фи! Я — утончённая стеклянная графиня, дама с прошлым, свидетель человеческих судеб, хранительница волшебного напитка, а они — тапки, куски кожи с подошвой, да ещё, думаю, со скверным характером. Подумаешь, восточные понты на загнутых носах! Я решила держать лицо. Соревноваться с тапками? Унизительно для моего стеклянного достоинства.

И тут в каюту пришёл Гарри. Он открыл дверцу шкафа. Его рука потянулась к бутылке. Он посмотрел на меня и, как мне показалось, виновато улыбнулся. С ним пришли друзья: они смеялись, делились историями, слышался звон посуды. Но это была не пьянка, они не «квасили», как принято у простолюдинов.

Звучали тосты. Один из был: «Хлопнем по маленькой...» Я не знаю, что это обозначает, но подозреваю, что это что-то неприличное.

Потом пошли разные анекдоты, и я вдруг поняла, что с юмором у меня не очень. Скажем так, анекдоты оказались совсем непосудные.

Я уже начала дремать, как вдруг услышала голоса. Тапки. Именно они. Смотрели. Молчаливо. И зло. Видимо, что-то задумали.

— Эй, баночка, — прошипел один из них, — давай проверим, что у тебя внутри.

— Да, — ответил другой, — может, совсем и не компот.

Я начала кричать внутренним голосом, но они меня не слышали. Я не могла пошевелиться. Один тапок, тот, что понахальнее, упёрся своим загнутым носком в мне в бок, а второй поддел край металлической крышки. Я почувствовала, что они могут открыть её. От этого внутри меня забулькал компот, и вишнёвые косточки застучали по стеклу тревожнее и чаще.

Меня охватил самый настоящий стеклянный ужас. Ведь если они откроют меня здесь, в этом пьяном шкафу, моё путешествие закончится, так и не начавшись. Вся любовь Лины, все её старания выльются на пыльный пол каюты, и Николай никогда не получит свой вишнёвый привет из дома.

Тапки, подбадривая друг друга, продолжали своё чёрное дело. Я уже чувствовала, как медленно, неумолимо открывается крышка...

— Вижу! — вдруг выкрикнул один из них, с загнутым носом. — Точно вишенки! Значит, не враньё — компот!

— Ааа! — захохотал другой. — Давно не пили компотика! А как пить? Мы не умеем, можем только мокнуть. Ну тогда наклоняем! Раз, два, три... Так не доставайся же ты никому! — прошипели они хором, и их загнутые носы зловеще блеснули в темноте.

Они навалились на меня, пытаясь опрокинуть. Мир закачался, и я уже почувствовала, как компот внутри переливается к горлышку, готовый хлынуть наружу.

И вдруг кто-то из тапок громко закричал:

— Команде подъём! Доброе утро, товарищи!..

И тут я поняла, что это был всего лишь сон. Я с трудом пришла в себя. Но этот сон еще раз напомнил мне, как хрупко моё путешествие к Николаю. Зато теперь я знаю: даже в темноте шкафа, как и в сердце моряка, всегда теплится надежда на встречу.