Морские узлы. 15

 Проснувшись от первых лучей утреннего солнца, транид поежился и открыл глаза. Небо было чистым — без намека на облака, а это означало, что и сегодня ему придется грести весь день.
  Сколько пролетело дней с тех пор, как он покинул буровую, Блисс точно сказать не мог. С каждым днем его восприятие времени менялось. Оно текло не по часам, а по движению солнца, по силе ветра, по убывающему уровню воды в канистрах. Прошлое — путешествие на Альнитак, прилет на Элабатин, жизнь на буровой, — стало расплывчатым сном. Будущее — мифический материк, до которого мечтал доплыть Блисс — был лишь призрачной точкой на виртуальной карте и веревкой, тянущей его вперед. Существовало только настоящее. Бесконечное «сейчас», наполненное скрипом уключин, шепотом волн и напряженным вслушиванием в горизонт в поисках хоть какого-нибудь намека на землю.
 Первые дни были похожи на жестокий эксперимент, поставленный над его собственной персоной. Океан, который казался неким символом свободы, здесь, в самом его центре, был величественным и безразличным тюремщиком. Одиночество обрушилось на Блисса не как тишина, а как оглушительный гул. Он слышал его в шелесте волн о корпус тримарана, в скрипе снастей, в собственном сердцебиении по ночам. Это был физический груз, давящий на плечи. И ещё был страх.
  Страх стал его постоянным спутником. Он прятался в свинцовых тучах на горизонте, в темной глубине под килем, в тревожном шепоте воды ночью. Любой неожиданный звук — всплеск волны, крик чайки — заставлял его вздрагивать. Он ловил себя на том, что разговаривает вслух — с собой, с парусом, с ветром и, конечно, с солнцем, упрашивая его показаться из-за туч. Его мир сузился до размеров лодки, а вселенная вращалась вокруг него, одного-единственного транида в бездонной чаше неба и воды.
Именно страх и отчаяние заставили Блисса впервые в жизни развернуть парус. Это случилось на второй или третий день его безумного путешествия. Взявшись за весла, Блисс греб, не давая себе отдыха, а потом, когда руки отказались повиноваться, заставил себя посмотреть на буровую. К его ужасу, она находилась совсем недалеко — можно сказать в двух шагах, а ведь он целый день не выпускал из рук вёсел. Назавтра его охватила паника, Блисс вдруг решил, что никогда в жизни не сможет отплыть от буровой хоть на какое-то приличное расстояние. И тут, неожиданный порыв ветра, вдохнул в голову транида свежую мысль:
«Ведь у меня есть парус! Это движущая сила, нужно лишь ей воспользоваться».
Раздвинув боковые лодки в стороны, транид перевел тримаран в «парусный режим». Затем, дрожащими руками Блисс размотал веревки и распустил белоснежное полотнище.
«Первый шаг самый трудный» — вспомнилась старая поговорка, когда наполненный ветром парус развернуло и нижняя перекладина* сбила неудачливого шкипера с ног.
Удар был неслабый. Блисс отлетел в сторону и благополучно приземлился на сетку, натянутую между балками.
«Ладно, попробуем ещё раз».
Вторая попытка оказалась удачнее. С помощью веревок и лебедок Блиссу удалось правильно развернуть парус и дать ему наполниться ветром. Он даже вспомнил, то одна из таких веревок называется шкот и улыбнулся — впервые за последнее время. Несмотря на гнетущее состояние ему немного стало легче. Особенно в тот момент, когда, обернувшись назад, Блисс не увидел на горизонте буровой.
  Но страх всё равно не отпускал. Последнее, что связывало Блисса с этим миром исчезло из вида и теперь он остался один на один с могущественным океаном. Тоска и отчаяние с большей силой охватили душу несчастного транида.
  Но в этом отчаянии таился и странный восторг. Когда ветер наполнял парус, и тримаран, легкий, как пушинка, начинал свой танец с волнами, герой чувствовал себя не пленником, а участником древнего ритуала. Он был мозгом, сердцем и мускулом этого маленького судна. Каждая отданная команда, каждый поворот шкота — был актом его воли, брошенным вызовом стихии. В эти моменты он и тримаран становились единым существом. Тело его превратилось в инструмент, жесткий и выносливый. Ладони покрылись мозолями от весел и канатов, шерсть свалялась и почернела от солнца и соли. Каждый мускул ныл от постоянного напряжения, но в этой боли чувствовалось странное удовлетворение — доказательство его стойкости. И в самые трудные моменты, когда силы были на исходе, а надежда таяла, как пресная вода, в нем просыпалось что-то древнее, первобытное. Это была уже не воля обычного транида, а инстинкт живого существа, борющегося за жизнь. Он цеплялся за нее не ради великой цели, а просто потому, что дышать, чувствовать, бороться — это единственная правда, оставшаяся у него в этом безбрежном мире.
  В какой-то момент Блисс обнаружил в себе ещё одно качество: он стал замечать красоту, которую раньше бы не увидел. Как рассвет окрашивает воду в цвета расплавленного золота и перламутра. Как ночное небо, не тронутое светом прожекторов, являет собой ослепительный, живой ковер из миллиардов звезд, таких ярких, что, кажется, до них можно дотронуться рукой. Как летучие рыбы, словно серебряные стрелы, выпрыгивают из пены волны. Эта красота была дикой, пугающей, но она же и питала его душу, напоминая, ради чего он все это затеял.
  Жаль, что сегодняшний день обещал быть безветренным. Перспектива идти на вёслах не радовала.
«Хотя, можно и отдохнуть. Далеко я на веслах не уплыву», —мрачно подумал Блисс и услышал отдаленный крик чайки.
Навострив уши, он принялся всматриваться в горизонт.
«Не мог же я ошибиться»!
Ведь всем известно, что чайки летают или у берегов, или над каким-нибудь кораблем. И снова послышался крик. Громче и ближе. Блисс всматривался до рези в глазах, пока не увидел какие-то темные точки на воде. Он схватился за весла и принялся с остервенением грести. На близком расстоянии стало заметно, что это обломки. Видимо, кто-то потерпел крушение. Возможно, живых никого нет.
«Чайки и мертвечиной не брезгуют. Вот и слетелись на пиршество» — решил Блисс и вздохнул.
Отложив весла, он принялся рассматривать остатки неизвестного судна. То, что они могут и не принадлежать судну Блисса не смущало. Много ли он в жизни видел кораблей?
«Жаль, что это не земля, — грустно подумал Блисс, — лучше бы я наткнулся на маленький остров».
И в этот момент на одном из обломков он заметил странное существо. Внешне оно напоминало инвийца, только очень темного цвета. Блисс пожал плечами:
«А вдруг у них тоже расы есть? Как у людей? Тогда неудивительно. Может он обычный туземец Элабатина».
Подойдя ближе, Блисс понял, что абориген жив, только без сознания. Он раздвинул боковые лодки катамарана, а потом осторожно перенес несчастного на борт и уложил его на сетку.


*Если бы Блисс разбирался в парусах, то конечно знал бы, что это Гик — перекладина для натяжения грота и поворота его на необходимый угол. Грот — основной парус.