Пирош и Самигина

* * * Смерть питает чью-то жизнь, но для умершего утешения в этом нет * * *

В отличие от прошлого сентября, на этот раз учебный год начался строго по плану, без внезапных забастовок учителей. Первый месяц, как обычно, оказался перенасыщен праздниками, и к учёбе никто не относился всерьёз. Сначала прошёл еврейский новый год – Рош-а-Шана, затем Судный день – Йом-Кипур, а впереди уже маячила неделя каникул на Суккот. Сентябрь всегда был самым любимым месяцем Веры, потому что чередовал общение с друзьями в школе и вне её. Но в этом году всё изменилось. Сверстники казались ей инфантильными и неинтересными, а ближайшие подруги, Лиза и Аня, предпочитали проводить время вместе, оставляя Веру в стороне.

Однако она не чувствовала разочарования из-за нехватки общения. Её всё сильнее увлекали эзотерика и целительство. Мысленно Вера упражнялась в умении ощущать ауры окружающих и воздействовать на них. Она тренировала и собственную ауру, представляя вокруг себя сферический кокон, непроницаемый для чужих взглядов. Обычно это работало, но порой защита давала сбой: учительница могла обратиться к ней, будто не чувствовала невидимого барьера.

С домашними всё удавалось гораздо лучше. Возвращаясь раньше всех, Вера брала на себя обязанность приготовить простой ужин и сделать лёгкую уборку. Вечером из школы возвращался брат Аркадий и запирался в своей комнате. Несмотря на то, что он был на три года старше, именно Вера разогревала ему шницели и мазала бутерброды нутеллой. Позже возвращалась мама, для которой девочка отваривала макароны или жарила гренки. Иногда Вера умудрялась провести весь вечер, не произнеся ни слова, и никто не донимал её расспросами о том, как прошёл очередной скучный день.

Единственным исключением был огромный рыжий кот Пирош, которого по возвращении домой тоже нужно было покормить. С ним-то Вера и вела самые задушевные беседы, делясь впечатлениями и мыслями, накопившимися за день. Кот неторопливо ел сухие гранулы из миски, терпеливо выслушивая душевные излияния маленькой хозяйки, а затем отправлялся осматривать свои владения в пределах трёхкомнатной квартиры. Он внимательно изучал плинтусы, к чему-то прислушивался, во что-то вглядывался и иногда принюхивался. Вера следовала за ним, продолжая беседу с любимым питомцем.

- Последнее время я смотрю фильмы про призраков и никак не могу понять одну вещь, - размышляла она вслух, переходя из комнаты в комнату за котом. Ушки животного навострились, и Вера продолжила. – Если призрак выглядит как человек в момент смерти, то, выходит, лучше всего умереть молодым и красивым.

Кот резко остановился и ощетинился, уставившись в пустой угол. Девочка тоже замерла, но, не заметив ничего необычного, истолковала его поведение по-своему.

- Я знаю, что в христианстве самоубийство считается смертным грехом, - она приняла рассудительный вид, подбоченившись одной рукой, а другой поглаживая подбородок, как это делал бы какой-нибудь бородатый мудрец. – Но в иудаизме нет понятия смертного греха. К самоубийцам относятся с пониманием и без осуждения. Их даже хоронят на общем кладбище.

Пирош всё ещё не двигался, и это уже становилось странным. Обычно девочка любила воображать, что питомец внимательно слушает каждое её слово, хотя и не подаёт виду. Но сейчас с котом происходило что-то необычное: словно его заворожила пустота, и он полностью выпал из окружающей реальности.

- Да что ты там увидел? – не выдержала Вера и опустилась на колени рядом с ним. В углу не было ни пылинки, ни лучика света, ничего, что могло бы привлечь внимание. – Пирчик? Кыс-кыс-кыс…

Она протянула руку, чтобы погладить кота по хохолку, и в этот момент мир словно побледнел, превратившись в унылую серую реальность. Даже мысли о самоубийстве на таком фоне показались бы чем-то радостным и привлекательным. Колючая искра статического электричества пронзила её пальцы, а голова кота с идеально округлившимися глазами мгновенно повернулась к ней, будто прокрутилась на сто восемьдесят градусов. Вера почувствовала холодящий ужас и отпрянула, но когтистая лапа оказалась быстрее, оставив порезы на её щеке.

* * *

Колебания сгустков энергии синхронизировались с точками сборки, окутывая их и наращивая объём формирующегося поля. Самигина обрела первичные ощущения. Ей становилось всё проще проявляться в новом жилище умирающей женщины, теперь уже не только благодаря человеческой ауре смерти. Мраморные полы прекрасно впитывали и удерживали нужные настройки, поэтому хватало даже лёгкого эмоционального колыхания хозяйки дома, чтобы призвать демонессу. Сначала это происходило лишь во сне, но со временем Самигина всё чаще получала зрение и осязание даже во время бодрствования жертвы.

Незаметной астральной тенью она скользила за женщиной, знакомилась с её эмоциональным фоном, взаимодействовала с её аурой, а постепенно и с телом. Жертва знала, что умирает, и страдала от множества вещей, порой не связанных между собой. Самигина не до конца понимала эти душевные метания, но это было неважно. Если бы тело мучилось только от боли, это быстро бы приелось и не доставило бы такого удовольствия, как глубокое погружение в чужой внутренний мир.

В полусознательном состоянии с телом удавалось общаться напрямую. Демонесса формировала свой образ в сознании жертвы, чтобы та видела её в прекрасном женском облике. Невольное сравнение угасающей жизни с набирающим силу бессмертием должно было оказать дополнительное воздействие на бессознательном уровне. Сработало это или нет, Самигина так и не поняла, внезапно открыв в себе необычный интерес к жертве.

Женщину звали Галина. В её доме жили пара неинтересных детей и одна ненавистная тварь, отравлявшая своим дёгтем всю эту великолепную бочку мёда. Самигине хотелось выкинуть всех из дома и остаться с женщиной наедине, чтобы полностью окрепнуть и вести задушевные беседы. Она часто представляла, как могла бы позвать других астральных существ, превратить жилище в храм и устраивать здесь ритуалы и жертвоприношения. Сколько сладких планов рождалось в сознании Самигины с каждым новым приливом силы подле жертвы. Но стоило этим мыслям оформиться, как из ниоткуда выползал сумеречный монстр, и демонессе приходилось срочно ретироваться.

Физическую оболочку, способную придушить гадёныша, она обрести не могла, а в астральном виде противостоять его мощи было невозможно. Иногда удавалось ускользнуть глубже в астрал, куда чудовище не могло дотянуться. Но случалось и так, что изверг цеплялся за её точки сборки и беспощадно разрывал их, грозя уничтожить само существование демонессы.

Проявление в мире Гайя стало для Самигины чем-то вроде лотереи. Когда Галина в полусне оставалась одна, демонесса с удовольствием общалась с ней и с каждым разом всё увереннее проявлялась в её сознании как полноценная женщина. Обе могли бы сказать, что они астральные подружки. Однако с появлением животного всё превращалось в кошмар, и оставалось лишь надеяться, что эта тварь будет поменьше обращать на неё внимания.

Всё изменилось после появления астрального друга Оробаса, который даровал возможность подселяться в сознание детёныша Галины. Каким образом демон умудрился поставить чёрную метку на руку ребёнка, Самигина не понимала, но этот внезапный дар стал спасением от противного изверга. В сознание самой жертвы проникнуть она не могла, а вот здоровая маленькая женщина оказалась как нельзя кстати.

Наблюдая через глаза девочки, Самигина всё лучше понимала окружающий мир. Она теряла часть астральных возможностей, превращаясь в пассивного наблюдателя, зато мерзкий паразит переставал быть опасен. Если бы только эта дура не трогала пушистого монстра, раскрывая местоположение демонессы. Но если бы удалось найти способ управлять телом, всё пошло бы иначе. В сознании Самигины появлялось множество фантазий о том, что она сделала бы с ненавистной тварью, и как прекрасно было бы оставить тело девчонки и вернуться к астральному обгладыванию подгнивающей жертвы.