Глава 8. День рождения

Когда Дима Пономарёв просыпался, он брал длинную подушку, клал её на подоконник, садился туда и смотрел в окно на дорогу в странной надежде на то, что вдруг увидит, как его Рыжая Соня каким-то волшебным образом может там вот-вот появиться и прийти к нему.

С Сашей Мезиным Пономарёв познакомился несколько лет назад в пионерском лагере в Крыму. Жили они в разных частях города и общались довольно редко. Мэз был из Старого Города, а Пономарь из Колонца. Но сейчас Пономарёву требовалась помощь, во-первых, психологическая, нужно было выговориться и посоветоваться, а во-вторых — помощь творческого человека, а Мэз был неплохим гитаристом. Вот Дима и обратился к нему. Рассказал ему про свои отношения с Раей — почти всё, но без постельных подробностей. Со своими пацанами вообще не стоило разговаривать об этих проблемах, так как Райка была всё-таки необычной девушкой. Ему и так уже в какой-то степени было стыдно перед друзьями за неё. Во-первых, за то, что она такая страстная в постели. Хотя этого, конечно, никто не знал и не мог узнать, но ему всё казалось, что это может как-то всплыть, особенно если начать с ними обсуждать Раису. Во-вторых, на про;водах она напилась до беспамятства. А учитывая её прошлое, оба эти фактора были «первым звоночком». Но он очень привязался к ней, не хотел терять её окончательно, какой бы она ни была, и всё ещё питал надежду, что она вернётся. Короче говоря, ему нужен был человек со стороны. А Мэза он считал хорошим парнем и доверял ему.

— …Короче, вот так мы с ней и расстались, — завершил Пономарёв рассказ о своей Рыжей Соне. — Я понял… то-сё… что ради этого малюсенького и короткого счастья за свою несчастную любовь приходится платить. И не материально, а душевно. И это!.. — он с отчаянием ударил себя в грудь кулаком, — мучительно больно. Вот здесь! — он снова ударил себя в грудь. — А ещё я понял, что боли от любви несоизмеримо больше, чем радости.
— Да уж, — сдвинул брови Мэз. — Я стараюсь не влюбляться. А теперь, после твоего рассказа, тем более буду этого остерегаться. Я тоже на днях со своей подругой расстался. Она, кстати, откуда-то из ваших краёв.
— А ещё я написал стих! То-сё, — воскликнул Пономарь. — Ну, я, конечно не поэт, — смутился он. — Как уж получилось. Просто накатило, я и выложил на бумагу. Во! Посмотри! Ты же творческий человек. Может, подправишь что-нибудь.
Саша поулыбался, изучая написанное, и сказал:
— Не умеешь ты стихи писать. Я попробую песню вместо стиха твоего сочинить.


***


Двадцать шестого июля, в день рождения Димы Пономарёва, в его семнадцатилетие, он сидел дома один. Вдруг зазвонил телефон. Это был Мэз.
— Ну чего, Димон! — сказал Мезин. — Готова песня!
— О! Крутяк! — воскликнул Пономарь. — Хорошо, что ты позвонил. Я сам собирался тебе звонить. Приезжай ко мне. У меня сегодня «днюха». Отмечать в субботу буду, а сегодня с тобой посидим поболтаем. Твоя песня будет лучшим подарком для меня.

Мэз привёз гитару и спел сочинённую на основе Диминого стихотворения и его рассказов о своей рыжей красавице песню. Пономарёв впечатлился.
— По любому ей понравится! — обрадованно сказал он. — Спасибо, братан! Лишь бы пришла! Споёшь ей, если приедет?
— Конечно, спою, Димон, — важно сказал Мезин. — Зря я, что ли полдня эту песню сочинял.
Пономарёв долго сидел, перечитывая её текст.
— Классно у тебя, конечно, получилось! — восхищался он. — Ты прям профессионал!
Вдруг раздался звонок в дверь. Пономарёв подскочил и помчался открывать.

— Вот, Сань, знакомься. Это Раенька, — радостно представил он своему другу вошедшую.
— Очень приятно, — улыбнулся Мезин.
— Здрасьте-здрасьте! — мило улыбаясь, ответила Рыжая. — Мне тоже очень приятно.

Они долго сидели и разговаривали. Мезин играл на гитаре. Пономарёв принёс чай. Рая была очень довольна.
— Я очень люблю, когда на гитаре играют, — сказала она. — Ты классно поёшь!
— Я не знал, придёшь ты или нет. Но очень на это надеялся, — перевёл тему Дима. — Саня тут песню сочинил по моей просьбе. Сань, давай спой!
— Ну, не совсем я сочинил, — застеснялся Мезин. — Димон стихотворение написал, а я из его стихов песню сделал. Так что, можно сказать, что автор — ты!
— Да?! — восхищённо захлопала в ладоши Рыжая. — Ты стихотворение сочинил? Вот это да! Так трогательно.
Мэз снова взял гитару и начал петь:

Цветок лежит на полке, но завядший он давно.
Мне не забыть тот день, когда вручила ты мне его.
Промолвили чуть слышно твои губы на ветру,
И разнеслись три слова: «Отдашь, когда приду».
Спиною повернулась ты к моему лицу
И нежною походкой удалилась в пустоту,
Тебя я своим взглядом, чуть не плача, провожал,
Смотрел уныло вслед и всё, что было, вспоминал.

Рая, не уходи, побудь со мной,
Рая, я раб любви твоей земной,
Рая, я так люблю твои глаза,
Рая, ты в моём сердце навсегда.

Пока Мезин пел, Пономарёв взял с полки тот сухой цветочек, и, когда песня закончилась, вручил его Раисе.
— Отдаю, когда ты пришла, — сказал он.
Девушка была растрогана до глубины души. Её глаза наполнились слезами. Она обняла Диму и трепетно прижалась к нему.
— Саша, спасибо тебе, — сказала она, глотая ком в горле и вытирая выступившую влагу с глаз. — Простите. Не смогла сдержаться. Это было очень круто! Правда, Саш!
Мезин сдержанно улыбнулся, отведя взгляд от обнимающихся.
— Это правда? Ты эти стихи сам сочинил? — отстранившись теперь от Дмитрия, Рая вкрадчиво вглядывалась в его глаза.
— Ну да, — заскромничал тот.
Девушка снова обняла его и аккуратно, чтобы не поломать тонкими пальцами засохший цветок, нежно и горячо поцеловала.
— Я скучала, — прошептала она.
Пономарёв многозначительно промолчал.
Посидели поболтали немного на отвлечённые темы. Мэз спел ещё несколько песен. Рая успокоилась и, с мечтательной улыбкой на мило раскрасневшемся лице, смотрела на свой цветок, крутя его в пальцах.
— Саш, а у тебя есть девушка? — вдруг спросила Раиса.
— Ну… — замялся Мезин. — бывает, конечно… — он усмехнулся. — Но прям сейчас пока я один. А что?
— Да ничего, — ответила Рыжая Соня. — Хотела предложить прогуляться парами. А это вот здесь что за цифры?
Рая показала на гитару. На ней шариковой ручкой было нацарапано: «7-77-71 — МЭЗ».
— А-а-а… — смущённо улыбнулся Мэз. — Это мой номер телефона.
— Девчонок так клеишь? — хитро прищурившись, спросила Рая.
— Ну… как-то так… — скривил лицо Мэз.
— А что значит «МЭЗ»? Малаховский эксперементальный завод, что ли?
— Ха-гха! «МЭЗ»? — удивлённо и смущённо заулыбался гитарист. — Нет. Это меня так друзья зовут. У меня фамилия Мезин.

Ребята вышли из дома и стали неспешно прогуливаться по вечерним улицам.

— Ну чего, братан! Спасибо тебе большое, что приехал, — говорил Пономарь, пожимая руку приятелю. — Увидимся! Может, всё-таки придёшь на «днюху» ко мне в субботу?
— Да нет, Дим, — отвечал Мезин. — Я твоих никого не знаю. И я себя некомфортно…
— Да я тебя познакомлю! — перебил его Пономарёв. — Ты всем понравишься! Как на гитаре лабанёшь чего-нибудь! У нас есть тоже свой гитараст…
Пономарёв засмеялся.
— Без обид… — засмущавшись от неприличной шутки, сказал он. — У нас свой гитарист есть. Он, правда, похуже играет, да и гитарка у тебя получше, но зато песен знает много. Короче, вы бы с ним подружились.
— Да не, Димон. Я сегодня к тебе приезжал, — не сдавался музыкант. — Давай лучше как-нибудь вот так же вдвоём… — он замялся, глянув на Рыжую, — …втроём соберёмся. На гитаре побренчим. А когда много незнакомого народу, я себя некомфортно чувствую.
— Ну ладно, брат, спасибо тебе ещё раз! — согласился Пономарёв. — Если что — звони, пиши… — он хохотнул, — деньги будут — высылай!
Все по-доброму улыбнулись.
— Приятно было познакомиться, — проговорила Раиса, мило улыбаясь. — Странно, что у тебя девушки нет. Ты классный! И с телефоном здорово придумал.
— Да уж, — снова смущённо заулыбался Мезин. — Так получилось, — развёл он руками и, взглянув на надпись на гитаре, добавил: — «Клевали» несколько раз.


***


Пустынная неосвещённая улица. Только редкие проезжающие машины выхватывают из тьмы белёные стволы деревьев, что стоят вдоль дороги.
Где-то недалеко, за рядом гаражей и чернотой листвы высоких деревьев на фоне звёздного неба, слышно, как изредка проносятся поезда и электрички.
Чуть поодаль виден отсвет от ярко освещённой фонарями площади для разворота автобусов. Это конечная остановка общественного транспорта и стоянка такси у платформы Отдых.
Очень темно. Лишь яркий месяц на безоблачном небе даёт возможность хоть что-то видеть в такой черноте.
Громко стрекочут кузнечики.
Двое из кустов наблюдают за пешеходами и тихо переговариваются.

— Ну, давай, Татарин, посмотрим, как ты сейчас сработаешь.
— Получше, чем ты в прошлый раз.
— Да не надо «ля-ля»! Я в тот раз нормально отключил.
— Да я же не говорю, что ты плохо в тот раз. Ты отлично тогда отработал. Просто я в этот раз лучше рубану…

— Вон, смотри, двое чапают.
— Двое… Пропускаем…

— Тётька идёт.
— Пропускаем… — сказал Татарин, и снова повисла пауза. — …А вон там — один. И, походу, «талый».
— Вокруг… вроде никого, — начал вертеть головой напарник Татарина.
— Ну тогда — это мой «клиент».

По тротуару шёл мужчина лет сорока: кепка немного набекрень, надвинута на глаза, во рту сигарета, руки в брюки, смотрит в землю, шатается и всё время спотыкается. Как споткнётся, так бормочет себе под нос ругательства и проклятья.
Вдруг перед ним «вырос» тёмный силуэт…
Подошедший ростом был ниже мужика, но от неожиданности тот всё же вздрогнул.
— Бля! Че… — мужик сглотнул и, прикусив сигарету, сквозь зубы, выговорил: — Чего надо?
— Деньги давай, — с хладнокровным спокойствием ответил незнакомец в тёмном.
— Чё?! — возмутился мужик и сплюнул окурок. — Ты чё, сопля, охуел?!
Сказав это, он резко выкинул правый кулак вперёд, стараясь попасть им в голову грабителю.
Но тот, автоматически среагировав, сделал полшага влево и, «провалив» пьяного, насадил его на чётко отработанный правый апперкот в живот.
Мужик, крякнув, подпрыгнул и, согнувшись от боли, скрестил руки на груди.
Нападавший занёс правую ногу вверх и рубящим ударом опустил пятку на шею жертвы. Мужик без чувств упал ничком.
— Блин! — радостно воскликнул Татарин. — Ты видел, как я его? Вообще по кайфу пошло!
— Капец, классно! Прям как в кино! — подтвердил его напарник, шаря по карманам поверженного.
— Ну чё там? Есть что-нибудь?
— Да, есть. Валим!..

Спустя минут десять грабители уже сидели в одном из утопающих в зелени старых дворов.

— Марат, здесь тридцатка! Почти, — улыбаясь, констатировал напарник и с силой зашвырнул пустой кошелёк куда-то в кусты. — Мелочи много чё-то! Ща раскидаем.
— Давай уже, дели быстрей, — поторопил «кассира» Марат. — Хорош мусолить.
Тот, убрав полную ладонь мелочи в карман, аккуратно расправил купюры и стал отсчитывать долю подельнику.

Марат Тахиров, он же Татарин, был коренастым парнем, с широкими плечами, невысокого роста, с тёмными короткими волосами. Ему недавно исполнилось шестнадцать лет, но на вид он был лет семнадцати-восемнадцати. Он с детства занимался различными единоборствами: самбо, бокс, кикбоксинг. Не пренебрегал и «железяки» потягать. Торс у него был мускулистым и рельефным.
Его друга звали Сашей Исаевым, но все называли его Сапёром: лет пять назад он со своими друзьями селитрованную бумагу в бутылках взрывал. Одну из них он бросить не успел: в руке, на замахе, она и рванула. Осколками ему посекло лицо и отрубило часть уха. Глаз врачи спасли, но зрение очень сильно упало. С тех пор его Сапёром и зовут. Он с Татарином учился в одном классе. Кроме того, они вместе занимались борьбой. И Сапёр вполне неплохо владел этим искусством. Его глаз, различавший только свет и тьму, не был помехой в занятиях спортом.

— Тут рубь остался, может, его к мелочи? — спросил Исаев. — Ну, или хочешь, забирай себе! За красоту приёма.
— А чё ты мне одних рублей-то надавал? — шутливо рассердился Марат, убирая рубли и трёшки в карман и попытался выхватить у приятеля из рук более крупные оставшиеся деньги. — Десяток вообще не было? Хера ты хитрый! Молодец, блин! Пятёру себе, что ль, забрал? Тоже давай сюда!
Исаев спрятал от товарища руку с деньгами.
— Ща! Разбежался! — ответил он.
— Да ладно, — улыбнувшись, сказал Тахиров. — Давай, у меня сдача есть.
— Утром деньги — вечером стулья!
Они оба рассмеялись.
— У тебя всё равно так не получится, — сказал Татарин.
— Да ладно!? — усмехнулся Сапёр. — Я ещё лучше в следующий раз рубану. И бабла, надеюсь, побольше срубим.
— Да уж, чё-то не «рыбный день» сегодня, — согласился приятель. — Красиво я его всё-таки, да?
Он снова продемонстрировал свой сокрушительный рубящий удар ногой.


***


С уходом в армию Автократова и других старших ребят, которые рулили всеми процессами в группировке «Птиц», место лидера занял очень деловитый для своего возраста Костя Улукбеков. Он давно уже занимал безоговорочную лидирующую позицию во второй возрастной группе. Были, конечно, парни старше и сильнее его в физическом отношении, которые тоже могли бы претендовать на «престол», и всегда старались принимать участие в важных обсуждениях и давать советы, показывая свою значимость, но пальму лидерства всё-таки добровольно уступили ему.
Кислицын, постоянный участник всех движений, был старше и Улукбека, и почти всех остальных участников группировки. И физической силой он обладал не маленькой, хотя и был на вид довольно щупленьким. Занятия в КВСК всё-таки не прошли для него зря. Но к лидерству он никогда не был склонен, поэтому даже и в мыслях не имел притязаний на это. К тому же ему самому через полгода уходить в армию.
Кроме Кислого были ещё Артур Пахомов и Ефим Селёдкин. Они также были старше Улукбекова, Пономарёва и других ребят, да и физически превосходили их многократно. Правда, эти парни только на третий курс в ПТУ № 49 перешли и «опаздывали» на год от остальных своих сверстников. Их еле-еле перевели в девятый класс и они, не потянув учёбу в школе, после его окончания, поступили на первый курс в ПТУ, на год позже. Однако брать на себя ответственность руководителя эти ребята не хотели. Они не часто принимали участие в «птичьих» мероприятиях. Детские шалости, вроде тех, чтобы постричь волосатых, прогнать или воспитать чужаков в своём районе, им были не интересны. Артур и Ефим много времени проводили в спортзалах и на спортивных соревнованиях и мероприятиях. И приходили в «стаю» только тогда, когда было действительно серьёзно, как, например, с удельнинскими, и где их участие было просто необходимо. Просьбы о помощи в таких крупномасштабных событиях они всегда были готовы выполнить и протянуть своим товарищам мускулистую руку помощи. Да и жили они оба на Лацково, что в нескольких автобусных остановках от центра «птичьей» тусовки. И управлять большой «стаей» этим крепким ребятам было, мягко говоря, лень. Беспрекословно подчиняться Улукбекову они, конечно, не стали бы. Костя и сам это прекрасно понимал и не стал бы им чего-либо приказывать. Они и Автократову в его бытность не особо-то подчинялись. Просто их все уважали за их силу и были рады, что в рядах «Птиц» есть такие бойцы.
Пономарёв, в сравнении с Улукбеком, не обладал достаточными лидерскими качествами и не проявлял интереса, а главным образом желания становиться предводителем. Поэтому Улукбеков уже «устоялся» на верхушке «второго сословия». И в момент радикальных иерархических изменений в составе мафии, без каких-либо церемоний, выборов и борьбы за «царский трон», а просто так — по инерции, как само собой разумеющееся, предводителем «Птиц» стал именно он — всеми уважаемый Костя Улукбеков. Он действительно заслуживал и был достоин этого статуса.

…

Наступила суббота. Время близилось к обеду.
Придя большой компанией на пляж, все стали активно готовить место пикника. Было очень людно и шумно. Парни веселились, раскладывая пледы на брёвна и на траву. Кто-то разжигал костёр, кто-то расставлял пеньки и ящики для сидения, кто-то укрывал место стола пледами и газетами, кто-то готовил магнитофон с кассетами. Девочки начали сервировать «столы», раскладывали съестные припасы и выпивку. Принесли два ведра с маринованными окорочками.
— Пономарь! Чё там, шашлык? — спросил Стас Семёнов.
— Угу. «Ножки Буша»! — радостно констатировал Дима.
— О! Ништяк! — обрадовался Семён и, приветственно подняв по-брежневски кулак, специально коверкая английский акцент, проговорил: «Оумэурыка! Свойбоуда! Джужба! Жувайчка! Дьжейк Войсьмьёуркин амэурыканэс!»
Все, кто увидел эту сцену, засмеялись.

— Чё там с батарейками? — спросил Слава Антонов у Вити Гамакова.
— Да я же купил новые. Вот! — Витя показал свёрток с большими круглыми батарейками. — Вон ту кассету давай включим!
Гамак показал в пакете, который держал в руках Антонов, на кассету с надписью «ДЮНА».
— Не… — коротко ответил Славик, сдвинув брови. — Давай лучше эту. Тут сборник нормальный.

— Э-эх-х, Пономарь, красава! — радостно потрепал Дмитрия по плечу Кислицын, осмотрев людской муравейник. — Совсем большой становишься! Гамак! Ну чё там? Заводи уже шарманку свою! Праздник сёня или где?
Магнитофон негромко заиграл весёлую песню Владимира Преснякова про всеми желаемую и обожаемую стюардессу.
— О! — радостно крикнул Кислый. — Давай-давай! Громче давай!
Он стал размахивать руками, выдавая некие танцевальные движения. К нему подскочил Улукбеков, и они вдвоём стали пританцовывать. Все присутствующие загудели и засвистели. Стало очень шумно, поэтому звуки музыки надо было уже улавливать.
На костре, ограниченном кирпичами, на решётке от духовки уже шкворчала первая порция куриных шашлыков.

— Мальчики! Давайте к столу! — выкрикнул кто-то из девчонок.
Парни стали разливать водку по стаканам.

— Пономарь! — воскликнул Улукбеков, привлекая внимание собравшихся. — Я за тебя поднимаю этот «бокал»!
Он, улыбнувшись, посмотрел на картонный стаканчик, который держал в руках. Все хохотнули и загудели.
— Ты красавчик, братан! — продолжил говорить Костя, когда гул немного стих. — Мы все смотрим на тебя и завидуем тебе! И хотим быть такими, как ты! — Костя повёл рукой, показывая на многочисленную тусовку. — Ты навсегда будешь вписан в историю «Птиц». Ты один стоишь десяти таких, как мы! Ты один из лучших моих друзей. Я горд тем, что ты мой друг! За твоё почти совершеннолетие!
Все снова загудели, когда Костя закончил речь. Стали чокаться и выкрикивать: «За тебя!», «За Пономаря!», «За тебя, братан!», «Будь счастлив!», «Будь здоров!» и прочее.
— Умеешь ты, Костян, речи задвигать, конечно! — польщённо отвечал Пономарёв, сотрясаясь от похлопываний товарищей по его плечам. — Спасибо, братишки! У меня просто слов нет. Спасибо, пацаны!
— Ура-а-а-а!!!!! — заорали все.

Начался праздник и веселье.
Каждый лично хотел сказать тост и выпить с именинником. Дима принимал поздравления и выпивал со всеми по отдельности, а потом ещё и за общий тост. И очень быстро наклюкался. Случайных прохожих тоже приглашали выпить за здоровье именинника. Некоторые соглашались. Другие с опасением уходили.
Пришла пара вонючих бомжей. Девочки воротили от них носы и жаловались, что надо бы их прогнать отсюда. Пономарёв разозлился и обложил бомжей матом. Те, с присущей людям данной категории вежливостью, извиняясь, ушли.
— Эх-х! Щас бы ****ы кому-нибудь дать! — рычал, задыхаясь от ярости Пономарь, присаживаясь снова на своё место на брёвнышке.
Его стали успокаивать. Рыжая Соня просто повисла на нём и стала вязать его своими объятьями, чтобы его внимание было занято только ею и чтобы он больше не увидел ничего такого и от этого не раздражался.
— Ты такой у меня сильный и смелый, — шептала она ему на ухо, поглаживая по голове. — Защитник мой. Я горжусь тобой.

Чуть позже, в самый разгар вечеринки, какой-то знакомый Пономаря и некоторых из присутствующих привёл двоих чуваков, один из которых был уже сильно пьян. Пономарёв принял поздравления и радушно пригласил их «за стол». Парни говорили хорошие тосты с щедрыми пожеланиями, пили и ели за здоровье именинника.

Через некоторое время девочки то и дело стали подходить к Улукбекову и Кислицыну и жаловаться на того парня из этой троицы, который был более пьяным, что он оскорбляет их.

— Вова, уведи их! От греха подальше, — просил Гамаков заплетающимся языком того, кто привёл эту парочку на праздник. — Ща Пономарь двоих бомжей чуть не убил здесь. Еле остановили. Он или Славян, если ща узнают, что этот хрен выёбывается на наших баб, его точно кончат тут. И второго тоже. И тебя заодно с ними! Оно тебе надо? Пацанов наших не знаешь, что ли? Давай, Вован, уводи.

Улукбек и Кислый отвели дебошира в сторону и пытались вразумить его. Но тот стоял на своём: мол, не говорил ничего такого и его оклеветали. Пономарёв уже понял, в чём здесь дело. Кто-то из девчонок и к нему уже успел подойти и пожаловаться. Ребята всеми правдами и неправдами удерживали его от того, чтобы он не пошёл разбираться по «синей лавочке», уверяя его в том, что Кислый с Улугбеком и сами решат все вопросы, а ему — имениннику и беспокоиться не надо: «Сиди, отдыхай, наслаждайся праздником!» Но Пономаря словно подмывало. Алкоголь не давал ему спокойно сидеть. Он чувствовал себя важной персоной, можно сказать, вторым человеком в «птичьей мафии». Ему казалось, что в таких вопросах он лично сам должен принимать участие. И он вырвался из круга облепивших его друзей.
— Чё, ****ь!? Охеревшие тут нашлись, что ли?! — подбежав к своим друзьям уже на повышенных тонах разбиравшихся с нарушителем, гневно прорычал Пономарь. — Чё ты там сказал, козёл сраный?! Я тя ща порву ваще!
Его перехватили и снова, «облепив» десятком рук, старались не подпускать к виновнику конфликта.
— Пономарь! — грозно прикрикнул Улукбеков. — Хорош барагозить! Мы тут сами разберёмся!
— А… — осёкся Пономарёв, подняв руки, будто сдаётся. — Сами? Ну ладно. Сами, так сами.
Дима, как всем показалось, немного усмирил свой пыл, и хватка удерживающих его немного ослабла.
— Но только со мной вместе! — злобно прорычал Пономарёв и опять попытался прорваться сквозь заслон, но безуспешно — его снова схватили.

— Да чего я тебе сказал-то такого? — спокойным тоном вопрошал заплетающимся языком «обвиняемый», протягивая в сторону оскорблённой девушки руку через плечо Кислицына, который удерживал этого пьяного на своём месте. — Ничё я те не говорил ваще!
Он не обращал внимания на разгневанного Пономаря. Или в силу своего состояния даже не видел его и не понимал, что Пономарь обращается к нему. Или же, наоборот, специально игнорировал Диму, по каким-то своим критериям расставив приоритеты.
— Да ты меня шмарой назвал! — возмущённо говорила девица. — Вон там ты сидел… — она обернулась и показала туда, где ранее сидел «обвиняемый». — И Светку ты тоже обзывал по-разному!
— Да чё ты ****ишь-то? Не говорил я такого! — оправдывался чужак. — Чё она вообще болтает? Я ваще её первый раз вижу, пацаны! Честное слово.
— Ни хера себе! Я пизжу, значит?! — снова возмутилась девушка. — Девчонки слышали, как он меня шмарой обозвал!
Поднялся девичий гомон возмущения.
— А кто ты есть-то? — выпалил пьяный оппонент, отчаявшись, что-то доказать и, потеряв интерес к спору, отвернулся от галдевших девушек. — На себя посмотри снача…
После неудачной попытки прорыва «кордона» Дима усыпил бдительность своих «охранников» тем, что пообещал не вмешиваться больше в эти разборки. Но, воспользовавшись моментом и незаметно обойдя отвлёкшихся на перепалку пьяного парня с девчонкой ребят, он подбежал к нему почти вплотную и, махнув ногой, подошвой кроссовка влепил по подбородку пьяному придурку, оборвав его на полуслове. Пономаря снова облепили с десяток, а то и больше человек, удерживая от дальнейшего избиения наказуемого.

— Ну, пипец пацану, — спокойно усмехнувшись, проговорил лежащий на подстилке с травинкой во рту и созерцающий происходящее Пахомов. — Ща его замесят.
— Угу, — согласился Селёдкин, лежащий рядом.
— Блин, вот они — любители на ровном месте проблему найти, — добавил Пахом.
— Да тот чувак реально не прав, — сдвинул брови Сэл.

Чужак, немного оправившись, бросился на Пономарёва, пытаясь ударить его в ответ, но попал кулаком в Кислицына.
Кислицын с Улукбековым сразу же сбили его с ног несколькими ударами, а когда тот уже лежал на земле, прикрываясь руками, дали ему возможность подняться, чтобы продолжить «переговоры». Парень, тяжело кряхтя, встал, вытирая кровь с разбитой губы, и стал недовольно ворчать:
— Вы чё, ****ь, попутали, что ли? Чё творите, черти?
— Кто «чёрт»? — возмутился теперь Улукбеков. — Ты кого чёртом назвал?
— Да хер ли вы делаете-то? — всё так же казалось невозмутимо проговорил побитый.
— Черто;м кого назвал, спрашиваю?! — гневно прорычал Улукбек.
— Да хер ли вы делаете? — повторил парень.
— Ты меня черто;м назвал, а?! — беленился Костя.
— Да заебал ты меня уже! — повысил голос чужак. — Вы все тут черти еба;ные!

— Ну всё теперь ему точно — жопа! — довольный своим сбывшимся прогнозом заявил Пахом и надкусил помидор.

На парня вновь посыпался шквал ударов. Пономарёв всё-таки прорвался к нему, но ударить смог всего пару раз кулаком по спине и не очень-то сильно. Потом Диму снова оттащили от кучи-малы к его месту «за столом». Он, удовлетворившись наказанием виновного, спокойно сел и снова стал пить, есть и обниматься со своей красавицей, не обращая уже внимания на происходящее невдалеке.
После небольшой передышки избитый снова встал. У него были заплывшие гематомами оба глаза, разбиты губы, порвана и окровавлена одежда, на шее всё сильнее багровел след от протектора пономарёвского кроссовка. Чужак снова стал выкрикивать проклятия и ругательства, и вновь был подвергнут избиению. После этой экзекуции встать он уже не мог.
Желания бить его тоже уже ни у кого не было. Он был унижен и жалок. На него было страшно смотреть. На нём не было живого места. Двое его товарищей, одним из которых оказался бывший одноклассник Пономаря по имени Вова, пытались привести пострадавшего в чувство и поднять, чтобы увести. Но тот по-мазохистски упорно снова стал обзывать последними словами компанию, некогда гостеприимно принявшую его и его друзей и угощавшую их.
Кислицын подошёл к лежащему чужаку и, нагнувшись, гневно спросил:
— Тебе чего, мало, чувак?
— Пошёл ты, козлина! — проворчало в ответ кровавое месиво.
Кислый пыром ударил придурка в нос. Тот вырубился.
Попробовав ещё какое-то время безрезультатно привести побитого в чувство, товарищи унесли его на руках.
Праздник продолжился.
Рыжая Бестия тоже разошлась и на спор с Антоновым выпила полный до краёв откуда ни возьмись появившийся гранёный стакан водки. После этого все стали пробовать свои силы, измеряемые в гранёных стаканах. Пономарёв сидел и «клевал» носом, а его подруга, уже позабыв про него, флиртовала с ребятами.

В конце праздника, уже далеко за полночь, «сладкую парочку» — Пономаря и Рыжую — притащили в подвал и оставили их там ночевать, потому что Пономарь, даже в таком состоянии, смог сообразить и сказать, что к нему домой идти нельзя. Пономарёв ещё худо-бедно, хоть и с большим трудом, но всё же передвигал свои ноги, а его подруга вообще отказывалась идти самостоятельно. Пахом, Селёдкин и Кислицын несли её на руках, сменяя друг друга. Всё время, пока её тащили, она приставала к этим парням и пыталась их целовать.
— Я хочу тебя, — еле шевеля губами, томно проговорила она несущему её в данный момент Кислицыну. — Пойдём в кустики?
— Слушай, я не Пономарь, — отвечал ей Кислый.
— Кстати, о кустиках! — вспомнила девушка. — Мне нужно пописать. Отнеси меня в кустики, пожалуйста.
Кислицын, тяжело вздохнув, прошёл к ближайшим кустам и опустил её ноги на землю.
— О! Спасибки! — воскликнула она.
Не отпуская руку Кислого, чтобы не потерять равновесия и не упасть, она выправила из штанов длинный подол своей футболки. Потом попросила придержать её за локоть, а сама, приподняв подол, оголяя поясницу, прижала его локтями к телу, чтобы он не свалился вниз. Потом спустила спортивные штанишки и, снова взявшись за руку провожатого, сильно при этом шатаясь, присела на корточки.
— Подержишь меня за ручку? — спросила она. — Пожалуйста.
Кислицын молча и недовольно покивал.
Зажурчал «ручеёк».
— О, блин! Классно-то как! — блаженно выдохнула Рыжая. — Ты такой си-ильный, — протянула она, подняв глаза на кавалера.
— Ты давай там, быстрее заканчивай! — хмуро сказал Кислый.
— Ну не торопи меня, — расстроенно выпалила Рыжая.
Она достала из кармана своих штанов платок и подтёрлась. Потом поднялась и посмотрела себе между ног.
— Ну вот, — улыбнулась она, натягивая штаны. — Можно и в постельку! Пошли?

Парни занесли «убитых» алкоголем в подвал, уложили их на разные диваны, потому что двуспальных мест там предусмотрено не было.
— Блин! Она всю дорогу меня домогалась! — сказал Кислый.
— И до меня тоже, — подтвердил Пахом. — Может, трахнем её? Она точно не против.
— Да вы чего, пацаны? — пристыдил друзей Улукбеков. — Это же подруга Пономаря.
— Ну и чего? — парировал Пахомов. — Она сама напрашивалась! Всю дорогу меня гладила и поцеловать пыталась. Наоборот, Пономарь нам потом ещё спасибо скажет, пока не дошло у них до свадьбы. А то потом локти кусать будет!
— Да уж, пацаны! Так-то она «проверку на вшивость» не прошла, конечно, — вставил свои «пять копеек» и Гамаков. — Бухает как лошадь, до пацанов домогается. Нужно бы Пономарю сказать об этом. Но трахать её лучше не надо. Пономарь пусть сам решает.
— Да напилась она просто! — снова воззвал к благоразумию Улукбеков. — Но Пономаря предупредить действительно стоит.
— Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке! — выпалил Селёдкин. — Если она себя так по пьяни ведёт, значит — ****ь по своей натуре! Может, она вообще «вафлёрша»! А мы тут церемонимся с ней!
— С Пономаря вообще спросить бы за эту херню надо! Пока сами от него не завафлились! — подхватил мысль Пахом. — А ты, Улукбек, её защищаешь!
— Да не, пацаны, хорош кипишева;ть! — поднял руки Улукбек, успокаивая всех. — Пьяная баба — ****е не хозяйка! Это да. Но Пономарь-то — друган наш и нормальный пацан. Скажем ему про неё, а дальше пусть он сам решает, нужна она ему или нет.
— Ладно, Улукбек, я своё мнение сказал, сам решай! — согласился Сэл. — Только учти, если завафлитесь, мы с Пахомом вас всех опустим!
— Да хорош нагнетать! Такие дела по-трезвяни ваще-то решаются, — вступился Кислый. — Пахом, чё вы в натуре кипиши;те? Все же свои. Если уж на то пошло, то мы все уже завафлились — за одним же «столом» все сидели. Так что лучше бы вообще «волну» не поднимать. Но лично я никого из вас «вафелами» не считаю, — он сделал паузу, указывая на всех пальцем. — Пусть только кто посмеет такое ляпнуть — за балобольство предъявлю! Ну да, напилась девочка. Но меня она именно Пономарём называла. Так что не конченная походу. Не узнаёт просто никого.
— Ну ладно, — сдвинул брови Пахом. — Аргумент. Хоть и слабый!
— Улукбек! — также нахмурившись в задумчивости, воскликнул Сэл. — Пономаря вафлить пока не будем. Внатуре всё же свой пацан. Ну и Кислый прав, может и не конченная она. Меня тоже Пономарём звала. Предупреди его — ещё такой косяк и Рыжую — в «расход» по кругу пустим! А Пономаря на сходняк! И спрос жёсткий!
— Согласен! — сказал Гамак и замахнулся для рукопожатия.
Все зашумели, соглашаясь с решением и стали жать друг другу руки.


***


— Здравствуйте, — сказала миловидная женщина в аккуратно заправленной милицейской форме. На ней была голубая рубашка с галстучком на зажиме и узкая серая юбка по колено, на кителе — погоны младшего сержанта, а на голове пилотка, с двух сторон прищеплённая невидимками. — Пономарёв Дмитрий Петрович сейчас дома?
— Да… дома, — растерянно и испуганно подтвердила мама Димы. — А ш… что случилось?
— Позовите его, пожалуйста, — строго сказала девушка-милиционер.
— Хорошо-хорошо, позову. Что случилось-то? Скажите, — затараторила Елена и уже в квартиру крикнула: — Дима! Иди сюда! Скорее!
— Вот повестка для него, — показала девушка в форме клочок серой бумаги с печатью. — Ему нужно завтра в девять ноль ноль явиться в детское отделение милиции.
Дима выглянул из комнаты в коридор.
— Чего там? — хмуро проговорил он.
Он был в одних трусах и сильно «помятым» от похмелья, несмотря на то что был уже вечер.
— Иди сюда, скорее! — помахала рукой мама.
— Вот, Дмитрий Петрович, распишитесь здесь! — подала милиционерша планшет с бумагами и ручку.
— Что это? — взяв в руки планшет и ручку, Дима непонимающе уставился на бумаги.
— Одеться, что ли не мог? — проворчала мама.
— Вот здесь распишитесь, — невозмутимо сказала женщина в форме, показывая пальцем в планшет. — А это повестка в детскую комнату милиции. Прибыть тридцатого июля, то есть завтра, ровно в девять.
Пономарь расписался, отдал планшет, взял повестку и стал вчитываться.
Гостья попрощалась и ушла.
— Дима, что ты опять натворил? — то ли с ужасом, то ли со злостью спросила мать.
— Да ничего я не делал! — хмуро отмахнулся Пономарёв.
— Ну как это «ничего»?! — прокричала мать. — Опять, что ли, избил кого?
— Да никого я не бил, ма! — тоже повысил голос непутёвый сын.
— А ну, не ори на мать! — прикрикнул командирским басом вышедший в коридор отец. — Говори, как было! К чему нам теперь ещё готовиться!
— Да ничего я!.. Не бил я никого! — почесал затылок Дима.
— Кого ты там не бил? А ну говори быстро! — зло процедил сквозь зубы отец, подойдя вплотную и заглядывая сыну в глаза снизу вверх.
— Не бил я его, говорю, — ответил Дмитрий, бегая глазами по полу и часто дыша.
— Кого? — злобно прорычал отец.
— Да на «днюху» мы на речке сидели, — начал рассказывать Пономарёв, — То-сё. Вова Калач, он раньше у нас в классе учился, а потом они переехали куда-то… Короче! Он мимо сначала проходил, я его увидел, позвал к нам по старой дружбе, чтобы он за моё здоровье выпил. То-сё. Он чуть-чуть посидел и ушёл. А потом опять пришёл и притащил с собой двоих каких-то типов. Один уже сильно «датый» был. Ну и начал этот пьяный на наших девчонок гнать. Шмарами их называл и ещё там как-то.
— Ну так вот! — подтверждая свою правоту, сказал отец. — А говоришь, не бил никого. Писец, ты дурак! Тумколкой вообще своей не думаешь, что ли?
Пётр постучал по лбу нерадивому сыну.
— Да не бил я его, говорю же! — тоже разозлившись, возразил Дима, потирая лоб, где постучал отец.
— А ты на меня голос не повышай! — помотал головой отец. — Это не мне повестку принесли, а тебе! Я же тебя спрашиваю, а ты отвечай конкретно, чтобы сразу понятно было. А то клещами из тебя тащить надо! Тогда я, может быть, не стану тебя бить сегодня.
— Да погодите вы! — отчаянно защищался Пономарёв. — Не дали мне его бить! Я хотел, конечно, навалять ему. Чего он наших девок обзывает? Но меня и пацаны, и девчонки держали. «Сиди отдыхай! — говорят. — У тебя праздник! Там сами и без тебя разберутся!» Там другие пацаны вообще его «окучили». Я ваще его не трогал.
— А зачем тогда тебя вызывают? — вклинилась мама с жалким и обиженным лицом.
— Не знаю. Завтра схожу узнаю, — сказал сын.
— Ну, с другой стороны, может, и правда свидетелем идёт? — начал размышлять отец. — Чего там, в повестке-то, написано?
Дима уставился в листок: — Ничего не написано. «Прибыть к 9.00» — и всё.
Родители тоже заглянули в повестку.
— Может, и правда как свидетель идёшь, если не врёшь! — повторился отец. — Сразу-то не «заластали», а повесткой вызвали. Может, обойдётся ещё?

…

Пономарёв позвонил Улукбекову:
— Братан, тебя тоже в «ментуру» вызвали? — спросил он приятеля.
— Никто меня никуда не вызывал, — ответил Улукбеков. — А кого ещё вызывали, не знаешь?
— Не знаю пока. У Кислого надо спросить.
— Давай, ты Гамаку, Семёну и Антонову звони, — предложил Улукбек. — А я Кислому и… ещё кому-нибудь…


***


В понедельник тридцатого июля к 9.00 Пономарёв с Антоновым прибыли в милицию.
— А тебя-то чего вызвали? — удивился Дима, увидев в отделении Селёдкина. — Вы же с Пахомом вообще с пледа не вставали.
— Ни малейшего понятия не имею, — сказал Сэл и, удивлённо приподняв брови, пожал плечами. — Сейчас узнаем. А ты ведь тоже его не трогал? — уточнил он у Славы Антонова.
— Ну да, — по-блатному ухмыльнулся Антонов. — Я просто урка старый, всегда у них на карандаше. Чуть какое палево — сразу меня подтягивают.

Через некоторое время ребят пригласили в кабинет.
— Здравствуйте, товарищи нарушители общественного порядка! — весело проговорил сидящий за столом капитан. — Я капитан милиции Пи;стол Евгений Сергеевич, инспектор по делам несовершеннолетних.
Ребята хмуро покивали, приветствуя инспектора.
— Знаете, зачем я вас вызвал? — спросил капитан.
Ребята отрицательно помотали головами.
— В субботу двадцать восьмого июля в районе Междуречье, недалеко от пляжа, произошла драка, — сказал милиционер. — Вот заявление от пострадавшего — гражданина Игорева Олега Николаевича. Ничего не вспоминаете?
Ребята молчали. Милиционер заглянул каждому в лицо.
— Согласно заявлению, — продолжил он, — у вас там пикник был по случаю дня рождения товарища Пономарёва. Да, товарищ Пономарёв?
— Ну да, был день рождения, — угрюмо согласился Пономарёв. — Но мы его не трогали!
— Да? Очень интересно, — сделал удивлённое лицо Евгений Сергеевич. — А кто же его тогда, извините, «трогал»? Сильно его кто-то «потрогал»! Он переломанный весь, в больнице лежит. Прямо в больнице следователь принял от него заявление.
— Товарищ милиционер, — обратился к капитану Селёдкин. — Я вот что вам скажу. Я спортсмен, спиртное вообще не употребляю и всё видел своими трезвыми глазами, — подчеркнул Ефим, делая акцент на слове «трезвыми».
— Как твоя фамилия? — уточнил инспектор.
— Селёдкин, — ответил Сэл.
— Ага, — милиционер сделал пометку у себя в документах. — Ну-ну, и как же всё было?
— Когда они пришли, — начал рассказывать Сэл, — один, этот ваш… как его?
— Игорев, — напомнил инспектор.
— Ну да, вот этот самый. Короче, он уже пьянущим был, и сам там беспредел учинил. Лично я лежал во время барагоза на подстилочке и вообще близко к этому вашему пострадавшему не приближался. Он только поздоровался со мной, когда мы их «за стол» пригласили.
— И сколько же их было?
— Трое! — хором ответили ребята.
— Ху-ху. Хорошо, — задумчиво хохотнул мент. — Прям так всё и было, Пономарёв? — обратился он к Диме.
— Ну да, — угрюмо ответил тот.
— А вас-то сколько там собралось?
— Человек двадцать, может, — задумался Пономарь. — Может, и побольше чуть-чуть, если с девчонками.
— Ну вот всё и сходится! — хлопнул в ладоши милиционер. — Он барагоз учинил, а вы всей толпой его и замесили. Вот он и побитый такой.
— Я не знаю, товарищ милиционер, кто там кого бил, — сказал Пономарёв, — но я к этому «кексу» вообще не подходил.
— А вот товарищ Игорев утверждает, что именно ты на него нападал, — сверля своего собеседника пронзительным взглядом, сказал капитан Пи;стол. — Ты ведь у нас способен на такое.
Инспектор взял какой-то листок и зачитал:
— «…Агрессивен и жесток. Способен нанести побои и увечья…» Это характеристика на тебя из удельнинского ОВД.
Капитан выдержал паузу, переводя взгляд с одного «гостя» на другого.
— Ты не только на мирных граждан можешь нападать, но и на сотрудников внутренних органов! — сделал он вывод, подняв палец вверх. — Так что у меня есть все основания верить товарищу Игореву.
Пономарёв, виновато уставившись в пол, нервно кивал и играл желваками.
— Товарищ инспектор, — снова обратился к милиционеру Селёдкин, широко улыбаясь. — Всякое бывает! Ошибся человек, но он же искупил уже свою вину. Всё осознал и исправился. Честное слово!
Он хлопнул себя по мускулистой груди ладонью.
— Там у нас куча свидетелей была, — продолжал Сэл. — Вам все докажут, что Пономарь не трогал никого. Да, Славян?
Антонов положительно покивал.
— Гражданин начальник, — сказал Антонов. — Я же ведь тоже не трогал этого фраера. Почему он на нас вообще заяву-то накатал? Мы с Димоном вообще всё время вместе сидели. Хоть этот «перец» реально напрашивался, чтоб ему накостыляли! — воскликнул он. — Но мы его не трогали. Зуб даю! Век воли не видать! На хрена нам мокруха эта нужна? Они сами там друг друга месили.
— Ага, — сделав удивлённый вид и задумчиво поджав губы, внял ему Пи;стол, — А ты у нас Антонов, правильно?
Слава кивнул.
— Я смотрю, ты, Антонов, прям «подкованный»! — подковырнул милиционер. — «Гражданин начальник», «фраер», «век воли не видать»… Словечки-то какие знаешь! Говоришь, как будто уже срок оттянул.
— Да нет, — сморщился Антонов. — Просто привык так разговаривать уже.

В кабинет постучалась и вошла та же милиционерша, что повестку Пономарёву вручала, только в этот раз без кителя и пилотки.
— Евгений Сергеевич, вот оперативные данные по разбоям на Маяковской и в районе Отдыха, — сказала она. — Олег Петрович сказал, что сейчас зайдёт к вам по этому вопросу.
— Хорошо. Спасибо, Оленька, — натянул дежурную улыбку капитан, принимая бумаги.
Девушка вышла за дверь, цокая каблуками.
— На чём мы остановились-то? — почесал голову инспектор.
— На том, что я привык по фене базарить, — напомнил Антонов.
— Да нет. Суть-то нашей проблемы какая?
— Перед этим я сказал, что у нас свидетелей куча, — добавил Селёдкин.
— А-а-а! — хлопнул себя по лбу мент. — Их там трое было, вы говорите? Это вы верно говорите. Причём все сразу. Это хорошо. А двух других, кроме пострадавшего Игорева, знаете?
— Там ещё Вован Калачов был, наш со Славяном одноклассник бывший, — оживился Пономарёв. — Он, кстати этих двоих и привёл! Я их раньше не видел никогда.
— А третьего вы знаете? — обратился милиционер к Антонову и Селёдкину.
— Не-е-ет! — в один голос протянули они, помотав головами.
— А Улукбеков этот ваш был с вами? — спросил инспектор.
Ребята переглянулись.
— Был, — тихо ответил Пономарёв.
— Этот же вообще матёрый хулиган! — воскликнул капитан. — Он же теперь у вас за главаря?
Ребята молчали, потупившись в пол, иногда переглядываясь друг с другом.
— Да не били мы никого! — весело воскликнул Селёдкин, снова приложив ладонь к груди. — Честное слово!

Вдруг в кабинет без стука влетел высокий старший лейтенант и сразу же устремился к столу инспектора, мимоходом кинув быстрый взгляд на ребят.
— Женёк! Олька принесла тебе материал по разбоям? — спросил он у капитана.
— Да.
— Ты посмотрел уже?
— Нет ещё. Занят пока, — капитан глазами указал на молодых людей.
— Я, короче, сделал сравнительный анализ… — начал было рассказывать старший лейтенант.
— Подожди! — прервал его инспектор. — Давай там лучше.
Он показал на выход.
— Угу. Давай, — понял старший лейтенант и, ещё раз окинув взглядом ребят, направился к выходу.
Пи;стол взял папку с документами и тоже вышел из кабинета, но дверь закрыл не плотно.
— Там различия в свидетельствах есть, — послышался голос старшего лейтенанта из-за двери. — Скорее всего, это всё-таки две разные группы действуют…

— Блин! Пипец он на Харатьяна похож, — усмехнувшись, прошептал Селёдкин.
— Точно! — воскликнул Слава. — А я зырю — рожа знакомая! Где, думаю, я этого мусора раньше видал?
— Мне пацаны говорили, что тут в ДКМ «гардемарин» какой-то есть, — шепнул друзьям Селёдкин. — Походу, это он. (ДКМ — детская комната милиции)
— По-любому! — обрадованно подтвердил Слава.
Пономарёв отстранённо смотрел в пол и нервно жевал губу.
— Братан! — прошептал ему Антонов. — Да не парься ты! Чего зря психовать-то? Щас подтянем девчонок, они засвидетельствуют, что мы не при делах.
— Угу, — буркнул Пономарёв. — Я же его реально с ноги вшатал. Этот Калач — «лось лесной» по любому видел и сдаст меня.
— Да не ссы ты! — махнул рукой Селёдкин. — Там все пьяные были. Никто ничего не помнит. Прорвёмся!

— …Короче, Гардемарин, — вдруг послышался из-за двери голос старлея, — чего думаешь: разделить дела или оставить пока в одном?

Ребята тихо прыснули, услышав слово «гардемарин».
— Я же говорил! — еле сдерживая смех, радостно прошептал Селёдкин.

— Да оставь пока, — ответил коллеге «Харатьян». — Одних возьмём, потом ясно будет — разберёмся.
— Угу, — пробурчал старлей. — Спасибо.

«Харатьян» зашёл в кабинет и быстро проскользнул к своему месту за столом.
— Так! — хлопнул он ладонями обеих рук по столу. — Продолжим! Значит, говорите, что не били его?
— Ну да, — ответили все трое.
— А кто ж его тогда бил? — спросил капитан.
Говорил это инспектор точь-в-точь, как Харатьян в фильме «Зелёный фургон». Ребятам стало смешно. Они еле сдерживались, чтобы не засмеяться.
— Товарищ начальник! — с трудом подавив приступ смеха, сказал Селёдкин. — Его друзьям, этому… Вова, или как там его? — уточнил он у Антонова.
— Да. Вова Калач, — подтвердил Антонов.
— Вот, значит, — продолжил Селёдкин. — Калачу этому… и ещё там чувак один был, они втроём пришли… ну, ребята им говорили, чтобы он увёл этого… как его? Побитый-то который?
— Игорев, — снова напомнил «Харатьян».
— Ну да. Вот этого, — кивнул Селёдкин. — Они хотели его увести, а Игорев этот упирался, не хотел уходить. «Бычить» на них начал. Ну, Калач и его друг этот… третий-то который, они-то поменьше, но тоже пьяные были. Короче, они его сами и прессанули. А на нас, видать, спихнуть захотели.
— Вот, значит, как? — удивился Евгений Сергеевич. — Интересненько. Значит, кого смогли вспомнить, того и указали в заявлении. Если бы пострадавший или этот ваш Калач знал бы Улукбекова, то тоже указал бы его, да? Интересненько.

…

В кабинете начальника УВД города Жуковского подполковника Юрия Ивановича Середы; собрались на совещание все начальники отделов Управления. Руководитель заслушивал доклады о текущих делах, которые вёл каждый оперативник.

— …Есть свидетельства потерпевших о разных способах грабежа, — докладывал старший лейтенант. — Одни утверждают, что нападают скрытно, в темноте, сзади, бьют по затылку каким-то тяжёлым предметом. Когда жертва уже без сознания — забирают всё ценное. Другие говорят, что грабители налетают нагло, как говорится, лоб в лоб, без оружия. Действуют быстро, чётко, жестоко. Очевидно, владеют техникой восточных единоборств. Сначала требуют отдать всё ценное добровольно. Если жертва пытается оказывать сопротивление — используют хорошо отработанные приёмы рукопашного боя, куражатся. Места происшествий тоже можно поделить на две зоны. Одна в районе улицы Маяковской, если точнее — Пионерский проезд, вторая — в районе железнодорожной станции Отдых. При наличии этих данных уже можно предположить, что орудовать могут две разные группы. Пока всё оставил в одном деле. На этом по этому делу пока всё, товарищ подполковник. (Пионерский проезд — в начале 90-х переименован в проезд Станкявичюса)
— Какие мысли по поимке преступников? — строго спросил гулким баритоном крепкий широкоплечий, коротко стриженный и с бычьей шеей начальник УВД.

Этот могучий подполковник с гулким и приятным голосом был довольно молодым для своей должности, всего лет сорока. Но, без сомнений, этот энергичный и очень требовательный руководитель был достоин своего положения. Держал себя в хорошей спортивной форме, регулярно посещал спортивный и тренажёрный залы. Обладал хорошими управленческими навыками, любил чёткость и плановость в работе, чего и требовал от своих подчинённых. У него были грубые и суровые черты лица. Подполковник всегда пронзительно смотрел на собеседников маленькими злыми глазами. Очень критично относился к тем, кто обращался к нему «товарищ полковник», и каждый раз делал по этому поводу замечания своим подчинённым. Они его недолюбливали за его слишком завышенные, по их мнению, требования. Многие подчинённые не разделяли его взгляды на отношение к службе, но старались ему не перечить. В самом начале своей работы в должности начальника Жуковского УВД за попытку неподчинения он ударил подчинённого в живот. Один раз. Но этого хватило, чтобы всем сотрудникам УВД понять, что со своим начальником лучше не препираться. Внешность Середы; чем-то напоминала облик великого американского боксёра Майка Тайсона, поэтому его так и прозвали — «Тайсон». Но это была не единственная кличка начальника. Ещё, естественно за глаза, его звали Бык или Боров, а за требовательное отношение к правильному произношению своего звания — «подполковник» или даже просто аббревиатурой звания — «ППК» (п/п-к).

— Пока собираем данные, товарищ подполковник, — ответил на вопрос начальника старший лейтенант, уже приученный к правильному обращению. — Улик очень мало.
— Под лежачий камень вода не течёт, Симонов! — рявкнул Середа. — Кроме сбора данных, какие ещё меры приняты?
— Да! — вдруг вспомнил докладчик. — Сделали запросы во все основные спортивные секции города по боевым искусствам, чтобы тренеры предоставили данные на спортсменов от четырнадцати лет и старше, с фотографиями. Пока ждём.
— А пострадавшие грабителей-то видели в лицо? — уточнил начальник.
— Уф-ф… — растерянно и нервно выдохнул Симонов. — Как я уже вам докладывал, все нападения происходят в темноте и в основном сзади. И даже в тех, что «лоб в лоб», тоже описывают только силуэт нападавшего в капюшоне. Когда получим фотографии, потерпевшие, возможно, по ним смогут опознать грабителей.
— На мой взгляд, затея с фотографиями — так себе, мышиная возня, — скривив лицо, сказал подполковник и покрутил ладонью. — Ну ладно, может, и правда «выстрелит». А сколько всего эпизодов?
— Девять.
— Девять эпизодов, а у вас улик мало?! — раздражённо удивился Середа. — Дайте мне результат! — он легонько хлопнул ладонью по столу. — «На живца» попробуйте, что ли! Не знаю… Делайте что-нибудь! Девять эпизодов!.. Дело уже в прокуратуре должно быть! Раскрываемость — самое главное в нашем деле. Что ещё у тебя?
— Ещё две семейных ссоры, — доложил старлей. — Неблагополучные семьи. Как обычно, после распития скандал и драка. Пострадавшие свои заявления забрали. Дела закрыты за отсутствием состава преступления.
— Хорошо. К следующему совещанию жду результатов по грабежам, — выдохнул Юрий Иванович. — Ваше дело не допустить следующих преступлений, а у вас, видите ли, улик мало!
Подполковник сделал пометки у себя в документах.
— Кочергин! — обратился он к следующему офицеру. — У тебя что?
Худой высокий майор с хмурым и усталым лицом встряхнул свои бумаги и начал докладывать:
— В ходе проведения следственных оперативно-разыскных мероприятий было выяснено следующее, — начал он, ещё больше нахмурив густые брови и что-то выискивая глазами в своих документах. — Двадцать четвёртого июня на платформе железнодорожной станции Ильинская произошла массовая драка, в результате которой от полученной закрытой черепно-мозговой травмы погиб гражданин Тимирязев Альберт Константинович 1976 года рождения. Погибший — проживающий в селе Быково со своим двоюродным братом — Сергеевым Юрием Антоновичем и его друзьями — жителями города Быково, которых, по словам свидетелей, было порядка пятидесяти-шестидесяти человек, отправились в посёлок Ильинский с целью отомстить кому-то из жителей этого посёлка, которые якобы накануне потасовки — двадцать третьего июня, недалеко от Быковского аэропорта нанесли некие оскорбления гражданам Пряникову и Михееву. Пройдя по посёлку хулиганы поломали на своём пути несколько заборов и другие элементы оборудования, били стекла и так далее. Не обнаружив нужных им личностей, эти молодые люди решили вернуться домой. Почти все уехали на электричке. Но гражданин Тимирязев и несколько его сторонников, в том числе выше указанные Пряников и Михеев, ввиду сильного опьянения, отстали от основной группы и попали в устроенную для них рядом с платформой станции Ильинская засаду. В результате завязавшейся потасовки с применением подручных средств гражданин Тимирязев и его сторонник Мамонов Михаил Егорович 1971 года рождения были окружены группой ильинских подростков, и гражданин Тихонов Денис Вячеславович, 1976 года рождения, куском арматуры нанёс удар по голове гражданину Тимирязеву. На следующие сутки гражданин Тимирязев, не приходя в сознание, скончался в больнице.
Гражданин Тихонов задержан и заключён под стражу. Ему вынесено обвинение в непредумышленном убийстве. Материалы готовы и сегодня будут переданы в прокуратуру. Доклад по данному делу окончен.
— Ну наконец-то! — воскликнул хозяин кабинета. — Целый месяц уже это дело мурыжите. Что ещё?
— Ещё есть несколько семейных ссор на фоне «употребления». Участковый отработал. Дела также закрыты за отсутствием, — ответил майор. — Ориентировки отрабатываем. На этом пока всё.
— Хорошо, — выдохнул подполковник. — Пи;стол, у тебя что?
— «Не вешать нос!» — кто-то тихо пропел строчку песни из кинофильма про гардемарин.
— Товарищи офицеры, — стараясь не улыбаться, пробасил ППК. — Посерьёзней пожалуйста.
— Ну… — засуетился капитан, копошась в куче своих бумаг, перекладывая туда-сюда какие-то документы. — По драке на Ильинке из доклада майора Кочергина — всех участников взял на контроль, веду с ними разъяснительно-воспитательную работу.
Инспектор по делам несовершеннолетних переложил ещё несколько листов в своей папке и продолжил:
— Ещё… в субботу, двадцать восьмого июля, на пикнике в районе Междуречье, недалеко от пляжа, был избит гражданин Игорев Олег Николаевич, 1965 года рождения. Детали дела пока прорабатываю. В заявлении потерпевшего фигурируют трое несовершеннолетних. Они день рождения одного из них там отмечали. Все они — участники небезызвестной группировки «Птицы».
— «Птицы»?! — перебив докладчика, воскликнул начальник УВД. — Опять эти «Птицы»! Такое ощущение, что это не подростки, а «Коза Ностра» какая-то! Или «Спрут»! А вы, товарищ капитан, — комиссар Каттани! Когда мы их уже к ногтю прижмём, Пи;стол?
— Разрешите продолжать? — тихо сказал «гардемарин».
— Продолжай, — разочарованно выдохнул Бык.
— Пострадавший Игорев в больнице. У него перелом носа, нескольких рёбер и правой руки, — продолжил доклад инспектор. — Фигуранты, указанные в его заявлении, своё участие в драке отрицают. Сам потерпевший ничего не помнит. По заключению врачей приёмного покоя, он был в сильном алкогольном опьянении, поведение было неадекватное, оскорблял медперсонал. Заявление писал на основе рассказа его приятеля — Калачёва Владимира Фёдоровича, 1973 года рождения.
— Вот это да! Два брата-акробата! — снова перебил Середа подчинённого. — Дальше сами знаете: один — ***, другой — лопата! Восемь лет разница! Они дружат, что ли? Друзья хреновы!
— Не знаю, товарищ подполковник, — ответил капитан. — Разрешите?.. — он потряс своими бумагами.
— Давай! — снова выдохнул подполковник. — Продолжай, Пистол! Продолжай.
— Он уже не первый раз попадает в больницу при схожих обстоятельствах, — констатировал «Харатьян». — Несколько раз задерживался и доставлялся в медвытрезвитель. Веду работу со свидетелями. Пока всё похоже на то, что друзья потерпевшего сами же его и избили. А чтобы с себя снять подозрение, решили, рассказав пострадавшему свою версию произошедшего, таким образом свалить вину на других. Кого смогли вспомнить, тех и указали. Думаю, закрыть дело по примирению сторон. Всех участников взял «на карандаш».
— По примирению? — грозно, но спокойно переспросил начальник. — «Птицы» эти тоже ведь не лыком шиты. С одним Автократовым сколько мы бумаги исписали!
— Так точно! Докладываю: Автократов призван для прохождения службы в Вооружённые Силы Советского Союза! — браво отрапортовал капитан.
— Ну слава Богу. Хоть пару лет от него отдохнём. Есть ещё что?
— Никак нет!

…

— Ну и чё, — с нескрываемой радостью сказал Дима Пономарёв. — Написали мы объяснительные, и нам сказали к этому побитому в больницу сходить, чтобы он заяву забрал. Ну и потом отпустили нас.
— Слава Богу! — сделав жалостливое лицо и сложив ладони перед грудью, проговорила его мать. — Ну ладно. Прости нас, сынок, за то, что накинулись на тебя вчера. Просто я так переживаю… Ты ведь вспыльчивый такой. А этот-то, в больнице-то который, он заявление-то заберёт?
— Сходим сёня к нему… — задумался Дмитрий. — Ну или завтра! Заберёт, наверное.
— Ну хоть бы забрал! — нервно прикусила Елена ноготь на руке. — Будь умничкой, сынок! Ладно?
— Ладно, — смущённо ответил Дима.


***


— Здравствуйте! — сказал Селёдкин. — А можно нам увидеться с Игоревым Олегом Николаевичем? Он в травматологии лежит.
Ефим обернулся, взглядом указав на своих сопровождающих. С ним были его «коллеги по несчастью» — Пономарёв и Антонов.
— Вам что, всем сразу надо? — спросила пожилая женщина в белом халате и со строгим видом.
— Ну да, всем, — ответил Селёдкин. — Мы его друзья. Навестить хотим.
— Посещать больных только родственники могут, — сказала женщина. — Ещё раз скажите фамилию больного!
— Игорев, — ответил Селёдкин. — И что же нам делать?
— Сейчас я узнаю. Если ходячий, то сам к вам спустится. Ожидайте.
— Ага! Спасибо.

Прошло несколько минут.
— К Игореву кто пришёл? — крикнула дежурная из своей будки.
Селёдкин снова подошёл к информационному окошку.
— Мы к Игореву, — ответил он.
— Ожидайте. Он сейчас спустится.
— Спасибо большое.

После получасового ожидания из дверей в центре больничного вестибюля вышел Олег Игорев. У него было синее лицо, забинтована одна рука и он прихрамывал. Прищурившись, он стал осматривать зал.

— Вон он! — сказал Антонов. — Вышел.
Ребята направились к больному.
— Здорово, Олежек! — по-босяцки приблатнённо подкатил Антонов.
— Привет, — с вопросительно-непонимающим взглядом Игорев протянул свою левую, свободную от бинтов руку.
— Знаешь нас? — Антонов мотнул головой, указывая на своих друзей.
— Нет, — всё так же не понимая, ответил Олег, пожимая руки Селёдкину и Пономарёву.
— Ну тогда, может, маляву-то свою из «мусарки» заберёшь? — с блатной улыбочкой спросил Славян. — А то нас не знаешь, а заявы строчишь. Не по-пацански это как-то!
— А-а-а! Это вы, что ли? — догадался о цели визита незнакомцев Олег. — Что ж вы меня так убили-то?
— Да кто тебя убивал-то? — буркнул Селёдкин.
— Мы тебя вообще не трогали! — заявил Антонов. — Мы вообще все своими делами занимались, когда тебя твои же друзья мочили.
— А вообще! — вступил в разговор Пономарёв. — Твои друганы уговаривали тебя наших тёлок не обижать, а ты «быковать» на них начал. Вот они тебя и отоварили! Сам виноват.
— Ну да, пьяный, конечно, был! Базара нет! — стал оправдываться Игорев. — Может, и лишнего чего ляпнул! Но убивать-то так зачем?
— Так ты у дружбанов своих и спроси! — возмутился Селёдкин. — Мы-то тут причём? Чего ты на нас-то заяву накатал?
— Ну да, я не помню вообще ничего. Мне Калач ваши фамилии сказал. Но это же у вас праздник там был какой-то? Чё ж вы так сильно меня убили-то?
— Да не мы тебя били! — тоже возмущённо воскликнул Пономарь. — Чего ты заладил одно и то же?
— Нос сломан. Рёбра, — словно не слыша Пономарёва, начал перечислять Игорев. — Рука. «Сотряс». Башка вообще трещит.
— Короче! — строго сказал Селёдкин. — Мы тебя не трогали. Пиши заяву на своих друганов. Ты нас даже не знаешь! Хер ли ты на нас-то заяву кинул?
— Ну да, ну да, — покивал больной. — Чё делать-то? Заберу я заяву, конечно. Базара нет! Но чё ж вы меня так убили-то?
— Ты чё заладил-то?! — вспылил теперь и Антонов. — Говорят же тебе, что мы точно тебя не били! Предъявляй своим фраерочкам этим! Ты же вроде нормальный пацан! Зачем ты вообще малявы в «мусарню» пишешь? Не по понятиям это!
— Ну, а как мне вас найти-то было? — сказал Олег.
— Да чего ты тугой-то такой? — злобно прорычал Пономарёв. — Зачем тебе нас искать, ваще? Своим предъявляй!
Сэл и Славик придержали своего товарища, чтобы успокоить.
— Фраерок, — спокойно сказал Антонов, заглядывая в глаза пострадавшему, — я вот что-то не пойму: ты нормальный пацан или терпила какой-то? Насколько мы про тебя «пробили», ты вроде порядочным был. А тут такой финт ушами.
— Да заберу я, заберу! — уже с раздражением ответил Игорев. — Не ссыте вы! Это «мусор» пришёл ко мне, сказал, что написать надо. А я же с «сотрясом», не в адеквате был, вот и написал. Точнее, даже не я писал! Ко мне как раз пацаны пришли, вот Калач и нахреначил. У меня-то вон рука. Я писать не могу. Это он ваши фамилии следаку сказал. Заберу, конечно! Понятно, что не по пацански!