Ключи Мрии Наш Есенин

Возвращение к Великоруской Культурологии

Ключи Мрии. Наш Есенин

К 130-тилетию Сергея Есенина «Руский писатель» опубликовал статью Г.Н. Красникова «Роковая зацепка за жизнь» Сергей Есенин в зеркале русской истории. В ней я впервые увидел в доступных мне есенинских литературоведческих материалах отражение Сути творческого Гения поэта-мыслителя. Эти мерзкие публицистические перемывания разных бытовых подробностей его жизни от своры красных борзописцев,  всячески принижающих эту титаническую великорускую святопочвенную личность, скрывая за политической завесой великий природный литературоведческий дар великоруского расового мыслителя и вселенские масштабы его поэтики. Все это изливалось бытовыми помоями, навешивания на Поэта пророка ярлыка пьяницы и гуляки. Подобная лживая красная писанина на фоне величия личности Есенина всегда внушала  мне непреодолимое отвращение. И вот в статье Красникова я увидел проблески прозрений Сути величия творческого Гения Поэта, как и расового Мыслителя. Статья по красной мелкотравчатой плебейской традиции все еще публицистически перегружена разными несущественными подробностями и публицистическим мусором. Но она безусловно литературоведчески ценна для Нас с Вами. Давайте обсудим ее и высветим Гений Есенина, Поэта и Мыслителя. Очистим его от красного мусора, сопоставления с «ведущими творческими личностями» XIX-го и мутного духа Серебренного Века в псевдотворческой среде коего творил вечное Сергей Есенин. И так Красников: - 

«В Есенине замкнулась, в смертельный узел затянулась эпоха более древняя, крестьянская, допетровская. Она в своем течении обогнув новыми руслами и петровский гранит, и заграничный фасад России, а где и под гранит просочившись, и дожила сохранивши себя вплоть до катаклизмов XX века. С одною существенной разницей: в Пушкине — апофеоз, финальный аккорд гимна, классический памятник блестящей эпохе, а в Есенине — трагедия, плач, прощальная песня, смятение, по-живому обрубленная корневая система, прерванная связь времен с тысячелетней Россией.

Есенин стал лебединой песней той России, которую он неизменно называл ее исконным именем — Русь (для великоруского расового духа Русь суть его естества, а название Россия и ее инорасовый интернационалистский дух колониальный мусор В.М.). Проблема жизни и гибели поэта далеко не биографическая и не криминально-житейская. В ней открывается более глубокий и многогранный смысл, связанный с судьбой России вообще.

(конечно же не послераскольной, теократической иудохристианской России, а Руси, Руского Мiра в его уникальной нестяжательной социальности наднациональной мироощутительной расовой Культурологии В.М.)

Даже в самых полных и наиболее откровенных появившихся не так давно биографиях поэта (книга Ст. и С. Куняевых в серии «ЖЗЛ», «Златоглавый» Н. Сидориной) традиционно преобладает фактографическая линия, вектор которой скорее обусловлен симпатиями и антипатиями биографов, чем таинственной драматургией судьбы С. Есенина.

(абсолютно верное замечание, спорна лишь обоусловленность «симпатиями и антипатиями биографов» В.М.)

«Ключи Марии» — одна из многих чудесных загадок Сергея Есенина. Очень важно знать, что работа написана двадцатитрехлетним поэтом в 1918 году. Достаточно вспомнить, как всего тремя годами раньше он, вчерашний крестьянский златокудрый красавец из рязанского села Константинова, приехал в Петербург. Но к началу 1919 года он выпустил уже ни много, ни мало шесть книг: - «Радуница» (1916 год, второе издание 1918), «Иисус младенец», «Голубень», «Преображение», «Сельский часослов» (все — 1918) и, конечно же, «Ключи Марии».


 Статья Есенина «Ключи Марии» это (мироощутительная великоруская программа творчества В.М.) самовыражения его творческого гения. Она показывает Нам с Вами, что там, где иным виделась руская этнография, ее привязка через быт к земле, к элементарному продолжению рода, там, через призму мировой истории и культуры, отражена вся «...наша древняя Русь. Где почти каждая вещь через каждый свой звук говорит нам знаками о том, что здесь Мы с Вами только в пути великоруского культурологического Бытия. Что здесь Мы с Вами только «избяной обоз»... Все наши коньки на крышах, петухи на ставнях, голуби на князьке крыльца, цветы на постельном и тельном белье вместе с полотенцами носят не простой характер узорочья, это великая значная эпопея исходу мира и назначению человека...» И совершенно справедливо вторит Есенину Н. Клюев: «Тайная культура народа, о которой на высоте своей учености и не подозревает наше так называемое образованное общество, не перестает излучаться и до сего часа. («Избяной рай» — величайшая тайна эзотерического мужицкого ведения: печь — сердце избы, конек на кровле — знак исторического пути Руского Мiра)»

(На кровле конёк,
есть знак молчаливый,
что путь наш далёк.
Н. Клюев

этнорусист Красиков здесь типичный представитель этноруского духа деятелей «руской партии» советской эпохи; одним, здесь политизированным понятием - «руская этнография» перечеркивается весь сокровенный смысл есениниского творческо-литературоведческого Гения В.М.),

Здесь выразился Гений Есенина, уже в 1918 году предсказавшего, кто же на самом деле пришел погубить тысячелетнюю душу народа, закрыть на изуверский замок его бескорыстную мечту: «...противны руки марксисткой опеки в идеологии сущности искусства... …Гонители св. духа мистицизма забыли (предали террористическому забвению то В.М., что в (руском) народе уже есть (живет великая сокровенная) тайна (природной мистики духа его «коллективного безсознательного» В.М.) о семи небесах, они осмеяли трех китов, на которых держится, по народному преданию, земля, а того не поняли, что этим сказано то, что земля плывет...»

Вот здесь Есенин, мысль которого отлита в вещие поэтические образы: - «...наших предков сильно беспокоила тайна мироздания. Они перепробовали почти все двери, ведущие к ней, и оставили нам много прекраснейших ключей и отмычек, которые мы бережно храним в музеях нашей словесной памяти. Разбираясь в узорах нашей мифологической эпики, мы находим целый ряд указаний на то, что человек есть ни больше, ни меньше, как чаша (великоруских расовых мистических В.М.) космических обособленностей...»

И тут же: -

Сергей Есенин, видимо, не случайно почитавший Гоголя как своего учителя, подспудно чувствуя и явное родство с ним в непростой литературной судьбе. (Да разве у каждого из нас не наберется «светлого» и «темного» на две, если не на все три биографии?). Есть поэты великие, даже гениальные, однако, по своему значению фигуры срединные, промежуточные, они на месте в любой эпохе, в любом литературном контексте (Боратынский, Фет, Тютчев, например). Но Сергей Есенин явление пушкинского ряда, явление пограничное: как в том завершилась, окончательно и максимально полно закольцевалась петровская эпоха… В нем закончились навсегда Кольцов, Никитин, Некрасов, с одной стороны, и Разин, Болотов, Посошков, Пугачев - с другой.

 

За Пушкиным простиралась благодатная почва для развития национальных гениев — Гоголя, Толстого, Достоевского, Лескова, Чехова; за Есениным — мертвая зона, на которую, как из преисподней, высыпала толпа «праздничных, веселых, бесноватых» (Н. Тихонов)…

В статье Красникова есть есенинские разсуждения о роли Блока, отмечен Мальденштам, А.Н. Толстой, но нет ясновидца, ясноВЕДца, Николая Клюева духовного предтечи Есенина, с коим они дуэтом и спели песню возвращения великоруского духа в творчество из мрака интернационалистики послераскольной России и смуты дьявольщины Серебренного Века прямо толкавшей несчастную колонизированную интернационалистикой Русь в революционный сатанизм.

Колониальные послераскольные Истоки революционного сатанизма с колонизацией невмятежной Руси вмятежным ветхозаветным  иудохристианством, исторически религиозно и политически разделявшим народы тщательно скрыты «историзмом». Здесь Екатерина Вторая привившая на рускую почву безнравственный дичок «це европейства», показательного в европейских походах Суворова. Екатерина оставила гибельное наследие сибаритизма европейского духа в опоре трона гвардии. Павел Первый принялся деятельно германизировать опору трона европеизированную сибаритизмом гвардию и был убит «птенцами» Екатерины. Европеец Александр Первый принял эстафету «це европейства» и его правление ознаменовалось борьбой с «узурпатором» Наполеоном и написанием «Истории Государства Российского» Карамзина. Литератураведы все теряются в догадках о выборе совершенно далекого от историков Карамзина в авторы, заметьте не руской, а российской истории, где руская история была политически выстроена, как Основа Российской Государственности. Ничего мудрого тут нет и в помине. Почему Карамзин? А потому, что он был единственный автор подобия европейского романа «Бедная Лиза».

В повестях «Капитанская дочка» и «Герой нашего времени» Гении руской литературы Пушкин и Лермонтов дали Нам с Вами образцы классики великоруского повествования. Они культурологический противовес западничеству литературщины Карамзина, как и последовавшегоу бытописательского европейниченья романов и всего рускоязычного творчества в целом: - Тургенева, Льва Толстого, А. К. Толстого, Достоевского и т. д. Незабвенные Гринев со слугой, опекуном, капитан Миронов с верной супругой, Максим Максимович эти величественные руские социальные типы выведены в этих повестях и в нравственном назидании явлены Нам с Вами. Что  касается Толстого, то познакомившись с его ранней повестью «Казаки», Тютчев гениально пророчески охарактеризовал дух подобного плебейского творчества: - «да это русский наш кабак, придвинутый к горам Кавказа».

Если Мы с Вами не чувствуем дух этих гениальных произведений, не ценим их по достоинству великоруски расово, то это Наша с Вами мировоззренческая беда «иванов потерявших чувство своего первородства». Феномен то здесь в либерал антикультурологии паразитических приверженцев политических иудаистов, аврамических ветхозаветников, «марксистов-ленинцев», «демократов». Как при «царизме», так и при советской власти «светочами русской культуры» сплошь и рядом признавались попутчики Русской Культуры, одни и те же политические отщепенцы. А имена Тютчева, Хомякова, Ломоносова цедились обычно сквозь зубы, и уж Татищев, Леонтьев, Данилевский, Крестовский, М. Булгаков, О. Куваев принижались, либо замалчивались глухо или поминались всуе.
 
Итог этой человеконенавистнической дьявольщине подвел пророческий взгляд руского социолога Ивана Ивановича Пантюхова. Тот в итоге своей многолетней деятельности военврача в разных уголках страны, наблюдая это массовое забесовление «российской общественности» сформулировал пророческое: -

 Политическое поветрие вырождения русского типа и самой имперской государственности было верно подмечено Пантюховым: -

«К концу XIX столетия, под влиянием утопической  русской и иностранной, литературы (и ее бешеной газетно-журнальной и общественной пропаганды нигилистов, последователей французских энциклопедистов В.М.) сделавшейся почти исключительно анархическою, чуть не вся интеллигенция, начиная от дворян и разночинцев, до научившихся читать либеральные книжки мещан и крестьян. (эта масса превратилась в утопистов «жажды перемен» В.М.) Подобная публика состояла из вечно всем недовольных и всё отрицающих людей увлекающихся лишь утопическими теориями. По их мнению, во всем виновато было правительство, стоило его только переменить, и всё пойдет превосходно. Возникли крайние требования социализма, коммунизма и книжного анархизма, разнуздались и чисто звериные, разбойничьи инстинкты. На почве анархического, не склонного к анализу и не знающего удержу, типа, с ослабленною алкоголизмом и анархическую литературою волею, эта голодная, с увеличивающимися аппетитами интеллигенция, водимая имеющими свои цели людьми, конечно же была уверена, что она шествует по собственному своему желанию для достижения свободы и разных самых высоких целей. Начавшаяся с конца девятнадцатого века психическая эпидемия перешла и в двадцатый век, когда она после неудачной Русско-Японской войны достигла своего революционного апогея.

Анархизм, инородческие космополитические теории, пьянство, нездоровая литература «чеховых» и «горьких» — вот та извращенная патологическая среда, в которой начали разлагаться расовые инстинкты великорусского типа, стоявшего у истоков создания (мировой типологической имперской культурологии и самого В.М.) русского государства.

(как и «толстых» и прочих цивилизованных западнически всевозможных публицистов, с объявлением изгоями и моральными изуверами Хомякова, Тютчева, Данилевского, Леонтьева и Крестовского их великих литературоведческих антиинтернационалистских расовых прозрений В.М.)

А другие расовые типы, затянутые в водоворот русской цивилизаторской миссии, сразу же обнаружили своенравие и биологический эгоизм, стоило основному типу явить слабость и временное замешательство. О правах малых народов начинают говорить, едва умолкают народы большие, и русская история в этом плане не составляет исключения. Инорасовые попутчики великорусского северного типа в минуту испытаний заявили об иных исторических целях в соответствии с паразитическими психическими требованиями своих типов».

Тогда и сформировался россиянский космополитический клан условных и безусловных «стряпчих», ходоков по чужим делам. Вывелась либералистическая порода будущих властных политических и общественных околокультурных «эффективных бизнес-менеджеров». Русское Народное Тело они начали разрывать политическими партиями, как прообразом лубка аристократических клубов по интересам. Эффективные бизнес-менеджеры захватывали все области культуры, где можно было получить пропагандистско-рекламный «бизнес-барыш».

Первой на русском поле пала журналистика, как это и положено в разрушительных традициях общественной либералистики, сюда пришел ее  протекционист Суворин внеся в нее  либеральный «менеджерско-торгашеский» дух. Именно у него начинал газетную деятельность представитель «торгашества», критический фельетонист, Антоша Чехонте, будущий писатель Антон Чехов. Эти патологические приверженцы прогресса, разрушители Русской расовой Культуры наглядны: - «суворины», «чеховы», «толстые», «чернышевские», «герцены» и «добролюбовы с некрасовыми». Они представляются Нам с Вами, либеральной прессой XIX и XX-го века, этаким непререкаемым цветом Русской Культуры.

А вот исконный руский кукольный театр скоморохов с его петрушками, иван-царевичами, баьой ягой костяной ногой, Кащеем безсмертным и т. д. европеизированный лицедеями исполнителями под Русский Театр сразу же погиб под эффективной менеджеровщиной «коршей» и модернистской политизированной гнусью «меерхольдовщины». Также он погибал и в театральных «парижских сезонах дягилевщины» этого комерческого лжерусского лубка, от псевдорусской плебейской лжекультурщины. Погибал он также под репертуарной пошлостью материалистической «чеховщины»: - «Чайки», «Вишневого сада», «Дядя Ваня», «Грозы» Островского и пропаганды босячества от «горьковщины» - «На дне» и прочего. Так что сегодняшняя режиссерская «серебрянщино-звягинщино-богомоловщина» это естественное завершение того исходного процесса гибели классического познавательно-мировоззренческого русского имперского театра. Того, который и жив только лишь как детский и музыкальный, как и будет далее жить, лишь в классической великоруской трактовке от Русской расовой Культуры Русского  Театра.

Руский Народ коршевщиной воспитывался на западнических водевилях частного «народного театра». Суворин с Чеховым огазечивали «юмористически» фельетонизировали крестьянско-городскую спекулятивно-западнически урбанизировавшуюся Россию второй половины XIX века. Толстой с издателем Сытиным копеешной дьявольщиной и своим «евангелием», через книгонош, совращал руское крестьянство. Так начинался Серебренный Век. Мировоззренческий политический позитивизм безпредельного «прогресса и развития», тогда напрочь затоптал все основы гармонии Духа сословности Имперского Общества, а все ее Русские расовые Традиции объявил анохронизмом.

Символизм, имажинизм, футуризм и акмеизм, были основными культурологическими  течениями Серебряного Века. Философией модернизма его обоснованием изначально служила идея позитивизма, то есть надежда и вера во все новое ; в новое время, в новую жизнь, в становление новейшего, современного. Люди верили, что они рождены для чего-то высокого, у них есть свое предназначение, которое они должны воплотить. Теперь культура в этом «тренде» была направлена на вечное развитие, постоянный прогресс. Но вся эта философия рухнула с приходом мировых войн. Именно они навсегда дегенеративно деформировали мировоззрение и мироощущение всех людей  вовлеченных в этот поток идеологической пропаганды.

Футуризм Серебреного Века плавно мировоззренческо формотврчески перетек в объятия советской власти и стал кровью и плотью техноцентрической культуры сталинского  «модерна». Огромное влияние футуризм оказал и на живопись. Характерная черта таких полотен это культ прогресса и протест против традиционных художественных канонов. Это течение соединяет в себе черты кубизма и экспрессионизма. Основным новаторским ходом либералистики стала здесь безплодная разрушительная попытка изобразить жизненные реалии и их «прогрессивное движение», в ракурсе «свободно» разъятой статики.

Идеологом-основоположником футуризма был эксцентричный итальянский миллионер Маринетти, он и сформировал все его взгляды, идеи и мысли. Маринетти воспевал красоту индустриального города, мелодию грохочущего автомобиля, поэтику прогресса. Идеалом для человека в футуризме стал не окружающий его мир и сама расовая имперская почвенность, а именно урбанистический пейзаж, шум и рокот суетливого мегаполиса и его «кочевников больших городов». В советской России Маяковский явился наиболее наглядным выразителем этой дьявольщины примитивного внешнего типа.

Тот же Маринетти сочинял стихи и создал новый размер «лесенку» и т.д. Однако практика футуризма показала его очередным безпочвеным теоретическим манифестом, наглядной примитивной кабинетчиной, теоретических и безжизненных построений. Он был и остался до сих пор лидером в архитектурном плане конструктивизма, корбьюзианстве «сити-центров», как и тех же их предшественников безликих корбьюзианских советских «черемушек». Эти антикультурные явления были символом либералистики, ее разновидностью разрушительного бунта против «устаревших» идеологем, хотя сами по себе не могли нести в себе никакого созидательного Начала. Все они относятся к такому общему направлению в искусстве, как безконцептуальный модернизм.

Философией модернизма его обоснованием изначально служила идея позитивизма, то есть надежда и вера во все новое ; в новое время, в новую жизнь, в становление новейшего, современного. Люди верили, что они рождены для чего-то высокого, у них есть свое предназначение, которое они должны воплотить. Теперь культура в этом «тренде» была направлена на вечное развитие, постоянный прогресс. Но вся эта философия рухнула с приходом мировых войн. Именно они навсегда изменили мировоззрение и мироощущение всех причастных к ним людей.

Эти распропагандированные российские «республиканцы» проклинали монархию.  Февраль 1917 со свежением монархии все они бурно приветствовали. Большевистский переворот в этой обстановке стал неизбежным, заключительным этапом  многовекового стратегического процесса глобального порабощения Руси. И там, в «советской России»,  красные звери с наслаждением пустили реки крови из этих «республиканцев», те из них кто не успел сбежать в эмиграцию вместе со всем руским народом массово пошли  «под карающий нож пролетариата».

В этой страшной обстановке злодейского красного терроризмав окружении красных зверей, в среде творческой интеллигенции «птенцов» Серебренного Века, мятущейся в поисках концептуальной основы своего творчества, творили свою великорускую культурологию Сергей Есенин и Николай Клюев. Красные звери сразу выделили этих великоруских литературоведов.Как тут не согласиться со словами Есенина, обращенными к другому крупному крестьянскому поэту и мыслителю из старообрядческой среды - Николаю Клюеву: «Мы с тобой не низы, а самоцветная маковка на златоверхом тереме России; самое аристократическое, что есть в русском народе». Есенину вторит Н. Клюев: «Тайная культура народа, о которой на высоте своей учености и не подозревает наше так называемое образованное общество, не перестает излучаться и до сего часа. («Избяной рай» — величайшая тайна эзотерического мужицкого ведения: печь — сердце избы, конек на кровле — знак всемирного пути)»

Его признали А. Блок и З. Гиппиус, А. Белый и Д. Мережковский, Н. Гумилев и А. Ахматова, члены царской семьи и революционная элита - от Троцкого до Кирова и Луначарского, от литературных салонов до органов внутренних дел. Как тут не согласиться с его словами, обращенными к другому крупному поэту и мыслителю из крестьян - Николаю Клюеву: «Мы с тобой не низы, а самоцветная маковка на златоверхом тереме России; самое аристократическое, что есть в русском народе».

Красные идеологические надзиратели сразу выделили из всей творческой массы великоруских литературоведов Клюева и Есенина. Все подобные эпохальные творческие личности естественно подлежали неминуемой дискредитации либо плановому устранению при неудаче встраивания их в красную интернационалистскую среду советской творческой интеллигенции. Начались всевозможные попытки их совращения. Вокруг Есенина закружился дьявольский хоровод «мариенгофов» в разных ипостасях, чекисты Блюмкин, Каплун, хоровод ведьм Исидора Дункан, Зинаида Райх, Галина Бениславская и т. д.  С с ними и имажинистами, Есенин оказался в обстановке разгульного, богемного быта, процветавших в «Стойле Пегаса», «Бродячей собаке» и прочих литературных клубов модернистов. Там были своими Брюсов, Волошин, Ахматова, Бальмонт и т. д. Именно окунувшись в подобную среду Есенин впервые познакомился с так называемой «Москвой кабацкой». Отсюда он и вынес нечистые словечки, нарушившие целомудренность его поэзии. Тот же Гумилев и иже с ним обретались в дегенеративном духе «высокой эстетики» псевдоромантики. Он в образе «великого путешественника» поехал в Африку на поиски первооснов цивилизации. В Войну в образе «мужчины воина» ушел на фронт, где стал Георгиевским Кавалером. И конечно же у следователя по делу антисоветского заговора на вопрос о его причастности к оному заявил, что он, как благородный человек, ущемляющую свободное творчество советскую власть не принимает. В итоге немедленно получил пулю в затылок.

Около Есенина крутилось много разного отребья, в том числе и чекистского. Вот та же Айсидора Дункан, престарелая танцовщица, имевшая большой авторитет у чекистской власти. Для Есенина участие в постоянно побуждаемых ею скандальных питейных кутежах не могло продолжаться длительное время. По свидетельствам близких Есенину людей, до сожительства с Дункан, он выпивал очень умеренно и никогда его не видели безобразно пьяным. Она дьволица во плоти, совместно с Мариенгофом, чекистами, Каплуном и Блюмкиным, водила Есенина не только по пьяным компаниям, но и завлекала «пощекотать нервы» вечерами на пытки чекистских арестантов. После таких «походов» Есенин и стал пьянствовать.

Есенина причислили к модернистам, иманжинистам и представители этого интернационалистского течения окружили его. Вот тогда и родилась его концептуальная статья о расовой, святопочвенной Сущности руского творчества «Ключи Мрии». Семантика Мрия (от него: - мерещится, представлять) - душа, мечта, здесь Сущность «коллективного безсознательного» великоруской расовой мистики, вульгаризовано публицистически Мария.

Это моя редакторская правка после данной публикации. Я понял, что без переноса ее в заключение, а она есть далее в данной работе, концептуально, расово великоруски не звучит это вступление в дальнейшее Сущностное обсуждение проведческо-провидческого литературоведения Клюева и Есенина. Вспомните вещее великоруское культурологическое у Клюева: -

а на кровле конек,
это знак молчаливый
значит путь наш
далек...

Со статьей Красникова «Роковая зацепка за жизнь. Сергей Есенин в зеркале русской истории» Вы можете познакомится на сайте Руский писатель. Свою Великорускую Культурологическую расовую оценку литературоВЕДческому Гению Сергея Есенина Мы с Вами и далее продолжим обсуждать в данной работе.

Остается добавить, что сегодня Есенин лжекультурологически в разных вариантах заболтан вековыми помоями «мариенгофовщины», пополам с мерзкой политизированной «прилепинщиной»! Ну, да Бог им судья.