Пять дней с ягой в одной квартире

1. Исчезновение

Когда сегодня рано утром кот Баюн появился в моей квартире, вошёл на кухню деловым шагом, вдохнул ароматы завтрака и не потянулся, как обычно, к пышному оладышку, я решила, что волшебный зверь пришёл меня поздравлять.
День рождения у меня еще через неделю, но лукоморский сказитель имеет свой собственный взгляд на это событие. Он считает, что, ежели ты, например, родилась в субботу, то каждый год эта суббота разная. Естественно, близкая к искомой дате, но не та же самая. Если спросить Баюна, почему, он ответит. Он так ответит, что еще долго вы будете стоять на месте с опухшей от совершенно ненужных вам (и, главное, совершенно не относящихся к делу) сведений и цитат головой и соображать, о чём, собственно, был вопрос. Если вы удачливы, то, может, и вспомните.
Так что я с кота уже давно не спрашиваю обоснований его действий и поступков. Однако, я отвлеклась. Кот, проигнорировав выпечку, оглядел кухню, открыл буфет, рассмотрел сахарницы и перечницы, пересчитал чашки Императорского фарфорового завода, молча поманил меня лапой и прошёл в комнату.
Там он изучил телевизор с изнанки, попутно укоризненно кивнув на пыль, подёргал за корешки пару книг, затем раскрыл шкаф-купе и воззрился на висящие там платья и то, что модные блогеры называют «верхами» и «низами».
— И тут нет. — Констатировал Баюн, после чего глянул мне прямо в глаза и строго спросил: — Нет?
— Нет. — Пролепетала я в полном конфузе.
Кот, видя моё удивление, снисходительно (и одновременно озабоченно) пояснил.
— У нас, вишь, баба-яга пропала. Дней девять уже ни видать, ни слыхать. Старуха, конечно, вредная, но полезная... — протянул он последнее слово так, что необходимость бабки стала бы ясна мне, даже если бы я об этом не раздумывала иногда сама. — Увидишь — сообщишь, — коротко приказал страж Лукоморья и, не прощаясь, скрылся во взвихрившемся портале.
Из шкафа послышалось кряхтенье, один из висевших там пуховиков развернулся, и с плечиков сиганула в комнату худощавая фигура в живописных лохмотьях:
— Ушёл? Правильно: так им! А то ругаются, мол, бабка то, да бабка сё. А как ушла, так вон оно чё: «Полезная» — баба-яга довольно верно повторила интонацию Баюна. — Я тут повисю у тебя ещё дён пять, — обернулась опять в пуховик и устроилась на вешалке.
Я пожала плечами. Очевидно было, что обитатели тридесятого в грош меня не ставят: приходят, когда хотят, уходят, когда хотят, и вообще — творят, что хотят.

2. Неудобства нарастают

Когда у тебя дома, в твоем собственном шкафу-купе, на обычной вешалке вместо пуховика поселяется баба-яга, это крайне неудобно. Мало того, это крайне опасно. А, говоря начистоту, стрёмно это, братцы.
Не то, чтобы я боялась Кощея. Конечно, властелин тридесятого, неожиданно лишившись оппозиции в лице неугомонной бабки, был способен на крайние меры. Я могла многого лишиться, и, прежде всего, доступа в сказочную реальность. А за те полтора десятка лет, что я с ней связана, я, знаете ли, к ней привыкла.
Кроме того, учитывая связи бессмертного колдуна, я могла многого лишиться и в жизни реальной. Не буду наговаривать на сами знаете кого, но могла бы я остаться и без уютной квартирки на окраине Санкт-Петербурга, и без любимой работы, и без привычного круга общения. Подозреваю, что просто-напросто я могла бы себя обнаружить где-нибудь в бразильских фавелах в теле пышной Жануарии или Габриелы. Но это не самое худшее! В сухопаром, иссушенном инъекциями оземпика теле престарелой миссис Джонс, занимающей немалый пост в эйч-ар депатменте крупной международной корпорации могла бы оказаться я! Брр... при одной мысли челюсти сводит от ужаса.
В общем, вы поняли: что бы я ни говорила двумя абзацами выше, гнева Кощея я боялась.
Но это не всё! Буквально в первые же часы выяснилось, что:
Во-первых, бабка пахнет. Это, в общем-то, неплохой аромат — что-то вроде запаха грибной поляны в сыром хвойном лесу. Но городской квартире, согласитесь, такой запах совсем не идёт.
Во-вторых, бабка линяет. В какой-то час вся моя, не слишком тщательно выглаженная, но чистая и местами новая одежда покрылась ровным слоем седых волосков, ниток от художественных лохмотьев яги, трухой старых опавших листьев, паутинками, мушиными лапками и ещё бог весть чем.
В-третьих, бабка норовит расплатится за моё вынужденное гостеприимство. Потрясая настоящим рублёвиком (чеканка тридесятого, червоное золото), старуха бегает за мной и частит:
— Мы ить незадаром. Мы ить всё понимаем. В дён по рублевику плОтить будем. Сто днёв — сто рублёв! Озолотишьси!
Как вы сами понимаете, принимать деньги от бабы-яги нельзя ни в коем случае. Во-первых, это значит вступить в товарно-денежные отношения с нечистой силой. Добром это не кончается. Никогда. И не надейтесь. Во-вторых, такая сделка будет иметь юридические последствия, а это значит, что вдобавок ко всем возможным карам, Кощей получит возможность подать на меня в суд. Судится с Кощеем — ни за что!
Но старуха не отвязывается. Бегает за мной по квартире и норовит засунуть свой рублёвик мне то за пазуху, то в сумку, то в холодильник, то даже за щеку, причитая:
— Да ты-ить спробуй! Чистое золото! Никакого обману, один прибыток!
Никакого прибытка мне от бабки не надо. Но как теперь от неё отвязаться — ума не приложу.

3. Плоды цивилизации

Один день с Ягой в квартире я как-то пережила. Но выходные кончились, пора на работу. Весь вечер я писала инструкции, а все утро их объясняла неугомонной старухе. Бессменная оппозиция тридесятого слушала внимательно, кивала, поддакивала, и тут же забывала все сказанное.
Под конец я просто велела гостье висеть смирно в шкафу-купе и по возможности спать. По возвращении обещалась вознаградить за то пакетом пряников.
-Мятных? – с надеждой спросила бабка.
Я подтвердила.
Яга оживилась и клятвенно клялась спать весь день в шкафу. «Потому, то ись, что в тридесятом рази сон? Мука одна, рази там высписси? Одни богатыри эти, трах-бах весь день по берегу. Русалки верещат. Кот, опять же, то ноет, то воет. Указы кощеевы поминутно выкликают. Нет там жизни для честной нечисти!» - бормотала бабка, укомплектовываясь на вешалке, и я покинула квартиру в робкой надежде, что все обойдется.
Как же! Обошлось!
Еще вставляя ключ в замочную скважину, еще поворачивая ручку двери, я услышала странное журчание, доносящееся изнутри. По прибытии же обнаружилась: все краны были вывернуты на полную мощность на самый кипяток, и клубы пара распространились по ванной, а также по кухне. Обои в коридоре на прилегающих стенах отсырели и отстали. Все зеркала были покрыты мелкими каплями, мыло в мыльнице расползлось, коврики были влажными. А бабка стояла в туалете над унитазом и периодически сливала воду.
- Глядика-сь! – увидев меня, восторженно заорала она, - сама, то ись, бегит, ниоткуда!
Я молча открыла дверцы и указала яге на трубы, также покрытые каплями влаги. На счетчики я смотреть не хотела, и лучше бы не смотрела.
- Бабка, - сказала я севшим голосом, - ты ж тысяч на девять воды спустила за день.
- Скажишь тоже, за дён, - оскорбилась старая ведьма, - Я до двух пополуден спала. Потом ись захотела. Хлеб нашла – съела. Сахар нашла – съела. А больши у тебя ись нечего. Стала искать – вон энти крантики нашла. А оттель – вода! – лицо Яги светилось младенческой радостью. – Сама, то ись, бегит, ниоткуда!
- От поставщика она бегит, - пояснила я бабке. – По трубам. За деньги.
И тут началось вчерашнее: бабка потрясала рублёвиком, я его брать отказывалась, старуха наседала, потом смолкла, засунула деньгу за щеку и пожаловалась, что у ней инда живот подводит, так она оголодала.
Я подошла к холодильнику, достала ветчину, помидоры, яйца и сварганила гостье яичницу. Мне вообще не привыкать кормить посетителей из тридесятого. Яга поела, отдышалась и потребовала баньку.
- А баньки-то у меня и нету! – мстительно ответила я, и оставила остолбеневшую старуху привыкать к этой небывалой новости.

4. Банька (репортаж)

Бабке скучно. Бабка ноет.
- Была б у Яги банька, нахвосталась бы Яга вдосталь… Поддала б пару, да принялась бы веничком себя охаживать… А потом кваску ядреного ковш-другой. Да и щец понаваристей, в печке настоявшихся… Вот ты мне скажи, что за изба без бани да без печи?
- Ну, - стараюсь я успокоить бабку, - это взаимосвязано: нет печи – нет бани. К тому же это не изба.
- А чтой-то?
- Квартира.
- Фатера? – Я маню старуху к окну и показываю на улицу. Баба-яга впервые в жизни видит современный город. Многоэтажные дома, мост-эстакаду, железную дорогу, торговый центр вдали, автомобили, асфальт, фонари… Но показать, что ничего не понимает, она не хочет:
- Это что же тут приделано? – тыкает она пальцем на стоящую внизу машину. – Никак зеркало?
-  Зеркало.
- А на кой?
- Чтоб дорогу сзади видеть.
- А на кой?
- Чтоб помеху вовремя заметить?
- А помела у них, что ль, нетути?
- А на кой? – не удержалась я.
- Чтоб помехи сметать с дороги. На той оно и помело, чтоб сметать помехи. А ещё сказочница! Об том последний младенец в тридесятом знает.
- Так вы что тут, - бабку посещает неожиданная мысль. – Совсем не моетесь что ли? А вроде чистая? - подозрительно оглядывает она меня и норовит уколупнуть  кожу на моей руки длинными нечистым ногтем. Ноготь этот, кстати, рождает во мне уверенность, что бабке, вправду, пора помыться.
- Ладно, - как бы с неохотой говорю я, - покажу тебе, что у нас заместо бани.
Через десять минут голая тощая яга стоит под душем, а я (мысленно распрощавшись с мочалкой и пемзой заодно), втираю душистую пену в её тщедушное тело. Старуха жутко стесняется, отчего пытается бодриться и петь песни. В рот ей немедленно забивается пена, яга сплевывает, откашливается и замолкает.
Потом после долгих увещеваний соглашается зажмурить глаза, и я аккуратно мою ее сивые волосы. Бабка и тут проявляет себя, как истинная оппозиция, – тихонько отвернувшись, открывает один глаз, вопит «Ой, щиплет, помогите, зрения лишают!», затем замирает и смирно стоит, пока я обильно промываю её лицо водой. После чего еще долго не решается разжать веки и так с закрытыми глазами под ручку я веду ее на кухню, где уже заварился чай. Вспоминаю про пряники, которые я купила для гостьи, вспоминаю про гигантский счет за воду, который ожидается в следующем месяце из-за бабкиных  экспериментов, и почти совсем решаю не давать вредной старухе лакомства.
Яга, наконец, поднимает веки. Два бледно-васильковых невинных глаза смотрят на меня, и огорчить их мог бы только злодей. Ну, или Кощей, но он ведь и есть злодей.
- А что, бабуся, не хочешь ли мятного пряничка? – спрашиваю я, и довольная улыбка расцветает на одновременно хитром и простодушном лице старухи.

5. Инспекция

Не суждено было бабке без проблем насладиться мятным пряником. Только она поднесла покрытое сахарной глазурью лакомство ко рту, как вдруг насторожилась, подпрыгнула и исчезла.
И в тот же миг где-то в районе вытяжки раскрылось угольно-чёрное жерло портала и оттуда с воинственным мявом выпрыгнул кот Баюн. Воевать было решительно не с кем. Вокруг кота простиралась вычищенная до блеска кухня, посреди которой стояла я с губкой в руках. На табуретке передо мной высилась фарфоровая блистающая чистотой ваза, с фасада украшенная довольно точной копией знаменитой картины Васнецова «Иван Царевич и серый волк». Я напряглась и перевернула вазу – с тыла ваза была расписана грустной Аленушкой, которая по воле того же Васнецова горюет над омутом уже третье столетие.
Пока я рассматривала вазу, кот успел обежать квартиру и теперь обнюхивал углы.
- Генералишь? – наконец спросил он.
- Генералю.
- Гостей на день рожденья ждёшь?
- Да.
- А ваза на что?
- Обещали привезти три дюжины хризантем.
- Только белые не бери. – Я кивнула.  Даже в такой непростой ситуации кот проявлял себя, как недюжинный знаток обычаев (Если ты не в курсе, читатель, белые хризантемы – символ траура в некоторых культурах. Впрочем, в других культурах это символ чистоты или долголетия. Что навело меня на мысль, что волшебный кот ничего не делает в простоте и без подковырки. Но я тут же простила кота – его невозможно не простить).
Баюн, между тем, встал столбиком посреди кухни и со смаком облизнулся. Потом потянул носом и подозрительно сказал:
- Что-то у тебя как будто мятой пахнет?
- Фарфор у знающих хозяек принято чистить зубным порошком. – Я постаралась, чтобы мой голос звучал авторитетно и уверенно. – Он придаёт особый блеск и белизну.
- Бабки, значит, не видела? – перешел к делу лукоморский сказитель.
Я покачала головой.
- И не слышала?
- Откуда?
Кот неопределенно повел головой:
- Ну, мало ли откуда. Слухами земля полнится.
- Это у вас, в тридесятом, слухами земля полнится. А у нас на то интернет есть. – Теперь я добавила нотку раздражения.
Кот понимающе глянул на меня.
- В общем, не буду задерживаться. Всё по-прежнему: увидишь что – сообщишь! – и скрылся в портале, не простившись.
- Шустрый какой! – раздался довольный голос бабы яги. Она сидела на табуретке и старательно пережевывала пряник. Я огляделась – вокруг меня была прежняя не слишком чистая кухня. Вредность бабки стала мне ясна, как никогда.
- А ну, вернула назад чистоту!
- Милая, так то ж хипноз был!
- Ты мне зубы не заговаривай – не первый раз дело с тридесятскими имею! Баюн твой гипноз враз бы разгадал. – Старуха вздохнула и покорно вернула то стерильное состояние, которое так удачно обмануло знаменитого кота.
После чего притянула к себе чашку с блюдцем и принялась чаёвничать.

6. За чаем

Мне пришлось три раза наполнять и ставить новый чайник, и бабка в конце концов заявила, что все дело в губительном влиянии прогресса, пошедшего не в ту сторону.
- Был бы самовар, - говорила яга, прихлебывая дымящуюся жидкость с блюдечка, - в нём бы ещё и половина не убыла. А с этой фитюлькой рази чаю напьёшьси?
И, ласково улыбаясь, тянула из пакета очередной пряничек.
Я бабке не возражала. Когда выяснилось, что она превосходно может колдовать и в реальной реальности, мне стало боязно не только из-за гнева Кощея, но и из-за неконтролируемой удали бабы-яги, которая, как я знала, не раз заводила её слишком далеко даже для реальности сказочной.
Между тем, старуха, размягчённая застольем и приятным обхождением, болтала вовсю, как раз её, эту свою удаль, и восхваляя. Рассказывала она при этом сплошь уже знакомые мне истории (это говорило о том, что моя гостья, хоть и расслабилась, не забыла главного правила тридесятого – строжайшей секретности в отношении некоторых явлений и событий), однако в её изложении все эти байки поворачивались очень удобным для неё боком. Выходило, что баба-яга – умница и искусница – побеждает своих врагов исключительно остроумными, но честными методами, а Кощей всегда остаётся униженным и посрамлённым, и только его злодейская сущность позволяет ему до сих пор править сказочным царством.
Рассказывала старуха превосходно – так, должно быть, сказывала свои сказки маленькому Сашеньке Арина Родионовна – нараспев, со множеством поговорок и присловий, иногда даже принимаясь напевать что-то довольно приятным, хоть и надтреснутым голосом.
Когда пряники кончились, укоризненно посмотрела на меня, но не стала пенять на мою жадность и нерадивость, а неожиданно весело закончила:
- И ещё неизвестно, кто из нас первый колдун в тридесятом – я или тощий, - Именовать Кощея в своих рассказах она избегала, называя бессмертного старика «Этот», «Мосалыга», «Тонкий-звонкий» и прочими, мало приличествующими такому влиятельному политическому деятелю прозвищами.
- А вот хошь, и тебе завтра на работу иттить не надо будет? А жалованье в тройном размере получать будешь?
- Нельзя! – преодолела я соблазн. – Баюн догадается.
Бабка озорно взглянула меня, присвистнула и выдала частушку:

На цепи сидит Баюн,
Яица качаются.
Зачем Баюну яица?
Русалки с ним играются!

Потом сорвала с плеч ветхую шальку, на которой уже было не разобрать, что изображено – не то белые розы, не то черепушки, - и, притоптывая да поухивая, сбацала посреди моей кухни натурального камаринского. Со всеми малоприличными приседами и вывертами, свойственными этому танцу.

Не ходи за мною леший,
Глазок ласковых не строй:
Головёнка у тя с плешью
И сучок не ходовой!

Было очевидно: бабку развезло (ещё бы, столько свежезаваренного чая да пряников!), и надо срочно её утихомиривать.
Постращав ягу Баюном и кощеевыми шпионами, я отвела её под ручку к шкафу, однако на вешалку громоздиться колдунья не стала. Потребовала себе обувную коробку, соорудила там гнездо из соломы и, оборотившись натуральной и очень симпатичной мышкой, устроилась на ночлег.

7. Посланец

Спала я крепко и даже видела сны. Один из них, чрезвычайно красочный, являл собой длинный коридор со старыми рассохшимися дверями. Над самой ветхой, двустворчатой, висела табличка «Кафедра классической филологии». А рядом с дверью, на доске объявлений был пришпилен листок, вчитавшись в который я поняла, что в 14-00 в кабинете 380 произойдёт заседание кафедры, на котором будет зачтён доклад доцента к.ф.н. Щербовитого о героической поэзии Микен, после которого будут заслушаны прения сторон, в частности Анна Марковна Натяжная будет состязаться с Наумом Юльевичем Лепницким, Антон Иванович Герц – с Долорес Израилевной Зускинд, а лаборантка Машенька – с аспирантом Хомкиным.
- Почему, интересно, аспиранту в пару дали лаборантку? – спросила я во сне.
И чей-то голос, до крайности похожий на голос кота Баюна, ответил мне:
- А они в одной весовой категории, разве что у Хомкина волос на голове поменьше будет.
Тут я и проснулась. До будильника оставалось ещё полчаса, лёгкий утренний сумрак окутывал комнату, и посреди этого сумрака ясно слышалось какое-то шуршание.
Шуршание издавала, конечно, баба-яга.
Она стояла на подоконнике, держась одной рукой за откос, пальцами другой, протянутой по направлению к потолку, совершая быстрые ритмичные движения. Я надела очки, вгляделась и увидела небольшого стройного паучка, который внимательно вытянулся по направлению к бабке.
- Ты что делаешь? – гаркнула я, подозревая нехорошее.
Бабка залебезила (значит, точно нехорошее):
- Доброго вам утречка! А бабушка тут с животинкой разговаривает. Скучно бабушке…
- Я тебя давно знаю, - добавила я угрозы в голос. – Коли ты о себе в третьем лице заговорила…
- А я чего? Я просто хотела, чтоб он слетал кой-куда.
- Куда?
- В тридесятое, - засмущалась бабка. – Но ты дурного не думай! Не за каким там интересом, просто поразведать, как там, чего…
- Да ты с глузду сдвинулась, старая! – с бабой-ягой чем грубее разговариваешь, тем больше тебе почёта и уважения. – Его ж там враз признают. Поймают, исследуют и сюда со стражей и кандалами!
Бабка заныла.
- Как же я тут, а они там! Они чегой-то задумають, а я ведать не ведаю.
- Пошли кого-нибудь не такого приметного. А лучше что-нибудь. – Поутру я мыслю разумно (иногда) и быстро (иногда).
- Ась?
Я сняла с подола гостьи дубовый побуревший листок.
- Вот. Его пошли. Пусть он слетает. Тебе ж всё равно, животинка или растение, лишь бы органика?
- Ерганика тоже подойдёть, - смирно сказала Яга. Тут, по правде сказать, я не слишком её поняла. Подозреваю, что под ерганикой она имела в виду какую-то третьедесятскую ягоду.
В общем, послали листок, который, выпущенный в окошко, немедленно подхвачен был пролётным ветром и растворился в нарастающем утреннем свете, как растворился и мой странный сон.
А я пошла готовить завтрак.

8. Вот такие пироги

Правду ли я скажу, если заявлю, что весь день на работе меня томили предчувствия, и я места себе не находила? Нет, неправду! И сердце у меня не ёкало. И тоска не сжимала мне грудь.
И домой я не торопилась, и даже прогулялась немного, не без удовольствия вдыхая по-осеннему крепкий воздух, и ключ не дрогнул в моей руке, когда я открывала дверь. Я даже не споткнулась ни разу.
Тем не менее кое-что случилось. Баба-яга исчезла. И мне не надо было даже обшаривать шкафы, чтобы понять, что неугомонная старуха куда-то смылась. В квартире стоял густой сытный запах дрожжевого теста. И точно – на кухне, в миске для салата высилась горка настоящих ржаных пирогов (с яйцом и луком, с грибами и с морковью, как я установила позже). Где и как их напекла моя гостья, которая еще вчера осматривала гриль, микроволновку и холодильник, суеверно сложив за спиной пальцы крестиком, не знаю. Но, судя по вкусу, пироги были те самые, чисто русские, из опары, простоявшей в тёплом углу за печкой всю ночь, томлёные в жарком устье, уже остывшие, но всё ещё невообразимо мягкие сдобные, и до того соблазнительные, что я, не снимая куртку и не вымыв руки, съела парочку. Потом, конечно, одумалась и вернулась в прихожую, чтобы раздеться.
В прихожей стоял кот Баюн и внимательно разглядывал висящий на стене календарь из тех, что на Новый год дарят корпоративные клиенты.
- Откель пироги? – не поздоровавшись, осведомился он.
- Сотрудница угостила.
- Сама испекла? – невозможно передать иронию, прозвучавшую в голосе опытного лукоморского песнопевца.
- На Валааме купила, в монастырской трапезной.
- Пойду попробую.
И пошёл, гад такой, и умял почти всё!
- Неплохо пекут монахи, хотя я бы предпочёл с печёночкой и с белорыбицей. Почему такие? Поста ведь нет сейчас. – подозрительно спросил кот.
- Я на диете.
- Ах, на диете, - обрадовался Баюн и доел остатки. – Ну, ты главное-то помнишь?
- Увижу – сообщу! – Отрапортовала я.
Кот облизнулся и исчез.
А мне осталось заварить чай, чтобы потом пить его вприкуску с очень невкусным хлебцем из отрубей.
Яга заявилась после полуночи, радостная и в подпитии. На мои упрёки и вопросы не реагировала, где была, не рассказала. Пробовала я было постращать её Кощеем, но бабка приняла важный вид и сказала:
- Не боись, всё сладится.
- Да как сладится-то! – не выдержала я.
- Как обычно. То есть как-нибудь.

9. Баба-яга и прогресс

Утро пятого дня выдалось спокойное: утомленная своими тайными похождениями, бабка мирно спала на вешалке и на мое «Доброе утро!» выдала спросонья:
- Бабушка спит. Бабушка подустала. – после чего отодвинулась вглубь шкафа и, зарывшись носом в палевую шёлковую блузку, захрапела.
Ну, и бог с ней, пусть спит. А я пока расскажу вам про отношение ведуньи к прогрессу. Как и полагается оппозиции, бабка не чурается новомодных штучек. Кто первый в тридесятом завёл себе котёл- самовар? Правда, уже через месяц использования бабка функцию самоварения отключила и использовала котёл  традиционными методами, но на то была причина: зёлья, сваренные самоварным методом, все, как одно, имели парейдолический эффект. А эффекту, которого от них ждали многочисленные клиенты, не имели.
Вот представьте себе, поели богатыри квашеной капустки под вечер (анамнез собран с их слов), а на утро у них полное расстройство здоровья, и хлещет из них со всех сторон. Они к яге. Яга варит общеукрепляющее, богатыри выпивают свои тридцать три порции и ожидают облегчения. И облегчение наступает, да какое! Кто-то из богатырей в измененном сознаниии сражается с Великим Змием. Кто-то обращается в бабочку и летит над тридесятом, напевая песни. Кто-то влюбляется в русалку и начинает с ней заигрывать. При этом болесть-то никуда не девается! Из богатырей по-прежнему хлещет с обоих концов! Срам, да и только. И урон репутации. В общем, от котла-самовара яга отказалась.
Но вот волшебный таз, в котором весь мир отражается, старуха каждый вечер заглядывает! И даже иногда леших на представление приглашает. Не задаром – за корзинку грибов, к примеру. Больше-то с лешего всё равно ничего не взять.
Лапти-самоплясы кто самолично из липового лыка сплёл, а потом коту Баюну продал по несусветной (со слов кота) цене? Вот то-то и оно!
В общем, бабка прогрессу не чужда. И ретроградкой её не назовёшь. Но то в тридесятом. А в нашей реальности гостья моя повела себя странно. Водопровод, к примеру, ее восхитил (И похитил мои девять тысяч, которых мне до сих пор жаль), холодильника она испугалась (видимо, потому что яга не любит морозы), а на телевизор и интернет она словно бы внимания не обратила. «На что они нужны? Сплетни местные я и так вызнаю. А в остальном ущербные они какие-то: изображение плоское, инда на лубке, ни вкусу в них не спробуешь, ни запаху не почуешь». Из этого я сделала вывод, что изобретениям рук человеческих до волшебного таза еще ой как далеко!
Телефон же бабке совсем не нужен, как я убедилась этим же днем. В два пополудни она проснулась, и немедленно материализовалась у меня в голове. Даже не могу вам объяснить это чувство, когда ты сидишь за компьютером и решаешь сложный этический вопрос, и вдруг прямо перед твоим мысленным взором возникает озабоченное лицо вредной старухи, и она начинает ни к селу, ни к городу тебе спешно объяснять, что вчерась энто она по грибы ходила. По грибы, значить, ходила энто она вчерась, поскольку у них в тридесятом не грибы в этом году, а горе одно, а у вас тут, значить, благодать и изобилие… Врёт, конечно, но почему врёт, вот вопрос?

10. Прощальная

С бабкой интересно, но напряжно. И вечером, придя домой, я немедленно заявила яге, что уговор был на пять дён. А пять дней уже на исходе. Она неожиданно возражать не стала:
- На пять дён так на пять дён. Но сперва же надо прехтензию высказать.
- Какую претензию?
- Бабушкину к тебе.
- Оппа!
- Чё «оппа»? Ты сколь лет про лукоморье и тридесятое пишешь? Два по шесть да ещё три? А сколь раз ты про меня писала? Главное, про других баб-ёг пишешь, а про меня брезгуешь!
Я возмутилась такому старухину навету и принялась показывать истории, где ее роль, как главной оппозиционной силы в тридесятом, была раскрыта всесторонне и полно, как говаривали на партсъездах в годы моей молодости.
Но бабка была не согласна. По ее словам, описала я ее предвзято, охально и однобоко, а, главное, слишком мало.
- Ну, хоша бы в кажной третьей сказочке обо мне говорила! Ты подумай, подумай, говорю, а я тебе вона чё, - золото блеснуло в бабкиной руке, но то была не монета, то была золотая флешка. – Ключ тут ко всем богатствам мира, - таинственно зашептала старуха, и я ошалело подумала: «Неужели яга и в крипту умеет?», - ну, хоша бы в кажной третье сказочке…
- Ни в коем случае! – это был Баюн. Я тревожно взглянула на бабку: бабка умильно улыбалась, как будто ничего и не произошло.
- Никак невозможно в кажной третьей! – продолжал между тем свою речь лукоморский сказитель. – В тридесятом утверждены точные стандарты: оппозиции не больше трёх, в крайнем случае, четырёх процентов положено!
Я кивнула.
- Никак, сам прочитал мой листочек? – искательно улыбнулась яга.
- Прочитал.
- И одобрил?
- Частично.
- Вот так всегда у нас! – заворчала яга, но довольная улыбка расплылась на ее лице. – Как себе, так полностью, а как мне, так частично…
Кот не обратил никакого внимания на бабкин выпад и продолжил:
- Дальнейшие переговоры предлагается провести в тридесятом.
Бабка подхватилась со стула и радостно откликнулась:
- Чичас я, чичас, только хозяйку поблагодарю, - и кинулась меня обнимать.
- Шкаф в порядок приведи, и вообще… - сурово сказала я.
- Это мы враз, - ответила старуха, но вместо того, чтобы вычистить шкаф от своих перьев и паутин, споро вскочила в портал и была такова.
- Ну, с днём рождения тебя, что ли. – Вальяжно сказал Баюн, потом бросил взгляд на золотую флешку, оставшуюся на кухонном столе, и сказал:
- Мнн… Не советую!
- Съедят? – вспомнила классику я.
Кот неопределенно пожал плечами и исчез. А минуту спустя исчезла и флешка.
Шкаф, кстати сказать, оказался чистым. Ну, хоть на том спасибо.

11. Расчетная

По уходу всех моих гостей, я поужинала, а потом принялась считать сказки о Лукоморье. Это было необходимо сделать, потому что прямо сказано было: не больше четырёх (в крайнем случае) процентов. Выходило, что в цикле про бабку никак не могло быть больше двенадцати глав.
Я поразмыслила и решила остановиться на одиннадцати. Конечно, чесались у меня руки забацать городское фентези о похождениях бабы-яги среди поребриков и парадных, но мало ли, что мне хочется! Надо соотносить свои хотелки со своими возможностями. Возможности же мои невелики.
Но сколь они ни малы, кое-какие тайны я все-таки еще могу вам открыть. Рано утром в мой день рождения, у меня в телефоне на модном канале появились фото с недели моды в Лондоне. И на первом же снимке я увидела престарелую леди, сидевшую в первом ряду нога на ногу. И пусть лицо у леди было чистое, тонкое и породистое, но не узнать ее экстравагантный наряд было невозможно. Это были те самые живописные лохмотья, что вились по моей квартире всего только два дня назад! Я увеличила фото – сомнений не было: тощие лодыжки и костлявые ступни, обутые в дорогущие туфли, не могли принадлежать никому, кроме бабы-яги!
Я пролистала фото дальше, и мне все стало ясно. Добрую половину манекенщиц на показе составляли шишиги и водяницы. Я давно знала, что в мире моды полно нечисти. А теперь пусть знают все!
Вот, значит, куда слиняла старуха и где она провела весь день, откупившись от меня пирогами!
Впрочем, не думайте, что бабка скупа и неблагодарна. Я так думаю, что в необычайно больших размерах матпомощи, что мне выписали на день рождения, была ее заслуга.
Но четыре процента есть четыре процента. Из лимита я не выйду, бабушка, и не надейся. Впрочем, думаю, она и тому будет рада.
P.S. А если кто из вас, по простодушию своему, поверил хоть одному бабкиному слову, то я напоминаю: ничто из того, что яга говорила о причинах бегства из тридесятого и целях ее нахождения в Санкт-Петербурге (и, замечу в скобках, Лондоне, и бог еще знает где), даже близко не является правдой. Просто самизнаетекто опять посылал её самизнаетекуда за самизнаетечем.