Глава 10. Кроты

Стоял тёплый августовский денёк.
Ливнёв со Светланой, Ваня Иванов с Алисой и Антон Филиппов находились на большом балконе четырнадцатиэтажки, через который осуществляется переход от лифтового холла на пожарную лестницу.
— Девчонки, хотите курнуть? — спросил Ливень.
— А чё это ты вдруг предлагаешь? Закурил, что ли? — съязвила Алиса.
— Я не про сигареты, — с загадочным видом сказал Антон. — «Плана» пыхнуть хотите?
— А чё, у тебя трава, что ли, есть? — удивлённо заинтересовалась Света Антонова, ласково улыбнувшись.
— Угу. У Фила! — с довольной улыбкой покивал «качок». — Фил, забивай!
Филиппов достал из кармана пачку «Беломорканала» и бумажный свёрток.
— Подержи пока! — сказал он, протянув «Беломор» Ливню.
Потом он очень аккуратно стал разворачивать свёрток. Внутри была сухая трава, похожая на зелёный чай или листья петрушки. Антон потряс лист с травой, чтобы содержимое сбилось к его центру, сложил его пополам и высыпал небольшую горстку сушёных листьев себе в ладонь.
— Папиросу дай! — важно сказал он, бережно сворачивая листок обратно.
Ливнёв протянул ему папиросу. Фил отдал Антону свёрток, взял папиросу, размял табак в тубусе и, всё так же крутя папиросу между пальцами, выдавил часть табака в ладонь с «петрушкой». Затем выдул остатки табака из папиросы и, прихватив зубами картонный мундштук, стянул трубочку папиросной бумаги (папируса), удлинив часть, предназначенную для набивания табаком. Затем загнул край картонного мундштука в месте его перехода к папирусу. Расправил трубочку папируса, подув в «гильзу», при этом пальцем закрыв отверстие на выходе.
— О! Хорошая «пяточка» получилась! — довольно проговорил он, разглядывая своё творение через полупрозрачный папирус и заглянув внутрь тубуса — на просвет.
— А это зачем? — поинтересовалась Светлана.
— Чтобы трава в рот не попадала, — хохотнув, пояснил Филиппов. — Держи! — сказал он, протянув длинный штакет Ливню, а сам стал перемешивать траву и табак.
— А зачем ты смешиваешь? — снова спросила Света.
— Экономия! — приподняв брови, весело ответил Фил. — «Чистоганом» быстро кончится, а кайф, считай такой же!
Перемешав курительные травы, он забрал у Ливнёва длинную папиросную гильзу и начал набирать в неё получившуюся травяную смесь. Когда весь «табак» был внутри папирусной трубочки, Фил закрутил кончик папируса и облизнул губами табачную часть штакетника.
— «Взрываем»? — поинтересовался он у всех присутствующих, доставая зажигалку.
Все, с азартом в глазах, многократно покивали.
— Курили, когда-нибудь? — спросил он у девочек.
Те отрицательно помотали головами.
— Втягивать надо не как сигарету — сначала в рот, а потом вдыхать, а вот так — сразу, — он поднёс трубочку папиросы ко рту и стал показывать, как надо затягиваться, вдыхая сразу в лёгкие, при этом многократно и быстро-быстро, дрожащим движением руки, то прислоняя мундштук к губам, то отстраняя. — И вместе с воздухом надо вдыхать, а то «кукушку снесёт» сразу! Ну и кашлять будете, понятно? Смотрите, как мы будем втягивать, и так же делайте.
Девчонки покивали, а Фил чиркнул зажигалкой и хапнул в себя первую тягу. Набрав полные лёгкие дыма, он стал, прикрывая рот рукой, дёргаться, словно бы бесшумно чихая.
— Антош, с тобой всё в порядке? — заволновалась Алиса.
Филиппов, содрогаясь от «чихоты», одобрительно покивал.
— Это он просто закашлялся, — пояснил Пётр Иванов своей девушке. — Просто надо дым в лёгких держать, как можно дольше, чтобы торкнуло лучше. Поэтому он кашляет, не выдыхая… Чё, «злая»? — спросил он у Фила.
Фил, всё ещё держа дым в лёгких и подкашливая, смочил палец слюной и стал намазывать её на папирус возле огонька. Потом взглянул на Иванова и покивал ему в ответ.
— «Злая», капец! — просипел он, стараясь говорить только губами, чтобы не выпускать дым и отдал косяк Ливню.
«Качок» курнул точно так же, как и Фил. После тяги от огонька ему в лицо пошёл густой дым. Он зажмурился и, отворачиваясь от дыма, протянул косяк Иванову.
— На *** пошёл! — с улыбкой сказал Ваня, забирая косяк.
— Зачем ты так? — пошептала ему Алиса, испугано глядя на посланного — не накинется ли тот с кулаками на её возлюбленного за оскорбление, ещё и за такое жёсткое, но «качок» был к её удивлению абсолютно спокоен, как будто и не услышал вовсе, что его послали.
— Когда дым в глаза лезет — «на ***» надо посылать! — прокомментировал Иванов, потом тоже послюнявил палец и помазал слюной папирус у огонька. — Тоже пошлите, чтобы кто-нибудь другой не послал, — весело сказал он и стал затягиваться.
— Да?! — обрадовалась Света. Потом она, скорчив довольную гримасу и по-блатному выставив «козу» из пальцев, радостно растянула: — Иди на-а-а ***!
Ваня снова послюнявил косяк и отдал его Алисе. Девчонки по очереди осторожно затянулись, строго соблюдая инструкции и при этом боязливо часто-часто моргая.
Филиппов наконец-то выдохнул. Тоже послал «качка» на три буквы. Снова послюнявил «папиросу». Снова затянулся. Затем он развернул папиросу угольком к своему лицу и глазами спросил у Ливнёва, готов ли тот.
— «Паровоз»? — уточнил Ливень. — Давай!
Фил погрузил в рот почти всю папиросу, угольком внутрь, оставив только короткую трубочку картонного мундштука, торчавшую из губ. Ливнёв нагнулся к нему, будто бы хотел поцеловать. Фил стал выдувать дым из тубуса папиросы, а Ливнёв втягивать его. Тоненькой струйкой тянулся густой желтоватый дым от тубуса в рот принимающего. В какой-то момент Ливень похлопал Фила по плечу, и тот прекратил дуть.
— А зачем вы слюнявите? — неожиданно спросила Федякина своего парня.
— «Лечим»! — пояснил Ваня. — Чтобы равномерно сгорало. Щас я втяну, а потом тебе «паровоз» пущу, окей?
Алиса утвердительно покивала.
— Дай-ка мне! — попросил Иванов.
Ваня «залечил» косяк, поместил мундштук между мизинцем и безымянным пальцем одной руки и сложил свои ладони так, словно бы хотел сделать из них свистульку. Поднеся костяшки больших пальцев ко рту, стал втягивать воздух из «свистульки». Уголёк вспыхнул и звонко щёлкнул. От него даже отлетела какая-то сгоревшая травинка.
— О-о! Шишка взорвалась! — довольно сказал Филиппов, выдыхая. — Ща нормально цепанёт!
Ваня закончил втягивать и снова «залечил» уголёк.
— Светк! Давай! Ща Антоха те «па;рик» пустит! — довольно проговорил Фил.
Ливень пустил «паровоз» Светлане и отдал косяк обратно Иванову. Тот пустил «паровоз» своей подруге и показал, чтобы Фил тоже приготовился.
— Давай, я «лодочкой»! — сказал Фил.
Он сложил ладошки «лодочкой» и подставил их к своему подбородку. Иванов стал выдувать грязно-жёлтую струю дыма ему в «лодочку», а Фил стал втягивать. Густая струя закрутилась спиралью. Фил отрицательно потряс головой. Иванов сразу же прекратил подачу «топлива», а Филиппов продолжал втягивать остатки дыма, находящегося в «лодочке», и, словно бы нюхая свои ладони или как будто умываясь, приложил их к лицу.
«Косяк» снова пустили по кругу, несколько раз между «подачами» «залечивая» уголёк. Фил добил окурок и, затушив его о стену, чиркнул резким движением вниз, нарисовав «запятую».
— Это чтоб видели, что и мы тут траву курили! — воскликнул он, бросив окурок в угол.
На стене уже было несколько «запятых».

— Я, оказывается, так высоты боюсь! — удивлённо сказал Ливень, глянув с балкона четырнадцатого этажа вниз. — Или это меня на «палево» пробивает?
Он хохотнул, пацаны поддержали его смешок, а девочки словно застыли с серьёзными выражениями на лицах.
— Девки! Вы чё такие серьёзные-то?! — вдруг радостно прыснул Ливнёв.
Девочки скромно и даже несколько испуганно посмотрели на него. Тут и Ваня прыснул, обратив внимание на серьёзные лица девчонок.
— В натуре! — он раскатисто захохотал и еле выговорил сквозь смех: — Чё вы, как статуи?
Тут и Фил засмеялся, а после, сказал:
— Походу, первый раз! Их поэтому и не «прёт»! В первый раз может и не зацепить.
Девочки стояли в недоумении, переводя взгляды с одного хохочущего парня на другого.
— Алис! Ну улыбнись хоть! — ласково попросил Иванов.
— Смотрите! Мох на стенах растёт! — звонко воскликнула Светлана. — Я ещё не видела такого никогда!
Все сгрудились вокруг островка мха на стене, внимательно его разглядывая.
— Ха-гха! Ну вот! — хохотнул Ливнёв. — А ты говоришь, в первый раз не прёт!
И все, включая девочек, весело засмеялись.
Все стали шутить, рассказывать всякие истории, смеяться. Парни начали дурачиться, толкаться, бить друг другу ладошками по плечам.

— Я писать хочу, — прошептала Алиса на ухо подруге.
— Потерпи чуток, Федин Куток! — сострив, шепнула Светлана ей в ответ и посмеялась. — Ща вместе пойдём.
— Свет! Я уже не могу терпеть! — снова пошептала она.
— Блин! Ну, пять минут подожди! — попросила Света.
— Да у меня ща по ляхам уже потечёт! — не унималась Федякина.
— Ладно! — согласилась Антонова. — Мы ща придём! — объявила она всем.
— Куда, блин?! — шутливо возмутился Ливень и, вытянувшись в струнку, словно солдат, принявший строевую стойку, преградил им путь. — Стоять!
— Да мы быстро, Антош! — проникновенно сказала Света.
— Куда? Стоять, говорю! — повторил тот, похохатывая, но стараясь сделать лицо серьёзным.
— Да мы «мочалки отжать»! — делая вид, что это по секрету, призналась Светлана.
— Какие, нахрен, «мочалки»? — изумился «качок».
— Да блин! — теперь Света выпрямилась и опустила руки, сжав кулачки. — В туалет нам надо! — с шутливой истеричностью выговорила она.

— Надо бы по этажам рассосаться! — с блаженной улыбкой предложил Ливнёв, когда девочки уехали на лифте вниз. — Пар спустить нужно!
Сказав это, он поправил своё «хозяйство» в штанах.
— Ну тогда я пойду, — ответил Филиппов и пожал товарищам руки.

Через некоторое время, весело хохоча, на балкон ввалились девчонки. Как только они вошли, то, сразу смутившись, перестали смеяться и скорчили серьёзные лица. Но через секунду снова прыснули и залились неудержимым хохотом.

— Вас, походу, ещё не отпустило? — ухмыльнувшись, поинтересовался Ливнёв.
— Да нет! — снова сделавшись серьёзной, ответила Светлана, а потом приложила руку к голове, наподобие воинского приветствия, и доложила: — «Мочалки» «отжаты»!
Подружки снова громко рассмеялись. Парни, глядя на них, заулыбались и, не удержавшись, тоже захохотали.
После того как все немного успокоились, Ливень обнял свою подружку и сказал ей на ухо:
— Пойдём на другой балкон.
— А чё случилось? — поинтересовалась она. — О! А где Антошка?
— Ему понадобилось куда-то, — ответил Ливень.
— У-у, — промычала она понимающе. — А эти чё?
Девушка показала большим пальцем себе за спину через плечо на Федякину и Ваню Иванова. Антон молча посмотрел на ту парочку и показал глазами, чтобы Светлана тоже взглянула на них. Она повернулась и увидела, что этой парочке было совсем не до них — они уже сладко наслаждались друг другом в объятьях.
— Ну пойдём, — как будто бы удивлённо проговорила она и, стараясь не засмеяться, поджала губы.
Они вышли в лифтовой холл и тоже слились в объятьях. Антон, не теряя самообладания, подвёл девушку к одному из лифтов и нажал на кнопку вызова. Светлана чувственно обняла парня одной своей ногой.
Двери лифта открылись, и парочка, чуть не потеряв равновесие, ввалилась внутрь. Антон нажал на какой-то этаж в середине ряда кнопок. Двери закрылись, и они с новой силой рьяно накинулись друг на друга с объятиями.

…

— Пойдём туда? — предложил Иванов, показывая на пожарную лестницу.
Они зашли с балкона на лестничный марш. Это был последний этаж. На крышу вела металлическая лестница, а сам выход туда был закрыт металлической решётчатой дверью с навесным замком. Парочка снова слилась в нежных объятиях. Чуть позже Алиса повернулась к Ване спиной и стала кокетливо «пританцовывать», на что-то намекая. Парень тут же засуетился и, отстранившись от неё, начал расстёгивать штаны.

…

Лифт остановился, открылись двери. На стене этажа было написано «11». Молодые люди хотели было выйти, но к лифту вдруг подошла полная женщина с грозным видом. Парочка сразу же «разъединилась» и отступила назад.
— Вниз? — недовольно спросила женщина.
— Ну… э-э… да! — растерявшись, ответил Ливнёв.
Женщина вошла и развернулась лицом к выходу. Двери закрылись и лифт тронулся. Ливень и Света смотрели то друг на друга, то на «попутчицу», то снова друг на друга, с трудом сдерживая себя, чтобы не рассмеяться.
Лифт остановился, женщина стала выходить, но вдруг, как будто чего-то испугавшись, растопырилась в проёме, упершись предплечьями в двери.
— Это восьмой!? — удивлённо воскликнула она.
— Да. Нам сюда! — закивал Ливнёв.
— Я думала, вы на первый! — снова недовольно сказала женщина. — А к кому вы сюда?
— А-э… К Кириллу! — нашёлся Антон.
— А-а, — понятливо произнесла женщина. — К Паршину?
— Да! — снова покивал Ливень, глянув на подружку.
— Ладно. Идите, — согласилась женщина и, выпустив ребят из лифта, грозно прикрикнула им вдогонку: — Только не курите мне здесь в подъезде!
— А-а. Хорошо. Хорошо, — ещё раз покивал «качок». — Мы вообще не курим! Спортсмены.
— Угу. Ладно, — сказала женщина, оценивающе оглядывая молодого человека. — По тебе видно.
Лифт закрылся, и ребята облегчённо выдохнули.
— Какой Кирилл? — стыдливо засмеялся Антон, приложив ладонь ко лбу. — Я вообще наугад сказал!
Они вывалились на балкон и перешли на пожарную лестницу. Там они снова бросились в объятья друг друга.

…

— Прости! Мне пипец как больно опять! — чуть не плача пожаловалась Алиса.
Иванов, тяжело дыша, смотрел на неё расстроено и даже злобно.
— Блин!.. Капец! Когда у тебя там откроется-то уже?! — огорчённо буркнул он. — Ладно!
Он стал застёгивать свои штаны.
— Не обижайся на меня, пожалуйста! — взмолилась Алиса. — Мне и самой очень хочется. Правда! Я думала, что хоть сегодня получится. Но мне, капец, как больно. Я не могу. Прости.
Парень, застёгивая штаны, молча и недовольно кивал.
— Садись сюда, — вдруг Алиса показала на металлические ступеньки, ведущие на крышу.
— Зачем? — грубо спросил Ваня.
— Садись, — томно повторила девушка и облизнула свои губы.
Парень сел. Девушка опустилась перед ним на корточки, подтянув свою юбку, чтобы та не волочилась по полу…


***


— Здорово, Горлан!
— Здорово! Заходь.
Горланов пожал гостю руку, пригласил войти, закрыл дверь и сразу пошлёпал по длинному коридору «сталинки» в свою комнату.
Завадский разулся и проследовал за приятелем.
Горлан упал на диван и позвал свою кошку, которая, стоя в проёме открытой балконной двери, глядела на вошедших огромными жёлтыми глазами. Кошка, нервно помахивая хвостом, неохотно, но всё же удостоила хозяина своим вниманием, запрыгнув на край дивана. Потом она демонстративно отвернулась от зовущего и, ещё немного постояв, улеглась, головой в сторону окна, противоположную от хозяина, вонзив когти в угол дивана.
— Вот сучка! — воскликнул Сергей. — Отвернулась от меня, деловая! Иди-ка ко мне.
Он поднялся и потянулся взять кошку на руки. Животина напряглась и распушила хвост. Сергей схватил кошку и, с трудом оторвав её когти от дивана, прижал к груди. Снова опрокинувшись на спину, он хохотнул, выражая свою радость и нежность.
— Чего ты нос от меня воротишь? — проговорил он, мило сердясь. — Капу;пычка махонькая.
Сергей приподнял и перевернул кошку, уткнулся ей в пушистый животик и потеребил его своим носом.
— Рассказывай, чего там? — обратился Горлан к гостю.
— Да ничё, — развёл руками Федя. — Что вечером собираешься делать?
— Нет планов. А ты?
— Может, песен в парке поорём?
— Давай! С пивасом!

…

Был прекрасный пятничный вечер середины августа. Языки пламени «Вечного огня» раменского обелиска, мирно шипя газом, вырывались из центра объёмной звезды на монументальной плите, сплошь усыпанной звёздами поменьше, и развивались на лёгком ветерке.
По всей округе под гитарный аккомпанемент Завадского в исполнении хора нескольких молодых людей мощно и экспрессивно разносилась одна из самых известных песен Виктора Цоя про нашивки с группой крови и порядковым номером на рукаве.

Фёдор Завадский, или «Завод», как звали его друзья, был невысоким, крепким парнем с мужественным и симпатичным лицом. У него была густая тёмная шевелюра. Длинные кудри чёлки постоянно падали на глаза, и он поправлял их рукой или закидывал назад, мотнув головой. Федя вообще был похож на бравых парней-комсомольцев с плакатов.

Сумерки уже объяли город. Отблески от Вечного огня мелькали на лицах поющих. Обстановка была завораживающе романтическая. Завод и Горлан сидели на лавочке. Рядом с Горлановым, на самом краю лавочки, сидел их третий друг — Антон Костромин. Прислонившись к стеле с горящими золотом фамилиями героев — жителей города Раменского, погибших в Великой Отечественной войне, недалеко от которой была лавочка, — подпевали ещё два человека. Один сильно пьяный парень сидел перед маэстро на корточках, жестикулируя в такт музыке. Очевидно, он представлял себя дирижёром. Все периодически закуривали и прикладывались к пивным бутылкам, расставленным повсюду вокруг лавочки.

— Во… Круто ваще, чувак! — поаплодировав, воскликнул «дирижёр», когда песня закончилась. — А можешь ещё чё-нить из «Кино»? О! «Алюминиевые огурцы» знаешь? Или «Пачку»?
— Знаю, — ответил Фёдор, отпив из бутылки.
— А из «Сектора» можешь чё-нить?
— «Возле дома твоего» знаю.
— О! Братан! Ваще ништяк! Давай «Возле дома» сбацаем! А потом ещё чё-нить из Цоя, а?
Завадский запел дворовую песню «Сектора Газа», а припев подпевали хором.

Время шло. Присутствующие заворожённо внимали музыканту.
Совсем стемнело.
Мимо «поющей» лавочки, в сторону парка, неспешным прогулочным шагом шли две девицы.
— О! — оживился «дирижёр» и, поднявшись с корточек, быстро стал догонять их. — Девчоночки! Девчоночки! Заходите к нам на огонёк! Не проходите мимо! — уговаривал он, семеня за девахами.
Он обогнал девиц и, преграждая им дорогу, начал убеждать, что они просто обязаны присоединиться к их весёлой компании и послушать «божественные» песни под гитару.

— Ну а что? Может и правда посидим немного? — предложила подружке высокая красавица со светлыми волосами.
— Да вы мои-то красотули! — «дирижёр» радостно сложил руки и расплылся в довольной улыбке.

— Вот, пацаны… — сказал он заплетающимся языком, — девочки к нам пришли, песни заценить. Знакомьтесь… Правда, я сам ещё не знаю, как их зовут, — он смутился. — Ну вот и познакомимся. Да, девчонки?
«Дирижёр» засмеялся, и все улыбнулись.
— Я — Макс, — сказал он. — Это, — он показал на стоящих у стелы, — Дэн и Славик. А как зовут нашего великолепного мастера гитары и его друзей, я и сам, к сожалению, ещё не знаю. Мы сами к ним недавно только присоединились…
— Палыч, хорош уже! — несколько раздражённо осадил его Славик. — Ты как жахнешь, так у тебя словесный понос прям начинается. Не остановишь никак.
— «Хорош, хорош»… Чё, хорош-то? Познакомиться же надо! — разозлился «дирижёр», но, повернувшись обратно к девушкам, снова заулыбался: — А вас-то как зовут, девчонки?
— Я — Настя, — представилась блондинка. — А это — Алина.
Алина кивнула, скромно улыбнувшись.
— Я — Фёдор, — представился музыкант.
— Меня Серёгой зовут, — сказал Горланов. Он встал с лавочки и пригласил девушек присесть на своё место. — А это, — он хохотнул, торжественно показывая на своего товарища, тоже уже уступающего своё место подругам, — человек-город — Кострома!
— Антон меня зовут, — улыбнувшись, сказал Кострома и пихнул Горлана в бок.
— Ну, вот и познакомились, — хлопнул в ладоши «дирижёр». — Федя, да? — уточнил он у Завадского. — Может, ещё чё-нить из Цоя бахнем?
— Давай, может, «Звезду по имени Солнце» ещё разок? — вклинился Кострома.
— О! Да. Давай «Звезду», — снова оживился Палыч. — Девчонки, пивом угощайтесь.
Фёдор начал играть, приподнимая подбородок, подобно Виктору Цою.

— Так классно играешь! — обрадовалась Настя. — Я никогда вот так, в живую, не слышала песни под гитару. И голос прям на Цоя похож.
— Спасибо, — сказал Завадский, покивав в ответ.
— А почему Антона Костромой зовут? — тихонько, чтобы Кострома её не услышал, поинтересовалась Настя.
— Фамилия — Костромин, — так же шёпотом ответил Федя.
— А того, пьяного, Максима, почему — Палычем?
— Не знаю, — усмехнулся гитарист. — Я его первый раз вижу. Они втроём к нам недавно подошли. А ты у него спроси.
— Не, не буду. Он пьяный такой. Фу! — фыркнула девушка.
— Слышь, Палыч, а почему ты — Палыч? — спросил Фёдор.
— А… Так это… — «дирижёр» задумался, соображая как ответить. — Потому что Павлов. А чё?
— Да не, ничего. Просто интересно.

Прошёл час или немногим больше. Пивные бутылки опустели. С озера тянуло прохладой. «Дирижёр» то и дело бегал погреться к Вечному огню и в кусты — облегчиться. Его сильно развезло, и он был неприятен для окружающих. Девушки засобирались уходить. Настя-то была не прочь ещё остаться: они с Фёдором с первого взгляда понравились друг другу. Но она не могла бросить подругу, отправив её домой одну. А Алина очень хотела уйти. Ей надоели навязчивые ухаживания сильно опьяневшего Палыча. Он всё время приставал к ней, пытался её обнимать и постоянно тянул к Вечному огню. По его мнению, она тоже хотела погреться, просто стеснялась. А Алина всё время с неприязнью отнекивалась. Ей понравился приятель этого ухажёра — Славик, который иногда осаживал своего пьяного дружка, как бы защищая девушку от его навязчивости. Но сам вёл себя слишком сдержанно, как будто не проявляя интереса к Алине. Только украдкой поглядывал на неё. А она сама стеснялась проявить инициативу, хотя и заметила его взгляды. И тоже украдкой посматривала на парня. Но ей проще было уйти, чем напрашиваться на внимание Славы или попросить у него или ещё у кого-то защиты от ухаживаний «дирижёра».

— Всё, мальчишки, мы домой, — сказала блондинка. — Спасибо за прекрасный музыкальный вечер.
— Да? А чё так рано? — удивился Максим.
— Завтра на работу надо, — спокойно ответила Настя.
— Зара  же суббота. Не надо на работу! — срифмовал дирижёр, исковеркав слова.
— Нам надо, — с сожалением вздохнула девушка. — Мы по выходным работаем.
Она встала, подошла к Славику и пошептала ему на ухо, что он понравился Алине и мог бы уже наконец-то сделать первый шаг к началу отношений.

Ребята пошли провожать девушек.
Шли по берегу озера. По совету Насти Славик всё-таки проявил инициативу и предложил Алине взять его под руку. Это отвадило назойливого Палыча от дальнейших приставаний, но и немного его обидело. Он всегда был навязчивым, и друзья часто осаживали его, а на его обиды привыкли не обращать внимания, тем более когда он был пьян. Всё равно на следующий день всё будет по-прежнему.
Фёдор с Настей шли в обнимочку. Блондинка положила голову на плечо парня. Остальные ребята тихо шли позади, сверкая в темноте сигаретными огоньками. А Макс шёл самым последним, сильно шатаясь и всю дорогу что-то бормоча себе под нос.
Добрались до пролома в бетонном заборе старой фабрики. Пролезли на территорию. Подошли к нужному жилому корпусу.
Алина, скромно попрощавшись со Славой, который так и не осмелился поцеловать её, зашла в подъезд. Завадский и Настя слились в поцелуе.
— Ты домой не сильно спешишь? — спросила девушка.
— Нет, — ответил Фёдор. — А чё?
— Вообще-то нам не надо на работу. Это я из-за Алинки так сказала. Ей Палыч надоел просто, — объяснила она. — Может, я Алинку провожу и ещё прогуляемся? Только вдвоём.
— Ну давай, — обрадовался музыкант. — Только от гитары надо бы избавиться.
— Хочешь, я к себе занесу, а завтра заберёшь?
— О! Круто! Давай.
Они ещё раз поцеловались, и Настя, забрав гитару и сказав всем: «Пока, мальчишки!» — скрылась за дверью подъезда.
— Пацаны, вы идите тогда, — обратился к ребятам Фёдор. — Мы с Рыжей ещё прогуляемся, только вдвоём.

У Насти были светлые волосы, но с рыжиной, а в темноте и особенно при свете Вечного огня вообще казались огненными.

— О-о-о-хо-хо-хо! — радостно захохотал Палыч. — Ну хоть кому-то сегодня повезёт! Давай, братан! Удачи!
Макс пожал руку музыканту.
— Спасибо тебе. Офигенно поёшь! Прям… — он погрозил кулаком в небо. — Чё мы с тобой раньше не познакомились?
— Да почём мне знать? — улыбнулся Завод.
— Ладно! Всё! Давай! — «дирижёр» хлопнул его по плечу и поплёлся в сторону пролома в заборе.
Фёдор попрощался с остальными и закурил.

Вскоре вышла Настя. Они долго целовались у подъезда. Вдруг из соседнего корпуса, громко разговаривая на непонятном языке, вышли человек пять или шесть и направились в сторону парочки.
— Зайдём в подъезд! — шёпотом скомандовала Настя, и они скрылись за дверью. — Эти чуреки всегда толпой ходят. Лучше уйти, а то пристать могут. Так-то они не опасные, просто приставучие.
— Ну теперь-то не пристанут — ты же со мной.
— Ну да, — восхищённо улыбнулась девушка и прижалась к Фёдору, положив голову ему на плечо.

Спустя несколько минут они вышли из подъезда. Обнимая друг друга за пояс, прошли по территории фабрики к воротам, выходящим на улицу Чугунова. Выйдя из ворот налево, направились в сторону железной дороги. У станции Фабричная, повернули направо и по пустынной улице, идущей вдоль железнодорожных путей, пошли в сторону стадиона «Красное Знамя».
Когда молодые люди проходили мимо ДК Воровского, им навстречу из-за стадиона выкатила толпа.
— Раменские, что ли, холодовских ходили бить? — предположил Федя, а про себя подумал: «Меня там знают и не тронут. А может, и холодовские с раменскими идут биться? Но тоже не должны тронуть, потому как я с бабой».
Когда подошли ближе, оказалось, что это вообще не местные, а гости из Средней Азии. А когда между парочкой и толпой оставалось с десяток метров, приезжие кинулись на них без предупреждения. Фёдор успел только пропихнуть Настю сквозь кусты и скомандовать:
— Беги!
Азиатский паренёк, что бежал впереди всех, замахнулся и попытался ударить Фёдора солдатским ремнём. Но тот, сконцентрировавшись как никогда, каким-то чудом смог перехватить бляху, перехлестнул ремень через шею противника и прижал его к себе. Их обоих снесла толпа. Падая, Завадский прикрылся пареньком. Это помешало другим нападавшим попрыгать на своей жертве, что они, без сомнений, хотели сделать, тщетно пытаясь столкнуть своего собрата с белого чужака. Били чем попало: руками, ногами, палками. В основном, конечно, ногами, крепко, ожесточённо, пытаясь нанести как можно больший ущерб. Но в основном доставалось их соплеменнику, который уже был в отключке и даже не хрипел от ремня на шее.
Из-за стадиона появились два ментовских «бобика». Они подкатились к дерущимся. Менты наблюдали за происходящим, сидя в машинах, и не встревали. Только спустя пару минут, включили мигалки, повылезали из машин, стали свистеть и разгонять толпу, никого при этом не задерживая…
Спустя ещё несколько минут приехала скорая и забрала обоих бедолаг.


***


— Феденька! — воскликнула женщина, войдя в палату. — Ну как же так? За что же тебя так, сынок? Господи!
Фёдор усмехнулся и процедил сквозь зубы:
— За что? Ни за что! Попался под руку.
Мать бросилась обнять его.
— Тихо, тихо, тихо, тихо, — затараторил он. — На грудь не дави.
— И рёбра тоже? Господи! Что же это такое? — она аккуратно обняла его голову и присела на койку, взяв его здоровую руку. — Тебя что ножом резали, что ли? Что это на лице?
Лоб и левая щека Фёдора были в глубоких царапинах, словно изрезанные ножом. Правая сторона лица и ухо были багрово-чёрными, заплывший глаз не открывался. Правая рука загипсована. Грудная клетка туго перетянута толстым слоем бинтов.
— Это от пряжки ремня, — сказал Завадский и аккуратно потрогал царапины левой рукой. — Я ремнём прикрывался. Вот и поцарапался.
— Зубы-то хоть целы? — спросила она, заглядывая ему в рот.
— Целы, мам. Челюсть сломали. А зубы целы.
— В милицию заявление надо написать, — сказала мать и заплакала, прикрыв одной рукой рот, а другой трясущимися пальцами стала расправлять волосы на голове сына.
— Да что это даст? Я всё равно никого не помню.
— А там вроде ещё один мальчик пострадал! Может, он чего помнит?
— Да ма! Успокойся! Ему ещё больше, наверное, досталось, — ответил Фёдор, умолчав, что «тот мальчик» был со стороны нападавших. — Не надо ничего писать. Живой ведь?! Ко мне утром уже приходил мент. Предлагал заяву накатать. Я отказался.
— А… почему это… ты отказался? — заикаясь от волнения, осуждающе заговорила мать. — Нас убивать будут, а мы что, молчать должны?
— Ма! Всё равно никого не найдут, — стоял на своём Завадский.
— Пусть уголовное дело заводят и ищут! Вон на тебе живого места нет! Господи! — она снова заплакала, прикрыв рот руками. — А как же? Это их работа — наш покой охранять!
— Ага. Наша милиция нас бережёт. Сначала поймает, потом стережёт! Ещё мне что-нибудь, не дай Бог, припаяют.
— Да как это припаяют? Ведь ты — пострадавший!
— Да вот так! — сказал он и схватился за челюсть. — При желании и до столба докопаться можно: «Чего, мол, стоишь?»
— Феденька, — строго глядя сыну в один открытый глаз, сказала мать, — если ты не хочешь писать, так я напишу!
— Ладно, ма, делай чё хошь! — махнул Фёдор рукой и отвернулся. — Спать хочу. Башка трещит.
— Ты поспи, сынок, поспи.


***


Раиса хлопотала на кухне. Пономарёв сидел в своей комнате на стуле за столом и, упершись подбородком в стол, в вытянутых руках, лежащих на столе, держал фото брата Михаила. Его родители были на работе. Магнитофон играл одну из самых печальных песен группы «Ласковый май» про грусть о потерянном лучшем друге «Ты просто был». Когда песня заканчивалась, Дима перематывал назад и включал заново.
Зазвонил телефон. Рыжая взяла трубку.
— Алё, — сказала она.
— Здравствуйте! А Диму будьте добры! — попросил молодой человек.
— Здравствуйте. Минуту, — ответила девушка.
Пономарёв подошёл к телефону и буркнул в трубку:
— Да…
— Здорово, Димон! Как оно? — весело спросил парень.
— Херово… — снова буркнул Пономарь. — Кто это?
— Это Саня Мэз. А чего случилось? — встревожился Мезин.
— Брат погиб… — всё так же хмуро ответил Дима.
— Братиш, извини! Не знал, — растерялся Саша. — Соболезную, дружище.
— Спасибо. Писец вообще! До сих пор не верится.
— Димон, дружище, соболезную искренне! Может, могу как-то помочь?
— Да как тут поможешь?
— Блин! Братан, понимаю! — сказал Мезин, абсолютно не представляя себе, каким может быть самочувствие при таких обстоятельствах. — Не знаю, конечно, что говорить надо… Но… ты держись там! Не раскисай!
— Окей… А чего хотел-то?
— Да так просто. Хотел узнать, как дела, — отмазался Мэз. — Если вдруг надо чего — телефон мой знаешь, — попытался хоть как-то поддержать приятеля он.
— Угу… — снова буркнул Пономарёв.
— Ладно, друг, держись! Звони если что!
— Угу…
— Пока!
— Пока…
Пономарёв положил трубку и отправился обратно в свою комнату.
— Кто звонил? — поинтересовалась Рыжая.
— Саня Мезин… — ответил Дима, присаживаясь обратно за стол и снова взяв в руки фото брата.
— Мезин? — сделав вид, что не поняла, уточнила девушка. — Это кто?
— Ну Саня Мэз — гитарист! — с раздражением проговорил Пономарь, снова уставившись на фотографию.
— А-а! Саша! А я не расслышала имя, — нервно хохотнув, Рыжая Соня сделала вид, что теперь поняла. — Чего хотел-то?
Девушка заметно заволновалась.
— Да не знаю, — снова раздражённо буркнул Дима, не замечая её взволнованности. — Соболезнования выражал.
— Угу. Ясно, — сказала Рая. — Дим, пошли обедать.
— Не… — коротко отказался Дима, покачав головой.
— Ну пошли, — ласково повторила Раиса, обняв парня. — Ты уже не ешь сколько по-нормальному? Надо покушать!
— Не хочется что-то.
— Я знаю. Но надо! — всё так же ласково, но настойчиво упрашивала Рыжая Соня. — Я борщ сварила, и курицу пожарила с хрустящей корочкой, и пюрешку.
— Не хочу. Отстань! — отрезал Пономарёв.
— А знаешь, Дим, помнишь, я тебе про родственников в Жуковском рассказывала?
Дмитрий отстранённо кивнул в ответ, внимательно разглядывая фотографию брата.
— Ну так вот, — начала рассказывать Рая. — У меня там тётка жила раньше, мамина старшая сестра, и получается три брата и три сестры мои двоюродные.
Девушка задумчиво нахмурилась и тяжело вздохнула.
— Тётка умерла. Давно ещё. Рак, — продолжила она. — Папа у них — дядя Витя, старенький уже был. Да даже и не такой старый ещё, лет шестьдесят ему было, по-моему, или даже меньше, но он седой весь уже был. Он по молодости где-то на вредном предприятии работал. Короче, он тоже лет пять или шесть назад умер. Девочек и младшего братишку Тёмку в детский дом забрали. А два старших брата, они уже совершеннолетние были, бухать по-страшному стали. Водить в квартиру всяких алкашей…
— Ты мне для чего это всё рассказываешь? — перебил подругу Дима.
— Да так. Вспомнилось просто! Там Лизка — младшая сестрёнка, выйти из детдома должна! Я только сейчас вспомнила! А-а-х…
Рая в испуге вздохнула, широко раскрыв глаза и прикрыв рот руками.
— У меня же связи с ними никакой нет! Мне к ним сходить обязательно надо! — решительно сказала она. — Может, алкаши эти хоть что-нибудь знают?
Пономарёв почти не слушал её, он сидел за столом, положив подбородок на свои сложенные как в школе руки и смотрел на фото Михаила.
— Я в детстве там часто в гостях бывала, — ностальгически глядя куда-то вдаль, продолжила рассказывать Рыжая. — Тётя Зоя и дядя Витя добрые такие были. Они небогато жили, зато квартира четырёхкомнатная! Как они рады были, когда эту квартиру получили! — она мечтательно сложила руки и подняла глаза к потолку. — Какие же они счастливые были! Говорили, что вся жизнь впереди! Мы там всегда в прятки играли с девчонками. И Тёмка такой классный маленький был. Где он сейчас?.. — задумалась девушка. — Даже не знаю. Ему десять или одиннадцать было, когда дядя Витя умер. Не помню точно уже. Так жалко их!
По щекам девушки потекли слёзы. Она зашмыгала носом и стала вытирать лицо платком.
— Вот я одна в семье, — продолжила Раиса свой монолог. — А их шесть человек детей! Совсем без родителей остались. Они очень скучали. Двое старших, правда, не очень. Они всегда мне не нравились. Дядя Витя всех в строгости держал. А тут они одни остались — свобода! Всё пропили, что только можно! Дядя Витя так всегда гордился, когда они что-нибудь новое покупали: телек там или стиралку. Для них это прям праздник великий был! А потом тётя Зоя умерла. И дядя Витя тоже сразу потух как-то, ослаб. Сломалось в нём как будто что-то. Очень они с тётей Зоей любили друг друга. Говорят же — «жить без неё не может»! Это про него. Не смог он без неё. Прибухивать начал. Но ещё держал всех в узде. И себя тоже. Понимал ответственность за детей. А потом и он умер.
Она снова прослезилась.
— Мамка поначалу хотела поддержать их как-то. Но как всем поможешь-то? Они ещё и с папкой тогда только развелись.
Девушка махнула своим уже мокрым платком.
— Потом перестройка ещё эта началась. Короче, сами еле выживали, — шмыгнула она носом. — Это потом уже, когда я работать пошла, тогда чуть полегче стало. Мы потом ещё пару раз только ездили туда. Там уже в бомжатник всё превратилось. Мама Тёмку всё хотела забрать из детдома, а ей не разрешили. Типа, доход слишком маленький — не прокормит двоих детей! Он сначала-то плакал очень.
Раиса зарыдала в голос, прикрыв лицо руками.
Дима встрепенулся. Он впервые увидел плачущую Рыжую Бестию. Она всегда была на позитиве. Только один раз всплакнула, когда он ей песню Гребенщикова включил. Но тогда она отшутилась как-то, и он вообще не понял ничего и не придал этому значения, а потом уже и забыл про это. Сейчас она плакала настоящими горькими слезами. Он внял её словам, и его личное горе немного отпустило его. Ему не только легче стало: он впервые отвлёкся от мыслей о смерти брата, но и увидел, что не только ему может быть плохо. И ему не хотелось, чтобы кому-либо ещё было тоже плохо. Дима словно прозрел. Он подошёл к девушке и приобнял её.
— Райк! Ну чего ты расплакалась-то? — нежно и растерянно спросил он. — Ладно тебе! Не плачь, я с тобой! Слышишь?
Он стал гладить её по спине, расправляя длинные огненные волосы. Она припала к его плечу и, обняв, стала бесшумно сотрясаться от плача.
Через минутку Рая подняла голову, вытерла слёзы и высморкалась. Немного успокоившись, она продолжила рассказывать:
— Тёмка потом убегать из интерната стал. Хулиганить. Воровать. Его в детскую комнату милиции на учёт поставили. А потом вообще посадили на два года. А где он теперь я даже и не знаю.
Она снова высморкалась и уселась на диван.
— Мы им раньше всё время гостинцы привозили. На Новый Год к ним приезжали. У них всегда весело было, — улыбнувшись и по-детски мило шмыгнув носом, вспоминала Рая, уставившись взглядом в пол. — Старшая сестра, Оксанка, ей семнадцать было. Она через год вышла из интерната. И вместе со старшими братьями тоже «гужбанить» стала. Её в детском доме «опустили»: ножкой от табуретки «трахнули»! Целку порвали! И это бабы сделали! Суки! А потом и пацаны ещё по кругу её пустили. Твари!.. — Рыжая сделала небольшую паузу, бегая взглядом по полу. — Она вообще после этого «потерялась». Забитой стала, дёрганой. Даже не разговаривала почти. А раньше в школе отличницей была. На медаль шла. А в интернате «скатилась» после изнасилования. Ей просто так за все экзамены тройки поставили. Она не сдавала ничего. Не хотела. Просто приходила и молчала. Все думали, что покончит с собой. А она просто замкнулась в себе. Интерес к жизни потеряла. А когда выпустилась из интерната, стала за стакан водки с бомжами всякими спать.
Рыжая снова высморкалась.
— Средняя из сестёр — Наташка. Мне ровесница. Мы дружили с ней очень. Она вообще молодец! Младшую, Лизку, не дала в обиду. За старшую заступиться не смогла, а вот Лизку отстояла. Я им помогала, как могла. Денег им мильён, наверное, перевозила.
— А где ж ты миллион-то взяла? — сыронизировал Пономарь.
Рыжая зло зыркнула на Диму и отвела взгляд, тяжело вздохнув.
— Помнишь, я тебе про подругу свою рассказывала про пятнадцатилетнюю? — вдруг спросила она.
— Ну-у… — задумался Пономарёв. — Что-то припоминаю. Проститутка, что ли, которая?
— Ну да. Типа проститутка, — неохотно согласилась Раиса с данной формулировкой. — Ну короче. Она мне приплачивала немного, за то, что я «мамочкой» у неё была. Я все эти деньги туда им возила. Но там мало было. А иногда её клиенты втроём хотели и хорошо за это башляли.
— И чего? — не понял Дима.
— Ну, я тогда с ней оставалась, — призналась Рыжая, наблюдая за его реакцией, — и мы втроём занимались сексом.
— Да-а-а… — обречённо задумавшись, протянул Пономарь. — Полный писец…
— Да! Вот такая я! — с обидой в глазах воскликнула Рыжая Соня. — Стала такой! Пришлось! Им очень деньги были нужны! Чтобы Лизку не трогали. Понимаешь?
— Да чего уж тут непонятного, — нервно кивал Дмитрий.
— Да чего тебе понятно? — зло проговорила Рая. — Их обеих тоже опустить могли!
— Их могли «опустить», — сказал Дима. — А тебя…
Он отвернулся, не договорив.
— Вот так, да? — обиделась девушка. — Я пожертвовала собой ради сестёр! — сквозь зубы, надрывно, чуть не плача процедила она. — Лизку должны были выпустить уже! Блин! Как я могла забыть! С Наташкой-то я связь потеряла, надо бы их найти! Сможешь со мной сходить?
Пономарёв сердито посмотрел на неё.
— Сходим! — хмуро ответил он.
— Спасибо! Спасибо! Спасибо! Спасибо! — затараторила Рая и поцеловала его. — Давай, может, займёмся?.. М?
Девушка виновато смотрела в глаза парню.
— Мы уже сто лет не занимались, — нежно проговорила она. — У меня там летучие мыши уже скоро заведутся, наверное.


***


Пономарёв со своей подругой зашли в подъезд панельной девятиэтажки. В нос сразу же ударил резкий запах гари, грязных мокрых тряпок, сохнущих на батарее, немытости, плесени, гнилья. Сразу было понятно, что в этом подъезде притон алкашей.
— Фу! Капец, воняет! — сморщился Дима.
Раиса только брезгливо прикрыла нос платком.
Они поднялись на несколько ступеней и оказались на первом этаже. Вдруг открылся лифт, и из него громко, но неразборчиво что-то ворча, стал выходить спиной вперёд грузный невысокий старичок. Двигался он мелкими шажками, с трудом переставляя ноги. Выход из лифта был стандартный, и тучному человеку было не очень удобно выходить, тем более спиной вперёд. А мужчина передвигался именно таким способом: переваливаясь с одной ноги на другую и всё время задевая локтями двери лифта, которые постоянно гремели. Пока он выходил, двери пару раз пытались закрыться.
— О! — вдруг воскликнул Пономарёв. — Толян, ты, что ль?
Мужчина не обратил на реплику Пономарёва никакого внимания. Он, всё так же ворча, наконец-то вышел из лифта и теперь тащил за собой, всё так же гремя дверями, тележку, которая тоже всё время цеплялась за эти постоянно пытавшиеся закрыться двери. Тележка была двухуровневая на четырёх колёсиках, очень похожая на тележки в советских столовых. Сам мужик был весь кривой: ноги от колен вниз расходились в стороны. Ступни при этом сходились носками друг к другу. Одно плечо мужчины было выше другого, а голова наклонена набок.
Он развернулся вместе с тележкой, остановился и, щурясь, стал разглядывать, кто же к нему обращается. На его лице были видны черты синдрома Дауна. На вид мужчине было лет тридцать. На нём была старенькая затёртая, но чистая одежда: серые хлопковые брюки и курточка, из-под которой даже виднелся поглаженный воротник клетчатой рубашки. Было очевидно, что из-за своей болезни он был неряшлив, но о нём явно хорошо заботились.
— Я сщто ли! — ответил даун, сильно шепелявя, и казалось, с недовольством, как бы передразнивая обратившегося.
— Толян, здорово! Сто лет тебя не видел! — радостно сказал Пономарёв. — Как ты жив-здоров? Как делюги?
— Намана! — уже радушно растянул щербатую улыбку Толян, а потом резко, как бывает у людей с такой болезнью, изменился в лице и стал серьёзным. — Вот, в магадзин нада схадзитсь.
Даун потряс тряпичной сумкой, лежавшей на тележке.
— Ты красавчик вообще! — подбодрил его Пономарь, потрепав за плечо. — А чего у вас тут так воняет-то? Пожар, что ли был?
— Да-а-а… — протянул Толя с выражением детской эмоциональной непосредственности на лице от ярких пережитых им впечатлений. — Вон там алкасы Гвоздарёвы зывут, — пошептал он, словно бы делился тайной. — У них пазар был недзавно. Вассе тут дымина была! Узас! Дысать не сем было!
— Ну теперь понятно, — покивал Пономарёв. — Давай! Удачи те, Толян!
Толя снова заулыбался щербатым, с кривыми зубами, ртом.
— Гэа-а. Пасиба! — радостно ответил он и, снова сделавшись серьёзным, сильно наклоняясь при перешагивании с ноги на ногу то в одну, то в другую сторону, поковылял к лестничному спуску, толкая перед собой скрипучую тележку и при этом опираясь на неё.
— Чё, те может помочь спуститься-то? — спросил Дмитрий.
— Да не-е, — снова заулыбался Анатолий. — Спускаться я сам умею. Мне поднимаса тизыло…
Он остановился и, обернувшись, с воодушевлением на лице стал показывать:
— Я вот так: рукой за перилы берусь и задом поднимаюсь вот так, — он топнул поочерёдно обеими ногами, — а телезку вот так за собой тассю.
— Ну смотри, Толян, как знаешь! — развёл руками Пономарь, а потом поднял растопыренную ладонь. — Давай «краба»!
— Гхе-гхэ-гхэ! — снова сильно, как умеют только люди с такими отклонениями, заулыбался Толя. — «Краба» давай! Гхэ-гхэ! Пасиба!
Анатолий неуклюже пожал руку Пономарёву. Снова взявшись за тележку, он стал спускать её со ступеньки на ступеньку и, держась одной рукой за перила, так же спускаться сам. Через минуту он наконец-то преодолел все пять ступеней и стал толкать двери своей тележкой, снова создавая грохот на весь подъезд.
Пономарёв с подругой провожали его взглядом.
— А это кто? — ошарашенно прошептала Рыжая Соня.
— Это Толя-таксист! — так же прошептал ей на ухо Дима. — Прикольный тип! Мы в детстве угорали над ним всегда. Он хоть и грозил нам, палки хватал, но на самом деле он безобидный. Мухи не тронет. Это он так нас, малолеток, пугал просто.
— Нам как раз туда, — показала Рая на обшарпанную дверь в конце коридора, на которую только что указывал Толя-таксист. — Пожар был?.. Что же там теперь?..
Она несмело подошла к двери и прислушалась.
Дверь была вся разбитая и исцарапанная. Сквозь щели в косяках в тёмный приквартирный тамбур пробивался слабый свет. Из-за двери, помимо запахов гари и грязи, исходил сильный запах жареной рыбы.
Рыжая нажала на кнопку дверного звонка.
«Динь-дон!» — мелодично прозвучал тот.
За дверью послышались возня, невнятное бормотание и какие-то разговоры. Кто-то подошёл к двери и стал, бурча что-то себе под нос, долго возиться, шурша и щёлкая замком. Через некоторое время замок наконец-то «сдался», и дверь приоткрылась. За порогом стоял босыми ногами с коричнево-грязными давно не стрижеными ногтями на чёрном от грязи полу весь помятый, растрёпанный, нестриженный и небритый мужик.
— Шлушаю ваш! — удивлённо прошепелявил открывший дверь. — Щем обяжан?
— Привет, Саш! Это я — Рая! — ласково сказала Рыжая.
Саша открыл дверь посильнее, чтобы лучше осветить гостью, и прищурился.
— Рая?.. — удивился он, ещё сильнее прищурился и подался вперёд, разглядывая собеседницу. — Райка! Ты, шо ль?! — воскликнул мужик, словно внезапно прозрев.
— Я, — мило улыбнувшись, тихо ответила Рая.
— О-хо-гхо! Привет, Раюх! — оскалил он беззубый рот в пугающей улыбке. — Што лет, што джим! Какая ты штала!.. Жаходжите!
Обниматься, как это обычно делают добрые родственники, он не полез, видимо осознавая, что это некстати в виду разности социальных статусов.
Рая осторожно переступила порог. За ней шагнул Пономарёв.
— А вы хто, проштите? — спросил Саша у него.
— Это Дима, он со мной, — сказала Рая.
— А-а. Ошень приячно. Шаша, — представился хозяин. — Да вы проходжите.
Саша показал в глубь квартиры. Рая, стараясь аккуратно переступать через мусор на полу, сделала в указанную сторону несколько шагов. Её каблучки предательски цокали по старому, грязному, местами порванному линолеуму.

— Сань, кто там? — послышался мужской голос из дальней комнаты.
— Это Райка приехала! — радостно, но с неким раздражением ответил Саша.
— Какая ещё Райка? — просил уточнить голос.
— Ну… Райка! Наша! Шкрипи;лова!
— Скрипи;лова? — не поверил голос. — Рая, что ль?
— Ну да! — теперь явно раздражённо сказал Саша.
— Райка, Райка, Райка! — радостно заладил голос, и послышалась возня.

Квартира была очень похожа на стандартную «трёшку». Как входишь — широкий коридор. В стене слева — проход в комнату, всю заваленную тряпками. Левее и назад — кухня. Прямо и по диагонали левее от входа — бо;льшая из комнат — «гостиная». Правее «гостиной» и напротив входной двери коридор сужался, там были туалет и ванная. Направо коридор вёл в третью комнату с лоджией. В обычных квартирах там бывает спальня. В четвёртую комнату можно было попасть через «гостиную».
В квартире был просто «трэш». Обои частично оборваны. Стены и потолок закопчённые. И не просто от времени, как это бывает в подобных жилищах: это была именно чёрная копоть. Вокруг выключателей были жёлто-коричневые засаленные, «закопчённые» уже временем круги. Сами выключатели и дверные ручки были с толстым налётом грязи. В окнах вместо стёкол — фанерные вставки, но кое-где либо совсем ничего не было, либо заклеено целлофановой плёнкой или даже газетой. Благо стояла ещё относительно тёплая погода. В холода так жить будет невозможно. Мебель почти отсутствовала. А которая ещё сохранилась, была наполовину разломана. На полу — грязь, рыбьи скелеты, куриные кости и другие засохшие остатки продуктов, а также земля, песок, тряпки, старая одежда.

Из дальней комнаты (спальни), что по коридору направо, на полу появилась тень. Очевидно, человек, отбрасывающий её, шёл навстречу пришедшим, с трудом переступая. Его сухая костлявая рука высунулась и ухватилась за угол стены. За ней появилась вторая рука, шарящая по воздуху. Потом эта рука упёрлась в стену с выключателем, что между дверьми в туалет и в ванную. Мелькнула лохматая, взъерошенная, с жидкими волосами голова. И наконец, подтянувшись на руках к углу стены, появилось сухое туловище в тёмном цветастом домашнем халате. Оказалось, что это была женщина.
— Раюша, ты, что ли, это? — спросила она мужским голосом.
— Оксанка! — воскликнула Рыжая. — Я это! Я!
Рыжая сделала несколько шагов навстречу родственнице.
Среди этого хаоса Оксана, как ни странно, выделялась своей чистотой. Халатик был старенький, но вполне чистый, стиранный. Волосы растрёпанные, но вымытые. От неё даже пахло не сказать, что сильно приятно, но какой-то чистоплотностью, словно хозяйственным мылом. Девушки нежно обнялись.
— Ты, наверное, такая красавица! — неожиданно произнесла Оксана. — Хотела бы я на тебя поглядеть.
— В смысле? — не поняла Рая. — Так вот, на! Гляди!
Она отошла и расставила руки, демонстрируя себя.
— Можно я прикоснусь к тебе? — ласково спросила Оксана, словно не замечая действий Раисы. — Я же теперь совсем не вижу.
— Бо-оже-е! — в ужасе протянула Рыжая Соня Скрипи;лова, прикрыв рот руками. — Как же шь это так?
— Да никак… — махнула костлявой рукой Оксана. — У меня ж всегда зрение плохое было. Я ж всегда в очках ходила. Помнишь, наверное?
Рыжая молча покивала головой, всё так же прикрывая рот руками.
— А после интерната зрение совсем быстро упало, — продолжила Оксана. — Можно дотронусь? Я чистая! — вдруг воскликнула она. — Только сегодня в ванной была!
Рая снова шагнула к сестре и ласково взяла её руки. Та прикоснулась к груди и плечам рыжей красавицы, потом подняла руки, проведя по огненным волосам, потрогала голову.
— Волосы длинные какие, — восхищённо проговорила Оксана. — Можно лицо потрогаю? Руки у меня вот чистые!
Женщина показала свои ладони, подняв руки, словно сдаётся.
— Угу, — по-детски радостно кивнула Райка.
Оксана стала ощупывать кончиками сухих жёстких пальцев лоб, потом спустилась ниже: брови, глаза, нос, затем — прикоснулась сухими ладошками к щекам.
— Такие гладкие, — снова восхищённо сказала Оксана. — Красавица ты! Тьфу-тьфу-тьфу на тебя! — поплевала она в сторону. — Не то что я! Вся уже в морщинах, наверное! Слава Богу, глаза не видят!
Женщина убрала руки от лица гостьи и повернулась к своей комнате. Схватившись руками за стены, она подошла к двери и взялась за косяки. У Рыжей Сони потекли по щекам слёзы, и она тихо стала их вытирать.
— Проходи сюда! — пригласила Оксана и по стеночке, чтобы не запнуться обо что-нибудь, валяющееся на полу, пошла мелкими шажками к своей «кровати».

В этой комнате, так же как и в других, на полу валялся всякий мусор, грязные матрасы, подушки и одеяла, кучи разной старой одежды. Стоял обгоревший с одной стороны сервант или секретер с чудом уцелевшими, но уже помутневшими от грязи стёклами. На них были прикреплены штук десять разноформатных чёрно-белых фотографий. В левом углу, куда направлялась Оксана, на полу лежал большой диванный матрас с заправленной на нём простынёй. Подушка и одеяло тоже были заправлены в бельё. Эта «кровать», а фактически — матрас, словно бы светилась, выделяясь своей чистотой из общей картины жилища. Кровати и диваны как таковые вообще здесь отсутствовали.

— Прости, — дойдя до матраса и усаживаясь на него по-турецки, сказала Оксана. — Стульев тоже нет. Можешь сюда присесть.
Она похлопала по матрасу рядом с собой.
— Да нет, спасибо, — поблагодарила Рыжая. — Я постою.
— Ну, как знаешь… — не стала настаивать Оксана. — Вот так и живём.
Вдруг по постели побежал таракан. Рая и Дима молча замерли, в ужасе вытаращив на наглое насекомое глаза. Таракан на секунду остановился, словно бы наблюдая за их реакцией, и в этот самый момент Оксана решила поменять своё положение и поставила свою руку прямо на этого заметавшегося усатого наглеца. Потом она, видимо, почувствовав под ладонью непрошеного гостя, спокойно, как само собой разумеющееся, смахнула его с матраса и села, как и задумала. Таракан быстро опомнился и шмыгнул куда-то в сторону под тряпки.
На кухне гремел посудой Саша. Лилась вода, шумел чайник на плите. Он зашёл в комнату и поставил рядом с матрасом Оксаны пластиковый бутылочный ящик. Положил на него фанерку.
— Щайку попьём щейщаш, — прошепелявил он и снова ушёл на кухню.
— Оксан, а Наташка где сейчас, не знаешь? — как бы невзначай поинтересовалась Рыжая.
— Натаха-то? Она же замуж вышла, — мечтательно произнесла Оксана. — Лучик света наш в этом царстве тьмы!
— А где живёт, не знаешь? — уточнила Рая.
Снова зашёл Саша. Он принёс только что помытые четыре мокрых гранёных стакана и поставил их на импровизированный столик. Со стаканов на дощечку сразу же стала стекать вода, образуя влажные круги. На одном из стаканов, сверху, на ободке, в капле воды, словно в янтаре, застыла тараканья лапка.
Раису аж передёрнуло всю от этого «натюрморта».
— Где живёт-то, знаю, — ответила Оксана, и Рыжая отвлеклась от неприятного зрелища. — Они с мужем Серёжкой на Кратово где-то на дачах живут.
— Тоже Серёжка, — прошептала, скорее себе, чем Пономарёву, Рая.
— Чего ты говоришь-то? — не поняла Оксана.
— Да не, ничего! Я так! Сама с собой! — отмазалась Раиса.
Саша принёс два чайника: заварочный и большой эмалированный с кипятком. Оба были с жёлто-коричневым налётом. Он собрался наливать заварку в стаканы, но Пономарёв остановил его жестом.
— Мы не будем! — сказал он. — Спасибо.
— А кто здесь? — испугалась Оксана и сразу одёрнула подол своего халата, прикрывая колени, и стала застёгивать верхнюю пуговицу на груди.
— А это муж мой — Дима! — соврала Рыжая Бестия.
— У тебя тоже муж есть? — спросила Оксана. — Что же ты сразу-то не сказала? А то я сижу здесь… неприлично. Очень приятно, Дима. Меня Оксана зовут.
— Взаимно, — тихо сказал Пономарь.
— Так, а шо?.. — замялся Саша с чайниками в руках. — А!.. Ну, так мы это… Ш Кщюхой попьём тогда! А шкоро Валерка прийтить далжо;н. Принещёт «маленькую». Так мы жа вштрещу выпьем тогда!
— Адресок-то дадите Наташкин? — не унималась Рыжая.
— Саш, адрес-то Наташкин у Валерки записан где-то был, да? — спросила Оксана.
— Да! Ща он приджёт, и мы вщё найджём! — ответил он. — Не пырыживай, Райк, даже!
Саша всё же налил чай в два стакана.
— На, Кщюх, щайку! — сказал он, подавая Оксане стакан с мученическим, словно испытывал боль, лицом. — Не абажхищь тока!
— А про Тёмку известно что-нибудь? — продолжала задавать вопросы Рая.
— Тёмка-то? — с воодушевлением начала говорить Оксана, отхлебнув чая. — Он как из колонии-то вышел… Его ж через год отпустили! Вроде бы за ум взялся. Хорошо вёл себя там. Исправился. Сейчас в интернате для трудных подростков. В Коломне где-то! Тоже на хорошем счету там у них. В бригадирах, что ли? Или как это там у них называется? В начальниках, короче! Натаха-то с Лизкой к нему ездили туда как-то!
— С Лизкой? — встрепенулась Рыжая. — А Лизка-то как сейчас? Где?
— Да, — растянула довольную улыбку Оксана. — Лизку Натаха сразу из интерната к себе забрала. У нас-то тут видишь чего? Нормально-то жить никак! Натаха молодец!
Женщина прослезилась.
— Она ж Лизку в обиду там не дала, в интернате-то! — продолжила Оксана, шмыгая носом и утирая лицо платком. — Она вообще молодец! Не то что я — рохля! Себе помочь не смогла! — Оксана высморкалась. — Дай Бог ей сил и здоровья!
Она перекрестилась и сложила руки в молитве.
— Мне Бог не; дал! Так пусть хоть им даст! Каждый день за них молюсь!
Сказав это, Оксана снова и ещё сильнее заплакала.
Раиса тоже тихо вытирала слёзы.
— Я посмотрю?.. — спросила она, указывая пальцем на сервант.
— Фотки, шо ль? — удивился Саша. — Да шмотри на ждоровье! Жалко, шо ль?
Рыжая подошла к серванту. Одна фотография была большая — общая. На ней были запечатлены двое взрослых, сидящих на стульях, а вокруг них — кучка разновозрастных детишек. Остальные фотографии были размером девять на двенадцать или меньшего формата. Две из них, как раз-таки девять на двенадцать, но как будто увеличены с паспорта: на одной был изображён светловолосый, волосы словно мел, очевидно седой, аккуратно причёсанный, с такой же белой аккуратной бородкой мужчина, на другой — моложавая женщина с тёмными пышными волосами до плеч. Было ещё несколько фотографий детей разного возраста.

Вдруг раздался дверной звонок.
— Валерка пришёл! — воскликнул Саша и направился открывать дверь.
— Сейчас мы у него спросим про Натахин адрес, — сказала Оксана и переменила своё положение на «кровати».
— Прикинь, Валерон! — послышался из коридора радостный возглас Саши, после того, как он открыл дверь. — Райка Шкрипи;лова к нам приехала, ш мужем!
— Хера;! — радостно воскликнул Валера. — Ща отметим! Мы вон сэма пять пузырей принесли.
Валера резво вбежал в комнату. На нём были старенькие брюки и ветровка, на ногах — дырявые носки.
— Раюх, ты, шо ль? — не веря своим глазам, сказал он, а потом, оценивающе покачав из стороны в сторону головой, восхищённо пробасил: — О-о!.. Я видал красавиц, но такую!..
Валера искривил в восхищении рот и развёл руками, но обниматься, так же, как и его брат Саша, не полез.
— Красапета ты какая у нас ваще! — продолжал он «сыпать» комплиментами. — Посмотрите-ка на неё!
Вроде он выглядел не так грязно, как брат, или Рая уже попривыкла к такой обстановке, но ей почему-то захотелось с ним обняться. Она протянула к нему руки и сделала шаг навстречу. Валера, тоже подавшись вперёд, нежно принял её в свои объятья.
— М-м-м! Пахнешь как! — воскликнул Валера. — А это муж твой? Как звать?
— Дима, — ответил Пономарёв.
— Валера! — представился тот, протянув ему руку. — Чё, мож, давай по стакашке? — предложил он после приветствия. — Сань, давай стопочки организуй-ка!
— Ща жделаем! — ответил Саша и поковылял на кухню.

Разница в возрасте братьев была не особо понятна, но видно было, что Валера пободрее и побойчее. А Саша всё время то хромал, то за бока хватался, как будто там что-то сильно болело. Да и глаза у него были опухшие. Поэтому выглядел он постарше брата.

— Не, Валер, мы не будем, — вежливо отказалась Раиса. — Спасибо.
— Чего? — удивлённо вылупился Валера, подобно Савелию Краморову. — Сэм не будете? Ща это… Пузырь водяры обещался принести!
— Кто? — недопонял Саша, ставя на «столик» охапку рюмок и стаканчиков.
— Чего «кто»? — передразнил Валера брата. — Пу-зырь, говорю, во-дя-ры о-бе-щал-ся при-нес-ти! — по слогам повторил он свою фразу. — Чего из этого тебе не понятно?
— А! Пужырь! — уяснил теперь Саша. — А мне покажалощь, што пужырь водки кто-то принешти должен!
— Да-да, Пузырь, — покивал Валера, открывая бутылку. — Виталя Пузырьков — Пузырь! Щас водяры обещал принести. Сказал, замутил где-то.
Он разлил по рюмкам резко пахнущую сивушными маслами жидкость. Рая по-аристократически скромно прикрыла нос платком.
— Эй! Чё там встали-то? — крикнул Валера в коридор. — Сюды быстрее идите! Давай, давай, давай!
В комнату вошли двое бомжеватого и опойного вида мужчин и скромно поздоровались. Валера кивнул им, приглашая к «столу». Они подошли и взяли рюмки. Саша подал стаканчик Оксане. Все, кроме Пономарёва и Раи, подняли стопки.
— Ну, за встречу! — сказал Валера.
— Жа тебя, Райк! — добавил Саша.
Все чокнулись и выпили. Стакан с тараканьей лапкой на «губе» всё также пока стоял без дела.
Откуда-то из глубины квартиры послышалось недовольное ворчание.
— О! — проглотив горькую, воскликнул Валера. — Сморчок тут, что ли, ещё?
— Ага, — сморщившись и приложив ладонь к грудине под горлом, подавляя рвотный рефлекс, поддакнул Саша.
— Сморчок, ты, шо ль там ворчишь? — выкрикнул Валера.
— Я, шо ль! — послышался в ответ грубый хриплый голос.
— Давай-ка нальём ещё! — предложил Валера, приподняв начатую бутылку.
Все поставили свои стопки. Валера начал разливать. Налил и в стакан с тараканьей лапкой. Капелька самогона сбила лапку, и та спустилась чуть ниже. Теперь она зависла под ободком-губой.
После минутного шебуршения и ворчания в проёме двери появился ещё один бомж.
— Где ты там, бомжара, ходишь-то? — спросил Валера, подавая вошедшему стакан с лапкой. — Скока тя ждать-то можно?
— Где ходишь? Где ходишь? — прохрипел Сморчок, передразнивая Валеру. — Не вишь, шо ль, сплю я!
— Спят с барышней, а ты тут ночуешь только! Бомжара подзаборный! — с ехидной улыбочкой подколол Сморчка Валера.
— А я с Валькой вон! — улыбнулся он и приобнял подошедшую за ним такого же бомжеватого вида и заспанную даму с опухшими глазами.
— Здрасьти! — сказала Валька мужским голосом, улыбнувшись щербатым ртом. — Не угостите ли даму сигареткой? — спросила она с присущим таким женщинам кокетством.
— О! Валюха! — радостно произнёс Саша и подставил разливавшему брату последний оставшийся свободный стакан, который он принёс, чтобы попить чаю с дорогими гостями.
Сморчок тут же отдал свой стакан с тараканьей лапкой подруге, достал сигареты, угостил свою «даму сердца» и, дав ей прикурить, потянулся за другим стаканом.
— За любовь! — воскликнул Валера и сразу же опрокинул стопку.
Валя выпила и вернула свой стакан обратно. Через несколько рук он оказался на «столе». Тараканья лапка так и висела на нём.
Снова прозвучал звонок в дверь.
— День открытых дверей, что ли? — прошептал Пономарёв на ухо Рае.
— У вас прям день открытых дверей сегодня! — громко повторила она.
— Да у нас, Раюш, всегда так, — спокойно пояснила Оксана.

От входной двери вернулся Валера. За ним появились трое довольно молодых, прилично одетых и очень худых парней. Поздоровались. Один был очень высокий — метра два ростом.
— Сань, мы тут на кухне потусим у вас, ладно? — тихо пробасил он.
— А, да! Канешна! — ответил Саша. — Жаходите!
Парни прошли на кухню, зашуршали там чем-то, загремели ложками, стали включать газ и чиркать зажигалками.
Алкоголики распили вторую бутылку. Опьянели. Стали о чём-то спорить на повышенных тонах.
— Валер! — обратилась Рыжая к двоюродному брату, перебивая их спор. — У тебя есть Наташин адрес?
— А?! — Валера опять сделал лицо, как у Крамарова. — Наташкин адрес? Э… Да. Был, кажется, где-то.

Снова прозвенел звонок, и Валера опять убежал к входной двери.
— О! Смари-ка! — воскликнул он, вернувшись в комнату и неся такой же ящик, что заменял им стол, но только с полными водочными бутылками. — Во Пузырь даёт! Красавец! Нам тут на неделю терь бухла хватит! Санёк, давай ещё два стакана;!
Саша снова заковылял на кухню. Валера достал из ящика бутылку и проворно присел на ящик.
— А шоб никто ни чё не с****ил! — сказал он, размещаясь поудобнее. Осмотрев быстрым взглядом бутылку «Столичной» с красно-золотой этикеткой, он открутил пробку и ловко разлил в «столпившиеся» на «столе» стопки. Саша принёс две грязные и с отколотыми ручками чайные чашки. Валера налил и в них. Ушла вся бутылка.
— Пузырь! За тебя! — крикнул он громко, чтобы было слышно и в коридоре. — Красава! Где ты только такой дефицитный продукт надыбал?
Вошли ещё двое ребят лет по двадцать с небольшим, относительно прилично одетые. Видимо, только «начинающие» алкоголики.
— Места знать надо! — ответил Пузырь, войдя первым и потерев руки. — Здорово, кого не видел!
Все кивнули «меценату».
— Расскажи, что за место такое волшебное?! — провокационно спросил Валера, подавая ему чашку. — А то мы, как эти… не пойми кто! Лазим там чё-то, мышиной вознёй занимаемся. А тут два ящика сразу! Где, кстати, второй-то?
— Да вон там, в коридоре! Андрон в уголок поставил.
— Э! Сюда давай! — всполошился Валера. — В коридоре не оставляй! Там с****ит ещё кто-нибудь!
Пузырь взял чашечку у своего приятеля Андрона, «в миру» — Андрея, и тот сходил и принёс ящик с водкой в комнату.
— О! Давай! — сказал довольный Валера, принимая товар под свою ответственность. — Я охранять буду.
Он перетащил ящик к Оксаниной «кровати» и поставил его в самый угол за матрас, прикрыв подушками и тряпками. Туда же подтянул и второй, уже начатый ящик.
— Вот! Оксанка тут прикроет! — радостно сказал он.
Валера подбежал к «столу» и, схватив свою стопку, крикнул:
— За Пузыря!
Все выпили.
Пузырь вышел в коридор.
— Валерон, подь-ка суды! — позвал он оттуда Валеру.
— Санчор, разливай! — бросил тот, выходя из комнаты.
Саша открутил пробку от новой бутылки водки, заботливо оставленной братом у «стола».
— Крышещка так трещит приятчно! — воскликнул Саша. — Прям пе;шня!

— Валерон, у меня там ещё два ящика припрятано, — шёпотом заговорил Виталя Пузырьков.
— Хера ты куркуль! — возмущённо прошептал Валерий. — Где ты столько взял-то?
— Да не важно! — буркнул Виталий. — Там уже нет. У меня пять было, но пацанов пришлось сдобрить, чтобы меня не замели. Короче! Мы с Андрюхой пойдём заберём и сюда принесём.
Валера кивал, подтверждая, что понимает.
— Вы тут без нас много не пейте! — погрозил пальцем Пузырь. — Всё! Мы пошли. Андрон, ходу!
— Давай по стопке и тогда пойдём! — запротестовал Андрон.
Они вернулись к «столу» и выпили вместе со всеми, потом Пузырь и Андрон ушли.

— Валерчик, — ласково позвала Оксана, когда тот вернулся, закрыв входную дверь.
— А? Чё? — не поняв, засуетился Валера.
— Валерик, — повторила Оксана, — Пока ещё не напились все, поищи-ка Натахин адрес.
— А-а, точно! — поднял Валерик палец вверх. — Ща найдём!
Он подошёл к серванту. Открыл дверцы среднего отдела, что под фотографиями. Порылся там. Закрыл эти дверцы и открыл нижние. Покопался там.
— Во! Нашёл! — воскликнул он и поднял над головой маленький блокнотик.
Открыл его и, смочив пальцы слюной, отлистал несколько страниц. — Вот он, адрес Наташкин!
Валера протянул блокнот Раисе.
— Только себе перепиши, чтобы у меня тоже остался, — сказал он.
— А ручка есть? — спросила Рыжая.
— Ручка? — задумчиво почесал затылок Валера, глядя на сервант. — Там поискать надо.
Он заглянул в пространство шкафчика за стёклами. Потом засунул туда руку и пошарил. Достал ручку и попробовал расписать её на внутренней неокрашенной стороне стенки серванта.
— Вот, на! — сказал Валера, протягивая ручку Рае.

— Ну чё, Валерон, долго ты там ещё? — возмутился Саша. — Давай уже! Хорош щищьки мятчь!
Снова все выпили.
— Саш! Валер! Оксан! — сказала Рыжая. — Мы пойдём, ладно?
— Да хорош! Чё вы? — запротестовал Валера. — Ща Валюха вон похавать чё-нить сварганит!
— Да не, Валер, спасибо, — помотала головой Рая. — Не стоит беспокоиться. Мы пойдём. Спасибо за всё. Вот блокнот твой.
Она протянула Валере блокнотик и ручку.
— Ну ладно. Как знаете, — разочаровано развёл руками Валера. — Мож, хоть на посошок?
— Нет. Спасибо. Мы пойдём! — твёрдо повторила Рыжая и повернулась к сестре. — Оксанка, пока!
Она нагнулась и обняла сидящую на матрасе жалкую и слепую женщину. Оксана снова пустила слезу.
— Раенька, ты приезжай к нам! — сказала она, вытерев нос и шмыгнув. — Я уж и не надеялась с тобой встретиться. Дай Бог тебе всего хорошего!
— Ага, постараюсь, — пообещала Рая, сдерживая слезы. — Ребят, спасибо вам! Рада была всех вас видеть!
— Райк! Ты жаежжай! — прошепелявил Саша. — Адреш-то наш жнаешь же, ведь!
— Хорошо. Постараюсь, ребят! Спасибо ещё раз, — потрясла она рукой с листочком. — Пока! Будьте здоровы!
Все заголосили, желая уходящим всего наилучшего.

Вдруг снова раздался звонок.
— О! Пузырь ещё два ящика припёр! — воскликнул Валера и стал подниматься, чтобы пойти и открыть дверь.
Звонили настойчиво, много раз.
— Вот оглашенный! — проворчал он и поспешил к выходу.
За ним проследовали и Рая с Пономарёвым.
Дверь открылась и, сильно оттолкнув Валеру, да так, что тот отлетел от двери метра на два и плюхнулся на пол, в квартиру вошёл солидный мужчина лет тридцати в голубых джинсах и в короткой кожаной куртке. За ним появились ещё двое молодых здоровенных коротко стриженных парня.
Раиса в испуге прижалась к Пономарёву.
— Пятак, братан, ты чего без разбору-то дерёшься? — потирая ушибленный лоб, проворчал сидящий на полу Валера.
— Ничё! — злобно бросил солидный мужик, оглядываясь, но, даже не посмотрев в сторону пострадавшего. — Как раз с разбором!
Он прошагал в начищенных ботинках в сторону Оксаниной комнаты.
— О! Красотуля, а ты чего здесь трёшься, в этом гадюшнике? — спросил мужик у Рыжей. — Потрахаться, что ли, негде? Поехали ко мне! У меня хорошо! Потрахаемся на шёлковых простынях! Или в ванной вообще! У меня знаешь какая ванная? У-у!.. Всё заграничное!
Он говорил так, будто Пономарёва здесь не было. Дима и Рая впали в ступор от ужаса и молчали, будто обращались вовсе не к ним.
Тем временем Валера поднялся и быстренько прошмыгнул обратно в спальню Оксаны. «Деловой» мужик махнул на остолбеневших рукой и проследовал за ним.
— Где этот Пузырь ваш? — спросил он у столпившихся там алкашей.
Валера шарился в тряпках, пряча в куче хлама пустые бутылки из-под «Столичной».
Рыжая молча подтолкнула Пономарёва к выходу, и они тронулись в том направлении. Но двое парней, пришедших вместе с «деловым» остановили их:
— Стоять! — сказал один из здоровяков. — Назад! Никто не выходит, пока мы здесь!
Пономарь понимающе покивал, и они с Рыжей отступили назад.

— Ну чё, в молчанку играть будем? — рявкнул мужик в лакированных ботинках. — Пузырь ваш, спрашиваю, где?
— Да, Пятак, брат, не жнаем мы! — попытался отмазаться Саша. — Жаходил тут как-то и ушёл.
— Куда ушёл, я спрашиваю! — снова рявкнул «деловой».
— Пятак, да ты объясни, в чем дело-то! — ввязался в разговор Валера. — Мы, правда, не знаем где он!
— Эта гнида меня кинуть решила, — прошипел Пятак. — Меня, блин! Никому не советую меня кидать. Порву нахрен!
Крутой, ведя указательным пальцем вдоль шеренги алкотусовщиков, словно стволом пистолета, заглядывал всем в глаза, как будто через прицел.
— Братан, да ты что, кто тебя захочет кинуть-то? — проговорил Валерка, встав вместе со всеми в шеренгу. — Ты ж всегда нас «греешь». То одно, то другое подгоняешь.
— А я о чём? — буркнул «меценат». — Вы бы тут хоть порядок навели бы, что ли. Наступить некуда! Чё пьёте-то?
Пятак показал на «столик», весь уставленный стаканчиками.
Все алкаши молча зыркнули друг на друга, в ужасе догадываясь на что же мог кинуть Пятака Пузырь.
— А-а! Так мы вот это… сэма замутили, — нашёлся Валера, показывая в одной руке полную бутылку, а в другой — пустую. — Будешь с нами?
— Гонишь, что ли? — брезгливо возмутился Пятак. — Сэм я ещё не пил! Я только качественный продукт употребляю!
Он выглянул в коридор и подозвал одного из своих братков. Тот дал ему бутылку «Столичной», точно такой же, что приносил Пузырь. Всем стало очевидно, зачем пришёл сюда «деловой».
— На-ка, разливай! — скомандовал деловой Валере. — Вот сюда сначала налей.
Он достал из кармана круглую коробочку, снял с неё крышку и махнул рукой, словно стряхивая градусник. Из коробочки развернулся, как оказалось, складывающийся стаканчик.
— Хера у тя стакан! — восхищённо удивился Валера.
— Угу, — ответил «меценат». — Полнее наливай! Краёв не видишь, что ли?
Все выпили. Но закусил только Пятак.
Потом распили ещё одну выделенную Пятаком бутылку. Пятак почему-то сильно опьянел.
— Эх-х… — довольно протянул он. — На старые «дрожжи» накатило.
Он достал из-за спины под ремнём на штанах пистолет Макарова и, крутя его в руке и любуясь видом потёртого оружия, сказал:
— Хотите пострелять?
Перепуганные алкоголики отрицательно замотали косматыми головами.
— А я бы пострелял сейчас, — сделав зловещую мину, сказал Пятак и стал смотреть на всех сквозь прицел. — Тара есть? Тащи!
— Пятак, братишка, — в мольбе сложил руки Валера, — вот бутылки есть. Но только давай не здесь, пожалуйста.
Он, не отрывая глаз от собеседника с оружием, стал сгребать в охапку пустые бутылки.
— А чем здесь не нравится? — заплетающимся языком медленно проговорил бандит. — У вас тут всё равно говно везде! Пару бутылок кокнем — хуже не станет!
— Да тут… понимаешь, братан? — начал формулировать мысль Валера. — Тут же Оксанка живёт. Она же не видит ни хрена! Наступит ещё на осколок. Пойдём лучше в дальнюю комнату. Там у нас всё равно хлам всякий.
— Да у вас тут везде, сука, хлам! — возразил стрелок. — Ну… то, что слепая эта ваша, это да…
Он, соглашаясь, покивал головой.
— Веди, давай! В свою эту дальнюю! — скомандовал Пятак. — Бутылки не забудь.
Они направились в бо;льшую из комнат и прошли через неё насквозь в длинную и узкую, неправильной формы комнату, в виде треугольника, расширявшуюся от двери в глубину комнаты, к узкому окошку, заколоченному фанерой. Валера поставил на подоконник три пустые бутылки и быстренько ретировался за спину стрелка. Он, заткнув уши пальцами, приготовился к тому, что сейчас начнут стрелять.
Вдруг раздался дверной звонок. Валера аж вздрогнул от неожиданности, словно от выстрела и обернулся к выходу.
— Кого там ещё нечистая принесла? — тихо проговорил он и рванулся к двери.
Один из парней Пятака уже крутил круглую поворотную ручку замка, но тот не поддавался.
— Ну-ка! Как тут? — тихо сказал он подошедшему Валерке и отступил в сторону.
Валера покрутил эту же ручку, и замок открылся.
В дверь сразу же ввалился Пузырь с ящиком водки.
«Браток», крутивший замок, мгновенно схватил вошедшего за шкирку и поставил его на колени. Он заломил Пузырю руки и наступил коленом на его голени под коленным сгибом обеих ног, полностью того обездвижив.
А тем временем «коллега» «братка» подхватил ящик с водкой, чтобы товар не упал и не повредился.
— Э! Э! Чё такое? — возмутился Пузырь.
Из дальней комнаты, медленно дефилируя, выплыл с пистолетом в руке Пятак и с надменной улыбочкой сказал:
— Какие люди! И без охраны!
Пузырьков молча хлопал испуганными глазами. Его напарник — Андрюха, следовавший за ним, как только увидел, что приятеля схватили и поставили на колени, всё сразу понял. Не привлекая к себе внимания, он бесшумно поставил второй ящик с водкой и мгновенно исчез. Его никто даже не заметил.
— Пузырь! — снова заговорил Пятак. — Ты, правда, дурак или прикидываешься?
— А чё? — с улыбкой Промокашки из фильма про Глеба Жеглова, хохотнул Пузырь. — А чё случилось-то?
— А ничё не случилось! — в гневе вытаращил глаза Пятак и выпятил нижнюю челюсть. — Мне, наверное, просто нравится за тобой бегать!.. В кошки-мышки играть!.. В «Ну, погоди»!.. Угадай, кто из нас мышь, а кто кошка?
— А я… Чё я? — замямлил Пузырь, нервно хохотнув. — А чё за мной бегать-то? Я вот он! Тута!
— Ты чё, гнида, правда, решил Костю Пятакова кинуть, что ли? — с издёвкой проговорил Пятак. — Водка моя откуда у тебя?
Пятак навис над допрашиваемым и схватил его за густую шевелюру, оттянув голову назад.
— Так я это… Вот там… — захрипел Пузырьков, и попытался обернуться назад, на дверь. — Там вон… ну, вот там вон, короче, шёл… и это… нашёл, короче!
— Кого ты «лечишь», мразота? — прошипел Пятак, поднявшись в полный рост и приставив ствол пистолета ко лбу стоящего перед ним на коленях Пузыря. — Товар мой где, сука?
Пузырь втянул голову в плечи и зажмурил глаза.
Пятак отвёл пистолет и вытащил из ящика бутылку. С приятным треском открутил пробку. Понюхал.
— Моя! — довольно констатировал он. — «Кристалловская»! В Жуковском только у меня в «палатке» такая!
Он запрокинул голову и из горла; сделал несколько больших глотков.
— Ах-х!.. Можно не запивать, — крякнув от удовольствия, прохрипел сведённым водкой голосом Пятаков. — Товар где, спрашиваю? — спокойно повторил он вопрос.
— Братишка, ты чего кипятишься-то? — приоткрыв глаза, начал оправдываться Пузырь. — Я правду говорю. Нашёл вот…
Пятак выглянул за входную дверь.
— А ну-ка принеси, — тихо скомандовал он своему помощнику, указав на ящик с водкой, стоявший в подъезде.
«Браток» занёс его и поставил на первый. Пятаков подошёл к Пузырю и снова хлебнул.
— Два ящика первоклассного «Кристалловского» бухла нашёл? — спросил крутой. — Кто же интересно его потерял?
— Да-э… откуда ж мне знать-то? — ответил Пузырьков.
— А где ещё восемь ящиков? — уже по-доброму, как будто бы смягчившись, поинтересовался Пятак и стал поглаживать Пузырькова по волосам, словно пса.
— Пятак, братишка, я знать не знаю! — сказал Пузырь. — Честное слово! Вот только… — он глянул на стоящие рядом ящики, — только два! Нашёл вот! А где ещё и сколько не знаю, братан! Прости.
Пятаков присел перед оппонентом на корточки.
— Я сейчас на кухню пойду… — начал медленно и почти шёпотом говорить он, — досчитаю до «трёх»… и Стас тебя отпустит. И ты побежишь… вон туда… — Пятак показал глазами на большую комнату. — Туда, к слепой, не бегай… там народу полно. Ещё зацеплю кого-нибудь, не дай Бог! Ты туда беги, а я в тебя стрелять буду…
— Братан, может не надо, а? — взмолился Пузырь. — Пожалуйста!
— Выживешь — считай невиновен… — продолжил медленно говорить Пятаков. — А «зажмуришься» — знать, судьба такая. Туда тебе и дорога. Считай, кровью смыл долг за двести поллитровок.
Бандит снова глотнул из бутылки и, поднявшись, направился на кухню.
— Братан, Пятак, не надо! — взмолился вслед уходящему на кухню Пятаку Пузырьков. — Пожалуйста! Не надо, Пятак! Слышишь? Не бери грех на душу! Прошу тебя!..
— Дверь-то закрой, — спокойно сказал Пятак своему человеку, который таскал ящики. — Сквозняк, а то! Простудится ещё Пузырёк наш, не приведи Господи!
На кухне в разных углах прямо на полу, подобрав к себе колени, сидели трое молодых парней в коматозном состоянии. У них были закатанные рукава на одной из рук, а рядом с высоким лежал стеклянный шприц.
— У вас тут ещё и «медленным» по вене ширяются? — непонятно у кого спросил Пятаков.
Он пнул длинного по ноге. Тот открыл стеклянные глаза, смотрящие в никуда, и замычал, зашевелив сухими губами.
— Э-э-й! Ты здесь? Или «там»? — спросил Пятак у длинного, пощёлкав перед его лицом пальцами. — Писец, он талый!
Пятак глотнул ещё из своей бутылки, попинал шприц в куче мусора на полу, потом обожжённую ложку. Повернулся к Пузырю, всё ещё умоляющему отпустить его, и передёрнул затвор пистолета.
— …Братан! — уже надрывно кричал Пузырь. — Я тебя очень прошу, не надо, пожалуйста! Я отработаю! О! Давай я отработаю! Давай, а?..
— Раз! — выкрикнул Пятак, не обращая внимания на мольбы.
— Пожалуйста, отпусти меня, Стас! — попросил теперь своего охранника Пузырьков.
— Два! — прокричал крутыш.
— Ну будь человеком, отпусти, а? — упрашивал Пузырьков держащего его парня.
— Три! — посчитал Пятаков.
Стас отпустил Пузыря, но тот повернулся на коленях к Пятаку и сказал:
— Пятак, брат, пожалуйста, не надо! А?
— Беги! — прорычал тот, направил на Пузыря пистолет и ещё раз отхлебнул из бутылки.
Пузырьков ломанулся в большую комнату. Пятак медленно вышел из кухни и выстрелил в сторону Пузыря. Пуля со звоном чиркнула по бетонной стене и умолкла где-то в узкой четвёртой комнате. Пузырьков бросился в эту узкую комнату и заметался там.
Окно было наглухо забито фанерой, мебель там вообще отсутствовала, только был накидан на пол толстый слой всяких вещей. Спрятаться за чем-либо было негде. Он вернулся в проходную «гостиную». Пятак выстрелил ещё раз и попал в косяк двери. Щепка отлетела в щёку самому стрелявшему, а пуля звякнула по бутылкам, что приготовили для импровизированного домашнего тира. Посыпались стёкла.
— ****ь! Сука! — вскрикнул Пятак и схватился за щёку.
Он выдернул вонзившийся кусочек дерева, бросил на его окровавленный кончик быстрый взгляд, гневно отшвырнул его в сторону и, потерев раненную щёку, злобно зарычав, выстрелил ещё два раза.
Пузырьков инстинктивно пригнулся, и в полуприсяде метался по «гостиной».
Пятак приставил горлышко бутылки к ране и обработал её водкой. Он ещё раз глотнул водки, потирая щёку, и медленно продолжил приближаться к комнате — ловушке для Пузыря. Войдя в дверной проём, он направил пистолет на жертву и снова выстрелил. Пуля чиркнула по ляжке Пузыря. Тот присел и взвыл от боли. Потом быстро взглянул на Пятака и метнулся к заклеенному полиэтиленовой плёнкой окну. Он уже почти достиг заветной цели и даже подпрыгнул, чтобы выскочить через окно наружу, как прогремел ещё один выстрел. Пуля попала в центр спины, перебив жертве позвоночник. Пузырьков мешком рухнул на мягкую «подушку» из валявшегося на полу шмотья, руками и головой сильно ударившись о подоконник.
— Ах-х, красава! — сквозь зубы процедил довольный собой Пятак.
Он подошёл к подстреленному и ногой перевернул его с живота на спину.
На правой стороне груди поверженного расплывалось бордовое пятно. Его глаза закатились, он хрипел, содрогаясь в предсмертных судорогах.
— Всё, бляха! Добегался! — констатировал стрелок.
Он развернулся и пошёл в комнату Оксаны.
Там в ужасе сгрудились все, включая и Пономарёва с Рыжей Бестией, которые убежали туда, когда Пятаков пошёл поупражняться в стрельбе по бутылкам.
— Не дай Бог, меня сдадите! — прошипел бандит. — Всех расстреляю на хер!
Он помахал пистолетом, вышел в коридор и скомандовал своим ребятам забрать ящики с товаром. Они всё быстро взяли и вышли из квартиры, дверь мягко хлопнула.
Все облегчённо выдохнули.
— Бля! Чё делать-то? — проговорил ошарашенный Пономарёв.
У него дрожали руки. Так страшно ему ещё никогда не было.
Валерка метнулся в «гостиную». Спустя минуту он вернулся и стал поочерёдно по кругу переводить взгляд с одного на другого.
— Так! — деловито хлопнул он в ладоши. — Вас тут вообще не было, — указал он на Пономарёва с Рыжей Соней. — Нас тоже. Никого, кроме Оксаны. Она всё равно ничего не видит. С неё взятки гладки.
Он подошёл к напуганной сестре.
— Ксюх, ты в хате одна была, когда эти членососы завалились, — начал инструктаж Валера. — Кто приходил, ты не знаешь. «Потом, — скажешь, — стрельба началась», ты ничего не видела. Лады;?
Оксана чуть не плача часто кивала головой, показывая, что понимает, о чём идёт речь.
— Вас тоже вообще не было здесь! — обратился Валера к завсегдатаем хаты, указав пальцем сначала на сладкую бомжеватую парочку, потом на Сашу, а после и на двоих гостей. — И вас тоже никого здесь не было! Ща все по-тихому срулим отсюда. Я — пришёл и обнаружил тело. Дальше моя забота.
Все молча кивали, соглашаясь с Валерием.
— Сань, дай-ка бутылку водки, вон той! — попросил он, указывая на «кровать» Оксаны, присев на корточки и в задумчивости шаря глазами по полу. — Писец, Пузырь — за четыре ящика жизнь отдал! А это зато нам в наследство оставил!
Он схватил поданную Сашей бутылку, быстро открыл её и начал разливать.
— Ну чё, мож, накатите? Стресс снять? — уточнил он у Пономаря с Рыжей.
— Нет, Валер, спасибо, — сказала Рая. — Мы пойдём лучше. Спасибо тебе.
Она подняла свой кулачок, в котором был крепко зажат смятый листочек из блокнота. Девушка всё это время сжимала листок в руке, от страха позабыв обо всём.
— Только смотрите, чтоб вас никто не видел, как вы из хаты выходите! — напомнил Валера. — Айда за Пузыря!
Он произнёс тост, подняв стопку, и плеснул содержимое в рот.
— Теперь давайте все по-тихому рассасываемся! — хрипло и сморщившись от горькой, сказал он. — Мужики через окно! И ты, Валюх, тоже через окно лезь! Молодая ещё! А там Сморчок тебя подстрахует.
— Хо-хо! Молодая? Спасибо, — кокетливо посмеялась мужским голосом Валя.
— Валер, я же не шлежу там, — сказал Саша. — Ты же жнаешь — почки у меня!
— Ладно! — согласился Валера. — Ты, Сань, тоже через дверь. Тока аккуратно! Чтоб не видел никто!
Все начали выходить на лоджию и, неуклюже оступаясь и спотыкаясь, стали перелезать через парапет.
На газоне перед домом был плотный высокий кустарник, и вылезающих из квартиры с дороги было не видно. Поэтому-то Валера и сказал выбираться всем именно здесь.
— Валер! — крикнул от двери Саша. — Тут эти ещё… трое…
— ****ь! — гневно вскрикнул Валера и подбежал к кухне. — Да хер с ними! Они всё равно в отключке. Скажу ментам, что даже не видел их. Типа сами зашли!..

…

— Бляха-муха! Это чё было-то? — всё ещё не поборов мандраж, проговорил Пономарёв, когда они с Раисой уже шли в сторону его дома.
— Сходили адресок узнать! — усмехнулась Рыжая. — Сама в шоке!
— Ну и родственнички у тебя! Писец!
— Родственников не выбирают!
— Я слышал про эту хату. Даже Валеру этого знаю, — признался Дима. — Ну, как знаю? Видел пару раз. Их «кротами» зовут.
— «Кротами»? — удивилась Рая.
— Ну да. А чё, не кроты что ль?
Девушка грустно согласилась, покачав головой.
— Бррр… Прям, как у Горького «На дне», — вдруг блеснул знаниями Дима и ещё раз взбрыкнул от омерзения.
— Точно! — воскликнула Рыжая. — Ты тоже читал? А я сразу не догадалась.
— Угу, — покивал Пономарёв. — Капец, люди живут. А я думал, что мы плохо живём. У других вон и машины, и дачи. А у нас никогда этого ничего не было! Мне всегда было завидно, что у других всё это есть, а мы нищие какие-то! А оказывается, ещё и так бывает. Капец!
Они прошли ещё с минуту молча.
— Мож, к Натахе съездим? — неожиданно предложила Раиса и стала разглаживать листочек с адресом.
— А вдруг там тоже, как здесь? — с опаской сказал Дима.
— Да нет, — понизив голос, возразила красавица. — Ты же слышал: «Она лучик солнца в нашем мире тьмы».
— Ну хорошо, — согласился Пономарёв. — Только давай уже завтра. Трясёт меня, пипец.


***


— Лизка, привет! — радостно воскликнула Рыжая идущей от домика по тропинке открывать ей калитку девушке.
— Райка! — завизжала та и, спешно открыв калитку, бросилась на пришедшую с объятиями. — Как ты меня нашла?
Они радостно обнимались и целовались.
— Как-как? Дома у вас была, — изменившись в лице, махнула рукой Раиса, когда они наконец-то оторвались друг от друга.
— Там кошмар! — схватилась рукой за подбородок Лиза.
— Ой и не говори!
— Ой! Что ж мы? — спохватилась Лиза. — Заходите!
— И я тоже! Курица! — хлопнула себя по лбу Рая. — Это Дима.
— Очень приятно. Лиза, — присела и растянула низ кофточки «хозяйка» дачи.

— Лизух! Кто там? — послышалось из недр дома, когда Лиза и гости зашли внутрь.
— Хто-хто. Дед Пихто! Вот хто, — прошептала Лиза, подмигнув Райке, и подтолкнула гостью в ту сторону, откуда прозвучал вопрос.
Рыжая разулась. И на цыпочках, стараясь не шуметь, пошла в указанную сторону. Вдруг со второго этажа перегнулась через перила и повисла головой вниз девушка. Её длинные волосы свисли, а их хозяйка уставилась на вошедших расширенными от удивления глазами. Потом голова убралась обратно и скрылась за перекрытием, а хозяйка головы быстро засеменила босыми ногами по крутой деревянной лестнице со второго этажа на первый с ошалевшим взглядом.
— Райка, ты, что ль?! — не веря своим глазам, воскликнула она, взволновано вытаращив глаза и запахивая на ходу свой короткий хлопковый халатик. — Вот это да! Райка!
— Наташка! — с не меньшей радостью воскликнула Рыжая.
Девушки остановились друг перед другом, завизжали от радости и затрясли руками. Было ощущение, что здесь только одна девушка стоит перед зеркалом и кричит своему отражению. Сёстры были очень похожи друг на друга, только цвет волос спустившейся со второго этажа был тёмный, а не рыжий. Девицы страстно обнялись, радостно закружившись в маленькой прихожей.
— Как же ты нас нашла-то? — наконец отпустив свою двоюродную сестру, спросила Наталья. — А это что за молодой и симпатичный?
— Это Дима — мой друг, — представила своего спутника Рыжая.
— Наташа, — представилась брюнетка Пономарёву с улыбкой и подала свою руку. — Очень приятно!
— Мне тоже, — улыбнулся и Дима, ответив лёгким рукопожатием.
— Пойдём-ка на кухню, ужинать будем! — радушно предложила Наталья. — У меня шампанское есть! — она радостно потёрла руками. — Повод подходящий.
Все прошли на веранду. Наталья открыла вентиль на газовом баллоне и зажгла обе конфорки на маленькой двухконфорочной плитке, стоящей на стареньком кухонном столе.
— Так как вы нас нашли-то? — спросила она.
Наталья открыла низкий, в половину человеческого роста, холодильничек и достала оттуда кастрюлю и сковородку.
— Мы у вас были, — тревожно проговорила Рыжая. — Капец, мы там страху натерпелись!
— Да уж! Там сущий ад! — отмахнулась Наташа. Она поставила сковороду с жареной курицей на одну из конфорок и стала туда выкладывать пюре из кастрюли.
— Да там, кроме того, что просто ад, ещё и стрельба вчера была! — кивая головой, сообщила Рыжая. — Вообще — капец! Я думала всё! Замочат нас вообще!
— Какая ещё стрельба? — в один голос ахнули Наталья и Лиза.
— Да там мужик какой-то пришёл — Пятак, что ли, они его называли? — начала рассказывать Раиса. — Он искал водку, которую у него украл один из Валеркиных дружков.
— И чего? — нетерпеливо поторопила рассказчицу Наташа.
— Да чего… Пришёл этот Пузырь — Пузырёв, или как там его? — замялась Рыжая, глядя в поиске подсказки на Пономарёва.
— Пузырьков Виталик, — подсказал тот. — Брат мой его знал.
— Ну да, Пузырьков вроде! — подтвердила Рыжая Соня. — Короче, этот крутой, он ещё с двумя мордоворотами пришёл, этого бедного Пузыря на колени поставил, пистолет достал и давай его допрашивать: «Где мой товар?.. Ты, что меня кинуть решил?..» — она состроила рожу, изображая Пятака. — Ну и всякое такое. А потом говорит: «Даю тебе три секунды и начинаю стрелять! Спасёшься — ничего не должен! А не спасёшься, — мол, — значит судьба такая! Кровью, — говорит, — грехи свои смоешь!»
— Да ладно? — не поверила Наташа. — И чего потом?
— Потом как начал шмалять! — сказав это, Рыжая закатила глаза. — Я думала — всё, всех нас там и положит!
— Да ладно? — снова вытянула лицо Наталья. — Прям у нас в квартире?
— Ага. Прям в квартире! — повторила Рая. — Сначала Валерка ему бутылки пустые поставил, чтоб стрелять, как по мишеням. А потом этот… Пузырь пришёл. А там народу ещё — толпа целая! Алкашей человек пять или шесть, и это не считая наших! Ещё и «нарики» на кухне пообкололись и валяются, всё им похер!
— Блин! Вы не шутите случайно? — всё ещё не верила Наташа.
— Да блин! Серьёзно вам говорю! — доказывала Рая свою правоту сёстрам. — Вон у Димки спросите!
— Угу, — кивнул тот. — На полном серьёзе! Я чуть в штаны не наделал!.. Извините.
— Ни хера себе новости! — присвистнула Наталья и засунула кастрюлю обратно в холодильник.
Сковорода уже зашкворчала, и Наташа убавила газ.
— Ну так, а с Пузырём-то с этим чего? — вклинилась Лиза, тем временем долив воды в чайник и поставив его на вторую зажжённую конфорку.
— Походу, на глушняк его завалил! — дал своё предположение Пономарёв.
— Писец, блин, вы новости принесли, — ошарашено проговорила Наталья.
— Да уж! — вздохнула Рыжая. — Оксанку как жалко! Я прям наревелась там.
— Да, я тоже сколько плакала, — поддакнула Наташа. — Я ж пыталась её оттуда вытащить! Там сначала порядок пыталась навести. Это бесполезно! Я весь хлам только вынесу на помойку, а они на следующий день всё обратно притащат. Даже полы помыть не успею, они опять всё засрут. Квартира-то большая. Целый день из трёх комнат выносишь-выносишь! Выносишь-выносишь! На четвёртую уже сил не хватает. Думаешь: «Завтра из неё всё вынесу, а потом полы буду везде мыть». Хре;на! Всё обратно прут! А я чё, железная?! Нравится им так — пусть живут! — с обидой говорила она, мешая в сковороде еду.
— Я потом сюда Оксанку привозила, — продолжила Наталья. — Но она уже всё… Не может без водки. Два-три дня потерпит, а потом тут лазить везде начинает. По всем шкафам. Найдёт и нажрётся! Слепая, а водку, где хошь, отыщет!
— Да уж, — снова вздохнула Раиса. — Ей сколько лет-то, двадцать два или двадцать три?
— Двадцать три, — ответила Наташа.
— А выглядит, как старуха! — прошептала Рыжая, задумчиво глядя куда-то в сторону. — А голос какой!.. Я вообще сначала думала, что это мужик говорит.
— Это точно, — подтвердила Наталья.
Повисла пауза.
— А у Димки вон тоже горе, — перевела тему Рая. — Брат старший второго числа на моцике разбился насмерть, — поведала она. — Мы к вам-то когда сходили, он «стрессанул», зато хоть отошёл чуть-чуть. А то сидел почти две недели на фотку на его глядел. Я думала, тронется вообще.
Говоря это, Раиса подняла ладонь, словно бы держа детский мячик и покрутила рукой у своего виска. Потом она нежно обняла Пономарёва и ласково поцеловала его в щёку.
— Вы тут нарассказывали, аж руки трясутся! — Наташа показала трясущиеся руки. — Надо выпить! Только уже не шампанское!
Она достала из узкого шкафчика бутылку армянского пятизвёздочного коньяка.
— Это, правда, только бутылка! — оправдалась она. — Но штука хорошая!
Она открутила крышку и, мечтательно прикрыв глаза, втянула ноздрями аромат.
— Вот, понюхайте! — протянула она гостям горлышко бутылки. — Чаем очищенный! Вообще как хороший коньяк пахнет!
Все понюхали. Действительно, почти не пахло самогоном. Аромат был вполне приятный.
— Наливай! — улыбнувшись, махнула рукой Рыжая.

Выпили. Поболтали.

— Про Тёмку-то расскажи;те! — вдруг вспомнила Рая. — Где он? Как он?
— Тёмка-то? Тёмка нормас! — ответила Наталья. — Он в Коломне сейчас, в интернате. О! Я как рэп зачитала:

Тёмка нормас.
Он в Коломне сейчас.

Все посмеялись.
— У него всё окей! — сказала Наташа. — Мы к нему иногда ездим. Ему ещё почти год там чалиться.
Она налила ещё по рюмочке, и все выпили за Тёмку.
— А возьмёте меня, когда к нему поедете? — попросила Рыжая.
— А чего не взять-то? — согласилась Наташа.
— А как там, в тюрьме-то, у него было? — поинтересовалась Рыжая. — Мне Оксанка-то вкратце рассказала, хотелось бы поподробней.
Наташа тяжело вздохнула.
— На тюрьме-то чё?.. — задумалась она и ещё раз вздохнула. — Он же на «красную» зону-то попал. Бывают «чёрные» зоны — там воры в законе у власти. «Смотрящий» есть. Там «кум» — начальник зоны, просто так не беспределит, всё через «смотрящего» решает. Там «смотрящий» главный, а не «кум» («кум» — это начальник оперативной части на зоне. Начальник зоны — это «хозяин». Но бывает, что по незнанке путают, и начальника зоны тоже зовут «кумом». Так и в данном случае, девушка путается в определениях). А есть «красные» зоны. Там всем администрация заведует. Если и есть «смотрящий», то только для галочки. Его самого там прессануть могут. А Тёмка-то на «малолетку» ведь попал. Какой там «смотрящий»? Сначала-то он всё не хотел прогибаться: «Не по-пацански!» — говорит. Но он же вообще мелкий был, чуть ли не самый младший там. Те, которые по понятиям живут, сами себе-то помочь не могут. Их администрация зажимает. А уж ещё кому-то помочь — даже и думать не стоит! Нет поддержки! Продавили его, короче. «Красные» — это активисты, которые на администрацию работают, его к себе под крыло взяли, стали поддерживать, приняли к себе. Он тоже активистом стал. Его обижать больше никто не смел. Он сам там типа начальником стал. За ум взялся. Не только хулиганить перестал, так ещё и хулиганов стал наказывать. Власть получил. У них там коллектив активистов хороший. Все друг за друга горой. Его даже пораньше выпустили. Это, конечно, плохо, если потом на «чёрную» зону попадаешь. Все эти активистские грешки припомнят! Но он уж вроде исправился. Будем надеяться, что пронесёт. Он сам знает, кем был, и что теперь на «чёрной» зоне ему житья не будет. Может, начнёт головой думать, прежде чем чего-то натворить!

Когда уже было выпито две трети бутылки, в дом по-хозяйски вошёл муж Натальи Сергей.
— Серёнька, иди скорее к нам! — позвала его Наталья. — К нам Райка со своим другом приехала!
Сергей со всеми поздоровался, все выпили и закусили. Наташа положила мужу еды.
Пошла вторая бутылка. Девчонки уже хорошо захмелели и всё время хохотали, вспоминая старые добрые времена. Пономарёв заскучал: сидел молча и переводил свой усталый взгляд с одной на другую.

— Дим, пойдём, чего покажу, — шепнул Сергей Пономарёву, заметив, что ему не очень-то интересно. — Чего тут бабские эти разговоры слушать?
Потом он обратился к супруге:
— Вы тут поболтайте пока, а мы по мужицким делам пойдём, хорошо?

Он привёл Диму во двор под навес.
— Во! Смотри, чё у меня! — довольный собой, похвастался Сергей и откинул старенький плед, накрывавший мотоцикл «Урал». — Наконец-то купил! — продолжал он. — Долго искал нечто подобное. Обычных-то полно, конечно! Но этот, прям «лялечка», да?
Мотоцикл был чёрный блестящий, с люлькой. Весь в заклепках. Видно, что сделано всё было с большой любовью к технике.
— Прям как у фрицев! — сказал Пономарёв.
Мотоцикл и правда походил на немецкий времён Великой Отечественной войны.
— Да. Он под трофейный и сделан, — подтвердил Сергей.
— А вон на фаре — черепушка, на эсесовскую похожа! — ткнул пальцем Дима.
— Ну хрен знает? — пожал плечами хозяин аппарата. — Была уже.
— Я бы не стал на таком гонять, — равнодушно сказал Пономарёв. — У меня дед воевал! А тут черепок фашистский!
— Ну трофейный же типа! — оправдывался Сергей.
— А ты у кого его брал-то? — поинтересовался Пономарь. — Не у скинхедов, случайно?
— А это кто? — не понял мотоциклист.
— Да это фашисты новые, — поведал Дмитрий. — Бритоголовые. В ботинках таких высоких ходят и в куртках-бомберах.
— Ну да. Лысый парень был, — задумался Сергей. — И ботинки такие, как у американских солдат. И куртка эта «бомбер» с оранжевой подкладкой. Мне она прям очень понравилась, себе тоже такую хочу.
— Ну и будешь, как скинхед: в «бомбере» и на фашистском моте. Чего хорошего-то? — осуждающе сказал Пономарёв. — А я на мотоциклах вообще не буду больше кататься никогда.
— А чего так? Романтика же!
— Да у меня второго числа брат разбился. Восьмого схоронили.
— О! Сорри. Не знал, — извинился Сергей. — Соболезную. Извини, надеялся тебя порадовать. Ну раз такие дела, тогда пойдём к бабам бухать!

Когда уже стемнело, Наталья предложила пойти в комнату.
Включили телевизор. Он долго пищал и потрескивал, пока нагревался.
— Блин! Говорю: «Давай телек купим!» — вдруг с укором к мужу проговорила Наташа. — А он вон чего — моцик себе купил! Все деньги туда ухнул! Ещё и занял! У-у! Неразумный!
Девушка потрясла кулачком на своего мужа, а потом потрепала его по волосам.
— Зато сел и поехал куда хочешь! — возразил Сергей. — Хошь — в Москву! Хошь — в Рязань! Хошь — на море! И привезти можно хоть слона! В люльке, вон, места полно.

Вдруг в телевизоре появился седоватый диктор информационной программы «Время».
— Печальное известие вчера пришло из Юрмалы, — сказал телеведущий. — Вчера в автомобильной катастрофе погиб один из кумиров советской молодёжи известный в Мире рок-исполнитель Виктор Цой…

— Да ладно! Хера; себе! Цой погиб! — всплеснув руками, воскликнула Наташа. — Чё за день-то сегодня такой? Новости одна хуже другой, блин!