Бесконечное путешествие

Глава первая.

Только вопросы.

Эйприл проснулась в холодном поту. Сердце колотилось, как, наверное, после олимпийского забега. В голове царила полная мешанина мыслей, и ей не сразу удалось отдышаться. И все же Эйприл потребовалось совсем немного времени, чтобы понять, что это был сон и что, не смотря на это, она все же упала. Но не с утеса, а с кровати и сейчас лежит на полу, запутавшись в покрывале. На это Эйприл сумела издать только облегченный вздох. Ведь всем известно, что если относительно виртуальности реальность просто ужасала, то относительно сновидений она была просто спасительной сказкой.
В комнате было темно. Значит еще ночь, все спят, а ведь она вроде бы кричала. Нет, скорее всего, она кричала во сне, иначе бы к ней уже давно ломились в дверь. Впрочем, это даже к лучшему – потом никто не будет говорить, что ей после такого сна пора проходить курс психотерапии. Выпутавшись из покрывала, Эйприл поднялась на ноги, закинула покрывало на кровать и подошла к раскрытому окну. Слава богу, что ночью в Ньюпорте даже в конце июля еще можно хоть как-то освежиться.
Окно выходило на точно такую же стену с окнами, как и та, где было окно ее комнаты. Эта часть отеля “Приграничный Дом” по форме была чем-то похожа на букву “n” и окно Эйприл находилось как раз в “правой” палочке. Фактически, это называлось тупиком, правда, с небольшим дополнением. Все пространство в “тупике” внизу было заполнено водой – одна из характерных черт ньюпортского района Новая Венеция.
Тем временем ее мозг закончил переработку того, что ей только что приснилось. Эйпри постаралась припомнить все то, что ей говорили, но помнила она совсем чуть-чуть. Чем же являлась та гигантская субстанция, которая на нее напала? Может тем Хаосом, что напал на Матерь (Белую Драконицу) и следовало называть ее? И вообще, это, конечно, был очень странный сон. Но самое главное то, что теперь, когда Эйприл “вернулась” в реальность, она стала припоминать, что прошлой ночью ей уже снилось что-то подобное. И позапрошлой тоже. И поза-позапрошлой. Но тогда они все были обрывочны, и Эйприл помнила только отдельные фрагменты. То, что приснилось ей сегодня, хоть и выглядело красочной картинкой, в финале же явно претендовало на ночной кошмар. Но с другой стороны, мало ли что может присниться человеку? Если ему снятся розовые слоны, это не значит, что он ненормальный.
Эйприл зевнула и легла обратно в кровать. В “Приграничном Доме” она жила уже почти три месяца с тех пор, как убежала из родного дома. Именно убежала, потому что слово “уехала”, по ее мнению, даже не пыталось в это ввязаться. Из ее дома сбежали бы все и вся, правда, как она считала, самые умные сделали бы это, не дожидаясь совершеннолетия.
Четырнадцатое апреля – этот день Эйприл ждала так, словно именно в этот день прекрасный принц из сказки объявит, кого же он выберет себе в жены. Ведь именно в этот день ей исполнялось восемнадцать. Как правило, ее сверстники ждали эти дни в основном потому, что после этого они получали свободу от опеки взрослых и имели полное право водить ховеркрафты. От части подобного ждала и Эйприл. В основном она надеялась, что наследующий день после восемнадцатилетия она проснется немного другой, или же в ее голове зародится какое-нибудь понимание или мысль о том, как убежать из этого ада, в котором она жила. Но в действительности все, конечно же, произошло совсем иначе. На следующее утро она была такой же, как и накануне, а ее мозг никакой истины строения вселенной так и не познал. И именно в этот период ее существование превратилось во что-то вроде лозунга: “Дурацкая Эйприл Райан живет своей дурацкой жизнью!”
На худой конец она надеялась осознать смысл собственной жизни, ну…, или узнать, почему все парни такие идиоты. Но нет. Единственное, что она поняла в день своего дня рождения, так это – чем скорее она свалит из дома, тем больше у нее будет шансов, что в психушку она попадет еще очень не скоро. В конце концов, ее родители все восемнадцать лет не спускали с нее глаз только за тем, чтобы существование в их семье старшей дочери не стояло под вопросом. Все восемнадцать лет Эйприл жила в каком-то сплошном для себя однообразии. Все восемнадцать лет Эйприл видела, что вокруг нее ничего не меняется. И все восемнадцать лет она чувствовала, что этот “мир” чужд ей, и она ему тоже.
Вопрос “куда бежать?” почти не возникал. В Ньюпорт. В ВАИИ – Венецианскую Академию Изобразительных Искусств, которая расположена в районе Новая Венеция. В прошлом году ее подруга Сара уехала в Ньюпорт и, судя по ее рассказам, в том районе очень даже здорово: полно маленьких кафе, а улицы пересекаются небольшими водными каналами, как в настоящей итальянской Венеции. А люди там, в основном, все креативные и никто не боится выделяться из толпы, в то время как дома у нее царило что-то похожее на настоящий консерватизм. Когда Эйприл связалась с Сарой, та сказала, что пустит ее к себе временно пожить, пока она не найдет работу и жилье.
Сначала Эйприл казалось, что все будет сложно. На первом этапе был звонок на счет правил приема, но с ним все вышло благополучно. На том конце связи оказалась дама, которая вежливо объяснила, что в ВАИИ особых требований к абитуриентам нет, что они берут всех талантливых, ответственных и усердных, однако из-за этого у них абитуриентов в два раза больше, чем свободных мест и поэтому она ничего не обещает. Для приема от Эйприл требовалось привезти одну из своих работ. Это не показалось ей сложным. Рисовала она, как ей казалось, довольно хорошо, да и ответственность с усердием это тоже было про нее. Если, как сказала дама, картина понравится приемной комиссии, то Эйприл будет дана возможность свободного посещения академия на период вступления, но это вовсе не для того, чтобы она до осени прохлаждалась. В августе будет финальный просмотр, к которому Эйприл должна будет нарисовать еще одну картину, и по ней уже будут оценивать на вступление.
Свой отъезд она назначила на двадцать шестое мая. К тому времени она уже сдала все выпускные экзамены, и сдала их все на отлично, а так же сняла со своего банковского счета все деньги, которые там были. Всего 2190 долларов. Может, этого было недостаточно, - если учесть, что домой в ближайшие десять лет (а может и двадцать) она возвращаться домой не собиралась, то ей требовалось большая сумма, - но на первое время этих сбережений еще хватит. В дальнейшем с заработком особых проблем тоже не должно было случиться. Сара рассказывала, что в Ньюпорте студентов и прочую молодежь охотно берут на работу в качестве продавцов, барменов или официантов. Так или иначе, но когда эти две тысячи закончатся, то без денег Эйприл не останется.
Багаж Эйприл состоял из чемодана и сумки. Собирая накануне чемодан, Эйприл тщательно обдумывала, что с собой взять, а что оставить. Первым дома остался мольберт. Даже в сложенном состоянии он занимал много места, а тащить его в руках с чемоданом было бы тяжело. Далее выпали большие картины, они просто не влезали. Впрочем, все это не слишком огорчило Эйприл, гораздо больше ее печалило то, что она даже не сможет попросить маму переслать все это почтой. Ведь никто из ее семьи не должен знать, куда она уехала. В конечном итоге в чемодане оказалось несколько самых лучших, по ее мнению, картин, пара набросков (дама из Аккадемии сказал, что их Эйприл тоже может взять, а потом выставить на финальном просмотре) и коробка с ее детскими рисунками, которыми Эйприл никак не могла расстаться. К чемодану прилагалась сумка, в которую она положила одежду и немного барахла, необходимого по жизни.
В четыре утра она тихо вышла из дома, чтобы успеть на станцию, откуда в пять уходил поезд до Гринвейла, откуда прямиком уже можно было попасть в Ньюпорт. Родителям она на прощание оставила записку, в которой, понятное дело, не сказала, где ее теперь искать, а так же попросила не беспокоиться за нее, потому что она продумала все заранее. Эйприл очень надеялась, что они поймут хотя бы общий смысл этого прощального послания, а не будут рвать и метать и не побегут в полицию. А смысл был простой – она не хотела так жить дальше.
Да и вообще, кто в ее семье будет особо печалиться из-за ее ухода? “Любимый папочка”? Эйприл уже забыла, когда она последний раз звала его папой, потому что ни на какой другой позывной ее отец просто не рассчитывал. Опираясь на собственную память, ей казалось, что он колотил ее всегда, без передыху. Правда, случалось это только тогда, когда он напивался, но если учесть, что просыхал он от силы раз в месяц, то положение вещей это особо не меняло. Денни и Оуэн? Денни Райан представлял собой тот тип младших братьев, которых старшие за глаза и не только называют скотинами. Самыми настоящими и последними. Денни был под стать отцу, если не его копией. Эйприл честно пыталась его полюбить, как младшего брата, но ничего, кроме желания придушить, Денни у нее не вызывал. В принципе, как считала Эйприл, он еще мог бы исправиться, если бы хотел, но пока что этого не наблюдалось. Оуэн же был совсем маленьким, чтобы считаться ее “союзником”. Шансы же, что Эйприл в будущем могла рассчитывать на его взаимность и поддержку, были ничтожно малы. Рано или поздно, отец все равно бы распространил на Оуэна свое влияние, так что рассчитывать на него она не могла. Мама? Вот тут вопрос был спорный. Конечно же, она будет беспокоиться о ней, поэтому мать ей было жалко. Теперь мама, наверное, будет чувствовать себя виноватой, особенно, когда поймет, как обращалась с ней все эти годы. Все-таки для Эйприл она была единственным человеком, ради которого еще можно было бы остаться дома. Но именно тогда в Эйприл заговорил принцип “Не сделаю сейчас, не сделаю уже никогда”.

* * *

Это вторая часть этой четверти, потому что впихнуть все в один пост даже в спойлере не получилось.
Скрытый текст:
Эйприл проворочалась где-то до восьми и за все это время попытки отбыть в царство Морфея заканчивались неудачей. Наконец, поняв, что больше лежать в кровати уже не может, она встала и первым делом закрыла окно. На то имелась очень даже серьезная причина. Если в Италии вода даже в 23-м веке была еще относительно чистой, хоть и немного заболоченной, то на западном побережье США кристально-чистые воды были в дефиците. Все каналы Новой Венеции были наполнены чем-то грязно-зеленым и вязким. Причем Эйприл не сомневалась, что эту “воду” можно запросто разрезать на куски и жевать, как мяту, если ты только не знаешь о ее составе. Поэтому нет ничего удивительного, что от каналов исходил такой запах, что лучше было задохнуться от удушья в душной комнате, чем от этого аромата. А если учесть, что сейчас стоял июль, то единственным периодом времени, когда можно было открыть окно, была ночь, потому только тогда температура еще более-менее спадала, и смрад становился слабее.
Закрывая окно, Эйприл обратила внимание, что стоящее на подоконнике растение все еще выглядит цветущим, хотя времени на заботы о нем у Эйприл было столько, что от них бы давно завял даже кактус. Это растение ей подарила ее новая подруга и соседка Эмма, чтобы немного добавить уюта в ее комнату. В принципе особого уюта это не добавило, но Эйприл и так была довольна: меньше предметов – меньше хлама.
Из мебели в ее комнате были кровать, прикроватная тумбочка, стол для рисования и шкаф. Последним Эйприл немного гордилась, потому что это был шкаф из настоящего дерева, а не из синтетики. Стоявшая напротив шкафа у противоположной стены кровать считалась двуспальной, но Эйприл, хоть и не проверяла, а была уверена, что двое на ней никак не поместятся. Над кроватью весело несколько плакатов из кафе “АртиШок”, где Эйприл в свободное время работала официанткой. На свои же плакаты у нее пока денег было мало. Еще одной вещью на стене был висящий слева от двери “Портрет моего учителя” - на голубом фоне была изображена серая голова с каким-то зачумленным и сердитым лицом. Может портрет и казался каким-то жутким, но в интерьер комнаты он вписывался прекрасно. Большую часть пола покрывал палас с многочисленными ничего не представляющими собой узорами, который вместо того, чтобы служить украшением комнаты, служил пылесборником. Финалом всего этого служил расположенный над дверью винтелятор-воздуховод, который исполнял роль кондиционера и температуру в комнате он понижал всего на один градус, но Эйприл все равно оставляла его включенным, потому что это было лучше, чем совсем ничего. Правда, лопасти вентилятора от времени покрылись ржавчиной, что было тоже не слишком желательно, но с этим ничего нельзя было поделать. Ржавчина, как это не странно звучит, была неотъемлемым свойством этого района. Представить Новую Венецию без ржавчины, было так же не реально, как представить, скажем, Пизу без своей знаменитой пизанской башни или Париж без маленьких кафе.
За все это время эта комната превратилась в ее крохотный мир, пусть и со своими причудами. Дома у нее тоже был свой мир, но его постоянно “бомбардировала” “вражеская атака”. Здесь же царила “полная гармония”, которую Эйприл не променяла бы даже на полное раскаяние предков. Потому что не смогла бы.
Потягиваясь и отчаянно зевая, Эйприл открыла шкаф. Гардероб его был довольно скудным: на вешалках болталось две футболки, одна пара штанов, три майки и столько же коротких платьев-сорочек. На “черный день” этого пока что еще хватало, но Эйприл не отчаивалась. Она хоть и не была особо наивной, как все в ее возрасте, но до сих пор продолжала парить в тех же мечтах, в каких парила, когда задумала сбежать из дома в ВАИИ. Суть их всех сводилась к одному – она станет великой художницей, купит себе большой дом под гардероб и набьет его дорогими шмотками! Но пока это были всего лишь мечты, которые, к счастью, не сумели ослепить ее так, что она забыла про все на свете. На данном же этапе Эйприл оставалось, что называется, “арбайтен нихт шлисен”.
Одеваясь, Эйрил приметила на дне шкафа, рядом с чемоданом, круглую коробку морского цвета. В ней хранились ее детские рисунки. Эйприл сама не знала, что заставило ее прихватить эту в принципе не нужную сейчас ностальгию. Ведь вся прелесть рисунков заключалась в их сюжетах, а не в том, как они были нарисованы. Правда, сами сюжеты мог прочесть только их автор, потому что точность и понятность этих рисунков были выполнены так, как их могла выполнить маленькая девочка. В частности это были обычные сказочные сюжеты, свойственные всем тем детям, которые любили сказки. Откуда она брала сюжеты, Эйприл уже не помнила, но скорее всего это были ее воображения или сны, а не впечатления от каких-то историй.
В детстве она вынуждена была прятать рисунки, чтобы “любимый папочка” не разразился тирадой, что она тратит время на всякую ерунду. Тайник был в ее комнате под полом, где Эйприл держала для них коробку. Рисунки в нее она складывала по мере того, как много у нее было времени рисовать. В дальнейшем, как это часто бывает, чем старше Эйприл становилась, тем реже она заглядывала в тайник. Последний раз коробка открывалась, когда ей было двенадцать. С тех пор минуло шесть лет, а Эйприл притрагивалась к рисованию только, чтобы нарисовать что-то существенное и большое.
Она открыла коробку и принялась ворошить ее содержимое. В какой-то момент у нее появилась мысль, что если бы ей сейчас было не восемнадцать, а восемь, то очень скоро среди этой кипы бумаги появился бы листок с изображением зеленой рожицы в кроне дерева и нарисованным черными контурами длинным существом, похожим на дракона. Эйприл даже усмехнулась; этот новенький рисунок не вписаться в эту компанию бумаги просто не мог. Как правило, маленькие дети всегда рисуют что-то из повседневной жизни. Чаще всего это портреты их семьи или сцены каких-то, вызывающих у них жгучую радость, воспоминаний. Эйприл же никак не могла вспомнить, был ли в ее детстве хоть один момент, когда она рисовала свою семью. Впрочем, это было понятно – если ребенок боится собак, он их никогда не станет рисовать.
И все же радостные воспоминания у Эйприл были. Трудно описать те впечатления, которые она получала от своих сновидений. И чтобы не забыть их (впечатления), она всегда зарисовывала те сны, что понравились больше всего. Самих снов она сейчас, конечно же, уже не помнила, и поэтому ей оставалось только гадать над тем, что именно она пыталась тогда изобразить. Например, она никак не могла вспомнить, чем был навеяна ей картинка, где она нарисовала комнату с камином и печкой рядом. Сама комната была похожа не то на старинную гостиную, не то вообще на средневековое жилище. Посреди комнаты был нарисован человечек. Именно, что человечек, а не человек, потому что все люди (если, конечно, это были они) на ее картинках были нарисованы в стандартном детском стиле: круглая голова, овальное туловище, руки-ноги в виде маленьких палочек и лица, похожие на своеобразные аваторские смайлики, какие использовались в сети двести лет назад.
Тряхнув еле промелькнувшей ностальгией, Эйприл убрала обратно коробку. Кончив одеваться и закрыв шкаф, она вспомнила, что сегодня в “АртиШоке” вечером должны выдавать зарплату. Для этого нужно было найти бумажку с графиком ее рабочей смены. Потратив несколько минут на поиски, а так же поворошив свою память, она нашла график в своем дневнике, что валялся на тумбочке. Обычно, она держала дневник в укромном месте
(ведь это же ценнейшая вещь!!!),
но накануне она писала в нем допоздна, и положить его обратно ей было лень.
Забирая дневник с тумбочки, Эйприл бросила взгляд на стоявшую там же видеографию. На ней были изображены трое – она, Эмма и Чарли. Она и ее два лучших друга, которые появились в ее жизни вместе с желанной самостоятельностью. Эмма и Чарли тоже были студентами ВАИИ и тоже работали в “Артишоке” – Чарли – барменом, а Эмма, как и Эйприл, - официанткой. Видеографию сделал друг Эммы Маркус. Это было несколько месяцев назад, когда они четверо гуляли во Флорентийском парке. Эйприл могла часами смотреть на то, как они беззвучно смеются, пытаясь сохранить на лицах серьезность. Через равные промежутки времени их движения вкупе с положениями резко менялись – это видеография начинала заново проматывать заложенный в ней ролик.
Пора было идти в студию. Окончательный просмотр должен был состояться через две недели, а у Эйприл до сих пор был чистый холст. Попав в Ньюпорт, она в прямом смысле немного опьянела от полученной свободы. Впрочем, не она одна.
Выходя из комнаты в коридор, Эйприл развернулась, чтобы запереть дверь. Конечно, ей следовало бы подумать о том, если человеку ночью снится не слишком хороший сон, то вполне вероятно, что утро его встретит тоже не слишком удачно. Короче говоря, неприятности в тот день ему обеспечены. Эйприл уже собиралась положить ключ в карман, когда за спиной раздался сочный голос с басистой нотой:
- О, приветик!
Эйприл показалось, что ее наотмашь ударили по лицу.
(только ни это!!!)
Она развернулась. У противоположной двери улыбался парень, старше нее где-то лет на пять, с весьма экстравагантной блестящей прической. Волосы на лбу были уложены в изгибающийся к низу дугой хохол, похожий на те, что носила в 20-м веке американская молодежь пятидесятых, на затылке же волосы расходились в разные стороны, что в целом было похоже на смесь джаза и рока. Усы и пучок волос на его подбородке вместе составляли весьма элегантную эспаньолку. В целом парень усиленно старался корчить из себя этакого мачо. Недавно Эмма сказала, что Эйприл уже давно должна была обзавестись парнем, потому что у такой красивой девушки, как она, бой-френдов не должно быть отбою. Однако Эйприл, хоть и действительно, как все, считая себя очень привлекательной, за два месяца так и не положила ни на кого глаз. Как известно, обзавестись второй половиной можно в таких местах, как на вечеринках, дискотеках или в ночных клубах. Но Эйприл, хоть и носила в данный момент чуть розоватые очки, а все равно свято блюла безопасность: по Ньюпорту она гуляла в основном только в компании Эммы и Чарли, а в остальное время продолжала работать официанткой, но уже в две смены. Все-таки в деньгах она теперь нуждалась катастрофически.
На данный момент Зак Ли был единственным, кто навязывался ей в кавалеры, вследствие чего Эйприл считала, что ей повезло, как утопленнику. Зак славился тем, что в его объятиях перебывала масса девчонок, причем все любовные отношения, как можно догадываться, сводились к тому, чтобы очень скоро стоячее положение поменялось на лежачее. А посему Эйприл могла стать у него не первой и, конечно же, не последней. Не без помощи Эммы и Чарли она знала, что вся любовь Зака строится по одному принципу: использовать, а затем безжалостно бросить. Откуда у него водились деньги, можно было особо не задумываться – всей Новой Венеции было известно, что Зак Ли приторговывает наркотиками, а половина его знакомых – наркодиллеры. Так же не возникал вопрос, чем ему так приглянулась Эйприл – простая девушка из провинции, если не считать того иссякнувшего счета, без родительского гроша в кармане и..., тем не менее, имеющая такую стройную фигуру (под давлением отца Эйприл жила в постоянной нервозности и за восемнадцать лет в весе почти никогда не прибавляла – такое вот парадоксальное везение для тех, то мучает себя изнуряющими диетами). Эйприл просто не сомневалась, что ослепни она и ответь Заку взаимностью, то отставку получила бы меньше, чем через неделю. Что и говорить, на Заке Ли давно уже висел всеми повешенный ярлык экземпляра из энциклопедии “Сто самых отъявленных ублюдков мира”
- М-м-м, - протянул он, - какая ты сегодня сексуальная крошка!
- Зак, я очень спешу! – отчеканила Эйприл.
- Что новенького, Эйприл? – продолжал ухмыляться Зак. – Как дела?
Взвесив все за и против, Эйприл подумала, что если она ответит ему резко, то это его только больше заведет.
- Нормально, - ответила она, стараясь говорить спокойно. – А у тебя?
- Нормал, - расцвел Зак. – Слушай, Эйприл, а как насчет того, чтобы вместе провести вечерок, а?
Эйприл мысленно треснулась головой об стену. Это точно было не то, на что она рассчитывала.
- Например, сегодня? – продолжал Зак, не замечая ее выражения лица. – Давай сходим в Павильон, у меня есть VIP-пропуск, а еще там отличный повар. К тому же у меня есть новые колеса. Потанцуем там, то да се…. А как тебе?
- Нет, - ровным голосом ответила Эйприл, - пожалуй, не сегодня.
- Ну так подумай. Только думай быстрее, такие парни, как я на дороге не валяются. – Зак как будто был уверен, что у Эйприл есть все причины, чтобы идти на свидание именно с ним и не с кем другим. - Пока.
Он скрылся за дверью своего номера.
- “Только думай быстрее!” – передразнила девушка его манеру голоса. – Вот скотина!
Последнюю реплику она произнесла шепотом. Ладно, если он так хочет ею попользоваться, пусть сначала найдет ее. Ньюпорт-то большой, космический мачо!
Именно так решила Эйприл, когда, зевая на ходу, спустилась в гостиную. Там она застала сидящую на диване Фиону, которая смотрела телевизор.
Фиона была домовладелицей “Приграничного Дома”. Точнее, владела она им не одна, а на пару со своей любовницей Микки (Фиона исполняла роль администратора, а Микки - техника), что, впрочем, не мешало ей порой строить из себя строгую хозяйку. Но Эйприл, да и все остальные постояльцы, считали ее хорошей теткой – что называется, той, кому можно доверить секрет о том, где найти ключ к власти над миром. У Фионы было то редкое качество, которого не хватало человечеству в целом – она могла расположить к себе любого человека и вообще редко конфликтовала. Правда, когда приходилось выгонять за неуплату, здесь она была неумолима. Но такое случалось довольно редко, потому что в “Приграничном Доме” денежные требования были довольно низкими. Ведь почти все постояльцы были студентами, кто, либо не имел богатых родителей, либо, как Эйприл, пустился в приключение под названием “взрослая жизнь”. И поэтому, не стоило удивляться, что доходы Фионы и Микки не были гигантскими, однако на жизнь им хватало.
Фиона была родом из Англии. Там же она, будучи девятнадцатилетней, познакомилась с Микки, которой на тот момент было уже тридцать и, наверное, поэтому она произвела на Фиону сильное впечатление. Микки казалась ей самой умной, самой прекрасной, самой очаровательной…. Потом, конечно же, наступило прозрение и Фионе стало ясно, что в Микки нет ни капли очарования. Таким образом, чарующие чары исчезли, а вот любовь осталась. Так что, не смотря на то, что Микки уже давно перестала выглядеть в ее глазах прекрасным принцем, они прекрасно ладили между собой.
Одной из причин того, почему они еще больше сблизились, были общие интересы. В частности обе любили классические старинные отели. Кому из них первой принадлежала идея свой собственный отель да еще в США, Фиона не помнила. Проще было открыть что-нибудь подобное в Англии, только чтобы не уезжать далеко от дома, но Фиона тогда была готова идти за Микки хоть в кратер вулкана и потому переехала на другую сторону Атлантики. Кто-то мог бы осуждать Фиону за полнейшую беспечность и легкомыслие, но у Эйприл, когда Фиона рассказывала ей это, сложилось впечатление, что если бы не Микки, Фиона загнулась бы в той “коме”, что царила у нее дома. Это немного напомнило Эйприл свое собственное положение – если бы она не сбежала из дома, то тоже, скорее всего, загнулась. Правда Эйприл вырвалась из этой “комы” сама, без чьей-либо помощи.
Оказавшись в Америке, Фиона и Микки тут же двинули в Ньюпорт. Более подходящее место найти было сложно. Уже во время переезда они решили, что открывать, пусть и мелкую, гостиницу будет бессмысленно, - их и так везде полно – и поэтому лучше всего будет открыть общежитие для приезжих студентов. Новая Венеция, как ничто другое, подходило для этого лучше всего. Подходящее здание Фиона и Микки нашли сразу же и, понятное дело, без подводных камней дело не обошлось. До этого в здании размещалась какая-то фабрика, которая обанкротилась. После чего некая строительная компания захотела сделать в нем бар и ночной клуб. Но Фионе и Микки будущий “Приграничный Дом” так понравился, что они обратились к местным властям и проявили такую настойчивость, что им почти мгновенно подписали все бумаги и даже снизили цену. С тех самых пор Фиона прозябала на диване в гостиной, но все равно была счастлива, потому что умудрялась найти подход ко всем постояльцам, и поэтому последних в отеле было предостаточно, чтобы не разориться.
- Привет Фиона, - поздоровалась Эйприл.
- Доброе утро! Ты что так рано? На тебя не похоже.
- Утро доброе, я всю ночь не спала, - вздохнула Эйприл.
- А чего так? – поинтересовалась Фиона и встала с дивана. – Знаешь, пошли-ка, я тебе кофе сделаю. А то на тебя смотреть больно.
Эйприл согласилась. Она, правда, не считала, что кофе способен дать сонливости отставку, но отказываться не стала.
На кухне, ожидая, когда завершится программа кофе-автомата, Фиона продолжила свой “допрос”:
- Ну, так с чего у тебя вдруг бессонница?
- Да…, - протянула Эйприл лениво. – Мне опять кошмар приснился.
- Кошмар, говоришь? – Фиона немного помрачнела. – Слушай, подруга! Твои кошмарики и на мою Микки перекинулись.
- А у нее что, тоже был кошмар? – Эйприл была в недоумении. Микки имела малость железный характер, и вызвать у нее легкий испуг могло только то, что у любого другого вызвало бы настоящий инфаркт.
- Да, - кивнула Фиона, - но она ничего не хочет мне рассказывать. Стесняется, наверное.
- Не похоже это на нее, - согласилась Эйприл.
- Знаю. Но я никогда не видела ее такой испуганной. Ты только не говори ей ничего, ладно?
Эйприл кивнула. Тут подоспел кофе. Дуя в пластиковый стакан, Эйприл прошла за Фионой обратно в гостиную и села вместе с ней на диван. Последний был, весьма, дешёвым предметом интерьера. Он находился в промежуточной стадии между вещью новой и вещью антикварной, а проще говоря – старым хламом с барахолки, который еще радовал глаза только потому, что какая-то искусная левая фабрика умело стилизовала его под мебель конца 22-го века. Диван был не единственным гостем из прошлого: под потолком вращался вентилятор, который был сродни тому, что болтался у Эйприл в комнате, а перед диваном стоял стол в комплекте с двумя стульями, который Фиона купила на блошином рынке за десять долларов (по мнению Эйприл, девять из них Фиона точно переплатила). Самой современной вещью тут была плазменная панель, которую Фиона тоже где-то приобрела по дешевке, из-за чего особо впечатлительные отказывались ее смотреть. Эйприл так и вовсе по этому поводу считала (конечно же, шутила, а не считала), что никакая это не панель, а настоящая черная дыра, которая во время просмотра засасывает в себя все человеческие мысли. Еще в гостиной и в коридорах для виду были установлены кадки с органическим пластиком. Именно для виду, потому что будь это настоящие цветы, они бы тут же завяли, а органический пластик даже не нужно было поливать, потому что он рос автоматически.
- Ну, - спросила Фиона, пока Эйприл осторожно делала первый глоток, - а может, ты мне расскажешь, что тебе за кошмар приснился?
- Да какая-то фигня! Говорящее дерево с говорящим драконом.
- Это интересно.
- Да, - Эйприл снова отпила. – Причем я не знаю, почему мне снится эта хрень. Наверное, из-за жары. Впрочем, не удивительно, мозг перегревается и вперед! Скоро мне и не такое будет сниться!
Эйприл “проглотила смешинку” и чуть не подавилась кофе:
- Ведь ты только послушай, что каждое утро крутят по радиосети!
Фиона тоже стала смеяться, а Эйприл сделала свой голос меланхоличным и издевательским, какой обычно был у радио-дикторш:
- В Ньюпорте ясно и солнечно! Понижение температуры синоптики не обещают, так что даже не думайте высовываться на улицу без переносного кондиционера! Мы ведь не хотим, чтобы у ньюпортских врачей были головные боли по пять раз за день!
Гостиную сотряс взрыв смеха. К счастью кофе не расплескался и поэтому Эйприл, вдоволь отсмеявшись, сделала еще пару глотков и сказала нормальным голосом:
- А если честно, я думаю это все из-за выставки.
- А, кстати, выставка! Как там твоя картина? – тоже успокоившись, спросила Фиона.
- Ой, не спрашивай, - отмахнулась Эйприл. – Я, наверное, никогда ее не закончу. У меня вдохновения – полный ноль!
- Ты слишком много работаешь, малыш, - покачала головой Фиона. – Тебе же все-таки не восемьдесят! В твоем возрасте нормальные люди расслабляются и валяют дурака.
- Прямо как ты, что ли? – усмехнулась Эйприл.
- Да, - Фиона грациозно выпрямилась. – Я почетная лентяйка города! Не веришь, спроси у Микки, она все подтвердит. Я за весь день пальцем не пошевелю.
- Ага. Если только совсем не прижмет, - Эйприл скомкала стакан, швырнула его в корзину и поднялась с дивана. – Ладно. Ты лучше скажи – народ уже встал или еще спит?
- Ну, - начала перечислять Фиона. – Микки сейчас в подвале застряла. Вот, ты заметила, у нас горячей воды нет? Поэтому она там и возится. Чарли еще спит, да и вообще, из всех постояльцев ты пока самая первая, кто спустился. А Эмма только недавно пришла, я завтрак готовила. Кстати, с кем это она сегодня гуляла?
- С очередным парнем на пять минут, - вздохнула Эйприл и направилась к доске объявлений, чтобы посмотреть, нет ли там чего нового.
- Ох уж мне эти ее парни, - скривилась Фиона. – Она такая красивая, а к ней вечно липнут какие-то отморозки, чисто жеребцы без мозгов.
- Да нет, мозги-то у них есть, - ответила Эйприл и вздохнула. – Просто они у них не в голове, а ниже пояса. Что-то не везет Эмме в любви.
- Ты бы поговорила с ней что ли?
- Я пыталась, но она не хочет меня слушать, - Эйприл принялась разглядывать листки и яркие афиши, которыми была увешена доска.
Центром всего был лист за подписью Фионы: “Имейте ввиду: Будьте шуметь после 23:00, порву всех на тряпки!”. Она была, как всегда в своем репертуаре; Эйприл не сомневалась, что Фиона никого не “съест”, если ей не предложат присоединиться к общему веселью.
Самым большим объявлением был плакат, гласивший, что 4-го августа в восемь вечера в “АртиШоке” будет живое выступление Ройна Дейла с Маскарадом Арлекинов и Хвостокрутов. Билеты по десять долларов нужно будет спрашивать в баре (похоже, у Чарли прибавится работы). Эйприл вскользь просмотрела бумажку с объявлением о том, что 31-го июля хотят сделать вечер пиццы и кино. Затем она чуть не застонала, увидев расписание уборки гостиной - ее очередь была 27-го июля, причем работать она будет на пару с Эммой, а это означало, что Эйприл все придется делать самой, потому что Эмма, либо будет высыпаться, либо умотает на очередное свидание.
За ее спиной Фиона вслух рассуждала о том, что в принципе нечего беспокоиться, Эмма уже большая и когда-нибудь сама все поймет, но Эйприл ее давно перестала слушать. Ей на глаза попалась ярко-розовая бумажка, которой накануне тут не было. Оторвав ее от доски (иначе прочитать, что в ней, было невозможно), Эйприл прочла следующее: “Под диваном найдено золотое кольцо, владельцу обращаться к Фионе, остальным просьба не беспокоить”.
- Фиона, - повернулась она к ней, - у тебя тут висит записка про кольцо. Я думаю, оно мое.
- А ты можешь его описать?
- Не вопрос. На нем гравировка “с шестнадцатилетнем”.
- Точно, - Фиона вытащила из кармана платья маленькое колечко и протянула его Эйприл. – Я нашла его когда, когда пылесосила под диваном.
Надевая кольцо на указательный палец, Эйприл почувствовала себя так, словно нашла некое подобие Святого Грааля. Это был единственный случай, когда папаша повел себя по-отцовски благородно – подарил ей кольцо. Но только это было не эксклюзивное колечко с брильянтом или хрусталем, а кусок позолоты в форме кольца. На мгновение, которое растянулось в небольшой период времени, Эйприл решила, что он, что называется, образумился, но, к сожалению, все осталось как прежде. И, тем не менее, кольцо стало ей дорого, как память и вот уже два года она носила, его не снимая. До того самого вечера, когда вернувшись в комнату, она обнаружила его пропажу.
Кроме этого кольца папаша никогда ей ничего не дарил. И это же кольцо он, скорее всего, преподнес ей вовсе не от “чистого сердца”. Эйприл догадывалась, что он мог выиграть его в карты, и что соответствующая гравировка там оказалась по чистой случайности. Самое удивительное то, что Эйприл, оказавшись в Ньюпорте, обнаружила, что уже не питает к отцу особой ненависти. Может, это было делом времени, а может, она поняла, что он никогда никого не любил, даже маму, и, скорее всего, он так и сдохнет полным ничтожеством.
Чтобы эти мысли не отразились у нее на лице, она тут же переключила свой мозг на другие проблемы:
– Ладно, мне пора идти.
- Ты в академию?
- Да, - Эйприл направилась к входной двери. – Пойду наверстывать упущенное.
- Удачи.
Подойдя к двери, Эйприл остановилась. Она поняла, что если сейчас не задаст этот вопрос, то не задаст его уже никогда. Она размышляла над ним всю ночь, пока пыталась заснуть.
- Фиона, а что было в моей комнате раньше?
Та на секунду удивилась, но ответила:
- В твоей комнате? Да ничего особенного, самая простая комната. Только очень маленькая. Но зато дешевая и на хорошем этаже. А что?
- Нет, ничего особенного. Мне там очень нравится.
Эйприл сказала это таким голосом, что дураку было понятно, что присутствуют сомнения.
- Да не волнуйся ты, - сказала Фиона. – Никто там не умирал и никаких сокровищ в стенах не прятал.
- Это радует, - согласилась Эйприл и улыбнулась. На какой-то другой ответ она и не рассчитывала. А ведь у нее на какой-то момент появилась мысль, что сны человека зависят от его места пребывания. Однако ей следовало сразу понять, что говорящие деревья никак не могут зависеть от простой комнаты студенческого отеля.
Было еще одно обстоятельство, из-за которого Фиона вызывала у нее симпатии. Зак Ли строил из себя храбреца (еще более храброго, чем Микки), которого не испугает даже самый настоящий Апокалипсис. Однако все же нашелся тот “Конец Света”, против которого Зак не то, что не мог выстоять, он даже не решался этого делать. И этим “Концом Света” была Фиона. Когда у нее с Эйприл заходил разговор о Заке, она часто говорила, что его действительно следовало бы зашвырнуть куда подальше, но это не возможно, потому что это противоречит ее правилам. Зак никогда не шумит, платит за комнату всегда вовремя и это все потому, что он до смерти ее боится.

третья часть
Скрытый текст:
Входная дверь в это время года была с утра до ночи нараспашку, и, уже подходя к порогу, Эйприл прекрасно могла видеть, что сегодня ее поджидает на улице.
От парадных ступенек к другим улицам вела дорожка-мостик. На ней, как и на всех остальных улицах района, был декоративный фонарный столб, сделанный, под классический. Но смотрела Эйприл вовсе не на него. Под фонарем была скамейка. В целом это создавало очень даже романтическую картину, особенно в вечернее время, когда на них сидят любовные парочки. Но сейчас было раннее утро, и на скамейке сидел совсем другой человек.
Кортез.
Это был мужчина средних лет. У него было смуглое исхудалое лицо, светло-серые, почти что белые, глаза (которые всегда выражали такое спокойствие, что придавали ему святой вид) и черные, слегка затронутые сединой, волосы, которые были зачесаны назад. Со дня приезда Эйприл видела его тут почти каждый день. Кортез всегда сидел на скамейке и мог сидеть там часами. Почему он выбрал место именно перед отелем, никто не знал. От Чарли и Эммы Эйприл узнала, что все вокруг уже давно считают, что у Кортеза не все дома. Правда, Кортез ни на кого не бросается и не орет, как сумасшедший, только говорит с испанским акцентом. Просто он всего лишь несет какую-то чушь на счет грядущей опасности, но, понятное дело, никто в его слова не вслушивается.
Самое удивительное то, что про Кортеза никто ничего не знал. Никто не знал, является ли “Кортез” его настоящим именем или же это какой-то позывной. А если бы Эйприл удалось заглянуть в банк данных ньюпортских горожан, то на счет Кортеза ее там, скорее всего, ждал бы облом. Кортез фактически был призраком, как среди живых, так и скорее всего среди мертвых. Но никто особо им не интересовался. Как уже было сказано, если он и был психом, то не буйным. Просто с ним не нужно было заговаривать, если не хочешь, чтобы твои уши реально завяли. Эйприл же считала его стремным и за это время вообще перекинулась с ним от силы парой маленьких фраз в духе “здравствуйте, до свидания”.
Сообразив, что она уже как минуту стоит на одном месте и тупо пялится на Кортеза, Эйприл решительно двинулась вперед. На ходу она на секунду развернулась назад, чтобы в который раз полюбоваться фасадом “Приграничного Дома”. Архитектурой здание ничем не отличалось от других – голые карнизы и стены без каких-либо лепнин с узорами. Но нашелся какой-то талантливый художник, который расписал весь лицевой фасад под необычную фреску. Причем расписал, независимо от того, что в некоторых местах уже отвалилась штукатурка, а правый угол здания пророс мхом. Как правило, на фресках чаще всего изображают узоры, здесь же был изображен целый пейзаж – лесная поляна в зеленых тонах с детально прописанными деревьями. Последние прямо шагнули из литературы сказок, потому что таких изящных прямых стволов с, как будто, живыми листьями и почками, и переплетений ветвей не имело ни одно растение в мире. Этот же художник не поленился нарисовать вокруг входной двери отдельную ветку, так, что получалось какое-то подобие арки. Из живых существ на фреске присутствовало несколько неизвестных мелких существ (ясное дело, сказочных), что сидели на ветках и человеческая фигура, закутанная в темный балахон. В целом, сюжет фрески был замечательный, но для двадцать третьего века он, по мнению Эйприл, был малость затаскан. Оставалось только гадать, где теперь находится этот художник, чье творение сегодня казалось чистой утопией. Наверное, сейчас он занимается рисованием фентезийных календариков.
Эйприл уже почти миновала скамейку, как…
- Ойа, сеньорита.
Эйприл остановилась. То, что Кортез решил с ней заговорить, не было хорошим признаком. Но, решив не обижать старика, она обернулась.
- Это вы мне? – спросила, надеясь, что Кортез на самом деле обращался не к ней, а к какой-нибудь еще “сеньорите” (мысль, конечно, была совершенно глупая, потому что “Приграничный Дом” был расположен в проулке, и в данный момент здесь никого не было).
- Си, - ответил Кортез, - как вы себя чувствуете, сеньорита бонита?
Нормальный вопрос. А как она должна себя чувствовать?
- Хорошо, - пожала плечами Эйприл. – А вы?
- Солнце и красивые сеньориты заставляют старика грустить, - Кортез смотрел на нее своими вечно спокойными глазами, что делало его слова искренними. – Я больше люблю холод и дождь. Как было бы хорошо, если бы мир был черно-белым…
- Как старое кино, что ли? – спросила Эйприл. А что, это была бы не плохая идея. Ей всегда нравились старинные черно-белые кинофильмы, потому что актеры в них выглядели очень утонченно. И еще она читала, что в черно-белом цвете лучше передаются чувства. Да и потом, всякие прыщи и пятна на лице будут не так заметны…
- Да, как хорошее старое кино, - согласился Кортез. – А вы, сеньорита Райан, какая погода нравится вам?
- Ну, по правде говоря, такая же, как и вам, холодная и дождливая, - честно призналась Эйприл.
- Эста бьян, - Кортез улыбнулся. – Ведь, получается, мы с вами похожи, да?
- Частично, - коротко ответила Эйприл, не разделяя такое сравнение.
- Я вижу, вы печальны, сеньорита, - Кортез перестал улыбаться.
- Я? Что вы? – Эйприл мысленно отдубасила себя за то, что позволила своим лицу отражать свои утренние волнения. – Нет, просто я не выспалась и еще так жарко...
- Нет, - Эйприл показалось, что Кортез только что разглядел ее насквозь, - я думаю, что вы не от жары такая печальная. Я думаю, вас мучают кошмары.
- Что? Причем тут кошмары? – Эйприл обдало жаром.
Глаза Кортеза вдруг сощурились:
- Они вас пугают, и вы боитесь, что они могут стать настоящими…
- Так, погодите-ка, - одернула его Эйприл. – Господин Хороший, кто вам рассказал про мои кошмары?
- Никто, надие. – Кортез ничуть не смутился. – Я прочел это в ваших глазах. Я увидел там чудовищ, что преследуют вас.
Внутри Эйприл все точно подпрыгнуло. Значит, он увидел там чудовищ. То есть, разглядел родственную душу, так сказать. А значит, для окружающих Эйприл уже может считаться такой же ненормальной.
- Значит так, - выдвинула она “ультиматум”. – Не знаю, кто вам про это разболтал, но я запрещаю вам лезть в мои дела!
- Ноу пьядо, сеньорита Райан. – у Кортеза всегда был спокойный голос. – У вас есть судьба.
Час от часу не легче! Сейчас он скажет, что миру грозит катастрофа, а Эйприл – та, кто ее остановит.
- Какая к черту судьба! Отстаньте от меня!
Но на Кортеза ее грубость не произвела никакого впечатления.
- Если будете бегать от кошмаров, они не прекратятся, - сказал он. – Потому что потом они будут появляться уже не во сне, а наяву.
- Послушайте, а вам никто не говорил, что вам нужна помощь, а?
- Нам всем нужна помощь, Эйприл. Поэтому…, - он замолчал, видимо думая, что она его перебьет, но Эйприл молчала, поэтому он продолжил, - мы здесь. Вы и я.
Его своеобразный нажим на последние слова не произвел на Эйприл никакого впечатления.
- Хватит! – отчеканила она. – Вы несете бред!
Глаза Кортеза вдруг ярко блеснули, от чего Эйприл стало не по себе.
- Пердонами, я вас расстроил, - сказал он, причем сказал так, что Эйприл ему почему-то поверила. – Мы не думали, что вы так отреагируете.
- А о чем вы вообще думаете!? – сказала Эйприл уже не так жестко, развернулась и пошла вперед.
- Мы ведь с вами еще поговорим, да? – теперь в голосе Кортеза чувствовалась какая-то уверенность и Эйприл решила ее “разбавить”.
- Наверное, нет, - ответила она на ходу.
Она сделала еще несколько шагов, когда Кортез окликнул ее:
- Эйприл!
На этот раз в его спокойном голосе прозвучало что-то такое, чего Эйприл сама не поняла. Но это что-то заставило ее повернуться назад.
Кортез продолжал сидеть на скамейке. Его глаза смотрели на Эйприл в упор.
- Пожалуйста, подумайте еще, ладно? И, сеньорита, куидадо. Берегите себя.
Эйприл нашла в себе силы сделать только еле заметный кивок. После чего она развернулась и пошла дальше, ни разу не оглянувшись. За пожелания Кортезу отдельное спасибо, но вряд ли она когда-нибудь будет обсуждать с ним свои сны.
Да и вообще, могла ли она тогда представить, что вскоре будет смотреть на Кортеза уже не как на сумасшедшего?

Это следующая часть первой главы. Мне очень хотелось бы знать ваше мнение на счет того, верно ли у меня описан мэйрум и правильно ли даны характеристики персонажам.
Скрытый текст:
До академии идти было недалеко; нужно было пройти несколько улиц и центральную площадь района. Желая как можно быстрее попасть в студию с кондиционером, Эйприл прибавила шагу. Время было раннее, на улицах почти никого не было, и поэтому она решила сделать легкую пробежку. В Новой Венеции такое можно было совершить только тогда, когда на улицах никого не было. В остальных же случаях это было невозможно, так как всю середину улиц занимали широкие каналы, из-за чего пешеходные части были совершенно узкими. И именно поэтому одним из привлекательных достоинств этого района было то, что в нем не ходил никакой транспорт. Собственно говоря, и сам район был довольно маленьким и чтобы пройти из одного конца в другой, потребуется всего от силы пятнадцать минут.
Выйдя на центральную площадь Эйприл увидела там копа в гидро-доспехах, который штрафовал ребят, вздумавших покататься там на скейтбордах. Эйприл только хмыкнула, поняв, что у тех ребят теперь будут крупные проблемы.
Центральная площадь представлял собой некое подобие большого квадратного бассейна, по поверхности которого были проложены пересекающиеся металлические дорожки. В центре был обелиск, на верхушке которого был циферблат с часами. Часы были настоящие, но стрелки на них не двигались. Согласно истории эти часы остановились в 2109-м году – ровно сто лет назад, - когда в районе вспыхнул мятеж и полиция начала расстреливать восставших. Стрелки замерли в 3 часа 23 минут. Сейчас, конечно, уже никто не мог вспомнить, произошло ли это ночью или в середине дня.
Проходя через площадь, Эйприл немного поразмышляла о том, какой кошмар царил в Ньюпорте лет за восемьдесят до ее рождения. Сегодня, да и сто лет назад тоже, Ньюпорт был одним из самых больших городов на Земле. В таком просто не могли не быть трения, стычки, конфликты и даже какая-нибудь мировая война. Район Новая Венеция при возведении Ньюпорта строился, как фабричный, но, опять же, сто лет назад было принято решение отдать все здания и постройки под пансионаты и общежития для студентов. О прежних временах теперь тут напоминало только то, что у некоторых зданий на крышах были чересчур массивные печные трубы.
Перед академией располагался парк, в котором в свободн6ое время гуляли студенты. В былые времена он тоже не мог считаться парком, потому что на его месте были водопроводные сооружения, о чем свидетельствовала вывеска над входом. Почему ее до сих пор не сняли, оставалось загадкой. Теперь же тут никакого водопровода не было, вместо него шло сплошное поле газона с редкими деревьями, вентиляционной будкой метрополитена, и статуей в стиле Кубизма. Завершением этого был уже давно не работающий фонтан в центре и проходящий прямо над парком железнодорожный мост, по которому раз в пять минут проносились товарные составы. Такое положение вещей сначала раздражало Эйприл, но потом она привыкла к этому.
По архитектуре здание ВАИИ ничем особо почти не выделялось среди других построек района. Стены из светлого кирпича, большие окна со старинными белыми рамами, которые делили стекло на множество мелких квадратных стеклышек. Прямо над входом по бокам развивались два больших флага с эмблемой академии. А чуть выше в центре была мозаика, изображавшая женщину в сиреневом платье – Мэри Сэмм. Девяносто лет назад она основала эту академию. Тогда Мери Сэмм была видным общественным деятелем, но сразу после открытия в Новой Венеции вспыхнул очередной мятеж и ее убили наемники из Корпорации.
У входа Эйприл ненадолго задержалась, чтобы поздороваться с Епископом и Энн-Мари. Эти двое были уже студентами (он учился на фотографа, она – на художницу), а так же, по мнению многих, в то числе и Эйприл, - друг друга стоящей парочкой.
Внутренне убранство академии состояло в том, что в ней было много свободного пространства, то есть никаких перегородок и мелких комнатушек, которые принято считать классными комнатами. Раздела между этажами здесь тоже не было, вместо этого были небольшие площадки, на которые вели лестницы. Почти все стены занимали полки, на которых лежали предметы для натюрмортов, папки студентов и краски. Рисунки, а так же холсты и прочие декоративные изделия здесь можно было оставлять на виду совершенно спокойно, не боясь при этом, что их кто-то украдет.
Сегодня утром тут не было никого, кроме парня в очках, который расположился со своим мольбертом недалеко от входной двери.
- Привет Олаф, - поздоровалась она.
- Эйприл? – удивился он. – Привет. А чего ты тут так рано?
- Ты же видел мой холст. Вот-вот выставка будет, а у меня конь не думал валяться!
Она посмотрела на его картину:
- Мило. Похоже на стиль Ван-Гога с легким намеком на Мунка.
- Спасибо.
Эйприл вздохнула:
- Хотелось бы мне знать, откуда в тебе бьет вдохновение рано утром.
Олаф прищурился:
- Я скажу тебе, откуда, - он попытался скрыть усмешку. - Оттуда, что у меня в Норвегии зимой нечем заняться, кроме рисования.
- Это мысль, - усмехнулась Эйприл и направилась на одну из верхних площадок, где она работала.
Поднимаясь по лестнице, она обдумывала те слова, которые ей сказал ее иностранный друг. Несомненно, смысл в них был. Причем довольно простой - ей требовалась такая вещь, как усидчивость. Она давно уже заметила, что более печального зрелища, чем ее рисунки, на свете просто не существует. Но с другой стороны это служило ярким “примером” того, что можно нарисовать, не имея никакого вдохновения.
Сегодня на площадке было пусто, если не считать галографический преобразователь, над которым вокруг своей оси кружилась модель из контурных полигонов – работа Эммы. Эйприл уже давно поняла, что ее дружба с Эммой Деврье – прекрасный подарок судьбы, иначе она, Эйприл, сдохла бы от зависти. Ведь Эмма делала такие замечательные 3D-скульптуры, что ее уже давно начали зазывать в различные цеха по трехмерной лепке. Одна эта голограмма, что сейчас находилась на площадке, чего стоила. Она представляла собой доселе не виданного Эйприл существа. У него не было никаких намеков на конечности, но зато был длинный заостренный хвост и крылья за спиной, которые (если это были именно крылья) по форме чем-то напоминали крылья колибри. Морда у существа была чуть заостренной, а по бокам были приделаны две полигональные пластины, которые могли быть как рогами, так и ушами. В целом, если не считать все той же морды, существо было чем-то похоже на стрекозу, хотя Эйприл каким-то чутьем догадывалась, что когда Эмма делала эту скульптуру, она, скорее всего, держала в уме совершенно другое животное. Скорее всего, птицу, может быть все ту же вышеупомянутую колибри.
И все же, как бы Эйприл не старалась, у нее все равно появлялось ощущение, что в скульптуре четко проглядывают черты той самой Матери из ее сна. Во всяком случаи их крылья были очень даже похожи.
Эйприл вынурнула из раздумий и принялась за работу. Ей потребовалась всего минута, чтобы установить мольберт, достать свой ослепительно белоснежный от пустоты холст
(хуже чистого холста есть только две вещи – смерть и налоги!),
потом приготовить палитру с кисточками и банки с акриловыми и масляными красками. Для счастья молодой художницы этого было более чем достаточно. Разве что, для стопроцентной гарантии требовался только красивый обнаженный натурщик…
Усевшись перед мольбертом, она на несколько секунд впала в нирвану, пытаясь в точности представить то, что собиралась изображать и какие где будут тона. Затем сделала первый мазок.

* * *
Эйприл не относила себя к тем, для кого дни кажутся длинными, как жвачка. Но и тем, кому казалось, что вечер наступает через час после утра, она тоже не подходила. Все в ней было половина наполовину. Сегодня Эйприл могла быть вспыльчивой, завтра же заиметь целую долю искренности. Даже в Ньюпорт она отправлялась отчасти искать свое место в жизни, хотя в то же время имела конкретную причину, почему она ехала именно туда
Сегодняшний день прошел не быстро, не медленно. Хотя Эйприл и ушла целиком в работу, временами в ее голову вползали мысли о сегодняшнем сне, о Кортезе с его предложением о помощи и напоследок, о родителях, которые влезали в ее мысли очень болезненно. И, опять же, все было разделено на две стороны. На одной Эйприл радовалась, что сумела вырваться из “страны психологического давления” (“Психодавилка”, как она ее называла сокращенно), на другой - жутко каялась, что ничего не рассказала даже матери. Но все это скорее было обычным зовом крови, ведь полтора месяца - слишком маленький срок, чтобы забыть такое место, как родной дом, даже если он был тебе до черта ненавистным.
Про Кортеза она решила, что если сегодня его увидит, то извинится перед ним, все-таки он предлагал ей помощь. Ну а сегодняшний сон ей казался своеобразным “пустозвоном” – то есть, ничего не значащим. В конце концов с тех пор, как она сюда приехала, ей снилось множество снов, большая часть которых была благополучно забыта, остальные же вспоминались очень смутно.
По мере движения времени на холсте стало проступать изображение. В целом было не плохо, хотя, конечно, Ван-Гог или Рембрандт и близко не проходили мимо этого. Эйприл отложила кисть и посмотрела на часы. Два часа дня. О том, что прошло шесть часов напоминало лишь легкое ощущение голода, а так же ощущение, что спину она теперь разогнет уже нескоро. Интересно, почему именно сегодня у нее вдруг возникло жгучее желание, а вместе с ним и вдохновение, наконец начать картину? Что вообще сегодня сумело заставить ее сдвинуться с мертвой точки? Погода? Вполне вероятно, если учесть, что стоит такая жара. Утренний кофе? Тоже может быть. Подавляемость сексуальных желаний? На счет этого Эйприл так и не определилась, внутри нее, как всегда, все начало взвешиваться за и против. А может быть сегодняшний сон?.. Может и так, ведь от таких фантастических снов точно какое-нибудь вдохновение да появится.
- Привет, - раздался за ее спиной веселый голос.
- Эмма? – Эйприл развернулась. - А тебя сюда каким ветром занесло?
В придачу к таланту 3D-скульптора Эмма обладала очень красивой внешностью. Чуть смуглая кожа, темно карие глаза, черные, как смоль, прямые волосы, спускающиеся ниже плеч, а уж о фигуре и вовсе нечего было говорить. Фиона не раз замечала, что Эмма, если бы хотела, запросто могла стать фотомоделью. Но Эмма считала, что позирование в разных нарядах перед камерой не ее стезя и поэтому все свободное время занималась тем, что перебирала местных парней и проверяла их на “прочность”. Последним, разумеется, не нравилось, что их сначала приманивают, а потом кидают. Что не говори, а под красивым лицом скрывалась полная бесшабашность, правда в хорошем смысле. Наряду с этим Эмма постоянно куда-то спешила, словно опаздывала. Порой у нее через край выплескивалось столько энергии, сколько хватило бы на еще одну Эмму. Правда, такое случалось, когда она была в прекрасном расположении духа и не испытывала никакого недосыпания. В такие минуты так и хотелось назвать ее “Эмма-Вечный двигатель”.
- Наверное, таким же, каким и тебя солнце, - улыбнулась Эмма. Похоже, сегодня она прекрасно выспалась, под глазами ни намека на круги. – Ты занята?
- Да нет, наверное, - Эйприл бросила взгляд на свой холст. Честно говоря, она чувствовала, что если сделает еще мазок, то у нее отвалится рука. – Я уже собиралась закругляться на сегодня. А что? Чего-то хотела?
Эмма сделала страшные глаза:
- У меня к тебе секретное послание!
- От кого? – оживилась Эйприл.
(Только бы не от матери неужели она меня нашла!)
- Веришь или нет, - Эмма выдержала театральную паузу, - но от Кортеза!
- От кого!?
- От Кортеза, - повторила Эмма. – Он сказал, что хочет с тобой встретиться.
- Зачем?
- Не знаю. Но имею цитату: “Там, где дети изображают свои сны”. Это место вашей встречи.
- “…изображают свои сны”? – вопросительно повторила Эйприл. – И что это значит?
- Это я у тебя как раз хотела спросить! – Эмма с любопытством уставилась на нее.
- А больше он ничего не сказал?
- Нет. Слушай, а чего это ему от тебя надо, а? – внезапно любопытство в глазах Эммы сменилось множеством веселых искрящихся огоньков. – Ой, ой!.. Неужели у вас с ним тайный роман!!!
- Да! – воскликнула Эйприл, подражая голосу Эммы. – И сегодня вечером мы с ним улетаем в Африку! Знаешь, это все так неожиданно! Я так волнуюсь!
- Ой, как романтично! – продолжала дурачиться Эмма. – Да лучшего любовника, чем сеньор Кортез и представить трудно!
Они вдвоем засмеялись и долго не могли остановиться. Очевидно, в академии в этот момент никого не было, потому что никто не поднялся к ним на площадку, чтобы поинтересоваться, по какой причине тут стоит веселье.
- Ну ладно, - Эйприл убрала съехавшую на лоб прядь челки, - а про кошмары он там ничего не гнал?
- Не-а, - ответила Эмма, - а что?
- Да понимаешь, - Эйприл немного замялась, - сны меня тут замучили, вообще уже нет никаких сил терпеть!
- Опять ты про эти сны! – всплеснула руками Эмма. – Ну, снятся они тебе и снятся! Ну и что?! Я понимаю, если бы что-то существенное снилось – допустим, ты там кого-нибудь убила, или наоборот, увидела, что кому-то из твоих близких грозит опасность. А тут какие-то отрывки в стиле фентези. И потом, все это не настоящее! Пойми, иногда банан – это просто банан.
- А дракон – это просто дракон? – ехидно спросила Эйприл.
- Да причем тут дракон!? - отмахнулась Эмма и вдруг стала серьезной. – А тебе что, дракон приснился?
- Ну да, - неуверенно пробормотала Эйприл, - только, говорящий дракон. Во всяком случаи это существо было похоже на крылатого ящера, но только в целом. А так этот дракон не походил на тех, что описывают в книгах.
- Ну, и о чем вы поболтали с дракошкой? – Эмма снова начала веселиться.
- Дракон был говорящим, - протянула Эйприл, словно не слыша Эмму.
- Это ты уже говорила, что он сказал?
- Она, - поправила Эйприл. – Она сказала. Это была самка дракона. Даракониха. Или Драконица.
- А, - еще больше развеселилась Эмма, - то есть она была в юбке, на шпильках и накрашенная?
- Кончай ржать! Она сказала, что я…. Да кончай же ржать, а то я никогда не закончу! В общем, она сказала, что я… ну, типа, мать будущего, которое сама же и создам.
Эмма уже не смеялась, а только сдерживала себя, чтобы снова не расхохотаться:
- Хочешь, проясню тебе это? – протянула она. – Это будущее, которое ты создашь, - это твои дети. То есть ты – мать того ребенка, которого и родишь. Обыкновенное свойство. Или ты против того, чтобы у тебя в будущем были дети?
- Нет, - Эйприл инстинктивно махнула головой. – Только вот от кого они у меня будут?
- Это уже тебе решать, - усмехнулась Эмма. – Так что ничего нового ты не узнала.
На нее снова напал смех:
- А может эта драконица сказала тебе: “Вставай, Эйприл, пора в академию! А то на твой холст без слез не взглянешь!”. Нет?
- Если будешь прикалываться, - обиделась Эйприл, - то я ничего тебе рассказывать не буду!
- Ну не дуйся!
- Да ну тебя! Смеется тут над моими снами! Ты бы лучше на свои скульптуры посмотрела! – Эйприл указала на 3D-голограмму. – Они не менее бредовые, особенно эта!
- Эй! Эй! Так нечестно! Знаешь, я бы тебя сейчас с лестницы за это спустила, только вот сил нет! – Эмма потянулась. – Потому что я голодна, как стая волков!
- Я не меньше тебя! – вставила Эйприл.
- Ну и отлично. Пойдешь со мной в кафе?
- Да, только приберусь немного, - Эйпри стала закрывать банки.
- Великолепно. Я жду тебя внизу. А мою скульптуру нечего критиковать! Я – скульптор, а ты – художник. Хоть мы с тобой и из одной среды, а творческие понятия у нас разные. Так что нечего!
- Да ладно тебе, - Эйприл закончила с красками и занялась уборкой холста. – Просто было интересно, откуда ты такое чудовище взяла. Оно, кстати, на драконицу из моего сна похоже.
- Правда? – спросила Эмма немного недоверчиво.
- Ну, детально, конечно, нет. Но в целом что-то общее есть. Ну давай, скажи! Откуда ты его придумала? Вроде, на Земле такие не водится.
Эмма помолчала где-то пять секунд, прежде чем ответить.
- Я понятия не имею, есть ли оно на самом деле, - в Эмме внезапно проснулась какая-то уклончивость которую Эйприл до этого в ней не замечала.
- То есть как это?
- А вот так. Не я его придумала, а Фиона.
- А можно поподробнее.
- Да пожалуйста, - пожала Эмма худыми плечами. – Тебе, как подруге, можно все. В общем, я никак не могла придумать, что мне смоделировать. Хотелось бы что-нибудь такое, невероятное. А тут, я случайно сказала об этом Фионе. Ну и представь себе, она мне через несколько дней показывает маленький набросок, на котором нарисовано что-то вообще непонятное. Вроде, человек, вроде, какое-то водоплавающее. Ну, я его так мысленно немного доработала, чтобы у него была хоть какая-то грация и симметрия. И вот…
Эмма развела руками, давая понять, что какой бы у нее скульптура не вышла, это существо в реальности наверняка выглядело бы иначе.
- Ладно, я жду тебя внизу, поторопись, - Эмма развернулась и пошла вниз.
Эйприл подошла к ряду раковин, который тянулся вдоль стены, и открыла один из кранов. Раковины, как и все в Новой Венеции, были покрыты легким слоем ржавчины, хотя были установлены совсем недавно. Сунув руки под струю воды Эйприл переваривала услышанное.
Значит, Кортез хочет с ней встретится. Что ж, у него всегда были в голове какие-то нетрадиционные мысли. Он даже додумался назвать место встречи. Нет, вместо этого этот старый пень
(но он действительно такой черт возьми!)
загадал Эмме загадку. И теперь Эйприл должна будет гадать, что это за место такое, где дети изображают свои сны. В принципе, ей ничего не стоило проигнорировать послание, но она понимала, что, судя по всему, Кортез прождет ее там все лето. И даже, когда он умрет от старости, его дух все равно будет ждать ее там. Однозначно, Кортез – сумасшедший! Ладно, сейчас она пойдет с Эммой в кафе и там они с Чарли решат, как ей следует поступить.
Эйприл закрывала кран, когда за спиной раздался тихий треск. Она обернулась, но не увидела ничего, что могло бы трещать. Внезапно по голографической скульптуре пробежали маленькие искажения, и раздался все тот же треск. Эйприл в недоумении уставилась на нее. Искажения могли быть вызваны повреждениями в преобразователи, но это исключено. Преобразователь был совсем новым и к тому же его генератор работал на автономных батареях.
По скульптуре снова пробежали помехи. Затем еще. И еще. Вся скульптура превратилась во что-то дергающееся и испещренное. Яркий голографический свет внезапно померк. Тут же помехи вдруг стали разглаживаться.
Эйприл онемела. Помехи исчезли, но теперь над преобразователем кружила не трехмерная голограмма. Нет.
(…?)
Голограмма, если это все еще была она, обрела плоть. У нее появилась серая с голубоватым оттенком блестящая чешуя (!?). Крылья за спиной исчезли, но вместо этого появились две длинные плавные конечности, от которых к спине шли два упругих...
(ПЛАВНИКА!?)
Морда сплющилась и даже как будто стала меньше. Она округлилась и те две пластинки, что изображали рога, исчезли.
(Что это за существо?)
Случайный сторонний наблюдатель подтвердил бы, что вокруг стояла гробовая тишина, и существо не издавало ни звука. Но Эйприл, наоборот, ясно слышала, как у нее в ушах внезапно раздался звук гигантских бурлений, точно она неслась глубоко под водой, как торпеда.
Существо медленно протянула вперед левую конечность. Она тянула ее все ближе и ближе к Эйприл. Девушка, не смотря на психологическое оцепенение, сумела заметить, что конечность у существа двупалая. Эйприл стало трудно дышать, она сделала шаг назад, другой…
Внизу Эмма поставила ногу на нижнюю ступеньку лестницы:
- Эйприл, ты скоро?
Существо резко поддалось назад. В ту же секунду с Эйприл спало оцепенение. В ужасе она на секунду закрыла глаза, а затем открыла. Ничего. Над преобразователем кружила все та же угловатая скульптура из полигонов. На то, что тут было секунду назад, ни намека. Эйприл даже не сразу заметила, что звук бурлений в ее ушах уже давно не звучит.
- Эйприл? – на переходной лестничной площадке появилась Эмма. – На тебя что, ледяное заклинание наложили?
- Нет, - еле слышно ответила она.
- Ну так пошли скорее! У меня сейчас желудок свернется!
Не дожидаясь ответа, Эмма схватила подругу за руку и потащила вниз. Эйприл совсем не сопротивлялась.
Что это было за существо? Голографическая скульптура могла обрести живучесть только в одном случаи: нужно было хорошенько наглотаться под завязку колес. А может она сумасшедшая? Но тогда почему никто раньше этого не замечал?
На выходе из академии Эмма тараторила без остановки, пытаясь обратить ее внимание на какие-нибудь смешные вещи. Например, на доске объявлений рядом со входом висела бумажка с приглашением на позирование обнаженной. Приглашались молодые красивые, далее слово “девушки” было зачеркнуто и вместо него написано “женщины”. Было там и другое объявление, которое повесил сам Зак Ли. В нем он продавал старинную 16-тимилеметровую фотокамеру. За нее он просил восемь тысяч, но, знаю его натуру, Эмма считала, что камера стоит в три раза дешевле.
Эйприл лишь вяло кивала головой и изредка вставляла слова соглашения. Черта с два, неужели Кортез обладает даром провидения. Или предвидения, кто его знает. Черт, ну неужели она все-таки пойдет его разыскивать!? Хотя, может она действительно сумасшедшая? В таком случаи может они сумеют найти друг друга.
А Эмма все продолжала пытаться обратить внимание Эйприл на хоть что-нибудь. В парке она ей указала на одного художника с мольбертом, который, по ее мнению, торчал здесь уже целый месяц и наверняка до сих пор не нарисовал ни одной картины. Эйприл, как не старалась, не могла думать так же?, как Эмма. В голове все время возникали образы то Кортеза, то того странного существа, а все что царило вокруг было для нее теперь каким-то малозначимым. Одним словом она чувствовала себя так, словно гуляла по царству невидимок.

***