Глава 3. Бунтарь

— Ши-и-ики, просыпайся, сынок, вставай, родной, на работу пора…

Наступило лето. Шики, однако, впервые в жизни не получил от этого должного удовольствия. Скорее даже наоборот. Причин тому несколько.
Во-первых, все дворовые друзья разъехались кто куда. Кому-то (Ване П.) улыбнулась поездка в деревню на уединение с природой; кому-то повезло меньше (Малютину Е.), и против своей воли он отправился отбывать срок в летний лагерь на все три смены; ну а самые баловни судьбы (Ваня Б.) улетели за границу в экзотические страны на лазурные берега.
Во-вторых, Шики устроился работать переборщиком макулатуры на склады вторсырья. Вначале график был свободный, а зарплата сдельная – 10 копеек за килограмм. За первую рабочую смену Шики перебрал бумаги на баснословную сумму в 18 рублей. У него была благородная цель – заработать денег на модный, стильный лук. Поэтому Шики быстро набирался трудового опыта: самые тяжёлые коробки взвешивал по два, а то бывало и три раза (кладовщиком был кузен, и на такие вольности закрывал глаза), приплюсовывал себе часы за разгрузку машин, а также за уборку территории и проч. Бывало, до ста рублей в день зарабатывал! Управляющему, однако, переплачивать не нравилось.
— Что у Шики опять за час уборки территории и два за разгрузку? — выпучивал глаза из орбит Станислав Абрамович, а вены на его бычьей шее, казалось, вот-вот лопнут от напряжения. — Это, между прочим, твои обязанности, Аркаша!
— Да, верно, но он же помогал.
— Помогал, значит? Ну-ну, ну-ну...

В скором времени кудрявую голову Аркаши посетили щекотливые мыслишки о бренности бытия. Шики по этому случаю вызвали на ковёр.
— Садись, рассказывай.
— Что рассказывать?
— Как это что? — сказал управляющий, смотря испытывающим взглядом. — Это откуда? — достал он порножурналы, которые Шики нашёл часом ранее, перебирая макулатуру, и которые пожалел отправлять в пресс, имея на них более гуманные взгляды.
Шики густо покраснел, в горле пересохло.
— Я... я… не в курсе...
— Гм. Не в курсе, как они у тебя в рюкзаке оказались?
— Да… Меня подставили, честное слово, это… какое-то недоразумение…
— Ладно, дело молодое, проехали, — подмигнул Станислав Абрамович. — Расскажи-ка лучше, где Аркашу вторую неделю носит?
— Не знаю, — пожал плечами Шики. — Болеет, наверно.
— Ясно, что болеет. И это плохо. Это очень плохо. Ведь плохо?
— Да уж, как-то нехорошо.
— Во-от. Поэтому вопрос надо решать. Надо или как?
— Надо.
— Правильно. Ну, как у тебя с амбициями?
— Не понял? — понял Шики.
— Кладовщиком стать готов? Опыт имеется, — многозначительно улыбнулся управляющий. — Исполнительный, шустрый – все качества для карьерного роста. Ну, что скажешь? Или дать время на подумать?

Конечно, открывающаяся перспектива льстила самолюбию, и, ослеплённый, Шики тут же дал добро. Подписался, не узнав толком условий. А условия, как оказалось, были не самые радужные: финансовая ответственность, плотный график (6/1), пониженная заработная ставка (70 рублей смена вместо 100, получаемых на этой должности кузеном). Этот грабёж списали на то, что Шики несовершеннолетний. Насколько это юридически законно, Шики, конечно же, углубляться не стал. Возмещал при случае махинациями, коими грешил в своё время Аркаша.
Вроде бы есть повод для гордости и самоуважения, Шики, однако чувствовал себя крайне несчастным. Не этого всего он хотел в свои лета. Он хотел, чтобы было как раньше: гулять до полуночи, смотреть фильмы допоздна, спать до обеда, ползать по деревьям, прыгать с ветки на ветку, ездить на велосипеде на море, искупаться, если с погодой повезёт. Хотел каких-то приятных неожиданностей, позитивных свежих эмоций, увлекательных и, возможно, даже романтических приключений.
О, как ему было грустно, когда он, возвращаясь с работы, не мог перепрыгнуть с разбегу через изгородь, потому что сил не было, не было энергии, не было огня.
Чтобы высыпаться, он ложился в 9 вечера, но не мог заснуть, ведь за окном стояли белые ночи, и всё кругом жило и пахло. И это справедливо: лето на севере короткое, его все ждут, а когда оно, наконец, приходит – жадно насыщаются.

Так, в один субботний вечер, придя с работы, обессилевший юный кладовщик упал пластом на кровать лицом в подушку. От мысли, что две трети лета позади, что ничего интересного, запоминающегося не произошло, что впереди ждёт та же самая скучная рутина, слёзы выступили на глаза.
— Стоит ли оно того? — задался вопросом Шики, после чего спешно вытер насухо лицо, ибо в комнату вошла мать.
— Шики, сыночка, в магазин сходишь? — спросила она, присев на край кровати.
Приподнятое, игривое настроение матери не гармонировало с подавленным состоянием сына и даже, более того, оскорбляло.
— Не поверишь, мам, но я дико устал. Может, ты сама сходишь?
— Ну, куда же я пойду, Шик? Это ведь надо краситься, наряжаться, не могу же я…
— Всё ты, мам, прекрасно можешь, — сказал Шики утомлённо-раздражённым голосом. — Прекрати.
— Ты это о чём? — начала заводиться женщина.
Была у Ольги Владимировны слабость, имелся этот ген проклятущий: с приходом лета, в сезон отпуска, реже в праздник или выходной, позволяла себе расслабиться. Когда же источник радости в самый неподходящий момент кончался, чтобы самой не показываться, себя не компрометировать, мать использовала сына или мужа (при совместной пирушке) в качестве посыльного. Без восторга, но с пониманием, Шики никогда матери не отказывал. В данный же вечер молча, осуждающе, презрительно сверля взглядом, мотал головой.
— Бессовестный! — бросила мать, после чего от души хлопнула дверью.
Стыд и гнев обуяли Шики. Раздираемый противоречивыми чувствами, он достал из-под матраса все свои денежные накопления. Секунду помедлил…
«Плевать!»

Яростно ступая по улице, Шики поймал себя на мысли, что в данный момент готов порвать любого — был бы только случай. Зайдя в «Шестую лавку», после долгого выбора, взял две полторашки пива «Охота крепкое», три пачки солёного арахиса. Оплатил товар, после чего отправился на местный водоём. Выбрав безлюдное, но живописное место, спешно устроился в тенёчке. Закинул в рот одним махом полпачки арахиса, жадно пригубил. Из-за высокой доли содержания спирта вкус пива был ужасно терпким. Но не смаковать, не гурманских целей преследовал Шики. Задача стояла простая — быстро и качественно захмелеть.
Смотря вдаль после очередного глотка, думая о несовершенстве бытия, Шики стал невольным свидетелем страстного животного соития. Две довольно крупные лохматые ондатры лихо и бесцеремонно совокуплялись на песчаном островке. Отчего-то увиденное вызвало приступ небывалой грусти. С ещё большим азартом Шики стал налегать на спиртное.

Тем временем к Шики подступала опасность в виде Глеба Филина, который шёл в мрачном настроении, неся на левом плече мёртвое тело Айзы в мешке, а в правой руке — садовую лопату. Он шёл хоронить четвероногую подругу. Хоть Глеб и был человеком флегматичным, слишком для своего юного возраста хладнокровным, презирающим всякого рода сентиментализм, но и для него сей удар судьбы был чувствительно болезненным.
Когда Глеб пришёл на водоём и стал присматривать подходящее место, его слух приятно резанул знакомый голос:
«Всё, я вызываю такси.
Я уезжаю, нет, не надо, не проси.
Остаться? Опять обманешь, напрасно время тратишь,
Словами сердце ранишь, знаешь — всё не исправишь…» — проникновенно, с чувством, душой надрывал связки Шики.
«Однако!» — подумал Глеб, после чего положил труп животного на землю. Бесшумно подкрался. На очередном куплете аккуратным движением руки убрал разделяющую его и Шики растительность.
Догадка подтвердилась, что вызвало улыбку ликования.
— Балабол, — радостно приветствовал он.
— Я, — моментально протрезвел Шики. — Пиво пью. Будешь?
Щенячий взгляд, которым Шики пытался загипнотизировать незваного гостя, напомнил о цели прихода.
— Копай! — кинул лопату Глеб.
Дважды повторять не пришлось. Шики работал быстро, энергично, с огоньком. Когда яма была глубиной метр, а Шики сырой от пота, Глеб велел заканчивать.
— Прости за тот подлый поступок, — сказал Шики, вылезая. — Получилось как-то некрасиво, низко, не по-людски.
Глеб ничего не ответил, смотрел только тем самым красноречивым взглядом, что вызывал дрожь в коленках и спазмы в горле.
— Но, если честно, то ты сам виноват... со своей бешеной собакой! — истерично выпалил Шики, чему был приятно удивлён — эмоциональный срыв был расценен как проявление мужества. — Пошёл ты!
Острым лезвием напоминание об Айзе полоснуло по сердцу. Молча и угрюмо Глеб взял мешок с телом, аккуратно положил в яму.
— Лопату.
— Это кто? — спросил Шики, протягивая инвентарь.
— Бешеная собака.
— Да ладно! А что с ней?
— Сдохла, — будничным тоном ответил Глеб и, засучив рукава, начал закапывать.
— Ну да. Логично, — Шики в очередной раз за день стало стыдно. Он решил загладить вину и поддержать недруга. — Держи, — протянул бутылку, когда Глеб кончил орудовать лопатой. — Помянем.
Минут пять пили, не произнося ни слова, думая каждый о своём. Глеб прокручивал в голове слайды воспоминаний, забавных и трогательных моментов жизни с Айзой. Шики думал о том, как бы поделикатнее смыться.
— Блин! Что за гадость ты пьёшь? — нарушил молчание Глеб, морща лицо. — Спиртяга голимая!
— Не знаю, — пожал плечами Шики. — По телевизору сказали, что это выбор настоящих мужчин.
— И?
— Что и?
Глеб посмотрел на Шики, и его откровенное недоумение вызвало чувство умиления.
— Напомни, как тебя зовут?
— Шики, — протянул руку Шики.
— Глеб, — пожал руку Глеб. — Интересный ты тип, Шики.
— Спасибо, — принял за комплимент Шики. — Мне даже однажды натуральная француженка письмо написала, — счёл нужным поделиться он. — Каралет Сесиль.
— Серьёзно?
— Ага.
— Зачем?
— Как зачем? Познакомиться хотела.
— Почему хотела? Ты ей что, разве не ответил?
— Нет, не получилось, но я пытался, аж два раза.
— Как это — пытался?
Прежде чем ответить, Шики справил нужду.
— История вышла комичной, — сказал он, застёгивая ширинку. — Первый раз я сглупил и по неопытности заклеил конверт «Моментом». Мне его вернули обратно. Я решил не отчаиваться и купил новый конверт, но указал неверный индекс. А потом мать постирала мои брюки, где в заднем кармане лежало её письмо, а адреса-то я не помню. Такой вот анекдот.
— Значит, сейчас где-то во Франции сидит некая Сесиль, скучает, ждёт письмо от русского парня, местного Алена Делона, но даже не догадывается, что обречена?
— Oui (Да).
— Гм, трагично.
— La vie est douleur (Жизнь — боль), — качал головой Шики.

Тем временем, где-то во Франции.
…Вынужденно извиняюсь, но изначально в этом месте планировалась пошлая, грубоватая острота, однако в силу нравственного роста, целомудренного взросления и духовного просветления читательской аудитории сей срамной эпизод мы смело, без тени сожаления (эх-х!), опускаем…

Возвращаемся на родину.
— Пива больше нет? — спросил Глеб, последними каплями смочив горло.
— Увы, — виновато развёл руками Шики.
— Печально. А деньги? Есть?
— Допустим.
— Будь другом, одолжи пару соток.
Предложение Шики не нравилось, казалось сомнительным, рискованным, но он чувствовал вину за собой, за особую некогда меткость, и, вручив деньги, на которых поставил мысленно крест, очистил совесть.
Поблагодарив, Глеб отправился в ближайший гастроном. Через четверть часа вернулся на то же место с двумя пакетами. В одном было две большие бутылки светлого карамельного пива. Во втором — фисташки, копчёный сыр-косичка, вяленые морепродукты.

Вода в водоёме была прохладной, чем воспользовался Шики (прежде чем идти домой, надо было протрезветь, да и после интенсивного труда освежиться). Выйдя на берег, он не ожидал вновь увидеть Глеба.
— Как водичка, француз?
— Пойдёт, — слукавил Шики. — Тоже искупаться решил?
— Я что, на дурака похож?
— В смысле? Не понял.
— Сюда, так-то, канализационные воды сливают. Искупаться…
— Канализационные воды? — переваривал информацию Шики. — Да я в курсе, я тут у бережка, тут-то чисто, просто надо было протрезветь, прежде чем домой идти, а то, знаешь ли, чревато, — выдал он, как казалось в тот момент весомый, неоспоримый аргумент, но в глазах Глеба встретил лишь неприкрытую насмешку.
— Значит, пиво больше не будешь?
— Почему не буду?

Час-полтора разговор строился на поверхностные темы: компьютерные игры, занудные взрослые, роль Тинто Брасса в истории итальянского и мирового кино. С повышением градуса в крови беседа стала принимать более глубокий, интимный характер.
— А у тебя есть мечта? — спросил Шики.
— Не знаю, — ответил Глеб и пристально уставился в глаза собеседнику. — Когда-то я очень желал уйти из дома, но...
— Серьёзно? — перебил Шики и, не дав вставить и слова, возбуждённо продолжил. — Я частенько об этом думаю! Дорога меня так и манит, зов приключений... Иной раз воображение так разыграется, что я отчётливо вижу, как еду на товарняках, еду на юга, в Сочи! О, круглый год лето, солнце, девушки в бикини – это ли не мечта?
— И что держит?
— Что держит? — переспросил Шики, подумал и постеснялся ответить.
— Что, душка не хватает?
— Возможно. Да, одному страшновато. Вот если бы вдвоём — другое дело!
— Да ты у нас авантюрист?
— Кто? — не понял Шики и, приняв выражение за оскорбление, сказал: — Сам такой.
— Да не совсем, — не согласился Глеб.
— Как же? Ты же только что говорил, что хотел уйти из дома?
— Говорил. Только вот причины у меня были несколько иные, — сказал Глеб, после чего угрюмо замолчал. По тону голоса Шики понял, что тема скользкая, колючая, сокровенная, но тем-то и соблазняла, и влекла.
— Поделишься? — с надеждой спросил он.
Никогда ещё Глеб ни с кем не откровенничал, никому не доверялся, не распахивал душу наизнанку. Не то чтобы не хотел, а просто-напросто откровенничать было не с кем. Товарищи и одноклассники были, соседи там и прочее окружение, а друзей и близкого человека не было. Ни одного. За исключением, разве что, Айзы, которая была с ним с самого его рождения, ещё щенком, и весь ад, что выпал на его долю, видела и проживала лично. Но вот и её не стало.
Глеб сделал внушительный глоток, выдохнул.
— Всё дело в Гене, — от одного воспоминания лицо Глеба оскалилось жгучей ненавистью. — Больной на голову тиран, он…

Исповедь, что длилась более часа (прорвало, что называется), ужасала как откровенностью повествования, так и самими деталями, на которые Глеб не скупился. Чтобы не травмировать нежную психику впечатлительного читателя, подробности опустим. Уделю два слова, укажу, так сказать, причинно-следственную связь, и довольно.
Отдыхая как-то в столице, Геннадий Филиппович Филин, не гнушавшийся лёгкого заработка, решил поправить шаткое финансовое положение весьма пикантным способом – донорством спермы. После проведённого анализа, однако, выяснилось, что сей вариант обогащения для Геннадия негож. Бесплодие… Объяснив таким образом раннюю нелюбовь к сыну, подтвердив зарождавшиеся сомнения, домой Геннадий возвращается сущим демоном…

— Бежать из дома теперь казалось мне актом малодушия, — заканчивал свой горький монолог Глеб. — Я хотел большего, я возжелал крови! Два года жёсткой дисциплины, изнурительных тренировок в секции рукопашного боя… И не спрашивай, где я брал деньги на оплату, — добавил Глеб, читая во взгляде Шики вопрос. — Это мелкий вопрос, не надо… Фух, да, короче! Возвращаюсь как-то зимним вечером домой и наблюдаю такую картину: пьяный Гена поднимает руку на мать. Тут-то я и понял, что пришёл долгожданный час, настала минута расплаты. Сходу прописал Гене в голову, положил с удара. Аж жалко стало, что он оказался таким слабаком и так быстро пал, ибо я представлял это себе несколько иначе… После Гена пропадает, исчезает из нашей жизни, не попрощавшись. Какое-то время мы жили спокойно, о нём даже и не вспоминали. Но эта дрянь сделала-таки нам прощальный сюрприз: пришли какие-то люди, внушительные, очень культурно и доходчиво пояснили, что за Геной карточный долг, так что сутки на сборы и квартирку освободить.
Глеб умолк и всем видом давал понять – продолжения не будет. Хоть у Шики и остались вопросы, некоторые моменты хотелось прояснить, Глеба всё же пощадил и мучить не стал. Вместо этого решил сменить тему, поговорить о чём-то светлом и ободряющем. Жизнеутверждающем.
Минута напряжённой думы, а после:
— А у меня дома Барсик живёт.
— Кто живёт?
— Барсик. Котяра деревенский. Он классный: гадит только на улице, в еде неприхотлив, любит играть в догонялки, нежный и ласковый. Хочешь, познакомлю?
— Давай. Барсик подождёт до следующего раза.
— Эх…
— Тебе сколько лет, Шики?
— Шестнадцать.
— Девственник?
— Нет.
— А если не чесать?
Шики уронил взгляд, густо покраснел.
— Подруга есть?
Шики тяжело вздохнул.
— Ясно. Ну, может, нравится кто?
Это были удары ниже пояса, в самое сердце. С первого взгляда и по сей день Шики был пленён главной красавицей школы. Стоически хранил это в себе, не предпринимал ровно никаких попыток по завоеванию. Зато люто мечтал и дико фантазировал.
— Да что я, по ней вся школа сохнет! Начиная с первоклашек, кончая директором. Представляешь, какая конкуренция? Хотя иной раз я ловлю её взгляд, и мне кажется…
— А ты пробовал пригласить её на свидание?
— Нет, конечно.
— Почему? Чего ты ждёшь?
— Гм. — Шики развёл руками, обречённо вздохнул.
— Понятно, — сказал Глеб, смотря вызывающим взглядом, взглядом осмеяния и презрения.
— А знаешь что?!
— Что?
— Я возьму, сейчас же пойду к Насте и поцелую её по-взрослому, в засос!
— По-французски?
— Oui!
— Вот это другое дело, вот это я понимаю, Шики! — одобрил Глеб, поднимаясь. — Я с тобой, дружище.