Новогодний роман. Глава 3. Исповедь в ночи

Они нашли маленькое, почти пустое кафе с большими окнами, за которыми медленно оседал снег. Тёплый воздух пахло кофе и корицей, создавая уютный кокон, отгороженный от спящего города. Они скинули верхнюю одежду и устроились в углу, на мягком диване. Заказ — два капучино — был лишь формальностью, предлогом остаться.

Первые минуты прошли в молчании. Марк смотрел на Алису, освещённую мягким светом лампы, и видел не просто знакомые черты, а историю. Историю их общей и разлучённой жизни, написанную едва заметными морщинками у глаз и новой, несвойственной ей раньше, задумчивой складкой у рта. Она не стала той жёсткой, уверенной в себе женщиной, какую он иногда рисовал в своём воображении. Напротив, в её спокойствии была какая-то уязвимость, которая трогала его гораздо сильнее.

— Расскажи, — тихо попросил он, не уточняя, о чём. Просто «расскажи». Дай мне кусочек тех лет, что я пропустил.

Алиса медленно помешала ложкой сахар в чашке, глядя на кружащиеся крупинки.
—Что рассказывать, Марк? Жизнь идёт. Работа, дом, редкие встречи с подругами. Всё как у всех. — Она вздохнула и наконец подняла на него глаза. — А если честно? Если честно, первые два года были похожи на долгое похмелье. Я просыпалась и по привычке тянулась к телефону, чтобы отправить тебе какую-нибудь глупую смешную картинку. А потом вспоминала, что нельзя. И весь день шёл под откос.

Он слушал, не дыша, чувствуя, как с каждым её словом в груди поворачивается нож старой вины. Он представлял её — одну, в их старой квартире, которую она, как он позже узнал, продала.

— Я пытался звонить, — голос Марка сорвался на шёпот. — В первые месяцы. Ты не брала.
—Я не могла, — её ответ прозвучал без упрёка, с констатацией факта. — Каждый твой звонок был как соль на рану. Мне нужно было либо забыть тебя, либо сойти с ума. Я выбрала первое. Не уверена, что преуспела.

Они снова замолчали, но это молчание было уже другим — оно было наполнено тяжестью высказанного, болью, которую наконец-то выпустили на свободу, и от этого она стала менее острой.

— А ты? — наконец спросила она, и в её голосе прозвучал искренний интерес, а не желание уколоть. — Как ты... справлялся?

Марк с горькой усмешкой откинулся на спинку дивана.
—Справлялся? Я ушёл с головой в работу. Стал лучшим в своей области, получил кучу премий. Дом — работа, работа — дом. Друзья пытались познакомить с кем-то, но... это было бесполезно. Все были не та. Все были не ты.

Он рассказал ей о своей поездке в Италию, куда они всегда мечтали съездить вместе. Он был там один, сидел на ступенях какого-то собора и смотрел на закат, и вся красота этого мира казалась ему плоской и бессмысленной, потому что ему не с кем было ею поделиться.

Он говорил, а она слушала, и в её глазах он видел не жалость, а понимание. Они были двумя одинокими кораблями, долго плывшими в разных морях, и вот теперь, в эту зимнюю ночь, сравнили свои вахтенные журналы и обнаружили, что вели записи об одной и той же тоске.

— Мы были такими глупыми, — вдруг выдохнула Алиса, и в её голосе впервые прозвучала лёгкость, как будто она сбросила тяжёлый груз. — Мы так цеплялись за свои принципы, за свои «я», что разучились видеть друг друга. Мы спорили о пустяках, а о главном — о том, что нам плохо и одиноко — молчали.

Марк кивнул. Он протянул руку через стол и накрыл её ладонь своей. Она не отдернула свою. Её пальцы были холодными, но под его прикосновением постепенно согревались. Это был не страстный жест, не попытка что-то вернуть сию секунду. Это было молчаливое признание: «Я здесь. Я слышу тебя. Я понимаю».

За окном начинало светать. Синяя мгла ночи постепенно разбавлялась свинцово-серыми тонами утра. Сказка подходила к концу, но что-то настоящее, взрослое и прочное, только что родилось между ними в этом кафе — взаимопонимание и прощение, выстраданное за годы молчаливой боли.

— Уже утро, — тихо сказала она, глядя на его руку, лежащую поверх её.
—Да, — ответил он. — Но мне кажется, всё только начинается.